История в письмах
Здравствуй, дорогая Валюша!
Наверное, удивлена, что я так скоро написала второе письмо? Но у меня изменился адрес, и я поспешила тебе об этом сообщить.
Ты сейчас начнешь переживать, строить разные предположения, я ведь тебя знаю. Поэтому я сама расскажу, что у меня случилось. Я сама хочу понять, почему все так произошло, поэтому начну с события тридцатилетней давности. Мы-то с тобой знакомы всего четырнадцать лет, поэтому тот период моей жизни тебе мало известен.
Я тогда была беременна, мы с мужем ждали ребенка, хоть мальчика (наследник!), хоть девочку (помощница!) - нам было бы одинаково радостно. Мы ведь были женаты третий год и уже начинали волноваться, где же главная цель нашей жизни? Мало кто так радуется, как мы, когда узнали, что станем родителями. Мы уже выбрали имена, купили все, что возможно для ребенка любого пола, хотя соседка моя все ворчала: "Нельзя покупать до времени - примета плохая". Но мы только посмеивались.
И вот, я морозным утром пошла повесить белье, которое выстирала вечером. Как раз солнце всходило, я засмотрелась, как в морозном тумане появляется оранжевый диск, и вдруг голова у меня закружилась... и больше я ничего не помню. Очнулась, когда Дима уже принес меня в дом и положил на диван. Он был так перепуган! Вызвал "скорую" и не зря - живот болел схватками.
Пролежала я в гинекологии почти полтора месяца. К счастью, ребенка удалось сохранить. А летом я родила дочь! Какое же это было счастье! Муж так любил Настю, что баловал ее сверх всякой меры. Возьмет ее за ручонки, сам лежит на спине, а она гуляет по нему. Дойдет до лица, и ногами его то по носу, то в глаз. Мы даже ссорились по этому поводу.
А он только уговаривает: "Ниночка, не нервничай по пустякам, тем более сейчас".
А почему именно сейчас - объясню. Когда Насте исполнилось почти два года, я снова забеременела. Дима так волновался за меня. Да ты же его знаешь, он постоянно за мной как за ребенком ходил. Помнишь, ты все говорила: "Эх, мне бы такого мужа!" Да и впрямь, редкий был человек, повезло мне хоть в этом.
Но вот настало время родов. Меня положили в роддом, а Дима как раз в командировке был, никак нельзя было отказаться. Ну, а у меня что-то пошло не так, пришлось делать кесарево сечение. От наркоза я отошла в реанимации. Никто из друзей не знал, куда уехал Дима, через организацию пока выяснили, пока вызвали телеграммой, прошло десять дней. А за пять дней до приезда мужа мне сообщили, что моя новорожденная дочка умерла и похоронена на городском кладбище, где хоронят всех умерших в роддоме детей. Прожила моя девочка всего семь часов, у нее не открылось одно легкое. Я все спрашивала: почему мне не сообщили сразу о смерти ребенка, почему похоронили, не дождавшись мужа, или не вызвали родственников? Мне как-то невразумительно отвечали, что сообщение о смерти ребенка могло мне повредить, а захоронение прошло как-то в суете, знали, что муж в командировке, а родственников искать не было времени.
Я не стала проводить какое-то разбирательство по этому поводу, все равно мертвого ребенка не воскресишь. Но я постоянно плакала, никак меня не могли вывести из депрессии. Дима забрал меня домой, и я выжила только благодаря его заботам и тревоге за Настеньку - что с ней будет, если меня не станет? Ребенку еще не исполнилось трех лет.
Но все проходит, прошло и это, хотя моя умершая крошка так и жила в моей душе. Настя росла умницей-красавицей, только уж очень была самовольная. Но я не наказывала ее, уговаривала только: так нельзя, это очень дурно, это плохой поступок, станешь взрослой, тяжело тебе в жизни придется.
Но вот она стала взрослой. И однажды на мои уговоры резко так ответила: "Мать, какая же ты нудная! Никакого терпения с тобой нет!", - и хлопнула дверью так, что штукатурка осыпалась. Ей было в то время шестнадцать лет с небольшим. Ты, Валюша, в это время уже поселилась в квартире напротив. Первый порыв у меня был - поделиться с кем-то, я уже было пошла к тебе, но передумала. Да и Диме не рассказала. У него уже сердце пошаливало, разве могла я его огорчить? Я просто плакала и думала, думала и плакала. И все мне казалось, что я сама виновата, может, действительно была "нудной". Уговаривала себя, что это возраст такой, что она, возможно, уже раскаивается. И действительно, Анастасия пришла домой раньше, чем обычно, увидела мое заплаканное лицо и сама заплакала: "Мамочка, это из-за меня? Прости, прости, я гадкая, прости меня!" Мы обнялись с ней. Она меня гладила по голове и вдруг сказала: "Ты ведь папе не расскажешь? Я не хочу, чтобы он знал". И голос у нее был какой-то чужой, властный. У меня сразу слезы высохли, стало тревожно на душе, ох, как тревожно!
В общем, много я слез пролила из-за доченьки. Но никто не знал, никто. Иногда она была ласковой, в хорошем настроении. При отце так просто золото. Как-то или боялась она его, или уважала - не хотела, чтобы он видел ее недостатки. Для меня это так и осталось загадкой. Однажды только случай такой был - даже вспоминать не хочу. Мы с Димой купили толстый турецкий ковер на пол в гостиную, ну, и сразу постелили - придет, мол, наша красавица с женихом, вот порадуется обнове! И только мы закончили двигать мебель, приходят Настя с Антоном. Мы с отцом перемигиваемся, а Настя вдруг поворачивается ко мне и с таким злом:
- Твоя идея ковер на пол постелить?
Я так растерялась, что начала оправдываться:
- Нет, это папа предложил.
- Ах, папа! А ты думал, папочка, что мне замуж выходить? Сейчас затопчем ковер, а потом дарить будете?
Дима прямо побелел. Я его таким никогда не видела.
- Доченька, я ковер купил для этой квартиры и дарить его никому не собирался. Это ведь и твоя квартира, мне хотелось украсить ее для всех нас. А если ты еще хоть раз позволишь себе разговаривать с мамой таким тоном, я тебе дам пощечину.
Вот так, Валюша. Это в тот день я прибежала к тебе, чтобы ты сделала укол Диме. Ему было плохо всю ночь, я в тревоге не могла сомкнуть глаз. А "скорую" он не разрешил вызвать. К утру я задремала. И спала-то не больше часа, а когда проснулась, Димочка уже был мертв. Я так кричала, что Настя прибежала в одной ночной рубашке.
- Мам, что случилось?
- Доченька, папа умер!
- Какая жалость! Так и не успел дать мне пощечину.
Валя, не знаю, были ли у тебя такие тяжелые дни, но для меня это был трагический день: я потеряла и мужа, и дочь. Вернее, я не потеряла ее в физическом смысле, но в моральном... Это же была не дочь, не наша дочь, просто чудовище. Недаром ты мне все говорила: "Вот, Нина, вроде, и вежливая у тебя Настена, и помощница по дому, но взгляд у нее недобрый". Я еще сердилась на тебя за это, оправдывала ее. Не хотела, чтоб кто-то знал, кого я вырастила.
Валюша, пока писать заканчиваю, что-то сердце колет. Новый адрес на конверте.
Храни тебя Бог!
Твоя Нина.
* * *
Валюша, что же ты так всполошилась? Получила твое письмо, а там сплошные вопросительные и восклицательные знаки.
Ну, поспешу рассказать о переменах в моей жизни. После твоего переезда мне стало совсем плохо. Дочь, в общем-то, мне особенно не грубила, но только если все шло так, как ей нужно. Если же что-нибудь не сходилось, или я в чем-то ей отказывала, происходили такие неприятные вещи, что при воспоминании о них и сейчас жутко становится. Ну, вот один пример. Попросила Настя денег на джинсы, я ей отказала, потому что надо было дотянуть до зарплаты. Она говорит: "Ну, нет - так нет". Спокойно так сказала. А потом подошла к столу, взяла в руки любимую Димину чашку, которая всегда стояла на столе, как память о нем, подержала ее в руках и отпустила. Не уронила, а отпустила. Чашка ударилась о кафель и разлетелась мелкими кусочками. "Ох, какая досада! Любимая папина чашка..." - только и сказала дочь и с огорченным видом вышла из кухни.
Ты знаешь, Валя, это парадокс, но я стала бояться собственную дочь. Только и надежда была на зятя. Антон был для меня отдушиной. Я так заботилась о нем - пекла ему блины, которые он очень любил, готовила его любимые борщи, пельмени. Словно он частично заменил мне моего ребенка.
Но вот однажды я почувствовала себя на работе не очень хорошо, меня насильно отправили домой, дали машину директора, чтобы водитель доставил прямо к дому. Я неспеша поднялась на второй этаж, открыла дверь и услышала из кухни громкий раздраженный голос Насти.
- И долго мы будем так вот мучиться? Эта мамаша, как балласт на шее!
- Настя, не преувеличивай, - возражал зять, - этот "балласт" нас одевает и обувает.
- Зато квартира будет наша. Вся наша! А доказать, что мать сумасшедшая, не составит никакого труда. На счастье, ее любимая подруга в другой город переехала. А свидетелей я найду. У меня подруга одна уже согласилась. А ты, Антошенька, с ней почти не общаешься, поэтому и не замечаешь. Вот, на днях пили чай на кухне, она ни с того ни с сего взяла папину чашку и грохнула об пол. Я потом так плакала. Это была папина... любимая...
И Настя начала всхлипывать, а Антон ее утешал.
- Ну что ж, пусть будет так, как ты хочешь. Но я бы со своей матерью так не поступил.
Ох, Валюша, как мне было горько! За что?! Ведь я так любила свою девочку. Отчего же в ней такая холодность и даже ненависть ко мне? Я проплакала всю ночь, а утром, когда все ушли, я собрала самые необходимые вещи, поехала на работу, попросила директора об увольнении без отработки. Он был недоволен, но, видя, как я взволнована, уступил. Получив расчет, я пошла в банк, сняла деньги, которые начала копить "на смерть", потом сходила к нотариусу, оформила дарственную на свою половину квартиры, оставила ее в зале на столе и уехала. У меня не было раздумий, куда ехать. По адресу ты уже видишь. Это Свято-Успенский монастырь, где мы были с тобой в паломничестве три года назад.
Рассказала я свою горькую историю матушке Надежде, и она предложила мне пожить в доме для паломников, пока я не приму какое-нибудь определенное решение о будущем. Выделила комнату, немного тесно, но очень уютно: иконы, христианская литература на книжной полке, небольшой столик и кровать по-деревенски, с вышитым покрывалом. "Вот и мое жилье, - думала я, - здесь хорошо и уютно, вокруг добрые люди, которые Богу служат". И с этой мыслью я заснула, прочитав несколько молитв - уж очень я устала за день.
Утро заглянуло в окно ранним солнышком и птичьими трелями. Я еще полежала, слушая этих небесных созданий. И тут ко мне постучали. На пороге стояла молодая крепкая женщина с покрытыми волосами.
- Доброго утра, матушка! Не нужно ли прибрать в комнате, вымыть пол?
- Что ты, моя дорогая! Я сама все приберу. На это у меня сил хватит.
- Да я всех спрашиваю. Бывают же и инвалиды, а я немного помогаю в монастыре, вот полы мою, да на огороде копаюсь. Я доктором на "скорой помощи" работаю. Работа посменная, семьи у меня нет, время девать некуда, вот я и помогаю, чем могу.
- Конечно, копейка лишней не бывает даже и без семьи.
- Упаси Бог, матушка, грех-то какой! Я безвозмездно, во славу Божию. Ой, а что это вы такая бледная? Сейчас помою руки, переоденусь и осмотрю вас.
Через минуту, в белом халате, но все в том же платке до бровей, она была у моей постели.
- Матушка, скажите ваши фамилию, имя, отчество и дату рождения. Мне нужно записать. А теперь послушайте. Ваш организм в стрессовом состоянии. Давление повышено, тахикардия, нервы не в порядке. Тут, я думаю, еще и сосудики ваши неплохо бы посмотреть, но это только в условиях стационара. А сейчас мне надо вас полечить. Недели на две распишем лечение, заберу вас к себе домой.
- Но... матушка Надежда... благословение...
- Не волнуйтесь, матушка, у игумении я согласие уже получила. Сейчас нашу машину вызовем и перевезем вас.
- Доктор, мне неловко.
- Зовите меня просто Ольгой. А неловко на потолке спать, одеяло спадывает, - и она звонко засмеялась.
Я заплакала. А девушка смутилась, думая, что как-то обидела меня.
- Нет-нет, просто я родила мертвую девочку, ей бы сейчас было двадцать шесть лет, а назвать хотела Оленькой. С тех пор это имя всегда вызывает у меня слезы.
- Мне тоже двадцать шесть.
Вот видишь, Валюша, какие совпадения бывают.
Храни тебя Господь!
Нина.
* * *
Здравствуй, моя дорогая!
Конечно, буду рада, если приедешь в монастырь. Видишь, как у меня все хорошо складывается. Устроилась санитаркой на "скорой помощи", а поскольку у нас с Оленькой разные смены, подменяю ее в послушании. Господь послал мне эту девушку взамен родной дочери, о которой непрестанно молюсь. Такая чудесная эта Оленька, такая ласковая! Ведь не отпустила она меня из дома, так и живу у нее. Так она заботится обо мне, словно о родной матери. Да и то сказать, она ведь у бабушки выросла, ныне покойной Евдокии. Родители-то ее погибли. Отец работал в прокуратуре, и, видно, кто-то зло на него держал - расстреляли его прямо в машине, и жена с ним была, тоже скончалась от ранений. Оленьке тогда еще двенадцать лет было. Вместе с ней на могилки ходим, Оля живые цветы носит. Постоим там, свечу зажжем, помолимся об убиенных ее родителях, и идем домой.
Валюша, ты приезжай, сама все и увидишь.
Жду. До скорого свидания!
Твоя подруга Нина.
* * *
Здравствуй, Валечка! Как ты уехала, все скучаю о тебе, хоть и прошло уже полтора месяца. Так я смеялась, когда ты мне написала, что Оля на меня похожа. Хотя я не прочь иметь такую доченьку. Да, а косы у нас действительно похожи. Родители Олю не стригли ни разу, жалели ее косу.
Ты знаешь, а у нас случился странный разговор. Стояли мы во дворе, солнышко припекало, и с окна заскользила льдинка. Оля взяла ее, положила на ладошку и говорит:
- Даже лёд от тепла тает. Вы, мама, такой грустной были первое время, а сейчас матушки говорят, что вы такая радостная, общительная. Мне это приятно слышать.
- Оленька, ты меня мамой назвала?
- Так душа просит. И потом, я ведь удочеренная. И родилась в один день с вашей умершей дочкой. Простите меня, фантазерку, я все думаю, а вдруг ваша девочка не умерла? Вы ведь ее мертвой не видели? Вдруг я - это она? И все говорят, похожи мы, не раз уже слышала. И пусть это только мои фантазии, можно, я буду звать вас мамой? Я вас очень люблю, вы стали для меня самым дорогим человеком. Я никогда вас не оставлю, ни в болезни, ни в старости.
Я обняла Оленьку и прижала к себе. Ну что мне мешает считать ее своей дочерью?
Вот так и вышло, что Господь мне еще дитя послал, да какое дитя!
До свидания, Валюша, подруженька моя дорогая. Не забывай, пиши. А на свадьбу к Оленьке будь непременно. Думаю, через полгода.
Твоя счастливая подруга Нина.