Полумесяц змея. Глава IX. Белый кит

 

 

 
«Друзья детства, даже когда они не пленяют нас исключительными достоинствами, имеют над нашей душой  власть, какая редко достаётся друзьям позднейших  лет. Им известны  наши детские  склонности, которые могут в последствии изменяться, но никогда не исчезают совершенно; они могут верно судить  о наших поступках, потому что  лучше знают наши истинные побуждения»
М. Шелли.

Глава IX. Белый кит.
Настоящая тропическая буря, со шквалистым ветром, гнущим до земли разлапистые пальмы, и потоками мутной воды, беспрестанно извергающейся с серого неба, оккупировала Калькутту на весь последующий день...
От  духоты ненастье, правда, не спасало, зато вместе с крупными тёплыми каплями, щедро роняло в души людей, заплутавших в жизненных джунглях, чувство неизбывной  тревоги, сосущей силы, подобно тому, как жирный москит беззастенчиво вытягивает из тела лакомую кровь.       
Нервическое состояние леди Габриель, этот грязный, несмываемый отпечаток прошедшей ночи, словно каким-то темным колдовством передалось и Ференцу. Только с обратным знаком: начиная с самого утра, он держался с женой подозрительно  отстранённо. От  обычной учтивой   сдержанности князя  вдруг потянуло таким суровым хладом зимних Карпат, что не только Габриель стало зябко, несмотря на царящий в комнате удушливый зной, но и, казалось,  подойди сейчас Ференц к жерлу проснувшегося вулкана, огнедышащий великан неминуемо покроется сизым инеем...
И пока женщина валялась в постели, стыдливо, но без тени притворства ссылаясь на «внезапное недомогание», прикрывшись одеялом по подбородок, дабы не являть супругу  синяки, мистер Эрдерхази справлялся о самочувствии жены и приносил ей чай  с видом  камердинера, за жалованье прислуживающего своему господину –   безукоризненное исполнение  долга, но ни капли сочувствия.
Сначала Габи даже забеспокоилась – уж не подметил ли князь её ночную отлучку?! Но, внимательно и с превеликой осторожностью вглядевшись в серые глаза Ференца, она, к немалому своему облегчению, так и не смогла  уловить в них ни стального блеска презрения, ни  серебристого огонька праведного гнева. Только каменное спокойствие и… ох уж это оскорбительное равнодушие!
Миссис Эрдерхази уже хотела начать по-детски обижаться, но вдруг вспомнила, как вёл себя отец, когда  его заново обретённая дочь, будучи уже взрослой девушкой, занемогла ветряной оспой… В тот злополучный период все слуги их лондонского особняка боялись носа высунуть из людской, а  должники мистера Когана – и вовсе чуть массово в петли не попрыгали (тем самым угрожая заметно подсократить численность народонаселения Англии).
Может статься, - решила в итоге Габи, - и на беднягу Ференца распространился этот примечательный психологический феномен, из-за  которого мужчины гораздо легче переносят, когда их женщины закатывают шумные истерики, нежели когда они тихо и безобидно себе  хворают.
Какой бы ни была реальная причина поведения мистера Эрдерхази, при приближении вечера леди Габриель ничего не оставалось, как  явить, без малого, чудо божественного исцеления, восстав со смертного ложа, и сообщить Ференцу, что благодаря его нежной заботе  ей уже гораздо лучше. Удивлённый муж был тут же деликатно выпровожен  за дверь, дабы воскресшая могла приватно осмотреть плачевные последствия изыскательных мероприятий...
Очнувшись в полдень от тяжёлого сна, Габриель  заставила себя вычесать из волос застрявший в них растительный сор, а ноющее тело - обтереть мокрым полотенцем. Но, тёплая вода будто только подстегнула созревание синюшных болячек, так что теперь они расцвели на молочно белой коже во всей своей некрофильской красоте...
Тёмные круги под глазами, это беспощадное напоминание о том, что девичья свежесть, желчно хихикая, вприпрыжку ускакала  восвояси,   вынудили леди Габриель подарить вздох благодарности безумству стихии, фактически - запершей её в номере…
На время, предшествующее вечернему приёму у Беренджиров,  женщина имела неосторожность запланировать посещение упомянутого Лонгфилдом антиквара - Айдина Салаама. Но, так как недостаток сна и пережитые волнения сделали её пугающе похожей на инфернального посланника из огненного Джаханнама  (1), и уж никак не на респектабельную клиентку, дождь помог сберечь немало нервных окончаний бедолаге турку.
Увы, пожилая чета Беренджиров также входила в группу риска, а отменять визит в своё бывшее гнёздышко, выигранное  в суровом карточном состязании,  Габриель не стала бы даже при угрозе нового всемирного потопа.
Переход от озвученной проблемы к оперативному  решению - свершился с воистину фантастической скоростью. Нет, она вовсе не симулировала плохое самочувствие, но, тем самым, лишний раз доказала Ференцу, что для женщин  ни одна из поставленных целей не ведёт к такой экстренной активизации жизненных сил, как намерение вернуть себе возможность хорошо выглядеть.
   Должно быть, это та самая точка опоры, - философски рассуждал он, выпуская идеально ровные колечки сигарного дыма, - с помощью которой «слабый» пол без конца перекидывает с боку на бок наш сумасбродный мирок. 
Выходит, в чём-то  был прав этот древний грек, чьё имя  князь, как ни старался, никак не мог вспомнить… 
***
Леди Габриель металась по спальне с неистовостью песчаной бури и была несказанно далека от  праздных метафизических размышлений её мужа.
Компресс из кусочков льда, завёрнутых в платок, вернул лицу былую привлекательность, а две чашки горячего кофе в прикуску с питательными самбхарами - сваренными на пару пирожками из смеси чечевицы и овощей – бодрость уму и энергию исстрадавшемуся организму.
Но, влияние великой греческой культуры неким образом затронуло и её.  После рассмотрения дюжины вариантов костюма, в итоге, выбор пал на «античное»  платье-гаун с  завышенной талией. Пошитое из муслина тёплого шоколадного оттенка, оно было снабжено золотистой газовой шемизеткой, отлично маскирующей синяки на груди. Поверх полупрозрачному платью Габриель накинула тёмно-зелёную батистовую тунику с изысканной вышивкой блестящими коричневыми нитками по кромке. Золотистые же митенки, почти что достигавшие  прямых рукавов до локтей, отлично скрывали царапины на руках, оставленные на память колючими ветвями произрастающих в Иден кустарников.
Каким образом и сколь долго ей удастся скрывать свои раны от Ференца – Габриель старалась пока что не думать, дабы не отравлять  разум неприятными мыслями и не падать духом раньше времени.
   Ещё одним достоинством избранной экипировки было то, что экстравагантный наряд в стиле начала века, призывал  к сохранению естественной линии и не требовал корсета, а значит – и помощи мужа. Благо, фигура, несмотря на нездоровое пристрастие к идли – сваренным на пару рисовым пирожкам под сладким молочным кремом и прочим индийским сластям, пока ещё позволяла обходиться без утяжки.
«А ещё пара таких же энергичных ночей, - ехидно шептало подсознание, - и вместо шнуровки  вообще понадобится вату  в лиф подкладывать»...
 Своеобразная дань моде наполеоновской эпохи вполне себе уравновешивалась индийским «тюрбаном» в зелёно-коричневую полоску, под которую леди Габриель убрала  закудрявившиеся от дождя волосы.
 
***
К семи вечера ливень  стих,  оставив в покое бренную землю, и окончание живописной улочки Шанти-Никитан терялось в тягучем кисельном тумане, липком и невесомом, как паутина.
После того, как умолкли оглушающие дробные ритмы дождя, отдаленная от городской суеты улица застыла в какой-то потусторонней тишине, поселившейся  и за оградами частных владений.
Бывшую виллу Коганов по прежнему окружал густой сад,  и когда гости  ступили под его сень, у леди Габриель сердце защемило от нахлынувших воспоминаний...
Ничего конкретного и важного для поисков храма с реликвией Шивы – просто смешение образов: сладостных и грустных одновременно, как приторно сладкая  карамель, отдающая горчинкой из-за того, что слишком долго пролежала в запертом пыльном буфете. Женщина осознала, что ей вдруг неимоверно тоскливо  оказаться там, где она бегала беззаботным ребёнком; даже учитывая, что тот период  жизни был наполнен  неподдельным  счастьем. 
Как и много лет назад, сейчас сад  выглядел безупречно ухоженным и полным прелестной растительности. Видимо, леди Агата Беренджир была неравнодушна к такой  форме досуга, и,   копаясь в жирной индийской почве, в тайне представляла, что ухаживает за английскими розами, вскормленными землёй  её  Йоркширского имения.
А может, у них был просто на редкость хороший садовник.
Над яркими цветниками витал пряный запах календулы, и среди её оранжево-жёлтой феерии величественно поднимали царственные головы сочные  красные канны и  белые гибискусы.
 Многие растения здесь цвели вопреки сезону и, судя по всему, как и сиреневые гималайские примулы, с комфортом расположившиеся на высоких клумбах, с помощью камней, сложенных «горкой», были пересажены на открытое пространство прямиком из специальной оранжереи.
 Болотные калужницы на мясистых стеблях согласно кивали золотистыми венчиками, выстроившись вокруг декоративного прудика, усыпанного по краям белой мраморной крошкой.
Если бы Габриель снились сны, она предпочла бы вечно видеть в них свой таинственный Калькуттский сад… И, просыпаясь, с счастливой улыбкой стирала бы с щёк солёные слёзы, ощущая, как неистово быстро колотится сердце.   А если бы женщина верила в рай – то без раздумий предпочла бы вернуться после смерти сюда, и перелетать с цветка на цветок в виде бестелесной манушьяпитри  (2) или, на худой конец,  какой-нибудь беззаботной маленькой  феечки…
 Должно быть,  каждому человеку провидением отведено такое место на земле, которое он, влекомый злым роком или льстивыми обещаниями судьбы, подобно капитану Ахаву  (3),  вынужден однажды  покинуть.  Но лишь затем, чтобы на смертном одре, в период даруемого агонией просветления, возжаждать вернуться назад, чтобы обрести долгожданный покой. И неважно, что место это могло до неузнаваемости измениться или вовсе перешло в собственность к чужим людям -  на незримом уровне существования  личности, тонком, как предрассветная дымка, часть души  неизменно продолжает  жить в своём  саду, как и этот сад – вечно цветёт в ней.
«Вот я и дома, папа, - прошептала невольная странница, - твоя малютка Габи, наконец, вернулась... Прости, что мой «Пекорд»  не надолго заглянул в  нашу зелёную гавань…»
  Воздушные корни «бенгальского фикуса»  - баньяна –  гирляндами свисали с крупных горизонтальных ветвей. Касаясь кончиками пальцев могучих отростков, миссис Эрдерхази словно взаправду увидела мелькающую  среди них  девочку с длинными растрёпанными косами, растерявшими вплетённые в них нарядные ленты, в голубом муслиновом платье, что, смеясь, играет в догонялки с отцом. Солидный джентльмен, с радостью позабыв про степенный возраст, с удовольствием резвится вместе с бойкой дочуркой, то и дело, позволяя ей победно «ловить» себя. И широко улыбается, каждый раз, когда тишину сада озвучивает её весёлый звонкий  смех...
Почти  что осязаемые воспоминания о том беззаботном радостном  времени предстали перед Габриель столь внезапно, что  она чудом не прослезилась. Сохраняя напряжённое молчание, Ференц крепко сжал в своей руке её пальцы, похолодевшие даже в перчатке,  одновременно увлекая в сторону дома.
Женщина безропотно подчинилась, и будто  спасительный трос  оттащил её дрейфующую шхуну из  тёмных вод подземного Стикса на лазурные, играющие бликами солнца, волны живых поверхностных рек. Князь ничего не спрашивал, и не требовал объяснений. Просто поддержал, как умел, и Габи от всего своего существа была благодарна ему за это.
Перед  собой она покаялась, что поступала несправедливо, даже мысленно позволив себе укорить мужа в чёрствости. Просто, как и она, Ференц избегал открыто выказывать свои чувства. В этом смысле аристократическое воспитание и приютская закалка – по-солдатски шли в ногу друг с другом, ровно чеканя шаг. 

***
Когда же  приветливые хозяева  встретили супругов Эрдерхази на входе и провели на открытую террасу,  заменяющую гостиную,  у леди Габриель сердце тяжёлым якорем  рухнуло вниз, трусливо зарывшись в илистое дно ужаса. Правда, на этот раз, сентиментальные  откровения   памяти были  ни при чём…
 -  Позвольте представить, сегодня у нас ещё один гость, – радушно улыбаясь, но с какой-то лёгкой нервозностью, объявил мистер Майлс, -  старый добрый друг нашей семьи, господин  Эймерик  Фурньер – дипломированный врач, талантливый изобретатель и, конечно же, прославленный детектив из самого Парижа! Когда-то, - подмигнул мужчина, кидая многозначительный взгляд на представляемого, скромно притаившегося на кожаном пуфике в углу, - Эймерик с величайшим профессионализмом отыскал одного негодяя-банкира,  прикарманившего крупную сумму со счёта моей компании...
Как выяснилось позднее, мисье Фурньер  прибыл в Калькутту   на «Великой Британии» накануне утром, так как его пароход уступал  в скорости более мощному «Грэйт Истерну».
Стоило Габриель мельком взглянуть на хвалёного постояльца Беренджиров, она ощутила себя почти  Шивой,  актом самопожертвования  принявшим в своё горло страшный  яд ради спасения пресветлых богов, который они чудом не выпили вместе с амритой, волшебным нектаром бессмертия, взбитым огромной горой из вод молочного океана. Грозный бог не мог проглотить отраву, дабы самому не погибнуть, но и не смел извергнуть, дабы никто на земле не погиб, и навеки оставил губительную жидкость в собственной гортани...
  Увы, миссис Эрдерхази, несмотря на сомнительное звание «хранительницы», отнюдь не была богиней, и не имела власти призвать живых змей, дабы они своими телами охлаждали нестерпимое жжение от яда  опасности. Да и милые хозяева вряд ли бы понимающе отнеслись к такому акту: так что оставалось лишь деликатно откашляться, смущенно прикрывая рот перьевым веером.
А причиной волнению послужил неутешительный факт, что третьим гостем Беренджиров был тот самый рыжеволосый человечек,  накинувшийся на Габи сразу после того, как она ели унесла ноги из Иденских садов, и  также внезапно исчезнувший,  гугниво пробормотав свои французские извинения. 
Как и Габриель его, Фурньер  моментально её узнал. И пока что женщина могла лишь строить догадки, чем грозит ей это узнавание, ведь  странный сыщик пока не спешил выказать перед окружающими своей осведомлённости.
Миссис Эрдерхази всегда старалась выделять в людях  лучшее, но жизненный опыт научил с момента первого обмена взглядами начинать искать в них и худшие стороны. И, как правило, грешки не тянули с появлением.
«Может, - женщина старательно стимулировала в себе выработку оптимизма, - ей в очередной раз повезёт, и эксцентричный лягушатник окажется настоящим джентльменом, способным хранить тайны замужних леди?»
Но, высшие силы, что же ещё такое должно с ней произойти, чтобы раз и навсегда отучить полагаться на чужую порядочность?!...
***
Хорошее освещение не привнесло во внешность  Эймерика хоть какой-то привлекательности – это по-прежнему был невысокий, до комичного несуразный мужчина, заканчивающий разменивать пятый   десяток. Большая голова, мечта любого академика, завершалась блестящим хвостом из  сальных медных волос, с несколькими откровенно седыми прядями, и совсем белых  на висках,  умудряющимися  казаться взъерошенными, даже  будучи стянутыми ленточкой... Всё это делало голову Фурньера похожей на  несущуюся по космосу огненную комету, что, однако ж, весьма согласовалось с образом жизни, который себе избрал этот человек.
Но зачем, спрашивается, - мысленно возмущалась леди Габриель, так как ощущала в себе  просто непреодолимое желание хоть как-то уесть  самодовольного клоуна, -  отращивать длинную причёску, если не имеешь возможности, или  желания за ней ухаживать?!
Немало известных ей джентльменов, в основном, представители творческой элиты,  всерьёз полагали, что проще простого собрать  непослушные патлы завязкой, и на этом суетные вопросы внешности могут быть исчерпаны.  Но каверза этого заблуждения состояла в том, что иногда  собственную драгоценную  шевелюру требуется  мыть, а  что ещё более страшно –  периодически отдавать на экзекуцию частым зубьям расчески...
Что же касается  неряшливой щетины Фурньера, то её не извиняло даже предпринятое им длительное  путешествие. Так как если истинный джентльмен чтит предписания гигиены и не ставит себе цели отрастить бороду – то нет такого места на воде или на суше, где бы он не нашёл способа привести себя в порядок. Тем более, Эймерик ведь океан пересекал не вплавь и не  на деревянном каноэ туземцев!
  (Ференц, например, всегда был чисто выбрит; в противном случае - не видать бы ему ключа от комнаты жены, как своих льняных бакенбард).
 Прокручивая подобные мысли, леди Габриель снова убедилась, до чего же терпеть не может неопрятных людей. Вот только её личные антипатии ни в коей мере не умеряли  хищной опасности, которую нёс в себе этот встрепанный иностранец.
 Следуя своему обыкновению сравнивать людей с животными, при анализе облика и манер этого  кomischer кauz   (4), миссис Эрдерхази снова пришёл на ум кот. Но не сытый домашний баловень, как  профессор Родерик, а полудикий мохнатый разбойник, чья облезлая шкура покрыта рисунками застарелых и свежих шрамов -  следами  многочисленных неравных боёв -  начиная с драного хвоста и до кончика носа, увенчивающего хитрющую морду.
Такой  равно способен и провернуть рисковый план по похищению мясного лакомства с кухни дородной злющей стряпухи и держать в страхе всю звериную округу. Аляповатый вид – был вздыбленной  шерстью Фурньера, а хваткий взгляд – царапал длинными когтями.
 Никогда не знаешь, чего ждать от такого непредсказуемого существа  в следующее мгновение…
Сформировавшийся образ  вышел столь удачным, что Габриель довольно улыбнулась, рассматривая зоологическое произведение своего воображения. А может, следовало приуменьшить заслуги её фантазии, и принять правоту  древних, придерживавшихся своих тотемистических верований.
Но, современным людям таких вещей  знать не давно. Равно, как и приходится признавать, что встречаются на земле индивиды, неведение истинной сущности которых немало облегчает жизнь.
Как раз таким человеком  и был мисье Эймерик Фурньер.
Вот только, несмотря на всю свою проницательность, он далеко не сразу сумел разглядеть в  Габриель Эрдерхази  «родственную душу».
 Хотя, она скорее бы с негодованием влепила бы пощёчину любому, кто посмеет удостоить её такого нелестного сравнения, чем согласилась  с ним.
***
 Облачён мужчина был в тот же, что  и вчера, костюм из клетчатого твида песочного цвета, пошитый в легкомысленном  «американском» стиле.  Быть может, он ещё уместно смотрелся  бы где-нибудь на конских бегах, но и то, при наличии соответствующего «правильного» галстука.
 Джеффербингтон, бессменный дворецкий Коганов-Эрдерхази, без раздумий окончил  бы жизнь самоубийством, сгорая от несмываемого стыда, доводись ему узреть на ком-нибудь из его безупречных хозяев  подобный выкидыш галантерейщика.
Измятая рубашка, расстёгнутая сверху на несколько пуговиц,  и брюки, давно забывшие значение слова «стрелки»,  делали из француза шаблонного растяпу. Но даже вопиющая неаккуратность выходила у него какой-то лаконичной, словно неотъемлемая черта  гения,  очаровательного в своём безумстве. Или душевнобольного, которому также прощаются подобные стилевые огрехи.
  Такому смешанному впечатлению соответствовали и внимательные и чрезвычайно умные глаза тёмно-синего оттенка, непрерывно перескакивающие с предмета на предмет, с человека на человека...
В довершении, правым  веком Фурньер цепко удерживал монокль, крепившийся к карману рубашки на тонкой золочёной цепочке. Что примечательно, стекло приспособления пересекала глубокая продольная  трещина,  которая могла образоваться только  от резкого и сильного точечного воздействия. Например, от касательного удара пули...
Габриель тут же построила вольную теорию, что испорченная вещь от чего-то настолько  дорога этому закоренелому консерватору и мизантропу, что он  продолжает носить  её, потакая настырной  привычке, вместо того, чтобы купить новую.
Горизонтальные полосы морщин на лбу, явное следствие живой мимики – ещё до начала непосредственного общения, подсказали, что Эймерик отнюдь не озабочен сокрытием своих эмоций от общества, в котором находится.
 Скорее всего – Фурньеру было столь же наплевать на мнение  окружающих его людей, как и на собственный облик. Так как, первых - он, вероятно, привык считать слишком ограниченными, а второй  пункт  - попросту не заслуживающим, чтобы тратить на него энергию его драгоценного мозга.
Но, несмотря на внешнюю запущенность, в Эймерике совсем не наблюдалось осторожной, солидной  медлительности, обычно присущей  человеку его возраста.
   Подвижная жилистая фигура твердила о завидной физической крепости  и выносливости; так что, вполне  может статься, он был моложе, чем выглядел. Или - чрезвычайно хорошо натренирован.
 Пальцы мужчины постоянно пребывали в движении: то теребили край  скатерти, то ритмично постукивали по бокалу, или просто били друг о друга, свидетельствуя либо о серьёзных проблемах с нервами, либо о безуспешной попытке тела  поспеть за летящими сломя голову мыслями. Хотя, оби эти характеристики не исключали друг друга.
В целом, женщина сделала предварительный вывод, что объект наблюдения опасно умён, но  отнюдь не столь груб и испорчен, как  стремится казаться. Но вот заносчив и самонадеян – это уж в полной мере!
***
Гости и хозяева расположились по кругу на удобных диванчиках терассы, вдыхая  вечерний воздух сомнительной свежести, сжимая в руках  фужеры с действительно бодрящими напитками.  Поглаживая запотевший бокал с охлаждённым фени  (5), Габриель жалела, что усилием воли не может уменьшиться в размерах и целиком укрыться за его стеклянными стенками от  колючих, как льдинки, глазок француза.
- Как вам Калькутта, мистер Фурньер? –  Вежливо поинтересовался Ференц  о наболевшем.
- Оу! Чрезвычайно интересный город! – Бодро откликнулся Эймерик, как слюной, брызгая своим отвратительным  акцентом и смешно растягивая гласные. - Я нахожу, что местные  ночи - через чур душные для европейца и совсем не предрасполагают к спокойному сну. А калькуттские женщины – показались мне… - Он замялся, подбирая нужное английское слово, но, не припомнив его, без стеснения использовал родной язык, - весьма ;tre d'humeur belliqueuse  (6) и, при том,  не менее charmant  (7), чем француженки!
Даже если бы леди Габриель ни слова не понимала по-французски, а это было не так,  Фурньер  выдал свою шутливую  реплику, как бы невзначай не спуская с её лица издевательски-ироничной улыбки. 
Все засмеялись, включая   и саму Габриель, но лишь один инициатор веселья  заметил, как женщина нервно дёрнулась. И сделала глубокий глоток фени, как неосторожная куртизанка приняла бы  лекарство,  способное избавить её от срамной «французской болезни»…
Миссис Эрдерхази выводили из себя оскорбительные подколки собеседника, и она понимала, что требуется как можно скорее  объясниться с Фурньером с глазу на глаз. Но чуточку позже, ведь она вовсе не за этим сюда явилась.
 - Миссис Беренджир, не, возражаете, если я осмотрю дом?
- Конечно, милая, - приветливо ответила леди Агата, миниатюрная седовласая старушка, - вот только разберусь со слугами… В этой стране они совершенно  невыносимы!
Пожилая дама  требовательно зазвонила  в бронзовый колокольчик,  выкрикивая имя запропастившейся горничной: 
    -Читра!!!
- Оу! Не беспокойтесь, драгоценная наша миссис Беренджир! Я сопровожу мадам Габриеллу в её  promenade ; pied  (8) по вашему гостеприимному жилищу.   – Эймерик резво поднялся с места,  - я провёл здесь почти сутки и отлично помню расположение комнат.
- Разумеется, мой дорогой,  -  хозяйка выдавила кислую улыбку. – Чопорной леди было явно не по душе. что этот странноватый и хамоватый иностранец, беспардонно пользующийся расположением её супруга, снова будет сновать по их дому.
Леди Габриель великолепно её понимала. Даже восходя вверх по лестнице – она спиной ощущала  сарказм, фонтанирующий из её добровольного провожатого. Не удивительно, что вместо  врачебной практики он предпочёл общение с преступниками. Приятно представить, сколько  жизней должно быть спасло это решение!
Как только они оказались на втором этаже, скрывшись от людей, оставшихся  в нижней террасе,  женщина  развернулась к сыщику и почти выплюнула ему в лицо:
- Послушайте, то, что мы столкнулись с вами…
- Non, non  (9)! – Эймерик успокаивающе взмахнул руками. - Это ни в коем случае не моё дело! 
Вздох непредвиденного облегчения, готовый уже вырваться из груди Габриель, застрял на пол пути, как только мужчина добавил:
 – На старте карьеры детектива, мне нередко приходилось следить за гулящими жёнами,  passez-moi  l'expression (10)!   Больше такие вещи меня не интересует.
- Я…  - Замялась Габриель, не зная, в какие слова  лучше облечь обуявшее её возмущение,  не нарушив обещания более не сквернословить. - Да как вы…?!
            Объяснять плохо знакомому и ещё менее приятному человеку причины той вылазки – было бы верхом неосмотрительности. От того она  свирепо парировала, не вдаваясь в подробности:
- Неужели, мисье Фурньер?... Кстати, pardon, что сорвала вашу охоту на калькуттских прелестниц!
Отплатив дерзостью за дерзость, миссис Эрдерхази гордо отвернулась и пошла своей дорогой, то бишь - коридором, но француз, явно уязвлённый в больное место, обогнал её и преградил путь.
Соблюдение личного пространства собеседника – также избежало попадания в его скудный кодекс чести. Как и скромность. Француз держался так близко, что у женщины в носу засвербило от гвоздичного запаха его дешёвого одеколона.   
- Еxcusez-moi  (11)! – И без того узкие глаза превратились в сапфировые щёлочки. - Я следил за одной крайне опасной персоной, и она была почти у меня в руках, но, увы, я потерял её на перекрёстке Альберт-авеню и Пенджаб-стрит, где наткнулся на вас.  Объект моего преследования тоже был в этом… местном наряде.
Bravo, Габриель! Теперь он сам всё рассказывал, хотя она его об этом не просила. Следовало закрепить успех, используя тот же работающих метод  едких замечаний.
- Вы правы – чрезвычайно «редкий» фасон одежды в этих краях!
Эймерик пожал плечами, словно её колкость была столь абсурдной, что смысла не имело напрягать ради ответа на неё голосовые связки.
- Белая  кожа особым образом выделяется при свете луны. Плюс ваша походка – у европейских женщин иное самосознание, которое они привносят и в свои движения,  азиатки так уверенно не ступают. И, не думаю, чтобы замужние индианки носили обручальные кольца!
И правда ведь, ничего сложного…
- Не собираюсь оправдываться перед вами, но вчера ночью я шла на встречу с моим дядей. Ввиду некоторых обстоятельств, в  которых, не в обиду, не желаю вас посвящать, он попросил, чтобы наша беседа прошла без присутствия мистера Эрдерхази.
- Вполне обычно для дяди, - саркастически ухмыльнулся Эймерик.
- Не думаю. Так или иначе, смею надеяться, я достаточно удовлетворила ваше любопытство?
- А с чего вы взяли, что мне было любопытно? Но вот теперь - я действительно заинтересовался!
- Я  рассказала максимум из того, что собиралась, - холодно отрезала Габриель, -  и ваши  словесные шпильки не смогут выдавить из меня больше. И ещё, мне абсолютно всё равно, что вы  думаете о моём моральном облике. Дайте пройти, и ради бога, не надо меня провожать, я тут не хуже вашего ориентируюсь!
- Oui (12)… – Согласно вздохнул Эймерик, когда, обогнув его коренастую фигуру, женщина в очередной раз прошла мимо.
«Что-то не так, - тут же подумала Габи, - слишком просто».
- Oui? – На всякий случай переспросила она, не сбавляя ходу.
- А что подумает о вашем моральном облике мисье Ференц, вас также не заботит, ma belle?
Когда, гневно фыркнув, миссис Эрдерхази обернулась,  наглец беззаботно напевал легкомысленный мотивчик из какого-то водевиля и, засунув руки в карманы,  увлечённо разглядывал масляный пейзаж на стене с изображением цветущей кашмирской долины.
- Помилуйте, не надо так презрительно на меня смотреть, я не растворюсь от вашего взгляда, а вот вы рискуете заработать пару лишних морщинок на прелестном личике, что совсем ни к чему. Я не лгал, когда говорил, что мне нет дела до ваших ночных прогулок au sein de la nature.  (13)  Но тем вовсе не обещал хранить  вашу тайну. Бедняга князь, жену выбирать – не улиток собирать!
- У вас нет доказательств. Ференц решит, что вы – псих. Тем более, это не далеко от истины.
- Такая роскошная женщина одевает в жару столь монашески-закрытое платье. Как и большинство мужчин, я сожалению, что мне не дано зреть сквозь преграду ткани, но я уверен, что уж ваш муж найдёт за ней неоспоримые доказательства. Право слово, вы же не станете утверждать, что, к примеру, случайно выпали из окна прямиком в куст жасмина?
До чего же наблюдательный хам! Конечно, он отметил, в каком она вчера была состоянии, а сквозь порванный вырез камиза, вполне мог заметить и следы от ушибов, и сетку царапин.
  - Dreckschwein!  - Ругательство вырвалось помимо воли, но, в конце концов, в своём обещании не сквернословить, женщина не уточняла, на каком языке больше никогда  не станет ругаться.  – К вашему сведению, так как вы, французы, других языков, кроме своего, не признаёте,  по-немецки это означает – мерзавец.
- Оу! Пресвятая Мадонна, как много слов, чтобы высказать простую мысль! Но, спасибо, что просветили, буду знать.
- Неужели вы допускаете даже тень мысли, что сможете манипулировать мной?! – В общении с людьми, Габриель привыкла считать это исключительно своей прерогативой.
-  Манипулируют – тираны, я вас шантажирую. 
- Bullenschwein.  (14) – В бессильной ярости прошипела она. - Это…
- Благодарю, - остановил её Фурньер, - перевод конкретного выражения мне ведом.
- Знаете, меня это не удивляет! Ваша беспринципность не имеет границ! Нравится совать свой большой нос в чужие проблемы?
Первый показатель близкой капитуляции – когда одни из спорящих переходит на внешность, но, увы, леди Габриель уже высказала всё, что думала о нравственных качествах Эймерика и большего ей не оставалось.
- В моей профессии приходится иметь дело с людьми, не ведающими даже о том, как пишется слово «мораль», дорогая madame.  И, да, я чрезвычайно любознателен: как сыщик -  в особенности до чужих тайн. Но сейчас  меня  интересуют не ваши семейные отношения, а одно  знакомство,  которое вы завели, совершая свой комфортабельный морской voyage на эту негостеприимную жаркую землю.
- Мы со многими свели знакомство, большую половину этих людей я уже сама не помню.
- О, поверьте, эту даму сложно забыть! Речь идёт о вашей соседке по этажу. В списке пассажиров рейса она значится как «Симона де Лакруа», и именно её я спутал с вами на запутанных тёмных улицах. Предваряя ваш удивлённый вопрос, отвечу, что получению  информации о вашей с ней встрече предшествовала шаблонная и скучнейшая  работа по опросу большого числа людей. «Ловкость рук и никакого обмана» - как говаривают напёрсточники с   вокзала Аустерлиц…
Ангелоликая Симона… Таинственная дама в чёрном, источающая анисовый запах опасности. Что же она такого натворила, что стала объектом внимания этой пронырливой ищейки?
- Расскажите о ней. – Властно потребовала леди Габриель.
- Pardon, ma belle, но в нашей ситуации я задаю вопросы!
- В нашей ситуации?  - Усмехнулась миссис Эрдерхази, искусно напуская на себя крайне многозначительный вид. Всё, что она могла поведать ему о Симоне – было явной ложью, придуманной самой де Лакруа но вот Фурньер этого не знал,    иначе бы не стал так старательно  загонять её в западню. – Я – не преступница на допросе, а вы – не полисмен. Да, своим злокозненным языком вы можете доставить мне некоторые неудобства на личном фронте, но сумеете ли вы поймать своего Белого Кита без моей информации? Вот в чём вопрос!
  -  С вами чрезвычайно интересно иметь дело, мадам Эрдерхази. – Рыжая голова качнулась в лёгком поклоне.
- Лестно слышать. – До ответного поклона она не снизошла. – Ну, так как, услуга за услугу?
  - По рукам. – Эймерик собрался, и быстро заговорил, будто зачитывая полицейское досье. - Ваш покорный слуга был нанят представителями французских властей для того, чтобы найти преступницу, виновную во множестве самых циничных и шокирующих мировое сообщество преступлений.  В результате расследования последнего, подорвавшего, в прямом смысле этого слова, репутацию моего государства,  удалось выяснить, что лицо, его совершившее, отбыло в Индию.
- Взрыв экипажа немецкого посланника Герберта фон Кляйна?
- Oui. – Эймерик подтвердил её догадку довольным кивком.
Для подготовки взрывной смеси необходим порох. Вот откуда запах серы , казалось, пропитавший  одежду и волосы мадмуазель де Лакруа!…
- Но зачем ей вызывать гнев Германии на свою страну?
- А зачем наёмный солдат участвует  в войне, до исхода которой ему нет дела?  Ради денег, и уж никак не благополучия родины. И то, что она стремится казаться француженкой – не делает её таковой.
- Хм, понимаю, о чём вы. – Леди Габриель боялась задавать сразу много вопросов, чтобы её манёвр не раскрылся раньше времени.
- Понимаете? – С сомнением протянул мужчина.
Миссис Эрдерхази старалась припомнить все свои впечатления от обольстительной   криминальной попутчицы, и, если получится, соорудить из них наживку для выуживания из сыщика крайне заинтересовавших её сведений. Зачем  они нужны ей – женщина вряд ли могла бы внятно ответить, кроме того, как сослаться на своё  ненасытное любопытство.
- Исходя из происхождения Симоны, разумеется. Её отец он ведь из… она упомянула город, но никак не могу удержать в памяти  все эти географические названия!
- Оран.
- Верно! Портовый город на средиземноморском побережье Французского Алжира.  Рассказывайте дальше. И подробнее, если можно. Я в долгу не останусь.
- На подробности истина всегда скупа. Мне известна лишь горстка фактов и обросшие их слухи. Думаю, вас интересуют первые. Так вот, её отец, алжирский араб, был близким соратником Абд аль-Кадира, этого неутомимого борца за независимость Алжира, и в 1847, после поражения сил эмира французскими войсками, последовал за ним в ссылку во Францию. Когда в 1852 году  Наполеон III освободил аль-Кадира и тот уехал в Бурсу,   его советник, Назир аль-Барак, в результате интриг и разгоревшегося из-за них конфликта, вынужден был покинуть своего господина. Появление бунтаря в странах арабского мира оказалось нежелательным, каким и было его дальнейшее проживание во Франции, да и не мог эль-хаджи (15) Назир добровольно оставаться в стане «неверных» захватчиков его родины. Мне не известно, что стало решающим доводом, обусловившим его конечный выбор местоприбывания, но, взяв с собой сёстёр с племянниками, он осел на Аландских островах  (16), где стал имамом местной мусульманской общины  где-то в Брандё.
 Там он женился  на осиротевшей дочери шведского рыбака. Она родила ему четырёх сыновей и одну дочь – Афийю, при родах которой  скончалась. Когда умер сам Низар, его семья находилась в тяжёлом  положении, и выход из него предприимчивые браться аль-Барак нашли в браке их пятнадцатилетней  сестры с богатым купцом, выходцем из Османской Империи. Через пол года супружества, пожилой турок скончался при невыясненных обстоятельствах, а его юная супруга исчезла. Как оказалось, бежала во Францию. Вероятно, она намеренно выбрала стан врагов её народа, будучи исполненной жгучей  ненависти к своим корням. Оказавшись в Париже, новоиспечённая «француженка» некоторое время работала проституткой в одном из дорогих борделей, пока не связалась  с радикалами. Так «родилась» безжалостная наёмная террористка Ла Фи…  Обучившись у подпольщиков основам их деятельности, она сменила занятие по удовлетворению физических потребностей  людей на их физическое уничтожение. И преуспела. Сея хаос и смерть, покуда её никто не остановит… Её необходимо остановить…
Чем больше Эймерик говорил о Симоне, тем больше глаза его загорались каким-то нездоровым лихорадочным огнём.
 Лишь малая толика того же пагубного безумия светились в глазах Кумари, когда она, только попав в Австрийский приют, строила планы мести злым матросах, согласно  наивным фантазиям девочки, похитившим её от отца - индийского махараджи….
«Господи, да он одержимый!» - пронеслось в мыслях у Габриель.
По ней, так история Ла Фи, или Афийи, как звали её на самом деле, вызывала больше жалости, чем ненависти. Противоречие между царящими в её семье обычаями, присущими восточной культуре, и миром, раскинувшимся за пределами деспотии отцовского дома, не могли не породить серьёзного душевного конфликта. А затем - ранний, неравный брак, смерть мужа, побудившая юную неопытную девушку сделать вызов судьбе, неосторожное погружение в грязь западного мира, не менее жестокого для неискушённого создания, чем тот, из которого происходил её родитель... И разрушающая лавина понеслась по склону.   
- У меня всё. Ваша очередь, миледи. – Успокоившись, напомнил Фурньер.
Габриель прилежно, как заученный катехизис, в нескольких строчках, передала ему всё, что узнала от Симоны. В частности, что зеленоглазая террористка приходится  как бы «племянницей» сэру Родерику Лонгфилду, и в данный момент должна мирно рассматривать древние стены Агры. Что тоже было не совсем так, учитывая, что не далее как вчера женщины рассекали по одним и тем же улицам Калькутты.
- Врунья. – Жёстко произнес сыщик, и Габриель вздрогнула от стали, зазвеневшей в его голосе.
- Ложь – это искажение действительности. А вы сами себя обманули, я вам лишь немного подыграла. – Она натужно улыбнулась. - Удачи  в поисках! Хоть и не скрою, сердце моё исполнено сочувствия   к вашей «протеже».
Но, похоже, не получив желаемого, он  собирался и дальше досаждать ей своим присутствием.
- Увы, - протянул мужчина резко смягчившимся тоном, - я обещал вашему мужу и моим гостеприимный хозяевам не оставлять вас одну. Ненароком заблудитесь. Считайте это моей маленькой  местью, - добавил он, озорно подмигнув.
«И правда –  ненормальный» - окончательно уверилась миссис Эрдерхази, с неохотой беря  его под услужливо подставленный локоть.
***
Они двинулись по коридору, отделанному дощечками из коричневого бука, оставили позади библиотеку, выходящую прямиком в зимний сад, переоборудованный из второй летней веранды; и миновали с пол дюжины дверей гостевых комнат. Женщина уже успела забыть, насколько он большой, этот дом…
Наконец, пройдя небольшую галерею, залитую сумеречным светом, льющимся сквозь пыльные окна, они упёрлись в дверь, ведущую  в детскую комнату маленькой Габриель Коган.
Ощущение запущенности, нависшее в нежилом крыле особняка, действовало угнетающе. Бумажные обои, покрытые узором из  пальмовых листьев, ярких тропических цветов и летающих над ними маленьких птичек, выцвели и местами отстали от серых  каменных стен. Предметы мебели, закрытые  кусками белой ткани, осиротело жались по углам, увитые кружевами  паутины.   
- Слуги шепчутся, что в этой части дома живут призраки. - Фурньер не преминул и тут вставить свою реплику. - А ещё, я  слышал от Беренджиров, что когда-то здесь бесследно пропал ребёнок.
Леди Габриель лишь грустно усмехнулась:
 - Здешние призраки не причинят мне вреда.
Не известно, понял ли её Эймерик, но, слава высшим силам, промолчал. Она решительно взялась за потемневшую бронзовую ручку, но дверь не поддалась. Миссис Эрдерхази дёрнула сильнее, но эффект оказался прежним.
- Заперто,  - Разочарованно констатировала она очевидное, - придётся всё же звать Агату…
- О, не беспокойтесь, - оживился Эймерик, -  нет нужды беспокоить нашу почтенную хозяюшку. 
Продолжая довольно ухмыляться, он извлёк из внутреннего кармана своего чудовищного костюма что-то вроде конверта из светлой, но запачканной кожи. Щёлкнул карабинчик застёжки, и плоская сумка раскрылась, явив сходство с полевым набором инструментов хирурга. Только вместо щипцов, зажимов  и скальпелей из множества кармашков торчали всевозможные варианты отмычек. Оглядев замок и выбрав нужную, мужчина с явным знанием дела принялся ковырять ею в замочной скважине.  Что-то заскрежетало внутри, и механизм нехотя поддался. Мужчина  удовлетворённо улыбнулся, но, поймав удивлённый взгляд своей спутницы,  исполненный гордостью за профессию,  промолвил с лёгкой обидкой:
 – Не смотрите на  меня так уничтожающе, я сыщик всё же.
Ответом ему послужил скрип тяжело отворяющейся двери.

***
Детей у  четы Беренджиров  не было, к тому же, эта детская комната несла на себе печать давнего трагического происшествия, и от того простояла наглухо запертой в течение долгих минувших лет. Затхлый воздух с привкусом плесени наполнил лёгкие леди Габриель, а голову – затопила новая порция воспоминаний. Пастельная штукатурка оказалась до состояния рыхлости разъеденной  постоянной сыростью и местами вспучилась уродливыми наростами настенного грибка. Но, даже при  беглом  рассмотрении этого безобразия, мысли женщины прорезал недовольный голос отца, сетующего, что в этой треклятой стране, из-за её адского климата,  каждый год приходится обновлять  отделку…
Как зачарованная, леди Габриель стояла посреди своей спальни, бережно  ощупывая взглядом резную кроватку, чайный столик и шкафчик для платьев маленькой мисс – безмолвных компаньонов её детства, ныне дремавших сном забвения: постаревшие и покинутые, накрытые белыми покрывалами, как невостребованные  тела бродяг в городском морге.
По причине волнения, либо от спёртого воздуха, но на миг женщина с отчаянностью осознала, что с ней вот-вот приключится обморок. В глазах потемнело, кровь застучала в висках, ноги стали подкашиваться от налетевшего головокружения и слабости.
Но ощущения сменились, будто в тёмной комнате резко зажгли свет. Габриель  не погружалась в темноту беспамятства, но странным образом будто перестала чувствовать своё тело, а также осознавать то, где она находится и замечать само течение время…
Как сквозь туман, миссис Эрдерхази взирала на свои руки – нежные ручки девочки-подростка, вот только кожа их  была гораздо темнее, чем у неё, цвета слабо поджаренного кофе. На полу, пестревшем броским орнаментом шёлкового ковра, поджав под себя ноги в лёгким шароварах, сидела та, чьими глазами женщина наблюдала происходящее. На раскрывающейся деревянной подставке перед ней  лежала толстая книга в старинном тесненном переплёте.  Золотая вязь на обложке, вероятно, обозначающая название, была не понятна Габриель. В отличие от её призрачного двойника. Видимо, девушка читала, когда кто-то объявил о своём присутствии, слегка дотронувшись до её лопатки. Нежное, но требовательное прикосновение, напугало и обрадовало одновременно. Она вздрогнула, но не столько от неожиданности, сколько от смущения, прежде всего, перед своими собственными эмоциями: разве так следует реагировать на  появление друга детства? Сердце, ведущее нешуточную борьбу с разумом, сладко и тревожно затрепетало. Но из-за недостатка опыта в подобных отношениях  и отсутствия окончательной уверенности  в  собственных желаниях, она никак не могла определиться, как стоит правильно повести себя в ответ на этот смелый жест юного гостя. Груз  неизбывных обязательств, лежащих на хрупких плечиках, помог проявить почти ледяную сдержанность. Не оборачиваясь к пришедшему, и радуясь, что зардевшееся лицо сокрыто под головным покрывалом, она холодно сказала что-то пылкому юноше,  потревожившему её занятия…   
Ответа не последовало, так как Фурньер бесцеремонно встряхнул её за плечи, пытаясь привести в чувства. За сим грубым действием, разумеется, тут же последовал комментарий:
- Последний раз я видел такое в центральной Африке, когда шаман племени Акка в ритуале вызова дождя, испив из черепаховой чаши дурманящего зелья…
Леди Габриель, ещё не отошедшая от видения, решила, что надо прервать  словоизлияния, иначе её попросту затопит.
- Я что-то сказала, пока была не в себе, так? 
- Судя по  певучим звукам арабского – это был арабский. Я не эксперт в лингвистике, но…
- Я не знаю арабского! – Протестующее воскликнула леди Габриель, будто сыщик был лично виноват в произошедшей с нею диковине.
Она пришла сюда, чтобы вспомнить. Но, как глубоко удалось её забраться в процессе самокопания?... Увиденное никаким образом не увязывалось в стройную логическую схему, базирующуюся на совокупности  случайностей и теории кровавой вражды индуистских сект; той истории, от которой мучительно вопило воображение, зато утешалась рациональная половинка её личности.
- Мы никогда не знаем, чего на самом деле не знаем. – Филосовски заметил мужчина. - Предполагая, что вы заинтересуетесь, о чём вещали в трансе, я записал. Английской транскрипцией, насколько позволил слух. Мне лично этот набор звуков ничего не говорит, но, быть может, кто-нибудь вас проконсультирует?
Он протянул женщине свой блокнот, в потёртой картонной корочке.
- Вы очень любезны… - отсутствующе проронила Габриель, вгрызаясь взглядом в корявые буквы.
- Один мой знакомый, калека-башмачник из Сен-Мало, не знающий даже начальной грамоты, во время экспериментального сеанса гипноза заявил, что он - никто иной, как Тиберий Юлий Цезарь Август - второй римский император из династии Юлиев-Клавдиев. При этом,  работяга Жан Жак в подробностях поведал о сражениях, якобы данных им в Трансальпийской Галлии, завоевании провинции Паннония, изгнании на Родос…
- И?
- Ах да! Произносил он свою захватывающую историю на чистейшей латыни. Исследователь, проводивший сеанс, предположил, что на этом языке пациент говорил в своей прошлой жизни, когда был тем самым римским императором, от лица которого и вёл речь.  Вам во снах, случаем,  никогда ничего связанного с востоком, не виделось?
- Жизнь и так полна ерунды, - отмахнулась леди Габриель,  – не хватало, чтобы она мне ещё и снилась! Вы что же, считаете, что я узрела момент своей «прошлой жизни»?!  Вы же учёный, как вы можете в это верить?
- Qui, я учёный. Но я также достаточно прожил и испытал, чтобы утверждать: как бы мы не стремились объять необъятное, вместив всё многообразие вселенной в свои маленькие черепушки, сделать это не подвластно человеческому существу.
- Позволите? – Соглашаться с ним не хотелось из принципа, и вместо начала очередной бессмысленной полемики, женщина выдрала листок из блокнота, после чего вернула книжицу французу. - Merci  (17).
          - S'il vous plait  (18).

***
Комнату, а затем и эту пустующую часть особняка, они покидали в напряжённом молчании. Точнее, напряжённым оно было со стороны леди Габриель. Эймерик же, как обычно, держался с непринуждённой расслабленостью.
Перед тем, как спуститься в залу, где их, судя по всему, уже заждались для готовящегося карточного турнира, мужчина вдруг остановился, и, вперив испытывающий взгляд в растерянное лицо провожаемый им дамы, прошептал:
  - Раскрою карты, дорогая миледи, чтобы вы не вздумали потом обвинить мисье Фурньера в неспособности держать данные им обещания: мистер Эрдерхази и без меня располагает информацией о вашей ночной прогулке. Я  видел, как  он шёл за вами после того, как мы расстались. Возможно, от самой вашей гостиницы, а потом  потерял, как и я - свою мадам, но лишь на время. Чаще оборачивайтесь, когда отправляетесь на встречу тайным приключениям.
- Но…
- Услуга за услугу, ma belle! Услуга за услугу.
Оставив женщину в полнейшем замешательстве, хитрец пружинящей походкой боксёра отправился в сторону сада,  энергично насвистывая очередную музыкальную безвкусицу.
Надо ли говорить, что остаток вечера миссис Эрдерхази провела как неумелый йог, сидящий на раскалённых углях, и щедро отплатила хозяину дома за приглашение, позорно проиграв ему более половины партий.
И горестно размышляя: как в погоне за неуловимым  Моби Диком, в которое перевоплотилось её прошлое, не увлечься настолько, чтобы  пришлось растерять настоящее…
Сноски:
(1) Джаханнам – ад в исламе.
(2)  Манушьяпитри – духи умерших людей.
     (3) Персонаж романа Г. Мелвилла «Моби Дик, или Кит» (1851г.)  Ахав, капитан китобойного судна «Пекод»  одержим идеей мести гигантскому белому киту,  известному как Моби Дик.
(4) Смешной чудак (австр.)
(5) Фени – водка из кокоса и орехов кешью.
(6) Воинственны (фр.)
(7) Прелестны (фр.)
(8) Пешая прогулка (фр.)
(9) Нет, нет (фр.)
(10)  Простите за выражение (фр).
(11) Простите! (для привлечения внимания) (фр.)
(12) Да (фр.)
(13) На лоне природы (фр.)
(14) Полицейская свинья (нем.)
(15) Почётный титул, присваивающийся мусульманину после  совершения   паломничества (хаджа) в Мекку.
(16) Автономная территория, состоящая из архипелага из нескольких десятков островков, вблизи Финляндии и Швеции.
(17) Спасибо (фр.)
(18)  Пожалуйста (фр.)