Приближался рассвет. Поливомоечная машина отмывает от пыли, если таковая осела за ночь, мощенную камнем площадь. Посреди площади находилось специальное возвышение, на нём гранитная пятиконечная звезда, из центра которой горел Вечный огонь. Но в эту ночь кто-то варварски разворотил всё, что составляло неотъемлемую часть памяти о тех людях, кто шестьдесят пять лет тому назад отдали жизнь. Но не ради того, чтобы огонь исчез.
На ноги были подняты все сыскные подразделения. Собаки взяли след и гоняли по улицам и переулкам города, потом след затерялся. Овчарки начали чихать и кашлять, видно, следы кем-то были припорошены табаком или перцем.
Розыскной штаб располагался на первом этаже большого административного здания. Свет горел только в двух окнах. Шла разработка плана поиска дерзкой кражи. Вот-вот взойдёт солнце. Потянутся люди, чтобы первыми возложить цветы к Вечному огню. Это будет полный провал, не зажги администрация сию минуту огня памяти.
Семён Ильич, сидя в кабинете за столом, опустил голову на руку, согнутую в локте, взгляд его остановился на мысках обуви. Начищена. Ни одной пылинки. Как взять след, если весь город поливали машины, чтобы смыть остатки весенней «грязючки», как называла весь мусор внучка Семёна Ильича. Ей было десять лет. Все эти годы он – дед, рассказывал ей, в какое замечательное время она родилась. В каком прекрасном мире она живёт. Какими усилиями достался этот мир не только для неё, но и для всего человечества. Конечно, не победи мы, могли бы отдельные люди жить в достатке и в богатстве. Правда, не известно, в чем богатство заключается?!. Не в том ли, что чистое небо, салютные залпы, да гром небесный – единственные шумы, которые нарушают тишину. Но какие это шумы! Они желанные.Так объяснял он своей внучке правду жизни.
Вот и огонь, который вероломно исчез, стал давно уже для всех людей желанным и святым. Молодежь давно уже привыкла к памятным символам военных лет, которые, не оберегай их благодарный народ, могут исчезнуть не только из книг, учебников, из Истории, но и из памяти тех, кто останется после Семёна Ильича. Это его тревожит всё больше и больше. Ему-то семьдесят два года…
В свои восемь лет он только и помнил отца, когда тот пришел с фронта. Весь в наградах и…израненный. Полежал год-другой, похворал от ран и ушел уже безвозвратно. Остались фотографии, правда, в военной гимнастёрке - одна. Часто показывает Семён Ильич её детям, внукам, и правнукам. Маленькие правнуки пока, а не станет прадеда – кто расскажет подробно о войне. Не война красна, а герои, пролившие кровь, отдавшие жизни свои. Страшна война погромами, взрывами, черным небом, страшным рёвом самолётов и бомб, летящих, как коршуны, чтобы схватить сразу много жизней и унести в края далёкие. Чтобы разрушить гнёзды людские, которые придётся потом восстанавливать. Чтобы разбить сердца оствшимся в живых. Так как всю жизнь сердца будут кровоточить памятью о не родившихся детях; о ранней молодости, утонувшей в реках крови, о безумствах врага со страшным именем фашизм.
Вспомнил Семён Ильич, как в их село под Калинином пришли немцы. Как рассказывала его бабушка Матрёна, еще не шибко злые были, но всё ж…враги. Если русские дети случайно оказывались рядом, те доставали из карманов конфеты в фантиках и протягивали их ребятам. Они брали и без оглядки убегали. А баба Матрёна отнимала у Сёмки конфету – грозила ему пальцем и…выкидывала, приговаривая – у врага не бери, близко не подходи - отравит, или пристрелит. Никто не верил в доброту врага, а еще, пуще того – позорно было. Взрослые отсиживались в пустых коровниках. Скотину-то порезали немцы себе на обеды. А в сараях, где кудахтали куры, без спроса копошились и кричали на ломанном русском: – яйки, яйки. Тётка, куру режь… Баба Матрёна старалась не ходить в свой сарай, тем более резать для фрицев куру. Сами немцы и резали всех, кого хотели. Собак стреляли, чтобы те не лаяли. Вот такую картину и запомнил с детства Семён Ильич…
Откуда же сейчас фашисты взялись? Не иначе, враг загасил огонь, разворотил святилище, и исчез в неизвестном направлении. Эх, жаль, поливомоечные машины смыли все следы. Собаки бы сейчас быстро нащупали вражью тропку, по которой пришли диверсанты…
Раздался телефонный звонок. Семён Ильич вздрогнул. Воспоминания сразу остались позади, а впереди – тревога – неужели наша молодёжь не понимает всей серьёзности за то, что натворила?
…В телефонную трубку докладывали, что задержали всё-таки троих молодых ребят. Сейчас ведётся дознание. В штаб не доставили, чтобы исключить побег по пути к нему. Три парня в черной форме, со свастикой на рукавах, ботинки на толстой подошве, со шнуровкой. Наглые. Дерзкие. Кто же у них родители-то? - мелькнула мысль у Семёна Ильича. Посмотреть бы на них. Побеседовать, как могло случиться, что сыновья их, родившиеся двадцать лет тому назад - в совершенно мирное время, могли дойти до жизни такой? Что могло свернуть на бикрень мозги современным парням? Как повернуть их с такого опасного пути? Положив трубку на рычаг, начальник штаба погасил свет, вышел на улицу, подъехала легковая машина.
Сев на переднее сиденье, рядом с водителем и, произнеся адрес, Семён Ильич опрокинул голову на спинку сиденья. Подголовник удобно обхватил затылочную часть головы, и наступило небольшое облегчение. Сейчас пришлют бригаду мастеров, они восстановят порушенное. К восходу солнца огонь запылает своим неиссякаемым пламенем, напоминающим всем живым людям, которые придут сегодня в день шестидесяти пятилетия Победы над фашизмом. Возложат цветы, преклонят колени. Люди всех возрастов и национальностей. Все, кто ценит тишину, добытую - принесёнными в жертву жизнями.
Фашизм не должен подняться из глубин земли, которую донельзя пропитал кровью мирных, ни в чём не повинных отцов, дедов, матерей, братьев, детей.
Вечный Огонь горит не только на площадях больших городов, сёл и весей. Вечный огонь горит и в сердцах людей независимо, какой они веры. Не может быть так, чтобы одни помнили, а другие забыли.
Искры, летящие по свету, и проникая в сердца всех поколений, не дадут забыть ни одному нормальному человеку - что могло бы случиться, не отдай свои жизни миллионы людей ради сохранности теперешних.