Реквием
=======
Посвящаю солдатам Великой Отечественной войны.
Жанр мейнстрим
---------------------
Это не документально-историческое повествование и не научный труд.
То, о чём я здесь сказал, иногда рассказывал нам с братом в разные годы мой отец. Чаще это было в выходные дни, когда отец мог себе позволить за обедом принять, как он говорил на стопку водки, "комсоставские сто грамм". Лётчики были офицерами и после вылетов им полагалось сто грамм водки. Мой папа войну закончил в Берлине в звании старшего сержанта. Помню его фронтовую гимнастёрку с голубыми погонами, на которых было по широкой нашивке и по птичке.
В годы моего детстве изредка что нибудь он рассказывал о своей войне, о запомнившихся ему боевых эпизодах. Мне было лет совсем немного, рассказывал он это давно и я запомнил то, что запомнил.
Но его воспоминания были, к сожалению, редкими. Человек он был скромный, много переживший, в 30-е годы потерявший в ГУЛАГе своего отца, моего деда. О себе говорить он не любил, разве что, когда они с мамой возвращались вечером от родных после семейного застолья или в других необычных обстоятельствах.
Поэтому просьба к тем, кто расчехлил клавиатуру для критики - будьте либеральны к рассказу отца и обнажите головы в День Победы перед уже ушедшими в иной мир отцами, дедами и прадедами.
И дай Бог, я очень этого хочу, чтобы подольше прожили с нами оставшиеся в живых ветераны. Они это заслужили за себя и за своих фронтовых друзей, не дошедших до Победы. Хочу, чтобы мы и те, кто будет жить после нас, никогда не забыли их великий ПОДВИГ. И ничего не переписывали в истории Великой Отечественной войны. Наши отцы совершили подвиг для нас и это не громкие слова, а ИСТИНА.
Поменьше бы от современников пустозвонства и чванства в отношении той войны. Я в юности знал много настоящих фронтовиков, тех кто действительно прошёл дорогами войны. Как они не любили трескотню и шум вокруг себя на редких в те годы юбилеях. Скромными были эти простые труженники войны и к славословной болтовне они так и не привыкли.
Наше послевоенное поколение, рождённое во второй половине 40-х годов, война тоже опалила, хотя уже не буквально. Голодным в детстве я себя не помню, но одёжки и сладостей в достатке тоже память не сохранила. Зато зубы у меня без конфет уцелелели, а это с возрастом начинаешь ценить. Одежду мы с младшим братом носили ту, которая становилась мала старшим братьям. Никогда не забуду наши шикарные шёлковые рубашки лимонного цвета и настоящие кожаные шапки-ушанки. Это были подарки от недавно ушедшей тёти и её сыновей из Китая.
Братья жили после войны с Японией, с 1945 года по 1952 год вместе со своей матерью и отцом, военными врачами, в освобождённом Красной Армией городе русской славы - Порт Артуре. Их отец был ведущим хирургом военного госпиталя, подполковниким медслужбы, после войны с немцами был кавалером многох орденов и медалей. Они лечили советских солдат и семьи офицеров гарнизона Порт Артура.
Одежда, которая им становилась мала, доставалась нам. Помню, как мы гордились своими кожаными ушанками, уши у которых были из настоящего собачьего меха. Самих собак практичные китайцы съедали. Из их шкур они шили меховые пальто и шапки для русских.
Да и игры наши во дворах в пятидесятых годах были все "военные". С обязательным взятием у противника "языка" и его допроса где нибудь в сарае. Допрашивали мы всегда с пристрастием, частенько и до слёз доходило и до ругани родителей во дворе. Назывались игры однообразно - "в войну" и "в Чапаева". Игры наши заканчивались обычно, когда "пленные" от тумаков начинали орать и звать родителей.
Жаль мне сейчас, что насмотрелись мы в детстве и юности однообразных «киношек» о войне, в которых только наши побеждали. Немцы в этих фильмах — все поголовно были дураки. Мы так и считали, что война - это такое прикольное приключение. Пацаны были совсем "зелёные", мы были дураками, не спрашивали наших отцов об их войне. Войне у них была настоящей, а поэтому страшной, а без прикрас она была тяжёлой и неинтересной. Война - это ежедневная жизнь где придётся, со смертями друзей и с тяжёлыми боями. Вообще у нас дома не говорили о том нелёгком времени, когда отец был четыре года на фронте.
Папа два довоенных года, четыре года фронтовых и после Победы ещё сорок лет, крутил баранку больших грузовиков. В общей сложности его шофёрский стаж за рулём был почти полста лет! По фронтовым дорогам он водил советский «ЗИС». И только где-то в 1944-м ему доверили мощный американский "Студебеккер". В нечастых рассказах он называл его американский "Студикк".
Так между собой фронтовые шофера называли поставленные по ленд-лизу американские грузовики высокой проходимости "Студебеккеры". Он о них отзывался только в превосходной степени. Диаметральной были характеристики фанерного "ЗИСа", на котором папа трудился в автобазе большого стройтреста в промышленом южноуральском городе.
В детстве я захватил оба этих автомобиля, с отцом успел покатататься на обоих. В фанерной кабине "ЗиС-5" в наши уральские морозы ноги в валенках замерзали до слёз. Сейчас вспоминаю и не могу понять, как удавалось отцу заводить этот "агрегат" зимой вручную.
На послевоенных стройках Южного Урала возил мой папа бригады мирных строителей. На тяжёлых, не приспособленных для дальних дорог и уральских морозов, отечественный «ЗиЛ-157» поездка на сотню - полторы километров была сродни мирному подвигу. Это машина была слабая копия американского "Студикка", часто ломалась.
С боевыми медалями отца я в раннем детстве играл, за неимением других игрушек, в маленьком местечке Титовке, под славным городом Бобруйском. Славным он был потому, что били под Бобруйском врагов российских. Сначала великий полководец Наполеон шёл походом на Москву через Бобруйск. Но получилось так, что ему вскоре пришлось идти, вернее, бежать тем же путём обратно. При отступлении французских войск не выдержал лёд на реке Березине и кирасиры стали уходить под лёд вместе с конями. Прославленный победами император Франции так быстро убегал, что даже потерял в пинских болотах свой обоз.
В этом обозе, по легендам историков, хранился награбленный в России золотой запас. Русская армия и генерал Мороз гнали деморализованных и замерзающих французов до самого Парижа.
Потом уже Красная Армия устроила "кипящий" бобруйский котёл гитлеровским "завоевателям" из армии фашистского фельдмаршала Клейста. В шестидесятые ещё было много живых свидетелей, переживших немецкую оккупацию. Они рассказывали, что своими глазами видели многочисленные трупы немецких солдат, плывших по течению в реке Березине.
Наград у отца было немного: медали "За боевые заслуги", «За оборону Москвы», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина» и «За Победу над Германией в Отечественной войне». Орденом «Отечественной войны 2-ой степени» его наградили потом, к юбилею Победы, в 1975 году. В 1990-м году, при выезде из СССР, отцу предложили сдать удостоверение инвалида Великой Отечественной войны и фронтовые награды. Так страна отблагодарила настоящих солдат, патриотов Родины. Солдат, оставивших на фронте свою молодость, здоровье, а многие солдаты и саму жизнь.
Всю войну отец провоевал в БАО [батальон аэродромного обслуживания], в воздушной армии Белoрусского фронта. Командовал армией один из лучших советский асов — генерал А.И.Покрышкин. Отец говорил, что видел его на аэродроме несколько раз. Конечно их к самолёту командующего воздушной aрмией не подпускали.
Покрышкин летал на американских истребителях «Мустанг» и «Эйркобра» — очень маневренных, надёжных и очень комфортабельных. Их присылали из Штатов, в оборудование самолёта входил даже комплект кожаной одежды. Но красивые кожаные пальто с меховой подстёжкой сразу забирало фронтовое начальство и высшие чины НКВД. «Мустанг» Покрышкина был особый — ярко-красного цвета. На его боку звёздами были обозначены сбитые фашистские стервятники. Звёзд этих было почти шестьдесят.
Отец возил на аэродром в кузове своего грузовика сменных офицеров-лётчиков, наводивших с земли наших асов и слышал их переговоры с пилотами, сражавшимися в небе с противником за штурвалами краснозвёздных «яков».
Немцы, по словам отца, тоже были знающие лётчики, тем выше ценились и сбитые немецкие самолёты, а у А.И.Покрышкина их было сбито в групповых боях и лично 59 штук! Слушали они на аэродромном поле и разговоры немцев между собой.
Мой отец, выросший в еврейском местечке, говорившем на языке европейских евреев - «идиш», кое что понимал и по-немецкий. В этих языках, как ни странно, есть много общего. А вот в написании они отличаются, как день и ночь. Ну точно так же, как отличаются евреи и немцы.
Русские асы вели переговоры между собой одними междометиями и криками, непонятными немцам. Немцы терялись в догадках от шифра наших летчиков. Если сказать просто - наши лётчики общались во время воздушного боя сочным русским матом!
Вообще отец рассказывал, что раций в советских самолётах долгое время не было. Появились рации сначала на самолётах, которые поставляли в СССР союзники из Англии и Северной Америки по знаменитому ленд-лизу. Это сегодня в России слово "лизинг" не вызывает вопросов. Мы теперь знаем, что это обозначает товары с оплатой частями и в рассрочку.
Запомнился мне интересный факт, как однажды за обедом я, уже как медик, начал говорить отцу - сливочное масло вредно для здоровья, от него сосуды в голове и сердце суживаются. Я это сказал ему потому, что знал, как сильно все годы болела у отца контуженная голова.
Но насчёт масла он категорично возразил: "В войну масло выдавали в аэродромной столовой только лётчикам. Оно очень полезно для зрения, витамин "А" содержит. И ещё им давали, даже в войну, зелёный лук. Наш доктор говорил, что в нём витамины так и бегают". Слова фронтового доктора отец запомнил на всю жизнь. А я запомнил то, что сказал отец и тоже на всю жизн;.
Когда он это мне рассказывал, ему было тогда уже за семьдесят. А закончил он жизнь, не дожив два года до девяностолетия. Часто приходит мне в голову - сколько же он мог прожить, если бы голод в 20-30х годах и война с немцами так сильно не подорвали здоровье ветерана. Несколько контузий он получил во время вражеских бомбёжек их фронтового аэродрома.
После войны начались пропагандисткие выступления на всех предприятиях страны, в колхозах заставляли брать невыполнимые нормы. Аппарат компартии проводил в коллективах рабочих и колхозников большую работу. Советский народ возмущался на митингах: "Почему это мы, страна - победитель, должны платить за военную технику и продукты, привезённые нам в самые тяжёлые критические моменты войны. Мы ведь кровью расчитались за все товары! Гитлера добили в Берлине!" Опять в моей памяти всплыли однажды сказанные в сердцах сердитым отцом слов:"Я первый раз наелся на фронте досыта, когда нам выдали американский бекон. А так вся еда была хлеб да каша." Это мы сидели перед телевизиром и смотрели очередное празднование Дня Победы.
Наш народ ни тогда, ни сейчас не хочет и думать о законном выполнении подписанных в войну договоров и обязательств. Мы были и остаёмся пока правовыми нигилистами. Что делать, такими нас воспитала родная партия и отсутствие настоящих судов.
Во время воздушых столкновений немецкие истребители, только увидев на подлёте красный «ястребок» Покрышкина, начинали вопить своим асам открытым текстом: «Ахтунг, ахтунг! Ин люфт Покрышкин! Ахтунг!» Значит надо было разворачиваться и убегать домой хвалённым лётчикам в чёрной форме. У многих из них наши пилоты видели на шее большие кресты, полученные за боевые заслуги.
Сколько я знал отца, тот никогда, даже в редкие поездки на малую Родину в Беларусь и дважды за всю жизнь в санаторий, не летал самолётом. Как ни долго было, ехал только поездом. И объяснять почему-то нам не хотел.
Но мама, в войну бывшая медсестрой в госпитале и спасшая много жизней, однажды рассказала мне, почему отец жутко боиться летать в самолётах. Во время войны, когда отцовский аэродром перебазировали, весь БАО силком, в приказном порядке, перевозили на неприспособленых для этого истребителях, вместо боекомплектов.
В холодный фюзеляж засовывали двоих техников, кроме пилота. За отказ можно было угодить в штрафбат, много не разговаривали в те суровые времена. Тогда судили на месте, по закону военного времени, могли и к "стенке" поставить. А зимой, в полёте на высоте, мороз был минус 50 градусов! А кроме того, ещё и не все краснозвёздные самолётики долетали до места назначения. Это было не кино, фашистские асы ведь тоже не дремали, воевать их учили отменно. Самолёты же были не боеспособны без снарядов отвечать фашистам.
Вот такая стойкая неприязнь была потом к авиации у моего отца. Лишь однажды пришлось всё таки ему сесть в салон авиалайнера ТУ-154. Это случилось с ним и со всеми нами, когда в 1990-м мы всей роднёй, в несколько заездов, переехали жить на «историческую» Родину, в Израиль. Сначала нас переправляли до Будапешта, а из него потом ещё надо было долететь до аэропорта «Бен Гурион» в Т.Авиве.
Однажды, ещё в 1942-м, на их аэродром, базировавшийся тогда в Брянской области, налетели «Юнкерсы». Бомбы падали без всяких сирен, их на аэродроме не было. Отец спал в фанерной кабине своего «ЗИС-5». Спросонок, он начал искать заводную ручку[стартёров в тех машинах не водилось], что его и спасло.
Едва он выскочил из кабины, фанерный верх у неё, как бритвой, срезал крупный осколок немецкого фугаса. И отец стоял и смотрел, как зачарованный, на заводную рукоятку[её ещё называли водители — кривой стартёр], которая была зажата насмерть в его большой шоферской ладони.
В тот раз отец был сильно контужен, на несколько недель у него пропали зрение и слух. Надо было бы идти в санчасть, но он, как все на фронте, был несказанно счастлив, что вообще остался жив. Конечно, через несколько лет эта, да и другии контузии, дали о себе знать, намного ускорив его кончину.
Но, если бы не этот случай с рукояткой зимой 1943 года, не писал бы я для вас и не было меня бы здесь и сейчас. Такая вот была война у простого труженника — фронтового шофёра батальона аэродромного обслуживания[БАО], старшего сержанта авиации Бориса Волкова.
2011 год. Израиль.
Для издатеэй, литагентов и друзей:semen_v47@yahoo.com; skaype:semen-volkov