Глава Семнадцатая. ПУТЬ КНИГИ
Три компактно проживающих национальных общины составляли костяк населения степного города Гурьева, сменившего своё историческое название на казахское Атырау с обретением Казахстаном суверенитета. Численностью примерно равные между собой, казахи, русские и корейцы жили дружно, установив негласное правило не нарушать границы сложившихся зон интересов друг друга. Весной череда праздников приводила город в некоторое возбуждение, впрочем, ни разу не становившееся почвой для столкновений между диаспорами. Разноязычное население города дружно отмечало и казахский курбан-байрам, и православную пасху, и корейский новый год. Русские в охотку пили водку с корейцами, корейцы не брезговали кумысом с казахами, последние же с улыбками подносили крашеные яйца русским. В основе идиллии лежали две вещи. Первая из них состояла в том, что, как никакой другой город Казахстана, Атырау сложился на равенстве сил трёх его национальных составляющих, ни одна из которых за всю историю никогда и не думала бороться с другой. Взаимное уважение с лёгким ироническим налётом утверждалось на понимании силы друг друга и нежелании против неё применять свою. Вторая основа мира в городе была природным богатством, на котором стоял город, делавшим всех без исключения его жителей достаточно зажиточными. Как известно, благополучные обыватели не ищут приключений на свою голову, хотя бы из опасения потерять своё благополучие. Чёрная икра и нефть обеспечивали достойный уровень жизни почти каждому горожанину. На таком фоне наличие или отсутствие собственной государственности, границы с Россией, язык общения становились вещами вторичными. Несмотря ни на какие перемены, жители Атырау разговаривали между собой на трёх одинаково родных языках, отдавая предпочтение русскому как наиболее богатому оттенками, а с недавних пор вполне обиходным стал четвёртый – английский. Едва союзная республика стала самостоятельным государством, в нефтеносном краю появился богатый инвестор, объявивший о намерении превратить провинциальный городок во второй Дубаи. Фирма «Шеврон Ойл» перемостила магистрали, выстроила множество жилых домов, обеспечила бесперебойное снабжение города необходимыми товарами и вскоре после своего появления снискала всеобщую любовь и уважение в качестве реального хозяина города, рачительного и щедрого.
Татьяна несколько лет не бывала в этом городе. Ровно тех лет, на которые пришлась полоса головокружительных перемен. Въезжая в Гурьев на благополучно пойманной попутке с тучным неразговорчивым казахом за рулём, не потребовавшим с девушки денег, Таня едва шею не свернула, озираясь кругом. Вокруг высились новые многоэтажки, ухоженные аллеи вдоль дороги сияли рыжей плиткой, по которой громко цокали каблуки прохожих, степенно следующих по своим делам. Наблюдая за ними, девушка отметила, как опрятно, стильно, порой щеголевато выглядят горожане. Неужто за каких-то 5 лет возможны такие перемены? Отчего же в России такого нет?
Заметив интерес, с каким спутница разглядывает город и горожан, казах прервал своё молчание репликой:
– Нравится наш город? Хороший стал, счастливый стал город. Когда есть хороший хозяин, всем хорошо.
– Я давно здесь не была, – ответила Татьяна, – Не перестаю удивляться, как всё вокруг похорошело.
– Сама откуда? – под конец поездки поинтересовался казах.
– Из Ташкента, – на всякий случай соврала Татьяна и задумалась. До сих пор у неё не было заготовленной легенды на случай подобных вопросов. В её новом паспорте местом рождения назван город Чайковский Кировской области. В Чайковском она не бывала, и, пробежав глазами эту строчку в паспорте, не преминула задать вопрос Купцу, как быть. Тот невозмутимо ответил: «Мало ли, в раннем детстве могли увезти родители...»
– Ташкент тоже хороший город, – протянул казах и замолчал. Это были последние слова, услышанные девушкой от водителя. Они подъезжали к мосту через Урал, у которого Татьяна просила остановить, когда садилась в машину. Выходя, она нагнулась, чтобы попрощаться. В ответ же получила лишь молчаливый кивок головы.
Мутные потоки бурной реки несли свои воды в сторону Каспия, перекатываясь под мостом через пороги. Над ним сновали деловитые чайки, выискивая в непрозрачной стремнине добычу себе по силам. Лениво подставляющие солнцу бока там и сям осётры их совершенно не боялись. По мосту непрерывным потоком двигались автомобили, преимущественно дорогих иностранных марок. В эти утренние часы их путь лежал в деловой центр города. Встречная полоса была полупустой. На левом берегу возвышалось здание незнакомого Тане бизнес-центра. Она остановилась, тараща глаза на впечатляющее сооружение из стекла и бетона, пытаясь сориентироваться. Телефон Аркадия Ильича Туркина она помнила наизусть, но сейчас в её голову закралось сомнение, что номера телефонов в разросшемся и преобразившем свой облик городе могли измениться. Ужаснувшись тому, что таким образом она вдруг окажется совершенно одна в незнакомо теперь месте, она поспешила к бизнес-центру. Уж что-что, а телефон-автомат в вестибюле должен быть! К удивлению девушки, звонок по местным номерам оказался бесплатным. Набрав номер и услыхав длинные гудки, принялась считать, затаив дыхание: один, два, три... Если после десятого не снимут трубку, загадала она, значит, не судьба. Голос раздался после шестого.
– Алло, – спокойно протянул почти забытый голос одного из старых, ещё по Ташкенту, знакомых, бывшего аспиранта профессора Агамирзяна, одного из немногих, с кем у Татьяны Кулик за годы учёбы в Ташкентском Университете установились доверительные отношения. Аркадий Ильич был старше Татьяны на 10 лет, также, как она, занимался историей хазар, но, в отличие от неё, не рвался в экспедиции, а, наоборот, всячески избегал их, прикрывая манкирование практики справками о состоянии здоровья. Он и впрямь выглядел всегда нездоровым – тщедушный, невысокий, с ранней лысиной на продолговатой голове, обнажавшей выразительные неровности черепа на затылке.
– Аркадий Ильич, – стараясь сдержать эмоции, проговорила Таня, прикрыв трубку ладонью, – здравствуй, дорогой. Примешь гостью?
– Танька! – воскликнул Туркин, – Ты?! Какими ветрами? Откуда?
– Я в Гурьеве, – ответила девушка и обратила внимание, как моментально вздрогнуло лицо вахтёра, стоявшего неподалёку. Никто, даже русские, потомки яицких казаков, не первое столетие живущих в этом городе, старым русским именем его уже не называли. С новым именем у города пошла новая жизнь, выглядевшая слишком привлекательной по сравнению с прежней, и старинное название единодушно было отброшено. Татьяна перехватила короткий взгляд вахтёра и поняла, что моментально обнаружила себя в его глазах в качестве приезжей. «Ничего, – подумала она, – мало ли гостей теперь сюда приезжает!»
– Адрес-то помнишь? Или продиктовать, может?
– У меня хорошая профессиональная память, – улыбнулась девушка и тут же добавила: – Но для верности неплохо бы и повторить.
Туркин продиктовал адрес, рассказал, как дойти от моста, не забыв отметить, что кое-какие места изменились до неузнаваемости, так что нечего искать знакомых ориентиров, Татьяна поблагодарила и, примолвив, что будет через полчаса, положила трубку на рычаг. Отойдя от автомата, она поправила сумку на плече и уже хотела было покинуть вестибюль бизнес-центра, как её окликнул вахтёр:
– Девушка, если Вам нужен гостиничный номер, в нашем бизнес-центре есть отличные и недорогие номера.
Татьяна обернулась и с улыбкой спросила:
– А как Вы догадались, что я приезжая?
Впрочем, ответ она знала. Слово-пароль – старое название степного города. Но вахтёр сказал нечто такое, что её удивило:
– В городе с населением 300 тысяч все друг друга в принципе знают. Это же не Москва.
– Вы не преувеличиваете? – недоверчиво спросила девушка, не желая затягивать разговор, но невольно включаясь в него.
– Ничуть, – заверил вахтёр. Ему, похоже, хотелось поболтать с незнакомкой, – Не ошибусь, если предположу, что Вы из столицы?
– Что ж, Ваша наблюдательность достойна похвал, что, при Вашей профессии, имеет значение, – поддержала вахтёра Татьяна, тем самым, обозначая прекращение беседы, и уже развернулась к выходу, как в этот самый момент навстречу ей вошёл представительный мужчина в очках, при первом же взгляде на которого, она поняла, что судьба в очередной раз играет с нею свою шутку.
В житейской повседневности все мы принимаем решения – большие и малые, лёгкие и тяжёлые. В основе каждого из них и размышления, сотканные из кружева мыслей, коим мы редко ощущаем себя хозяевами, и сиюминутные порывы, причин которых никогда не можем уразуметь. Один человек долго колебался, пойти или не пойти ему в магазин за картошкой. Наконец, принял решение, вышел из дому, едва прошёл 10 шагов, как взрывом разметало его жилище. Останься он дома, был бы заживо погребён под обломками и умирал бы долгой мучительной смертью. Сходи он за картошкой раньше, уже вернулся бы, и получилось бы то же. Но он вышел именно в тот момент, когда созрело решение, сохранившее ему жизнь, правда, лишив имущества. Другой в последний момент принимает решение отказаться от полёта в самолете, которому уготована судьба не долететь до места назначения. И кто скажет, в обоих случаях сам ли человек принимал решения, думая свои мысли, или всё же источник находился вне его существа, ведя по жизни, как мать ведёт за руку неразумного дитятю?
В бизнес-центр уверенной походкой вошёл ни кто иной, как Валентин Давыдович Целебровский. Это холёное плебейское лицо Таня узнала бы и через 10 лет, где бы ни столкнулась с ним. Но менее всего ожидала она встретить его здесь. И ничего хорошего, узнай он её в эту минуту, эта встреча не предвещала. Целебровский деловито прошёл мимо, не взглянув на девушку, предъявил вахтёру пропуск и проследовал за турникет. Следом молча двигался, судя по всему, охранник. Вахтёр вытянулся перед прошедшим в струнку и расслабился лишь, когда те скрылись за лестничным пролётом. Увидев, что девушка ещё стоит у входной двери, он переменился в лице, улыбнулся и спросил:
– Ну что, надумали к нам? У нас хорошие номера.
– Нет, спасибо. Я просто увидела... Вы знаете, кто это?
– О, это очень известный предприниматель, владелец телерадиокомпании «Атырау», строитель первой мобильной сети в нашем регионе, очень богатый человек Валентин Давыдович Целебровский. В нашем бизнес-центре у него офис. У нас уже полгорода обзавелась мобильными телефонами. В Москве небось ещё не слышали о таком?
– Не слышали, – задумчиво ответ ила девушка и добавила, маскируя подлинный интерес: – Интересный мужчина, не правда ли?
– Э-эх! Все женщины одинаковы! Вы часом не журналистка?
– Не совсем, – уклонилась Таня и, кивнув, поспешила на выход.
Аркадий Ильич Туркин был из мужчин, каких не меняют годы и невзгоды. Ему запросто можно было дать и 30 и 60. Бесцветные редкие волосы окаймляли продолговатое лицо и всегда были в беспорядке. Казалось, расчёска не способна придать им сколь-нибудь внятную форму. Он встретил Татьяну в том же поношенном свитере, что был на нём в день их последней встречи – на поминках своего профессора в осиротевшей университетской аудитории в кругу немногочисленных студентов, аспирантов и коллег покойного. Тот же несколько отсутствующий взгляд водянисто-голубых глаз под белесыми бровями, та же застывшая беспомощно виноватая улыбка человека, который почему-то всегда выглядит растерянным. Те же шаркающие сандалии. Точно и не прокатились тяжёлым катком кромешные годы, изменившие судьбы миллионов людей, в большинстве выкинутых на обочину жизни. Точно и не поломало ему судьбу, как и тысячам его коллег, вынужденных перебиваться с хлеба на квас либо отказаться от любимого дела и заниматься тем, что ещё вчера считали для себя зазорным.
– Привет, Танюха! – с порога воскликнул Туркин, простирая объятья гостье, – Как ты?
– Ты не изменился, Туркин! – задумчиво оглядывая старого товарища, отвечала Таня, – Пройти-то дашь или у двери топтаться будем?
– Конечно, конечно, проходи, проходи, – заспешил-засуетился Аркадий Ильич и извиняющимся тоном добавил: – У меня не прибрано... Я, понимаешь ли, не ждал никого...
– Да брось ты! Когда у тебя порядок был. Вот сейчас переведу дух с дороги и помогу тебе. Небось, так и живёшь холостяком?
Туркин кивнул. Они вошли в квартиру. Девушка скинула верхнюю одежду и прошла в комнату, заваленную книгами, журналами, пивными бутылками, посреди которой возвышалось немыслимое сооружение, служившее одновременно и обеденным столом и верстаком, вокруг которого валялась стружка и мелкие щепочки.
– Что мастеришь? – спросила Таня, оценивающе оглядывая холостяцкую обстановку.
– Да так, – замялся Туркин, – Есть постоянный клиент. Ты ж знаешь, время дикое. Кто во что горазд. Ну и у меня тут появилась халтурка. Я и сам не пойму, зачем ему всё это. Всякие цацки, нэцкэ, чётки, щётки, прутики, рамки. Ерунда, в общем.
– Дипломированный колдун, что ли? – хихикнула Татьяна и поймала смущённый взгляд Туркина, говоривший, что она попала в самую точку. Скользнув глазами по одной из стопок бумаг в углу и увидев эскизы и чертежи, она взяла листок в руки и, глядя в него, задумчиво пробормотала: – Интересный у тебя клиент.
– Чем же тебе это может быть интересно? – переспросил Аркадий Ильич, перехватывая из рук гостьи листок и заливаясь краской, – Издеваешься, что ли? Учёному негоже заниматься такой ерундой.
– Все эти деятели, – не сразу ответила Таня, – паразитируют на вещах, настоящую цену которым как раз и должен знать настоящий учёный. Ты разве не видишь, где ерунда, а где...? Скажи, этот твой клиент часом не из "наших" будет? Может, тоже покопался в курганах?
Туркин сверкнул глазами, ничего не ответил, запрятал листок в стопку и перевёл разговор:
– Давай лучше чаю, раз пришла. Поболтаем. Тут у меня... Это... Ну, в общем, давай на кухню.
– Пошли, – согласилась Таня и направилась следом.
...Они сидели один против другого, потягивая крепкий чай из пиал, и молчали, ожидая, кто первым начнёт разговор. Видя нерешительность хозяина, за кем всегда она числилась, Татьяна начала сама:
– Ты знаешь, зачем я приехала к тебе?
– Я хорошо знаю тебя. Если приехала, значит, что-то случилось. Столько времени не писала, не звонила. Я почти ничего о тебе не знаю. Чем ты занимаешься, на что живёшь?
– Сейчас не об этом, – отвела вопрос гостья и, смахнув прядь со лба, вонзила в Туркина прямой жёсткий взгляд: – Целебровский не достаёт?
– Вот ты о чём, – вздохнул тот, – Он здесь всех достаёт.
– Аркаша, это не ответ, – сказала Таня и схватила Туркина за запястье, – Твой клиент имеет отношение к тем людям, которые...?
– Таня, я живу тихо и спокойно. В чёрные древности больше не лезу. После того, как... После Агамирзяна я не хочу. Ты сама не представляешь, что там спрятано! Бедолага профессор ввязался, так ему шею-то быстро свернули! Всех, кто имел отношение к его экспедициям и его темам, под контроль взяли. И тебя, и меня, и ещё несколько человек из наших... Всех!.. А я так жить не хотел, я и в науку-то пошёл в тихую. Ты ж знаешь, я человек мирный, мне войны не надо. Я думал, история древних хазар – дела давно минувших... Никак не аукнется... Знал бы, ни за что... А теперь я и вообще не хочу, понимаешь, не хочу!.. У меня клиент, я в его дела не лезу. Он дал слово, что трогать не будут, если буду сидеть тихо. «Мусор» я отдал в музей... В местный краеведческий...
– Всё отдал? – упирая на первое слово, переспросила Таня,
– Всё, Танечка, для науки я умер! И, слышишь, не хочу обратно!..
Аркадий говорил сбивчиво, негромко, воровато пряча глаза, и, слушая его, Татьяна всё более печалилась, чувствуя, что едва ли добьётся от старинного товарища чего-нибудь. Вероятней всего, тот был окончательно запуган и деморализован. Стоило ли ехать в такую даль? Таня залпом осушила остатки чая в пиале, со стуком поставила её на стол и, выпустив запястье Туркина из своей руки, с грустной улыбкой проговорила:
– Жалко мне тебя, Туркин. Вроде мужчина. А не воин! Прости...
Она порывисто поднялась с места, двинувшись в сторону прихожей. Но Аркадий Ильич вскочил со своего места, рванулся за нею и, развернув девушку к себе, прошептал:
– Скажи, зачем ты приехала? Тебе нужна помощь?
– Ты побоишься её оказать, ещё и доложишь куда надо, что была у тебя... А про Целебровского – это я так: столкнулась нос к носу.
– Где?! – выдохнул Туркин.
– А в вашем бизнес-центре, где у него офис. Ладно, пусти. Я так понимаю, не выйдет у нас с тобой разговора. Живи себе...
– Постой, – умоляюще протянул Аркадий Ильич.
– Ну, стою.
– Ты всё ещё занимаешься хазарскими древностями?.. Ты знаешь, сколько из-за них...? Васю Карякина убили. Бандиты зарезали, прямо на пороге дома. А он даже не пытался торговать... Там же не просто золото. Там горы золота. У нас знаешь, сколько всяких левых копателей развелось? Думаешь, Атырау на икре и нефти стоит? Как бы не так!.. Меня в этот чёртов бизнес больше не втянешь! Понятно тебе? Если ты за этим, то лучше уходи! Я вырезаю свои деревяшки, поставляю своему постоянному клиенту, и всё. Ну и что с того, что он прохиндей, людей дурит, астролог-хиромант хренов? Я не при делах... Он мне платит за мою работу, и всё... Не наркотики, не оружие. В конце концов, своими руками делаю... Хочешь, называй искусством. Но к золоту я больше касательства не имею, поняла?
Татьяна молча слушала Туркина и неторопливо извлекала из сумки свёрток, не сводя насмешливо-печального взгляда со старинного приятеля. Сейчас она достанет свою реликвию, предъявит жалкому человеку, некогда её товарищу, и он поймёт, что ничего из того, о чём он говорит и чего так боится, и близко нет. При чём тут хазарское золото? При чём тут презренный металл, когда речь идёт о вещах на много порядков более значимых, чем все сокровища вещного мира?
Туркин ещё хотел что-то сказать, но осёкся, когда увидел Книгу в руках у Татьяны. Девушка раскрыла её на одной из чёрных страниц наугад, и взгляду археолога, историка и полиглота предстал текст, ошибиться в принадлежности которого к древне-славянской языковой группе он не мог бы.
– Ё-моё! – выравалось у Туркина, и он застыл, перебегая глазами со строки на строку, и по мере того, как до сознания доходил смысл текста, мысли всё более приходили в смятение, – Это ж Звездна Коляда*)!
– Аркадий, – тихо проговорила Татьяна, – теперь ты прекратишь, наконец, свою болтовню? Может, послушаешь и меня?
– Да-да, – растерянно пролепетал Туркин, не сводя взгляда с Книги. Татьяна закрыла её и упаковала обратно.
– Ты понял, что вовсе не за золотом идёт охота? Ты же историк! Ты должен понимать. Всё хазарское золото – прикрытие. Тут совсем другие дела творятся. И от того, насколько жирно ваш город и весь северо-западный Казахстан вымажут в нефти, икре и золоте, зависит, как далеко люди будут от правды. Расскажи всё, что знаешь о нём?
– О ком? – захлопал глазами Туркин, – А-а... Но зачем он тебе?
– Неважно. Я должна знать. Пожалуйста, прошу тебя, расскажи.
– Ну, мы с ним лично не знакомы. Хотя пару раз я его видел, как ты, нос к носу. Ну, ты ж знаешь, Атырау городок небольшой, здесь все друг друга...
– Гурьев, – поправила Татьяна, – не повторяй глупостей, которые специально навешивают, как лапшу на уши.
– Да-да, – согласился Аркадий Ильич, – Гурьев... Конечно, Гурьев... Да, так вот, Целебровский... Он прибыл в наш город примерно 2 года назад. Говорят, он из КГБ. Ну, ты ж знаешь, у нас все миллиардеры либо из КГБ, либо из ЦК КПСС. Так что, ничего удивительного. Во всяком случае, он точно очень богатый человек. Это я тебе говорю! И не только очень богатый, но ещё и очень влиятельный. Здесь он скупил много земли, почитай, полгорода, а в придачу приобрёл акции Рыбокомбината и привёл англичан... Ну, этих нефтяников, что сорят деньгами направо и налево. «Шеврон Ойл». По слухам, у него в этой фирме крупный пакет акций. Он, получается, её совладелец. Но главное, он начал строить телерадиокомпанию, сеть спутниковой и мобильной связи и под это дело в степи в 30 километрах от города развернул какой-то полигон. Туда никого не пускают, охрана серьёзная... Ну, ты ж знаешь, когда люди из КГБ хотят что-то закрыть от посторонних, у них это получается. Да и, признаться, мало желающих полюбопытствовать...
– Почему? Никого из местных не трогает, что делает у них чужак?
– Таня, как тебе сказать... Он сделал всех нас богатыми... Ну, если не всех, то большую половину города. Это точно! Люди получили работу, хорошую зарплату. Чего ж ещё хотеть-то? Ты ж посмотри, что вокруг делается. И у вас в России, и у нас тут сплошная безысходность...
– Аркаша, – опять поправила девушка, – не говори так. Здесь такая же Россия, как и по ту сторону Волги. И чем раньше мы все это поймём, тем лучше будет для всех. Казахстан тысячелетиями был составной частью одной страны. Она всегда называлась Русь. Казаки, кайсаки, Орда... Какая разница, как назывались жители этой части Руси? Ты не видишь: пришли мясники, взяли нарезали огромную Русь на кусочки, поманили каждую из окраин своими названием, языком, бумажками, которые объявили деньгами, развесили разноцветные флаги, и никому от этого лучше не стало? Разумеется, кроме самих мясников.
– Да-да, конечно. Ты права. Ты, как всегда, права. Но все привыкли... Понимаешь, просто привыкли... Нет, не просто привыкли. Начали гордиться. Дескать, вот мы какие самостоятельные. Русских потихоньку отовсюду выдавливают. На всех руководящих постах казахи сели. Но жить нам дают. Деньги платят, не выгоняют, как таджики. Вот мы потихоньку и становимся другими. Язык выучили как следует. Приспособились, в общем. Начинаем себя чувствовать жителями другой страны.
– Ужасно. Аркаша, Аркаша! Это же ужасно! Не ради ли этого они перетряхивают все архивы, закрывают музеи, уничтожают старинные рукописи, которые объявляются археологическим мусором?
– Может быть, – задумчиво протянул Аркадий Ильич и бросил виноватый взгляд на свою гостью, – Но что же делать?
– Ладно, – махнула рукой Татьяна, – продолжай.
– Про Целебровского? Слушай тогда и не перебивай. Построил он полигон. Туда к нему, говорят, каждый день из Байконура приезжают. Ходят слухи, что полигон – филиал Космического Управления, занимающегося разведкой. А ещё говорят, фирма Целебровского запустила несколько геостационарных спутников, при помощи которых ведёт разведку земных недр. Тут же, оказывается, знаешь, сколько ископаемых?! И нефть, и уран, и золото... – В этот момент Татьяна вспомнила про Александра Александровича с его фотографиями со спутника, и ей стало зябко. Но она постаралась отогнать это воспоминание, чтоб слушать Туркина дальше. Тот повторил: – Да, очень много золота!
– ...хазарского, – ехидно вставила Татьяна, Туркин смолк на минуту, покачал головой и прошептал:
– Ты что же, думаешь, что из-за этого они станут городить такой дорогостоящий огород? Ну, что такое хазарское золото? – В голосе Туркина послышалась нотка обиды, – Допустим, раскопают они 5, ну 6 или даже 7 курганов, где есть это чёртово золото. Ну, на несколько миллионов... Может, десятков миллионов фунтов стерлингов. Да, даже если на миллиард... Ну, скажи, разве это сравнится с разведанными – я подчёркиваю, только с разведанными! – запасами нефти, которых у нас под ногами не меньше, чем на сотни триллионов долларов? А прибавь к нефтяным залежам уран! Алюминий! Никель! Олово! Свинец! При советской власти никто всерьёз не занимался здешними богатствами. Добывали себе икру, осетра морили, да и всё тебе на этом. А при Назарбаеве закопошились...
Татьяна слушала Туркина, и глаза округлялись в глубокой тоске. Когда тот закончил свою тираду, она встала из-за стола, положила ему руку на плечо и, скривившись в гадливой улыбке, произнесла:
– Аркаша, Аркаша! Как быстро из мужчины ты выродился в бухгалтера. Нефть, алмазы, ископаемые... Тебе-то не всё равно? Что тебе с этих сокровищ земных перепадёт? Или ты думаешь, что ваше гурьевское благосостояние надолго? Дескать, пришёл хозяин, сейчас начнёт копать из земли всё, чем она богата, и с вами делиться? Дурачок ты! Целебровский и такие, как он, оставят только тех, кто приставлен к трубе или шахте. Им он выстроит позолоченные клетки, 3 раза в день будет обильно кормить, а раз в неделю развлекать. Будут у вас и циркачи, и акробаты, и заморские рок-группы. А по дюжине каналов телевидения вам будут рассказывать о том, какие вы счастливые и богатые, и какой хороший ваш благодетель. Но это только тем, кто качает нефть, роет уран, выделяет из руды алюминий. Остальных пустят по ветру, на органы, на помойку. Разве ты, историк, археолог, кандидат наук, владеющий несколькими языками, не видишь, что всех сокровищ твоей души, богатств ума, твоих бесценных знаний им не нужно? Ты что, считаешь себя богатым? Я же вижу, еле концы с концами сводишь! То же мне, пасынок Рокфеллера! На вас ставят опыты, как на кроликах, а вы и рады! Думаю, и полигон ваш вовсе не затем, чтоб из-под земли сокровища извлекать. Скорей, там напихано что-то такое, чтоб извлекать всё из ваших глупых голов. Мобильные телефоны! Эка диковина! Да при помощи чипов каждый владелец телефона как на ладони, голенький. Всё про него известно: куда пошёл, с кем говорит, с кем спит... А может, и ещё круче. Кто знает, нет ли там устройства считывать мысли?
– Ну, ты загнула! – нервически поводя плечом, стряхивая танину руку, хихикнул Туркин. Но девушка ещё более цепко схватилась за его плечо и, приникнув к самому уху бывшего товарища, зашептала:
– Я же вижу, Аркаша! От тебя ничегошеньки не осталось. Ты хоть помнишь, что когда-то у нас с тобой был Учитель?
Туркин порывисто вскочил и, прислонясь к стене, прокричал:
– Ты юродивая, да? Сдурела? Мне твой бред слушать? Небось, сама не просто так интересуешься Целебровским. Откуда я знаю, может быть, ты хочешь Книгу свою ему продать подороже, вот и вся недолга!
– Значит, Валентин Давыдович коллекционирует древности, – проговорила девушка, – Что ж, неплохо... Ну, вот видишь, сам же и проговорился. А брешешь мне про нефть, уран и прочее.
Татьяна отвернулась. Туркин сопел носом и молчал, стоя, прислонившись к дверному косяку и глядя исподлобья ей в спину. Девушка покопалась в своей дорожной сумке в прихожей, пряча Книгу, и, не глядя в сторону хозяина, спросила:
– Свой полигон они устроили на месте последних раскопок?
– Да. А откуда ты знаешь?
– Догадалась. Если бы у тебя мозги так быстро не заплыли жиром, тоже догадался бы. Ладно, Аркаша, извини, что потревожила. Я надеялась просто, что смогу получить от тебя помощь. Я ошиблась.
– Помощь? – встрепенулся Туркин и сделал шаг к ней, – В чём?
– Да ладно, остынь. Всё равно, не сможешь.
– Но почему же не смогу? Скажи, может, получится! – схватил девушке за рукав Туркин. Было в его голосе столько безнадёжной мольбы, что Татьяна грустно улыбнулась и неожиданно для себя решилась изложить ему свою просьбу. Впоследствии она много раз возвращалась мыслями к этой секунде, перевернувшей многое в её судьбе, и всякий раз не могла понять, отчего именно так решила поступить. Выходило, она попросту поддалась внезапному чувству жалости к старому товарищу, кого так поистрепали годы, что выглядел он нелепо и жалко. Она кольнула его взглядом серых глаз и вполголоса проговорила:
– Аркаша, ты можешь отдать мне тетрадь Агамирзяна?
– Какую тетрадь? – захлопал глазами Туркин, делая вид, что не понимает, а у самого душа ушла в пятки. Заветная тетрадочка покойного профессора досталась ему почти случайно. Случилось, что не было с ним рядом в его последние дни любимой ученицы. Татьяна в очередной раз пропадала в поле. Умирающий очень просил Аркадия никому не говорить о тетради и никому её не показывать, а лучше всего, если она окажется в руках Тани Кулик, которая знает, как распорядиться ею. Но Туркин не до конца выполнил волю умирающего. Никому не показывая тетради и не рассказывая о ней, он умолчал и о том, что профессор завещал передать её Татьяне. Загадки текста, содержащегося в 96-листовой обычной тетрадке, зацепили его дремлющее честолюбие, и он решил, пока самостоятельно не разберётся в записках учителя, с тетрадью не расстанется. Годы ушли у Туркина на преодоление шифра, засекретившего более половины рукописи. С грехом пополам Аркадию Ильичу удалось его взломать, проникая в текст. Но самый текст оказался ещё менее понятным, чем шифр. Конспективно изложенные мысли учёного напоминали историческое Фентези, нечто в духе «Властелина Колец» или немецких саг, только время от времени действующими лицами этого повествования оказывались вполне знакомые по книгам исторические персонажи. Однако логика действий, причинно-следственные связи в цепи событий никак не хотели совпадать с привычными, усвоенными ещё со школьной скамьи, а после закрепленными в ВУЗе. Прочитав большую часть записей, Туркин отложил чтение и запрятал тетрадь подальше с глаз долой. Время от времени мысли о прочитанном возвращались в виде внезапно нахлынувшей вереницы смутных ассоциаций, едва уловимых образов, незаметно отравлявших своим еле зримым присутствием текущую повседневность. Постепенно они истончались, утрачивая силу, и, когда Туркин окончательно занялся зарабатыванием денег, отказавшись от науки, стали вовсе неразличимыми. Лишь во сне иногда ещё возвращались к нему странными сновидениями, и тогда, проснувшись среди ночи, бедный Аркадий подолгу сидел на кухне, глуша пиво, чтобы растворить нежданные наваждения. И это ему почти всегда полностью удавалось. О тетрадке, пылящейся в дальнем углу антресолей, ни сам он не вспоминал уже около полутора лет, ни кто другой знать не мог. Откуда у Таньки информация о том, о чём никто никому не говорил?
– Не переживай, – усмехнулась Татьяна, похлопав товарища по плечу, – Никто не узнает о том, что ты присвоил то, что тебе не принадлежит. Просто пора восстановить справедливость. Согласен?
– А ты откуда знаешь? – дрогнувшим голосом переспросил Туркин и осёкся. Насмешливый взгляд девушки не оставлял надежд на то, что она ответит прямо. Впрочем, какая ему разница? Если узнала, значит, узнала! Ему дела нет до чудачеств старика. Он живёт другой жизнью, в которой больше нет ни золота хазар, ни подписок о неразглашении, ни запутанных интриг на кафедре, жертвами которых, как правило, оставались студенты, и чаще всего – подопечные Агамирзяна. Пускай забирает тетрадку и катится на все стороны!
– Какая разница! – наконец, выговорила девушка и, отняв руку от его плеча, протянула ладонью вверх в требовательном жесте. Он в беспомощной досаде посмотрел на ладонь, двусмысленно хмыкнул и молча пошёл доставать тетрадь. Вернувшись в прихожую, застал гостью в той же позе, размашисто вложил в её руку тетрадку и проговорил:
– На, возьми. И, пожалуйста, сделай, чтобы я тебя долго искал.
– А ты стал трусом, Аркаша, – протянула девушка и, смерив Туркина коротким презрительным взглядом, резко развернулась и решительно взялась за ручку входной двери. Уже с лестничной площадки бросила: – Не переживай, Туркин, ты меня больше не увидишь. Прощай!
Аркадий Ильич долго стоял в задумчивости перед захлопнувшейся дверью. Он так и не мог разгадать ребус: откуда Татьяне было известно про тетрадь покойного профессора? Ему и в голову не могло придти, что разумный человек, историк с высшим образованием может всерьёз доверять фантастике, в повседневной жизни отталкиваться от снов, предчувствий и видений, действуя по наитию, а не по логике. Тетрадь Агамирзяна – блажь чудаковатого старика, и не более! Ничего подобного тому, что он описал, не было и быть не могло! В лучшем случае, это средней руки художественная беллетристика!.. Но как же быть с Чёрной Книгой? Ведь он только что видел её своими глазами! Объект, однозначно относящийся к категории археологического мусора и, будь он официально обнаружен, подлежавший немедленному уничтожению, был реальностью в руках девушки! А с реальностью, как известно, не поспоришь... А может, это всего-навсего искусная подделка, вроде тех, что изготавливает сам Туркин на потребу заказчика «мага»?.. Тогда почему Татьяну так интересует Целебровский, который, насколько Туркин знал, действительно когда-то курировал археологические изыскания на территории Гурьевских окрестностей? Неужели вся эта чертовщина действительно существует? И его заказчик не просто шарлатан, а, быть может, настоящий колдун? И полигон Целебровского действительно построен для промывки мозгов, и все жители Гурьева-Атырау вроде подопытных кроликов?
Татьяна села на автобус, направлявшийся к железнодорожному вокзалу. Теперь у неё в руках есть важное недостающее звено в цепи её поисков. Агамирзян не только записал в сжатом виде и зашифровал результаты многолетней работы по восстановлению подлинной истории. На двух последних листах тетради, не прочитанных Туркиным, он зашифровал карту, какой не было ни у одного геолога, геодезиста или метеоролога. На этой карте, охватывающей почти всю поверхность Евразии, в виде цифр и знаков, непонятных непосвящённому, были зафиксированы геопатогенные зоны и аномалии, неведомые официальной науке места скрытой гео-биологической активности, некогда известные и людям, к сожалению, с веками развития технической цивилизации, утратившим способность различать эти тайные знаки живой земли. Перелётные птицы, мигрирующие по суше волки, олени, лоси, обходящие огромные пространства своих владений медведи, в отличие от людей, прекрасно ориентировались в этих знаках и безо всяких карт. Но человек разумный со временем стал человеком незрячим. Немногие посвящённые в древние тайны могли воспользоваться данными, содержащимися в карте. Факт её существования привиделся Тане вчера во сне, когда она ночевала у цыган Междуземься. Привиделся в подробностях, и этот её вещий сон стал окончательным и твёрдым объяснением тому, чего девушка долго не могла объяснить: зачем ей непременно в Атырау. Впереди ещё предстоял долгий и непростой путь разгадывания зашифрованного в тетрадке Агамирзяна. Но тот же вещий сон подсказал девушке и ключ к шифру профессора. Она намеревалась купить на вокзале 4 места в купе до Москвы, запереться в нём и всю дорогу посвятить внимательному чтению. Она точно знала, что при помощи тетради, а самое главное, карты, сможет найти дорогу к Отцу Василию Бесов Изгоняющему. Это была сейчас ей главная цель. Всё остальное – потом!
Однако на вокзале Татьяну ждало разочарование. На ближайшие 4 дня не только купе, и одного купейного места в продаже не было. Все билеты проданы! Покрутившись по вокзалу, она решительно направилась прочь. Если нельзя на поезде, есть самолёт. Благо, став международным, Аэропорт Атырау работал бесперебойно, авиарейсы связывали казахский городок со многими городами мира.
Самолёты Таня не любила. Не то, чтобы боялась, но всем существом ощущала противоестественность состояния, когда под ногами ни тверди, ни воды. Единственное, отчего в немом восторге замирала всякий раз, так это от взлёта. Миг, когда мощный вектор ускорения вжимал тело в кресло, она переживала ярко и трепетно, ибо в этот – и только в этот! – миг вся могучая сила реактивных двигателей поддавалась физическому чувству. В момент отрыва от земли наступало сладостное состояние, когда эта сила достигала наивысшей точки, после которой попросту исчезала, ибо в воздухе учуять её было никак невозможно. Органы чувств человека не приспособлены для восприятия свободной воздушной стихии, с её необъятными просторами, наполненными потоками различной плотности, купаясь в которых, самолёт то взмывает ввысь, опираясь мощным крылом на невидимый купол, то проваливается в бездну «воздушной ямы», когда насыщенный влагой поток делается рыхлым и разреженным. Оба движения воздушного судна отзываются внутри организма сонмом неприятных ощущений, простейший из которых – лёгкая дурнота, никогда, впрочем, не бывшая слишком сильной, чтобы приводить к выворачиванию чрева наизнанку. На высоте достигнутого коридора в10 или 11 тысяч метров, особенно, если полёт протекал ровно, при ясной погоде и умеренных ветрах, она уже не испытывала никаких ощущений. Даже поглазеть из иллюминатора вниз на землю, расчерченную человеческой рукой на ровные прямоугольники полей, разделённых противопожарными рвами лесных массивов или городов с улицами и проспектами, не особо тянуло. Вид упорядоченной земной поверхности её тяготил. Лишь когда внизу проплывали нетронутые рукой человеческой девственные ландшафты горных массивов или тайги, она разглядывала их сверху, радуясь тому, что есть ещё на земле места первозданно величественные. Но маршруты полётов, какими довелось путешествовать в жизни Татьяне, как правило, пролегали в основном над обжитыми и даже густо заселёнными местами, оттого приятных душе впечатлений от полётов у неё было крайне мало. А полетать ей пришлось в своё время. Этот перелёт, из Атырау в Москву должен был стать её 25-м.
Однако, ещё по дороге в аэропорт, лететь самолётом Татьяна передумала. Шестым чувством уловив опасность, она резко поменяла решение, и, поймав такси, вернулась в город. Найдя первую попавшуюся гостиницу, сняла номер на двое суток, намереваясь провести их, не показывая носа наружу. И оказалась права! За час до рейса на Москву в аэропорту появились несколько мужчин, быстро рассредоточившихся по залу ожидания, кафе, помещениям камеры хранения багажа, возле билетных касс. У каждого в кармане была фотография Татьяны Кулик. И хотя, никто не знал, что девушки под этой фамилией больше не существует, а внешность способная довольно значительно изменить почти любая представительница прекрасного пола, лучше с ним было бы не сталкиваться. Потоптавшись в аэропорту пару часов и выяснив, что ни на один рейс человека с такими паспортными данными не отмечено, группа покинула здание, оставив дежурить двоих, сменявших друг друга каждые 3 часа. А Татьяна, тем временем, преспокойно расположилась в гостинице и начала размышлять, как лучше выскользнуть из города. За этими раздумьями её застал неожиданный стук в номер. Как ни странно, вспыхнувшее было чувство тревоги моментально улеглось, едва из-за двери раздался голос:
– Драгоценная, привет тебе с Междуземья!
Девушка распахнула дверь и увидела на пороге смуглолицего мужчину в цивильном костюме и в очках-хамелеонах, тускло поблескивавших при свете коридорных ламп.
– Входите, – спокойно молвила Татьяна и посторонилась, пропуская гостя вперёд себя. Тот торопливо прошёл в номер и огляделся.
– Хорошо, что я успел застать тебя, красавица, – проговорил он, едва Таня прикрыла за ним дверь.
– Что случилось? Как Вы меня нашли?
– Драгоценная, давай не будем «выкать». Все вопросы потом. Сейчас, не мешкав, собирайся. Через час или даже раньше здесь будут те, встречи с кем тебе стоит избежать.
Татьяна коротко кивнула, быстро сложила вещи в дорожную сумку, успев проверить документы и деньги, и через несколько минут была готова. Став напротив гостя, он только и спросила:
– Куда?
– Не спрашивай. Быстро пошли.
Они вышли в коридор, гость мягко прикрыл дверь в номер, протянул руку за ключом. Таня вопросительно глянула на него, но, сообразив, что, верно, тот знает, что делает, вручила ему ключ. Смуглолицый тихо повернул ключ в замке, бесшумно проверил, хорошо ли закрыта, и жестом пригласил девушку двинуться в сторону пожарной лестницы. За минуту перед тем, как постучаться в её номер, он обесточил камеры видеонаблюдения на этаже, и в течение нескольких минут можно будет пройти незамечамыми. Тускло освещаемая пожарная лестница вела к чёрному ходу, вопреки требованиям пожарной безопасности, закрытому на навесной «амбарный» замок. Гость без труда вскрыл его, как показалось девушке, тем же ключом от номера. На самом деле, у него в кармане оказалась целая россыпь отмычек, одну из которых он мастерски употребил, даже не подбирая. Дверь слабо скрипнула, и он приложил палец к губам, призывая к аккуратности. Таня кивнула, и следующее движение сделала осторожнее. Не так быстро, как хотелось бы, но зато бесшумно дверь раскрылась, и беглецы оказались во дворе гостиницы, в нескольких метрах от мусорных контейнеров. Жестом показывая, куда держать путь, мужчина быстро направился к микроавтобусу тёмно-синего цвета. Татьяна послушно забралась в салон машины с наглухо затонированными стеклами, а её поводырь вскочил в кабину, моментально завёл мотор и рванул так, что девушка едва не стукнулась лбом о стенку. Они попетляли какими-то закоулками, не выводящими на торные улицы, из двора во двор, пока не выскочили, наконец, на небольшую площадь, от которой лучами в несколько сторон расходились несколько дорог. Свернув на одну из них, водитель наддал газу, и микроавтобус понёсся в сторону городской окраины, где забор-в-забор выстроились участки потомков яицких казаков, предпочитавших свой дом клетушке квартиры.
Автомобиль тёмно-синего цвета остановился возле одного из заборов, из-за которого выглядывали верхушки яблонь и несколько фонарных столбов, а по периметру отчётливо просматривались видеокамеры. Не успев ни удивиться, ни испугаться, девушка со своим провожатым уже оказалась по ту сторону забора. А ещё через несколько минут входила в неприметный с виду двухэтажный дом. Её проводник следовал по пятам за нею. А встречал их мужчина средних лет, глядя на которого невозможно было ничего утверждать ничего ни о его национальности, ни о профессиональной принадлежности, ни о здоровье.
– Будем знакомы, – протянул девушке сухую шершавую ладонь мужчина и представился: – Игорь Вышнеградский. Предприниматель.
– Очень приятно. Татьяна Кашина.
– Я знаю. Мои друзья ромалы предупредили меня о Вашем появлении здесь. И я поспешил вытащить Вас из той беды, в которую Вы могли угодить. Надеюсь, Вам не нужно говорить, кто такой Целебровский.
– Не нужно. Я уже в курсе.
– Вот и отлично. Пройдёмте в дом.
Они вошли внутрь строения, сразу оказавшись в довольно уютных интерьерах, напоминавших кадры из голливудских фильмов о жизни тамошней богемы. Ничего лишнего, никакого хлама, столь свойственного большинству отечественных жилищ. Светлые пластиковые панели отделки стен, полированный деревянный пол, три ажурных конструкции – одна светильник, другая подставка для цветов, третья неопределённой функциональной принадлежности – да пара удобных лёгких кресел в стиле модерн – вот и всё убранство.
– Присаживайтесь, – предложил предприниматель, – Сейчас Вам принесут телефон. Вы сделаете звонок Вашим друзьям, чтобы они не имели лишнего повода для беспокойства. А мы обсудим положение вещей. Надо сказать, оно не из лёгких.
– Я догадываюсь, – односложно ответила Татьяна, в душу которой начало закрадываться сомнение в том, что человек, с которым она оказалась вынуждена общаться, однозначно друг. Скорее, союзник. Дальнейший разговор лишь уверил её в этом мнении. По мере того, как Вышнеградский обстоятельно и подробно расписывал детали происшедших вокруг исчезновения Татьяны Кулик событий и не преминул упомянуть некоторые свои интересы, становилось ясно, что он ведёт свою партию в этой большой игре. Будучи одним из деловых партнёров концерна, обеспечивавшего деятельность в России Дмитрия Локтева, казахский предприниматель со странной русской фамилией был, в первую очередь, бизнесменом. Всё, что выходило за рамки товарно-денежных отношений, интересовало его постольку, поскольку. Тем более, не желал он иметь ничего общего с политикой, стараясь держаться в стороне от её публичных проявлений и слывя в своём кругу человеком аполитичным. К тому же, размеренная жизнь северо-западной казахской провинции совсем не располагала к насыщению её острыми элементами. Однако полностью быть непричастным к происходящим политическим баталиям он, разумеется, не мог. Прежде всего, потому, что бизнес, которым он занимался, так или иначе касался сфер интересов тех, кто был вовлечён в большую политику двух соседних государств с общей историей. Игорь Вышнеградский был торговцем спортивным оружием и, по совместительству, специалистом по продвижению запатентованных высокотехнологичных разработок в различных сферах производства и услуг. Имевший за плечами 2 высших образования и учёную степень кандидата физико-математических наук, Вышнеградский с лёгкостью разбирался в ценности того или иного «ноу-хау», которое ему предлагали, и в течение нескольких лет сколотил надёжную команду людей в разных странах, которая безошибочно угадывала, что может пригодиться, а что нет, и внедряла в практику всякие разработки, наживаясь на их авторах. В последних недостатка не было, поскольку увязнувшие в «перестройке» осколки некогда могучей технологической державы вышвырнули за борт тысячи талантливых людей, высокообразованных мозгов и умелых рук, готовых схватиться за любое предложение, чтобы сводить концы с концами. Когда Целебровский появился в Атырау и начал целенаправленно захватывать один за другим сегменты складывающегося рынка, прибирая к рукам вдобавок множество ценных интеллектуальных кадров, бизнесмен стал рассматривать Валентина Давыдовича как своего личного врага. По мере развития дела Целебровского предприимчивый Вышнеградский вёл свою разведку. И, несмотря на то, что не располагал связями в аппарате бывшего КГБ и, по большому счёту, не был сопоставимый с объектом своего внимания силой, он собрал на своего врага объёмистое и, что самое удивительное, достоверное досье. От природы располагая хладнокровным бесстрашием, помноженным на боевой опыт Вьетнама, где проходил срочную службу в 1968 году, Вышнеградский не умерил активности своих шпионских изысканий и тогда, когда в его досье появилась довольно объёмистая информация о 13 отделе КГБ и персонах, его составляющих. Виртуозно просочившись сквозь засовы жесточайшей секретности и сумев из крупиц добытой информации восстановить достаточно полную и внятную картинку, Вышнеградский, быть может, единственный в бывшем СССР, кто, не входя в кадровый состав секретного подразделения, имел немалые сведения и о Логинове, и о Николаеве, и о Беллермане, и о Целебровском. Более того, через тщательно отобранные им сведения из разрозненных утечек информации в прессу, через логический анализ некоторых фактов, Игорь Вышнеградский сумел выстроить цепь, связывающую НДПР Локтева с Беллерманом, того – с Целебровским, последнего – с беглянкой, «засветившейся» давеча у его друзей цыган Междуземья, а теперь закономерно появившейся в его родном городе. Поэтому перехватить её было для него и важно и нетрудно. Сейчас его интересовало то, что именно прячет девушка такого, из-за чего у Целебровского к её персоне такой серьёзный интерес. Из сопоставления нескольких фактов он сделал лежащий на поверхности вывод о том, что это должен быть некий археологический артефакт, местом находки которого должны быть как раз земли Северо-Запада Казахстана, где прочно окопался Целебровский. То, что этот артефакт имеет, ко всему прочему, научную и, быть может, научно-прикладную ценность, кандидат физико-математических наук чуял, что называется, нутром. И, опять же, чисто логически, пришёл к выводу, что это должна быть некая рукопись. В одном только просчитался. Он полагал, что это должна быть рукопись, относящаяся к эпохе саманидов, то есть, примерно XIV века, и арабского происхождения, возможно, некий медицинский трактат, содержащий секреты воздействия на психику, как он знал уже, являющегося главным интересом Валентина Давыдовича и Владислава Яновича. Решившая не делать из своего сокровища тайны перед Вышнеградским Татьяна продемонстрировала ему Книгу, повергнув того в изумление и шок, продлившийся несколько минут. Когда, наконец, он с собой справился и заметил, что, похоже, на многие вещи многим людям придётся посмотреть совершенно иными глазами, девушка с улыбкой отвечала:
– Именно этого люди желают меньше всего. Это же нормально.
– Люди, – задумчиво повторил бизнесмен, – Но разве вся эта «команда чёртовой дюжины» люди?.. Вы, Татьяна, отплатили мне откровенностью за мою откровенность, и я надеюсь, понимаете, что, по крайней мере, я Вам не враг. А эти существа никогда не платят той же монетой, какую отмеряют им. Поэтому они – враги по определению.
– Вы интересный человек, Игорь, – оживилась девушка, – Работаете с Локтевым, и так рассуждаете. Сами же несколько раз повторили: у картишек нет братишек! А тут такая...
– Ну, договаривайте. Хотите сказать, бескорыстность? Во-первых, свой интерес у меня тут есть, и я его не скрываю. Я хочу завалить Целебровского. И я сделаю это! Во-вторых, всё-таки я не только предприниматель, или, как нынче модно говорить, бизнесмен. Я ещё и учёный. Прежде всего, учёный! К тому же, я русский человек.
– Нет, я не то хотела сказать. Не бескорыстность... Хотя... Думаю, Вы ответили мне и на то, что я не высказала. Что Вы намерены предпринять теперь?
– Резонный вопрос. Но прежде, Татьяна, скажите мне, если можете, конечно, а как Вам удалось выскользнуть из лап этого чудовища? Вам же наверняка помогал кто-то не менее могущественный.
– Имени своего благодетеля я Вам назвать не могу. Скажу только, что его кличка в уголовном мире Царь.
– Гм! Царь... – задумчиво повторил Вышнеградский, – с нашими воровскими авторитетами, как Вы понимаете, мне тоже приходится иногда иметь дело. Иначе тут не выживешь, – Татьяна понятливо кивнула, а Игорь продолжал, – Однако авторитета с таким именем я не знаю. Он не из наших?
– Я, извините, не очень поняла вопрос. Я с ними и того меньше дел имела, – улыбнулась Татьяна, – Но если Вам что-нибудь скажет ещё одно имя, то это Меченый.
– Ну, об этом молодом человеке я, естественно, наслышан, коль скоро занимаюсь Целебровским и занимался Вами.
– Не поняла, – воздела бровь девушка.
– Именно Целебровский приставил Романа Попова к Вам. Разве он Вам не говорил об этом?
Девушка не ответила. Вышнеградский не стал повторять вопрос, истолковав её молчание по-своему, а продолжил развивать свою мысль:
– Наверное, у этого Вашего Царя есть какие-то свои счёты с Целебровским. Но я не буду искать контакта с ним, Вы правы. Мои методы – это мои методы... Ладно! Так, Вы спрашивали, Таня, что я намерен делать. Сначала надо переждать.
– Ну, это понятно. А дальше?
– В какой-то степени, это зависит от того, что предпримут люди, с которыми Вы только что связались по телефону, и команда Целебровского. В одном могу заверить Вас, в этом доме они Вас не найдут.
– Откуда такая уверенность? Помнится, Роман Меченый тоже был излишне самоуверен, за что едва не поплатился жестоко.
– Я хотя и откровенен с Вами, всех своих секретов раскрывать не хочу, если позволите, – улыбнулся Вышнеградский и перевёл тему, – А пока располагайтесь, постарайтесь чувствовать себя как дома, но не забывайте, что Вы в гостях. Вы ведь гостиницу на двое суток взяли?
– Да... Кстати, ключ-то...
– Не беспокойтесь. В своё время ключ в гостиницу вернут. А пока для всех Вы как бы там. Понимаете?
– Вполне, – вздохнула Татьяна, приготавливаясь к очередному вынужденному заточению. События последних дней хотя и вытравили из её души последние остатки склонности к планированию хотя бы ближайшего обозримого будущего, тем не менее, не настолько, чтобы каждый неожиданный поворот вызывал бы только позитивные эмоции. При всё при том, что дом Вышнеградского не казался ей враждебным, она бы охотнее поспешила прочь отсюда и вообще из Атырау, чем согласилась добровольно провести здесь лишние 2 дня. Но свои резоны в словах хозяина дома были, и сама она вполне могла убедиться, что выскочить из казахского городка не так-то просто. Не оставалось ничего иного, как согласиться.
Последовавшие дни показались похожими один на другой и слиплись в памяти в один неразличимый комок. Кроме приёма пищи, отправления естественных надобностей и коротких прогулок по небольшому яблоневому садику за высоким забором, неприступно окружавшему участок со всех сторон, никаких занятий у девушки не было. Цыган, привезший её сюда, почти сразу испарился. Девушка даже не успела передать привета Маре и её сыну. Несмотря на то, что кроме Игоря в доме присутствовали ещё какие-то люди, пересечься с ними также не удавалось. Очевидно, хитрое строение имело несколько входов и не сообщающиеся между собой отсеки. К слову, даже толком изучить дом, в котором она оказалась, ей не удалось. Единственное достоверное впечатление, которое она составила об обители Вышнеградского, что архитектор, его возводивший, человек с большой выдумкой и, наверное, служил когда-нибудь на подводной лодке. В доме было 2 наземных и глубокий подземный этаж, соединяемые лифтом, запросто способным перевезти хоть рояль. В противоположной от той, которую она занимала, стороне здание имело какое-то количество флигелей разной высоты, в одном из которых, судя по звукам и запахам, располагалась кухня. Вероятно, там же жила и кухарка. Пару раз с той стороны доносились чьи-то приглушённые голоса. Должно быть, в этом здании, очевидно, служащем одновременно и жилищем и офисом, бывает немало людей. Что ж, так и должно быть! А то, что отведенные ей покои так тщательно отделены от остальных помещений, в нынешней ситуации, пожалуй, даже очень хорошо. И ничего удивительного, что торговец оружием и интеллектуальной собственностью имеет такой хитрый дом...
Во второй половине третьего дня своего пребывания в гостях у Вышнеградского Татьяна удостоилась, наконец, его визита. Он постучался в дверь её спаленки, вошёл и, извинившись, что так долго не появлялся, сообщил, что утром она вылетит в Москву. Ему удалось сделать ей билеты на подставное имя. Её отвезёт верный человек прямо к трапу самолёта. А напоследок он хотел бы просить её об одном одолжении. Не могла бы девушка разрешить ему сделать ксерокопии с её раритета?
– Зачем они Вам? Вы надеетесь с их помощью одолеть Вашего врага? – с улыбкой переспросила Таня, а у самой сердце радостно встрепенулось. Чем больше по свету будет ходить копий, тем недосягаемее она сама и её Книга, в очередной раз подумалось ей.
– Как Вам сказать, – замялся Игорь, – Говоря откровенно, я ещё сам не очень точно знаю, зачем. Но интуиция подсказывает мне, что лучше располагать этой копией.
– Она Вас не обманывает. Только где Вы собираетесь это делать? Из рук я Книгу не выпущу.
– Здесь есть моя личная мини-типография. Мы могли бы с Вами сделать хоть тысячу копий.
– Тысячу? – присвистнула Таня, – Уж не собираетесь ли Вы обратить эту реликвию в бизнес? Ведь она, в каком-то смысле, тоже интеллектуальная собственность.
– Вы подали мне блестящую идею! – отшутился Игорь, – Итак, берите Ваш раритет и пойдём.
Они спустились в подземный этаж, проследовали несколько расположенных анфиладой тускло освещённых помещений, разделённых между собой дверьми с кодовыми замками, пока не оказались в одном, густо заставленном всевозможной оргтехникой, многие образцы которой девушки никогда ранее не встречались. Хозяин повернул выключатель, и пространство вокруг наполнилось ровным светом ламп дневного света. Включив один из станков, он протянул руку за рукописью, но девушка отвечала ему:
– Позвольте, я сама.
Несколько часов кряду они множили листы. Вышнеградскому пришлось приложить немало выдумки, чтобы найти способ, как при помощи светокопирования сделать копии с оригинала, писанного белым по чёрному. Простой режим копирования съедал столько порошка, а качества при этом выходило столь низким, что такая игра не стоила свеч. Наконец, найдя техническое решение, вдвоём они справились с задачей. К половине седьмого вечера листы с десятью копиями многостраничной рукописи стопками лежали на столе подле множительного станка, и бизнесмен с улыбкой разглядывал их.
– Одну копию, – после некоторой паузы произнёс он, – я пошлю Валентину Давыдовичу, как только Ваш самолёт приземлится во Внуково. 2 копии дам Вам с собой, и Вы сами распорядитесь ими. А с остальным я ещё подумаю, что делать.
Таня смолчала. За все годы тайного обладания сокровищем она впервые получала в руки полные копии, и это переполняло её душу новым, трудно передаваемым чувством, в котором воедино слились гордость, радость, облегчение, беспокойство, удивление, восторг, разочарование, доля испуга и доля азарта: как, интересно, поведёт себя тот, чьё ведомство так долго и безуспешно охотилось за Книгой с целью её уничтожения?
После скромного, лишённого всякой торжественности ужина на-двоих, за которым хозяин и его гостья высказали друг другу несколько ничего не значащих фраз, когда бизнесмен уже собирался покидать девушку, пожелав ей спокойной ночи, она не выдержала и задала вопрос, занимавший её всё сильнее. В спину выходящему из комнаты Игорю она спросила:
– От Бергов никаких вестей не было? Я же им сообщила, где меня искать. Неужели – ничего?
Игорь замер на пороге, постоял, не оборачиваясь к ней, потом медленно развернулся и, не глядя в глаза девушке, тихо произнёс:
– Мне это самому удивительно. Я бы с чистой душой отправил бы Вас не одну. Но время вышло. Если никто не появился за эти двое суток, значит...
– Это может значить только одно, – поспешила перебить Татьяна, – Гришу по-прежнему водят, и ему никак не вырваться.
– Да, наверно, – буркнул себе под нос Вышнеградский и, направившись прочь, обронил: – Доброй ночи!
Ранним утром серая невзрачная «Нива», залихватски подпрыгивая на рытвинах, направилась от дома Вышнеградского в сторону аэропорта. Сидевшую в салоне девушку нещадно трясло; водитель и не думал притормаживать ввиду особенностей местных дорог, и пока машина не выехала на трассу, Тане пришлось не сладко. Но зато последний участок пути они летели, как на самолёте. Домчались меньше, чем за полчаса. Как и обещал бизнесмен, Таню подвезли прямо к самолёту. Когда водитель вручал встречавшей у трапа стюардессе билеты и документы, та, едва глянув в них, вытянулась в струнку и, склабясь изо всех сил, горячо приветствовала пассажирку. Водитель лишь коротко козырнул на прощанье и, ни слова не сказав, нырнул в «Ниву», резко взвизгнули тормоза, и машина скрылась в облаке поднятой ею пыли. Посадка подходила к концу. Пассажирка под именем Каролина Кржижановска родом из Вроцлава, как по документам именовалась Татьяна, была последней, кто взошёл на борт. Небольшой остроносый, весь из себя какой-то поджарый, как гончая собака, ЯК-40, напоминающий издали скорее военный или спортивный, нежели гражданский самолёт, взмыл в небо под острым углом с такой резвостью, что у всех пассажиров зашумело в ушах и заныли головы. Бравые пилоты Казахских Авиалиний явно экономили топливо, не особо церемонясь с пассажирами. Когда через 3 часа они также плашмя бросили машину вниз с высоты 11 тысяч, осуществив посадку всего за 15 минут, даже у опытных, много летавших пассажиров бешено колотилось сердце. Кое-кто глотал валидол и шептал молитвы, очевидно, готовясь к неминуемой гибели. Однако экипаж и машина продемонстрировали великолепие мастерства и надёжности, и, когда шасси упруго ткнулись в твердь посадочной полосы, заработал реверс, и вектор силы, обратный взлётному, подал человеческие тела в креслах вперёд, со многих рук невольно сорвались аплодисменты. Таня, поддавшись общему порыву, тоже несколько раз хлопнула в ладоши. Но несколькими минутами позже, выходя из салона, не преминула заметить улыбающейся стюардессе:
– Ваш экипаж до гражданской авиации служил на истребителях?
Девушка в синей форме с кукольным выражением лица ответила, не снимая вышколенной улыбки с личика:
– Это один из лучших и опытнейших экипажей нашей авиакомпании. Приглашаем Вас ещё полетать с нами!
– Спасибо, – процедила Татьяна и направилась к трапу.
Приземлившийся ЯК подрулил к самому терминалу аэропорта «Внуково», и до здания вереница пассажиров шла пешком. Перед тем, как войти в распахнутые стеклянные двери, Таня оглянулась на самолёт, словно желая удостовериться, что именно этой металлической ласточкой добралась до Москвы, покачала головой и вошла внутрь здания. Холщовая сумка с драгоценной Книгой на плече, лёгкий чемоданчик в руке – вот и весь её багаж, одна ручная кладь. Паспортный контроль занял пару минут. Казахстан, номинально уже заграничная территория, в сознании людском ещё оставался частью великой Родины, и ни пограничникам, ни таможенникам не хотелось нарушать этого внутреннего ощущения чрезмерной ретивостью исполнения обязанностей. Уже через полчаса после приземления девушка с холщовой сумкой и чемоданчиком стояла на автобусной остановке напротив здания аэропорта в ожидании рейсового. Она не задавала вопросов, ничего ни у кого не уточняла, словно точно знала, каким маршрутом и куда нужно ехать. На самом деле, будучи в Москве несколько раз проездом, она более или менее ориентировалась лишь в районе Арбата и Манежной площади, во Внуково была вовсе впервые. Но, во-первых, не хотелось ни с кем говорить, а во-вторых, она вполне разумно вычислила: остановка, где больше всего народу, и есть требуемая: главное – добраться до города, а там есть метро, и всегда можно сориентироваться.
Заветную тетрадку Агамирзяна она не доставала. Большую её часть она успела просмотреть, пока жила в доме Вышнеградского. Времени там было предостаточно. Да и самолёт – не лучшее место для сосредоточенного чтения. Кроме того, соседом по полёту у Тани оказался довольно любопытный молодой человек. Он несколько раз порывался завязать разговор, познакомиться поближе и всячески проявлял интерес к девушке. Стараясь держаться с ним ровно и отчужденно, памятуя также о том, что она должна играть урождённую польку, Таня, тем не менее, помимо своей воли оказалась втянута в общение с попутчиком и лишь в аэропорту смогла от него оторваться. Молодой человек остался дожидаться своего багажа, а у Татьяны всё своё было при себе. Он не стал скрывать разочарования, однако вежливо попрощался и пожелал счастливого дальнейшего пути, добавив только, что догадывается, как далеко бедняжке ещё предстоит ехать. Размышляя над этими его последними словами, Татьяна не могла взять в толк, шпион ли это из тех, от кого не вполне освободишься, даже сменив фамилию и паспорт, или подозрения безосновательны. Народ на автобусной остановке мало-помалу начинал волноваться: машина задерживалась уже на 10 минут против расписания. Кто-то урезонивал закипающих людей словами: «Ну что вы! Разве не знаете, какие в столице пробки? Где-нибудь застрял... Непременно будет».
Девушка присмотрелась к парочке пожилых казахов с авоськами в руках, стоящих несколько в стороне от остальных и не выказывающих ни малейшего признака беспокойства. Эти двое хранили сосредоточенное молчание и величественный покой, взирая на мир вокруг с отрешённостью Будды. Судя по всему, они тоже сошли с одного с нею авиарейса и теперь направлялись в город. Однако видом походили отнюдь не на провинциальных туристов, собравшихся наконец-таки посмотреть на Москву, и не на деловых людей, регулярно посещающих столицу по своим торговым делам, а скорее на деревенских родственников, отважившихся навестить свою столичную родню. Должно быть, престарелые бабушка и дедушка едут к своему внуку, наверняка студенту, везут скромные гостинцы и, на самом деле, сильно переживают, только виду не показывают. Повинуясь внутреннему порыву, Таня подошла к пожилой паре и запросто поинтересовалась:
– Здравствуйте, почтенные. Вы впервые в Москве? Может, могу чем-то помочь?
Мужчина невозмутимо оглядел девушку, слегка поклонился и ответил с лёгким акцентом:
– Добрый день, милая. Нам ничего не надо. Дорогу знаем. Да и не в первый раз уже.
– На могилу к сыну едем, – прибавила женщина и поправила платок на голове, – Он у нас в Афганистане погиб. А похоронен вот так далеко от дома. Каждый год летать приходится.
У Тани перехватило дыхание. Она непроизвольно протянула руку к женщине, положила ей ладонь на руку и прошелестела:
– А у меня... брат... Расскажите мне о вашем сыне. Пожалуйста.
– Как тебя зовут, милая? – распрямляя морщины на лице в странной улыбке, протянул дед, раскосо вглядываясь в лицо девушки. Она представилась, он слегка покачал головой, думая о чём-то своём, и назвался в ответ: – Меня зовут Хайрулла Бердыев.
– Узбекское имя, – обронила Татьяна и поймала на себе быстрый, как молния, взгляд раскосых глаз.
– Верно говоришь, милая. Да что теперь! Все мы, советские, теперь друг другу заграница стали. Мама у меня казашка, отец узбек, сам родился в Таджикистане, учился в Астрахани, живу в Атырау. А как дальше будет? – проговорил старик, – Сын у нас был офицером, в десанте служил. Красавец. Вот его фотография, – он достал из нагрудного кармана небольшую фотокарточку, на которой был запечатлён статный мужчина азиатского типа в форме лейтенанта воздушно-десантных войск. Он глядел куда-то поверх объектива и улыбался, – Карим. Невеста у него осталась в Москве. Каждый год навещаем могилу вместе. День рождения у него сегодня.
– Что же, – дрогнула голосом Таня, – она так и осталась одна?
– Ну, что ты, что ты! – всплеснула руками женщина, – Одной нельзя, грех это большой. И Карим бы не позволил. Ей уже почти 30 лет. У неё и муж есть, и двое детей. Одного она назвала в честь нашего сыночка Каримом, – женщина утёрла краешком платка слезинку, а у Тани защипало в горле, и она не могла выронить ни слова. Хайрулла меж тем продолжал:
– Да, Таня, вот так жизнь сложилась. У нас ещё 2 дочки. Одними аллах на старости лет не оставил. Сына лишил, зато от его невесты внуки. Удивляться будешь, маленький Каримка – как две капли наш сын!
– А муж её?
– Ваня с одного училища с нашим Каримом. Друзьями они были. Сейчас уже капитан. Служит в Москве. После ранения его направили в то же училище. Когда Карима убили, Ваня сам разыскал его невесту и сделал ей предложение. Долго добивался, к нам приезжал, подарки привозил. 5 лет живут. А мы 7 лет к сыну в Москву ездим. И Надя. Теперь уже с Каримом. Придём на кладбище, увидим внучка, поговорим. А завтра назад полетим. Жизнь-то, милая, она продолжается. Аллах одних забирает, других дарит.
– Карим Иванович, – вполголоса протянула Таня, – красиво как звучит! А моего брата не стало, когда неделя до дембеля оставалась. В Кандагаре погиб. 8 лет уже прошло... Скажите, Хайрулла-ака, а можно мне поехать с вами поклониться могиле вашего Карима? Очень прошу.
Супруги молча переглянулись и кивнули, молвив в один голос:
– Хорошо.
Подошёл автобус. Татьяна помогла старикам вскарабкаться на высокую приступку «Икаруса», взошла сама. Им удалось сесть вместе на заднее сиденье, несмотря на то, что салон оказался переполнен. Какой-то раньше заскочивший паренёк, скользнул глазами по девушке, шмыгнул носом и уступил ей место рядом с Бердыевым и его женой. Они проехали широкий бульвар, ведущий от аэропорта к шоссе, повернули налево, и вскоре за окном потянулись живописные холмы подмосковного посёлка, застроенные вперемежку разваливающимися дачами хрущёвских времён, расписными коттеджами «новых русских» и сиротливо прячущимися в сень кустарников бывшими барскими особняками, доставшимися в наследство от дореволюционных хозяев и с тех пор не перестраивающимися, в которых ютились детские дома, юношеские спортивные базы и ещё какие-то оздоровительные учреждения, к удивлению, ещё не разогнанные новой властью. Каждый из таких обветшалых особняков из последних сил пытался сохранить остатки былого великолепия, но производил впечатление столь же удручающее, какое обычно вызывает вид стареющей красотки, натужно прячущей под слоями обильной косметики следы своего дряхления. На этом фоне впечатляюще выглядело здание примерно тех же вековой давности времен, явно заселённое разумными хозяевами, потратившими усилия на то, чтобы живописно подчеркнуть все трещины и сколы, усиливая эффект старины, нимало не смущаясь нарочитыми следами разрушения, а, напротив, аккуратно ухаживая за проросшими сквозь фундамент чахлыми берёзками, оградив предупреждающими колышками место, куда периодически падают куски отваливающейся штукатурки, и подкрашивающие свисающие лохмотьями куски рваного кровельного железа над балюстрадой и иными нефункциональными архитектурными излишествами «барского архитектурного стиля». С интересом рассмотрев проплывшее мимо окон строение, Татьяна обернулась к Бердыевым, чтобы обратить их внимание на него. Хайрулла лукаво щурясь, кивнул девушке и заметил:
– Давно знаем этот дом. Там бывшие детдомовцы живут. Им государство комнаты даёт, как 16 исполнится, они туда и попадают. Жильё с виду ветхое, но 100 лет простоит, не сомневайся, милая. А ребята, сама понимаешь, с руками, с головами. Как-то жить-то ведь надо.
– Откуда Вы знаете? – изумилась Таня.
– А мы часто здесь в гостях бывали, когда Карим ещё живой был. Из этих интернатских многие в военное училище поступили. И Ваня тоже из них. Это сейчас он в хорошей квартире живёт. С Надей, детишками и её родителями. А детство провёл в этом самом доме.
– А как же получилось, Хайрулла-ака, что так далеко от родного дома похоронили сына Вашего?
– Рядом с воинской частью, где он служил, специальное кладбище. Только герои лежит. Много героев. Наши советские мальчики. Пока мы землю возделывали, дома строили, детей растили, они воевали и погибали за нас. И офицеры, как Карим, и простые рядовые. Советская власть не больно-то любила говорить о них. Вроде, секрет. Но хоронила по чести, как подобает. И семьям помогала. Но был приказ. Тоже секретный. Офицеров, по возможности, не хоронить в семейных кладбищах, только в воинских. И подальше от родного дома. Ты же понимаешь, милая, это нам говорят, что только 15 тысяч погибло в Афганистане. А как такое может быть? За 10-то лет! По 5 человек в день? Я сам служил срочную. Ещё войну захватил с японцами. И я тебе скажу: в мирное время на учениях и то больше потери бывают. Сказки это. Точно знаю: за один день боя в Панджшере наших убило 820 человек, а ещё 4 тысячи раненных. А Панджшер из 10 лет считай 5 полных воевали. Так вот, Таня.
– Нам далеко ещё ехать? – ёжась от услышанного, спросила девушка. Ей ответила жена Бердыева:
– Нет, не доезжая Кольцевой сойдём, а там полкилометра пройти, и пришли. Скоро уже выходить будем. А ты расскажи нам про своего брата. У тебя есть его фотография?
– При себе нету, – мотнула головой Таня и зажмурилась. Она внезапно вспомнила Гришу. Вспомнила в деталях в тот вечер их первой встречи в купе поезда. Он возник перед глазами – такой родной, до боли знакомый каждой родинкой, каждым поворотом головы, каждой интонацией, каждым жестом, и так похожий на погибшего брата! Видение было столь пронзительным и внезапным, что прилив жгучей тоски сдавил горло, мешая не то, что говорить, дышать даже. Таня сделала несколько глотательных движений и только после этого смогла перевести дух и что-нибудь вымолвить в ответ на просьбу рассказать о брате.
– Он у меня был очень добрый. Только неуклюжий... И вспыльчивый. Бывало, наговорит резкостей, а потом подойдёт сзади, тихонечко так, обнимет за плечи и прощения просит. Я помню, как мы на велосипедах в детстве катались. Он меня научил. Все коленки себе расшиб, руки рассадил, но научил. За один день. А ещё мы с ним в походы ходили. В небольшие, за город на один день. Он мне всё про природу рассказывал, про птиц, зверей. Он очень природу любил. Мечтал стать биологом. Не успел. Война... А я стала археологом. Столько времени провела в экспедициях! Землю копала, старину искала. И каждый раз, выезжая в поле, о нём вспоминала. Это он научил меня, как экипироваться, как делать большие пешие переходы и не уставать, как воду в дороге экономить, как на местности ориентироваться... Он был, вы знаете, немножко похож на медведя... Нет, на медвежонка, скорее. Такой большой, угловатый, сильный и добрый...
Некоторое время они ехали молча. Хайрулла, внимательно выслушав рассказ сестры о погибшем брате, о чём-то сосредоточенно думал, в такт рессорам автобуса покачивая головой. Потом, когда до нужной остановки оставалось совсем немного, и пора уже было подниматься к выходу, неожиданно положил шершавую ладонь на Танину руку и сказал:
– Если кто будет говорить, что мы разные, ты не верь. Обычаи могут быть разными, языки, но люди везде люди. Если кто помнит своих предков и умерших родных, живёт за них, перед ними ответ держит, значит, тот человек, и у него совесть есть. А который никого не чтит и не помнит, сам себе на уме, и не человек вовсе, а пустой бурдюк, из которого всю воду давно выпили... А может, и не наливали никогда. Мы с такими вроде похожи внешне, но стоит слово сказать или внимательно в глаза заглянуть, сразу видишь, кто человек, а кто бурдюк. Спасибо тебе, милая, что встретилась нам с моей Санъат. Добрый сердцем человек аллаху радостней, чем дюжина мрачных праведников... Ну, вставай, приехали мы...
... Они шли почти час по прямой, как струна бетонке, наискось прорезающей участок редколесья, начинающийся сразу за Кольцевой. На дороге не было указателей, ни разу не проехала машина ни в ту, ни в другую сторону, но, судя по состоянию покрытия, она была вполне торная. Солнце склонилось на вторую половину, когда, наконец, трое путников вышли к бетонной стеле, за которой простиралось воинское захоронение. Ни крестов, ни вычурных надгробных памятников. Только скромные плиты с высеченными звёздами, именами и датами. Кладбище тянулось по правую руку от бетонки, сразу за ним забирающей влево. Таня показала рукой в ту сторону и спросила:
– А там что? Воинская часть?
– Да, милая. Тот самый гарнизон, где Ваня служит. И наш Карим там служил. Там же городок. Там и живут.
Они свернули с бетонки, ступили на подсыпанную алым гравием аллею. Сбавили шаг, оказавшись в городе усопших. Над могильными плитами раскидисто шумели столетние клёны. В ветвях время от времени недовольно подавали голоса вороны. Вокруг было безлюдно и тихо. Вдруг прямо по аллее навстречу пришедшим выбежал маленький темноглазый мальчуган и, радостно раскинув руки, заверещал:
– Дедушка приехал! Бабушка приехала!
Старики подхватила Карима на руки, стали трепать его за вихры, тешкаться с ним, ненадолго словно забыв о Татьяне. Мальчик первым обратил на неё внимание, запросился с рук, сделал серьёзное лицо, подошёл к ней и, по-мужски оглядывая снизу вверх, спросил:
– Тётя, а Вы кто?
– Меня зовут тётя Таня. Я приехала тоже издалека, чтобы поклониться могилам героев.
– А меня в честь героя назвали. Он был моим первым папой. Вы знаете? – важно заявил ребёнок. Таня улыбнулась, провела рукой по голове малыша и с такой же важностью в голосе ответила:
– Знаю. Пойдём.
Навстречу шли мужчина и женщина. Он был одет в гражданское, но с первого взгляда в нём читалась военная выправка. Высокий, розовощекий русоволосый атлет с открытым лицом вышагивал чуть впереди своей жены. Глаза ярко-синие, широко расставлены, чуть прищурены, нос с горбинкой, явный след перелома, лицо правильной формы, слегка заострённые скулы и крепкая челюсть с мощным подбородком, посреди которого красовалась глубокая ямочка. Настоящий русский красавец, каких днём с огнём не разыщешь в переполненных городах, разве в деревнях ещё остались да среди военных! Надежда следом за ним не шла, а плыла. На ней было длинное до пят серое платье, на голове косынка, прикрывающая лоб. Карие глаза, до того выразительные и тёплые, с мягкой поволокой, что, затмевали остальные черты лица. Молодые люди поравнялись с гостями. Мужчины молча степенно поздоровались за руку. Санъат и Надежда двоекратно поцеловались. После этого Иван запросто протянул огромную ладонь Татьяне и низким зычным баритоном представился:
– Капитан Пересвет! Можно просто Ваня.
– Татьяна Ку... Кашина, – едва не проговорилась девушка, пожимая могучую ладонь и наслаждаясь этим. Видя, что девушке его пожатие нравится, Пересвет слегка улыбнулся и, чтобы перевести внимание, привлёк к себе другой рукой жену и представил:
– Надя Пересвет, моя жена. А это сын Карим.
– Карим Иванович, – вновь проговорила Татьяна, продолжая поживать руку капитана с такой замечательной русской фамилией, потом опомнилась, отняла руку и, виновато потупясь, промолвила: – Я гостья незваная. Увязалась за вашими стариками. У меня в чём-то похожая, наверное, история. Они мне про Карима, а я про своего брата.
– Не надо, Таня, – вступила в разговор Надежда, и голос её показался девушке чарующе родным, как забытый голос матери, – Все истории похожи друг на друга. Раз Бог свёл в пути, значит, так надо. Пойдём, помянем нашего Карима.
Они шествовали вшестером по шуршащей под ногами аллее, и пока шли, Татьяна вглядывалась в каждого из своих новых знакомых и пыталась представить себе, какой широченной душою, какою силищей необыкновенною нужно обладать, чтобы вот так, как Иван, взять в жены невесту погибшего друга, назвать первенца его именем, принимать каждый год его отца с матерью на кладбище в день рождения бывшего жениха своей жены да ещё позволять малышу называть усопшего первым папой. И ни тени ревности, уязвлённого самолюбия или чего-то в подобном духе! Напротив, чрезвычайная уверенность в собственной силе и душевная простота. И красавица Надежда ему под стать – такая же сильная, отзывчивая и уверенная в себе. А главное: как нежно все эти разные, совсем не родные друг другу люди относятся один к другому, как предупредительны, как незаметно перебрасываются полными удивительного тепла взглядами, точно ласкают один другого! Никакого смущения новым человеком, но при этом никакой навязчивости или фамильярности!..
Ещё не знала Татьяна, приближаясь к могиле героя Советского Союза Крима Бердыева, что всего через час будет она сидеть в доме супругов Пересвет вместе с родителями Бердыева за общим поминальным столом, а перед этим в очередной раз пройдут испытание-проверку её новые документы, поскольку путь в гарнизон лежал через КПП, где тщательным образом проверялись документы всех, кто его пересекал. И будет маленький Карим весело поглядывать на старших, время от времени убегая к маленькой сестрёнке – то помочь перепеленать, то укачать, то просто посмотреть на неё. И во всём доме, несмотря на то, что это гарнизон, что это семья военного человека, буквально от стен будет исходить такой ничем не перебиваемый дух света и нежности, что, хлебнув этого духа, можно опьянеть и навсегда утратить интерес к любому другому духу. И уже поздним вечером, когда Татьяна очнётся и засобирается в путь, Иван запросто предложит ей вместе со стариками переночевать в их доме. Потому что утро вечера мудреней. Потому что настоящий хозяин на ночь глядя гостей не выпроводит. Потому что до Кольцевой час идти, а автобусы уже вряд ли ходят. И Татьяна согласится. В очередной раз за время своих фантастических передвижений, впервые в жизни не спланированных и ничем не регламентируемых, кроме чётко осознаваемой далёкой конечной цели, она совершит поступок, в котором логики нет или почти нет. Повинуясь ощущениям, интуиции, порыву. И будут они втроём с Надеждой и Санъят Бердыевой сидеть на кухне, говорить о жизни, о женской доле, о детях, о вечном, пока мужчины, уединившись, будут по-своему говорить, в общем, о том же.
Потом, около половины второго пожилая гостья покинет общество, отправившись спать. Следом оставит Татьяну с хозяйкой и Хайрулла. И за те пару минут, пока к молодым женщинам не войдёт Иван, между оставшимися наедине Надей и Таней словно искра промелькнёт. Один мимолётный взгляд глаза-в-глаза, одна вскользь обронённая реплика, и обе почувствуют себя словно посвящёнными в одну общую тайну, причастными к одной общей судьбе. Вошедший хозяин дома застанет их уже близкими подругами, прожившими бок-о-бок не одну тысячу лет. Он блеснёт своими синими глазами и задаст всего один вопрос:
– Танюша, могу ли я помочь тебе?
И ответит она ему, не задумываясь:
– Мне бы только побыстрее разыскать Валдайский Шлях.
Муж и жена переглянутся. И произойдёт настоящее чудо. Надежда, встав с места, подойдёт, возложит ей руки на плечи, как таинство свершая, а Иван, пристально глядя Тане в глаза, по слогам произнесёт:
– Завтра дам команду, тебя отвезут. Ни о чём не печалуйся.
А Надежда еле слышно прошепчет:
– Ну вот, и ещё одна сестра в нашем воинстве...
Но пока, приближаясь к могиле, этого Таня не знала и знать не могла, как не знала и того, что Хайрулла Бердыев происходит из древнего рода, многие поколения которого были суфиями*), и бывали в этом роду странствующие дервиши, а по материнской линии приходились ему дальней роднёй степняки, в незапамятные времена воевавшие в составе Орды с предавшими своих единоверцев русскими князьями. Не раз и не два пересекались роды Бердыева и Пересвета, и однажды столкнулись в поединке чести на Куликовом поле. Прихотливы извивы исторических узоров. Как не было вражды между ставшими друг против друга за честь своих родов бойцами, так не было и после. Зато кровная связь существовала всегда.
*) Звездна Коляда – одна из священных книг древне-славянского чернокнижия, известная в определённых кругах исследователей в позднейших пересказа и переводах. Древнейшие из датированных списков этой Книги, дошедший до неших дней, датируются оринтировочно XII веком.
*) суфии – мистико-религиозный орден в средневековом Исламе, исповеду-ющий, в числе прочего, веротерпимость и единство корней мировых религий