Он по привычке вставал рано, выходил на террасу, оглядывался по-хозяйски, курил и спускался по тропинке к морю. Он любил вставать на рассвете, вдыхать влажный свежий морской воздух, прислушиваться к крику чаек и шуму ветра в соснах на берегу.
С тех пор, как он жил здесь, время перестало иметь для него большое значение. Он шел по пустому берегу, босой, ощущая ступнями мелкий песок и гладкие камни. Часто садился в катер и уходил далеко в море...
Он знал, что она, теплая и мягкая, родная крепко спит в это время и видит один из своих удивительных снов. Он любил смотреть на нее на рассвете, прислушиваться к звуку ее дыхания, укрывать от сквозняков. Она хранила его покой и безмятежность долгие годы, сама, может, и не подозревая об этом. Дом, послушный ей, являл для него тихий уголок простой и уютной жизни, той жизни, о которой он долго мечтал. Бури, шторма, ветер, дождь – все было и не смогло разрушить эту тихую гавань.
Когда-то он понял, что ему нужно.
И теперь он берег, строил заново, учился любить то, что так долго искал и что так дорого ему досталось. Он заплатил за это отчаянием и разочарованием, отчуждением, пустотой и одиночеством.
Она крепко спала под уютным одеялом. Она знала, что по утрам он бережно укрывает ее, тихонько одевается и уходит. Она тоже любила одиночество, но всегда знала, что он есть. Где–то рядом, а может и далеко, но он помнит о ней, о доме, и хочет возвращаться. Она хорошо понимала, что ему нужно уходить, он нуждался в перемене мест, впечатлений, занятий, но также сильно он нуждался в том, чтобы возвращаться сюда, домой. Туда, где она печет пироги и моет окна, сидит у окна, поет, работает, бездельничает, хлопочет. Туда, где пространство наполнено ее присутствием, мягкими прикосновениями, рассказами, запахами еды, музыкой или тишиной.
... Иногда дом наполнялся детским смехом, приезжали внуки. Она любила шутить: я не бабушка, я жена дедушки. Она становилась моложе год от года, светилась изнутри мягким светом. И он знал, что этот свет ведет и хранит его.