Что-то произошло этим жарким вечером в тесном и душном сплетении арбатских переулков, между глухих желтых стен, покосившихся зеленых щитов с безнадежной надписью «Окончание ремонта в 3-м квартале 2100 года», бугристых пыльных тополей, увенчанных редеющей шапкой сухо шелестящих на ветру листьев.
Как будто тугая волна прошла сквозь дома, деревья, потрескавшийся асфальт, деревянные грибки над детскими песочницами, открытые веранды ресторанов, забитые изнывающей от жары публикой. Подземные толчки, землетрясение? Вряд ли. Не завыли на разные голоса сирены автомобильных сигнализаций во дворах, не шелохнулись пыльные хрустальные люстры под высокими потолками, не запел жалобную песню фарфоровый сервиз, запертый в покосившемся темном серванте, что стоит у кровати пожилой женщины с бледным восковым лицом и запавшими губами.
Самые чуткие вещи не заметили волну. Зато ее почувствовали люди. Все, разом.
На одно короткое мгновенье сутулый седой дядечка, сидящий на скамейке с полуторолитровым баллоном пива в обнимку, понял, что вместо бутылки обнимает тугие и чуть влажные от пота бедра девушки в легкомысленном коротком платье, той, что танцуя, шла в конце переулка. Девушка, вместо жара плавящегося асфальта и боли в изломанных высокими каблуками икрах, в тот же миг ощутила прохладу и ни с чем не сравнимый запах салона дорогого автомобиля. А еще – запах мужчины, сидящего рядом. Мужчины сильного, богатого, чуть наглого и чуть ироничного. На соседней улице усталый помятый господин за рулем припаркованного на пешеходном переходе Бентли сложил телефон, из которого кто-то неприятным голосом орал, что «ты, сука, попомни, земля-то круглая, встретимся еще…» и окунулся в рассвет высоко в горах, вырывающий из тени розоватые стены тибетского монастыря и спокойный мудрый взгляд узких глаз из-под опаленных безжалостным солнцем бронзовых век.
Низенький кривоногий таджик, безразлично гоняющий зеленой пластиковой метелкой кучку пыли и мусора, внезапно перестал мести, выпрямился и уставился на гламурных девиц и юношей за столиком летнего кафе. Глаза его еще больше сузились, и он представил… Впрочем, тут, пожалуй, пропустим, чтобы не пугать читателей и не возбуждать ксенофобию. В конце концов, мечтать – еще не значит сделать. По крайней мере, сделать не сейчас.
Давешняя старушка на кровати в занавешенной пыльной комнате широко раскрыла глаза и увидела себя в белом коротком платье с веточкой вербы в руках перед распахнутыми дверьми пасхального храма. А рядом – мама, в платке, с нежными теплыми руками, пахнущими куличами и детством. И отец, боязливо оглядывающийся (не заметил бы кто с работы) но, все равно, сильный, надежный, в облаке Шипра и Герцеговины Флор.
И, наконец, в белой палате родильного дома на Новом Арбате напряглось внезапной резкой мукой покрытое капельками пота лицо молодой женщины, лежащей на операционном столе.
…………………………………………………………………………………………………
Сердце города сделало удар и застыло. Когда следующий? Кто знает? Города и люди живут в разном ритме.
А пока, все вернулось на привычные места. Алкоголик приложился к бутылке, девица споткнулась, коротко выругалась и затанцевала дальше, банкир из Бентли снова раскрыл телефон и затыкал трясущимися пальцами в кнопки, таджик разочарованно вздохнул, опустил голову и опять зашуршал метелкой.
И только старушка на кровати так и осталась лежать с широко открытыми глазами и сжатыми на груди коченеющими кулачками. Да в белой палате в потолок ударил первый, неумелый, пробующий силу, детский крик.