Хоть она цветы и любила, не кладите их ей на могилу...
Она вспоминала луг и одуванчики воздушные, а еще вспоминала детство свое светлое, непослушное. Тряхнула волосами. В ручье вода струится прозрачная, хрустальная, напиться бы...
Цветы, как дети, тянут зеленые ладошки к солнцу и бисер росы скатывается с их нежных лепестков. Если их сорвать, то они умирают и хруст стеблей напоминает хруст костей. В предсмертной судороге листьев, не видимая глазу, лишь ей одной мерещится смерть. Смерть с ее страшным лицом. Цветы корчатся в судорогах и незаметно они теряют свою свежесть, перестают радовать и рассыпаются в прах. Вновь и вновь в сморщенных лепестках и тусклых красках видится ей белый череп.
Завял венок и угасла радость. Годы летят, но она как и прежде смотрит на цветы и не может понять: почему они так тянут ее к себе? И если души и впрямь бессмертны, то может она когда-то была цветком? И на бугре, где снег ромашек в зной не таял и злато одуванчиков пушилось, девочкой от роду десять лет она любила размышлять о смысле жизни. И тогда она поняла как холодна могила и как страшна ее густая мгла. Не нужно рвать цветы, поняла она.
Вот женщина от роду тридцать лет о смысле жизни размышляет. С улыбкой теплой смотрит на детей и вспоминает...
Мертвые цветы, что на могиле мертвой, отталкивают и пугают, и больше делают реальность смерти. Она представила, как умрет, как громко хлопнет крышка гроба, и как она с удивлением будет наблюдать, что делают с ней эти люди.
Свежа земля чернеет на могиле и нарушает кладбища покой, и лишь ромашки жалобно белеют... Хоть она цветы и любила, не кладите их ей на могилу...