Рассказ отмечен Почётной Грамотой Международного фонда ВСМ в 2022 г.
Однажды сидели мы, четверо приятелей, на открытой террасе летнего ресторана и, как водится, в тесной молодой компании не особо обременённых житейскими заботами мужчин, ненадолго вышедших из-под контроля строгих супруг своих, несколько завысили планку приёма горячительных напитков. И зашёл у нас спор о силе духа нашего современника. Как раз это было то время, когда ровесники подрывали себя гранатами, чтоб не быть пленёнными и растерзанными кровожадными моджахедами в далёком Афганистане. Видимо, децибелы нашего спора разрушили околостольное пространство и распространились далее...
Как возник возле нашего столика этот иссохший, с лицом цвета вавилонского папируса и короткой культей вместо левой руки, старикашка – мы не поняли, да и не придали тому значения: мало ли в ресторанах шляется случайных людей да попрошаек разных. Серёга с пониманием налил полный фужер коньяка, молча протянул инвалиду. Тот, подняв предложенную чарку до уровня подбородка, коротко прошуршал: "За удачу!" Резко запрокинув назад голову, одним махом перевернул хрустальную посудину над проёмом щербатого рта и при этом сопроводил приём жидкости внутрь громкими булькающими глотками профессионала. Затем, со зверской гримасой на лице, понюхав манжет собственной рубашки, старик полоснул по нам пулемётной очередью пронизывающего взгляда вылинявших от долгой жизни цепких колючих глаз. Как по команде притихли мы, будто сражённые трассирующим огнём его скорострельного взора.
Незнакомец вдруг выдохнул: "А вы видели глаза войны?" И со взглядом, устремлённым сквозь нас, стекленеющим от разбуженного в душе горя, стал вспоминать.
...До войны я работал слесарем в МТС. Получал, как и все в колхозе, причитающееся мне на трудодни. Для родного коллектива отдать готов был последнюю рубашку, да, впрочем... и отдавали... и не только рубища. Обожал Сталина, верил Ленину, знал, что Маркс – величайший мыслитель всех времён. Плечами чувствовал плечи товарищей, каждый миг ощущал живой пульс страны. Я не был безрассудно смелым парнем, но в первые же дни войны, не дожидаясь повестки, явился в военкомат.
Помню нетронутые бритвой свежие бархатные лица сверстников-новобранцев; юные, но мгновенно посуровевшие от свалившегося всеобщего горя. В неловко топорщившихся необъятных шинелях, в несуразных сбившихся обмотках, с винтовками, выглядящими в наших рабоче-крестьянских руках как грабли или лопаты, мы больше походили не на регулярные войска Красной Армии, а скорее на ополченцев Минина и Пожарского. Но в этих стриженых шишкастых головах рождались порою мысли, покорявшие врага неистребимой русской смекалкой. Мы не сомневались ни на миг, что Родина позаботится о нас и беззаветно вверяли ей судьбы свои.
Я отчётливо помню, как впервые взглянул в глаза войны, в холодный лик смерти. Случилось это под Малоярославцем, когда на наш эшелон, спешащий к фронту, обрушил свой смертоносный груз фашистский "Юнкерс". И тогда невыносимый скрежет набегающих друг на друга вагонов, железный лязг сталкивающихся чугунных осей, пронзительный свист падающих бомб, визг разящих осколков, крики обезумевших от ужаса необстрелянных ребят, предсмертные стоны умирающих – всё смешалось в единый кошмар, который можно сравнить, разве что, с муками преисподней.
Когда улетел крестоносец и замерли искорёженные груды металла, я взглянул на догорающий эшелон. Под обезображенными обломками платформ, вокруг, в самых невероятных и неестественных позах были разбросаны серые окровавленные фигуры солдат и просто бесформенные части человечьих тел, страшные своей расчленённостью. Запах горелого мяса раздражал обоняние, надсадно свербил в бронхах. А в двух шагах от меня... одиноко и дико лежала отсечённая безжалостной смертной косой мёртвая голова, обезображенная болезненной гримасой. Она безразлично и холодно взирала на меня вылезшим из орбиты единственным глазом, второй растёкся по щеке мутной кисельной жижицей. Я отрешённо замер пред этим леденящим взором, не хватало воли сдвинуться с места. Спустя некоторое время почувствовал, что кто-то тянет меня за рукав, увлекая прочь от этого пронизывающего насквозь остекленевшего ока войны. Я шёл и оглядывался, запечатлев навсегда в памяти ту первую, лицом к лицу, жестокую встречу с военной действительностью. Иногда под ногой ощущалось что-то пружиняще-мягкое, но это уже не казалось неуместным и жутким.
А тяжёлые бои в окружении… Знаете, что нам придавало силы? Только беззаветная вера в нашу всенародную правду. В кромешном аду мы выживали лишь потому, что верили в свою необходимость Родине. Голодные, почти безоружные, – что значил пяток патронов в винтовке против расточительной скорострельности немецкого "шмайссера", – продирались разрозненными группами сквозь вражьи цепи для того, чтоб телами своими лечь на пути танков, рвущихся неудержимой армадой в глубь страны.
А что такое атака? Это когда ты должен из сравнительно безопасного мира окопа вытряхнуться в оголённое пространство, где невозможно укрыться, а ты такой огромный и беззащитный, и ощеренные воронёные жерла чужих стволов вот-вот начнут изрыгать в тебя потоки смертельно жалящих свинцовых насекомых, которые страстно желают отведать твоей трепещущей плоти. Ты судорожно отталкиваешься дрожащими ступнями от земли, и она кажется под тобой съёжившейся и маленькой, воспалёнными подошвами чувствуешь горячие толчки колотящегося сердца то ли земли то ли своего собственного, покинувшего привычное место и низвергнутого в пятки. Внутри тебя разверзлась бездонная пустота и будто в чугунном чане гулким колокольным набатом гудят лихорадочные удары пульса.
Когда оживают вражеские траншеи и воронёные свирели похоронно высвистывают реквием по тебе, тогда яростно бросаешься вперёд изо всех сил, будто расталкивая корпусом встречные пули. А чужой окоп – как марафонцу финиш. И врываешься в него, словно разорвав шёлковую ленточку. И тут уж в неистовстве становишься страшен как бес, ибо самый опасный отрезок пути в открытом пространстве остался позади. Винтовка бесполезна в узкой траншее, здесь сподручнее рубить короткой сапёрной лопаткой или тесаком, а часто в горячке рукопашного боя пускаются в ход кулаки и даже зубы: сцепившиеся рвут зубами и неистово душат друг друга на дне окопа. Так, схватившись мёртвой хваткой два обезумевших от страха человека дико хрипят в смертельном поединке, пока не затихнет один из них навечно. А потом, устало откинувшись потной спиной к прохладной стенке окопа, победитель безразлично взирает как стекленеют глаза поверженного противника, мгновение назад пылавшие неистовым пламенем ненависти. А после боя, когда трофейным штык-ножом выковыриваешь остатки чужой запёкшейся крови из-под ногтей, вопреки воле, как на фотопластине проявится в сознании мёртвый лик убитого тобою врага – и это суровые глаза войны. И даже закатное солнце покажется тогда остановившимся оком умирающего дня.
Ну а если прёт танк прямиком на тебя? Бронебойщик молчит: то ли убит, то ли расстрелял боезапас. Вот тогда уповай на гранату – последнее средство бойца – и на удачу, конечно же. Зорко выискивает жертву бронированное животное хищно прищуренным глазом смотровой щели. И этот глаз смерти ты тоже будешь помнить до конца дней своих. Даже замершее многотонное чудище, догорающее у твоего окопа, накопытившее, как кабан у водопоя, часто будет тревожить тебя последующие годы японским прищуром узких прорезей-глазниц.
А разве можно забыть мудрые и печальные глазёнки на ликах трёхлетних старичков, которых видел на фоне закопчённых печных труб – всего, что осталось от сожжённой дотла фашистами глухой деревеньки? И кажется, что это сама истерзанная планета с надеждой глядит на тебя, своего защитника, измученным взглядом русской души, с окаймлёнными пепельной чернотой провалами омертвевших глазниц.
Да, незавидна доля солдата на войне, тяжек повседневный ратный труд. Пусть дилетанты рассуждают о том, что только в бою есть место подвигу. А я вам скажу так: участие человека в войне – это уже подвиг. И не только в окопе на передовой, но и в тылу в холодном цеху. А сам по себе подвиг, в общепринятом понимании, есть уникальное стечение обстоятельств, позволившее солдату использовать на деле возможности силы духа, когда даже его гибель оправдана конечным результатом. Но повседневный подвиг неприметен своей обыденностью: личность внутри себя борется и побеждает вечные животные инстинкты – страх, самосохранение. И выполняя обычную солдатскую черновую работу вкупе со всеми, крупицами своего скромного ратного труда каждый участник множит сумму общего вклада в победе над врагом. Не сломить дух воина, вдохновлённого родительской заботой любимого Отечества и осознающего свою нужность Отчизне в наступивший период невзгод и тяжких испытаний. И трудно придётся врагу, столкнувшемуся со столь нерушимой твердыней.
...Мы, четверо здоровых молодых мужиков, потупив взоры, как провинившиеся школьники, молча внимали этому изуродованному телом, но не духом, старому ветерану. Глядя на его хрупкие плечи и отнюдь не гвардейскую грудь, трудно было нам с позиции сегодняшнего дня, глядящих на мир сквозь искажающую призму американских боевиков, представить этого неказистого пожилого человека идущим сквозь ад в бессмертие.
Мы чувствовали себя лежащими под шквальным огнём пулемётных очередей, будто вместо старого солдата попали на ту великую войну. Нам, не нюхавшим пороха, стало совсем неуютно под вопрошающим взглядом искалеченного войной инвалида за наши неумелые суждения о том, чего не испытав лично, не имели морального права касаться неловкими лапами собственных мнений, чтоб ненароком не осквернить светлую память о минувшем поколении. Мы ощутили на себе какое-то проклятие, словно раскалённое тавро оставившее безобразную мету на челе нынешнего поколения. Мучил вопрос: почему мы стали перерожденцами и топчем отцовские святыни чужими подошвами импортных кроссовок словно дикие варвары? Поклоняемся единственной иконе – доллару! И пляшет в душе потерянного поколения жёлтый бес алчности и ненасытности. Мы невольно вдруг поняли, что этот нищий материально человек, гораздо богаче нас неистребимым русским духом и несокрушимой верой в светлое будущее России.
И тягостное молчание воцарилось в нашей шумной компании.
А он исчез так же внезапно, как и появился, словно мифический призрак, тенью минувшего явившийся потревожить наши закосневшие в пороках, безнадёжно обнищавшие души.
ЖУРНАЛ "ФУТАРК" №2.3 ЗА ИЮНЬ 2022 ГОДА