Я умер вчера, а может позавчера, не помню.
Помню, повалив на землю, бил наотмашь по голове центуриона, пришедшего со сборщиком податей и забирающего у меня двух овец. Помню копьё-откровение, вылезшее из моей груди и льющуюся по нему густую кровь. Странно, пришедшие собирали подати для улучшения нашей жизни, а изъяли саму жизнь.
Завтра должен придти сборщик, я посылаю жену с шестилетней дочерью к её родителям погостить в город, она догадывается о чём-то и причитает: «Тяжело мне на сердце, не к добру это! Может мне не ехать?» Говорю ей, о том, что у меня сломались ножницы для стрижки овец, а ближе негде достать. Любил её и нашу дочь сильнее себя, и поэтому солгал об истинных своих намерениях в их отсылке. Ложь во спасение родных или собственная гибель от лживого самолюбия?
У меня двадцать семь овец, я пасу их в долине реки, они растут быстро, руно их тепло, приятно на ощупь и красиво на взгляд. Сколько раз я прирезал их, и никогда или некогда не подумал, что могу быть заколот сам. Ранее мой дед и мой отец были пастухами, потом я пас потомков наших семейных отар, мне даже казалось, что я и мои овцы понимаем и чувствуем одинаково, что и где нам хорошо. А сейчас они брошены, их будет пасти кто-то другой, посторонний, лишний, чужой. И всё стало равно, всё свелось ко всему, потому что и они перестанут ходить в пойме реки, и река перестанет течь. И совсем не важно когда, завтра или через миллион лет. А разве было важно, каков я, моё тело, ум, характер?
Я прожил шестнадцать лет и зим, когда отец впервые взял меня на ярмарку. По окончании, был карнавал ряженных и музыки, шума и гама, пищи и еды, огня и вина, танца и пляски, женщин и мужчин. От этого многообразия хотелось куражиться, множить, подражать суете веселья. Загнанный как стёклышко калейдоскопа в суетность образов, будто от их числа зависит твоя жизнь, твоё благополучие. Сейчас остался один образ, даже не образ, а нечто неопределённо вспоминающее, напоминающее или кающееся - я.
Хочется, чего-то не хватает, я куда-то стремлюсь, напряжение возрастает, и вот разряженный воздух, свет, гром звуков, комната вращается, затем вижу женщину, воду в тазике, в которую меня окунают, мне незащищено страшно, хочу обратно, где всё не так явно, чётко и открыто, режущий ужас, кричу, удивляюсь – это я кричу, женщина показывает зубы, она улыбается, а по-моему, она хочет меня съесть, мне страшно и не понятно, и я кричу, кричу…
Я умер вчера, а может позавчера, не помню.