Высокий, смуглый мужчина, держащий в одной руке легкий саквояж, а на другой — белый плащ, вошел в зал ожидания аэропорта Хитроу. Среди основного потока пассажиров — в основном, европейцев — он выделялся довольно сильно, поэтому встречающий англичанин заметил его и начал проталкиваться со своего места, поднимая вверх табличку «Ратан Н.».
— Господин Ратан! — англичанин удачно разминулся с багажным погрузчиком, и, наконец, добрался к прилетевшему. Гость протянул для рукопожатия узкую ладонь, англичанин же, зажав табличку под мышкой, поклонился с традиционным для Индии «Намасте!».
После небольшой заминки индиец, улыбаясь, повторил жест.
— Извините, я хотел сделать вам приятное, — смеясь, сказал англичанин. — Меня зовут Кристофер Барретт, я ассистент доктора Кэвина Ричардсона.
— Вы очень любезны, и мне действительно приятно.
— Я рад! А теперь — прошу, нас ждет такси. Вы голодны?
— Спасибо, я позавтракал в самолете.
На другой стороне улицы, под сувенирным магазинчиком, стоял черный кэб. Водитель, в строгой форме и фуражке, забрал багаж.
— Вам не холодно? — спросил Кристофер, протягивая свитер.
Водитель завел машину, и отъехал; по стеклу забарабанили капли дождя.
— Спасибо, я оставлю на всякий случай, — сверкнул белыми зубами Ратан. — Но я много путешествую и привык к климату северных стран.
Через двадцать минут машина въехала во внутренний двор института, где ее остановила охрана. Кристофер показал пропуск, шлагбаум подняли. Автомобиль поехал по широкой дороге, окаймленной стрижеными кустами. Через две минуты они подъехали к старому особняку викторианского типа. К его огромной двери поднималась лестница с чугунными перилами.
Кристофер и Ратан вышли из машины, ассистент повел гостя к обход здания по узкой дорожке.
— Мы размещаемся во флигеле, как экспериментальная лаборатория.
— А что в главном корпусе?
— Раньше здесь были монетный двор и типография. Сейчас — институт изучения мозга.
У небольшой двери, над которой светилась неоновая табличка с надписью «ТВЭ». Кристофер позвонил.
— Хочу вас предупредить, — сказал он серьезным тоном. — Мы, нейрофизики — специфические люди. Не принимайте некоторые странности в общении с нами за неуважение.
— Я запомню.
Замок щелкнул и открылся. Миновав несколько коридоров, они вышли в холл, заставленный аппаратурой. За ней обнаружилось несколько дешевых пластиковых перегородок. Кристофер смущенно объяснил:
— Нас не очень хорошо финансируют.
— Именно это убедило меня принять ваше приглашение. Маленькие и оригинальные исследования всегда нравились мне больше дорогих и раскрученных. Дорогие проекты — это конвейер для диссертаций, там нет изящной работы мысли.
— Очень точно, — сказал, выходя из-за переборки, сухощавый мужчина в халате. — К сожалению, многие мои коллеги, которым такие проекты обеспечивают хлеб с толстым куском бекона, забывают, что из-за жира порой заплывают мозги. Ратан улыбнулся.
— Кристоф, это наш гость из Дели?
— Да, доктор Кэвин.
— Спасибо, что приехали так скоро. Следуйте в мой кабинет, я все расскажу.
Во время разговора ученый откровенно разглядывал Ратана. Когда он повернулся спиной, Кристофер шепнул:
— Я вам говорил. Не обращайте внимания.
Ратан задумался.
— У него интересный взляд. Он вроде и рад меня видеть, и одновременно находит во мне что то отталкивающее.
— Ну, это слишком сильное выражение, но в основном, вы правы. Я сейчас объясню: вы помните ощущение, которое бывает у всякого, кто прикасается к тайнам человеческой психики?
Ратан рассмеялся.
— Я понял, что вы имеете ввиду. Когда я только начинал свою психологическую практику, я ставил клиенту диагноз в первые пятнадцать минут.
— Да, я об этом. Но здесь другой случай. Я помню, как был обижен, когда узнал, человек это очень сложный механизм. Доктор Ричардсон смотрит на вас, и видит две крайности: одна — это вы, как образованная и одухотворенная личность, вторая — это электрические импульсы в вашем мозге, которые ее формируют. Понимаете? Любое мыслящее существо — это просто база данных, созданная при тех или иных условиях.
Кабинет Кэвина был заставлен огромным количеством чашек, самых разных форм и размеров. Ученый копался в каких-то бумагах.
— Присаживайтесь, господин Ратан. Я ищу вашу статью, про эмпатических двойников. Кристоф, сделай чаю. Или кофе?
— Просто Ратан. Чай, спасибо. Вы разрешите, я посмотрю? — Кэвин поднял глаза, и увидел, что индиец показывает на чашки.
— Конечно, — улыбнулся он. — Это моя слабость.
На одной чашке были нарисованы химеры.
— Гойя, — пробормотал Ратан.
На другой — ползающие в грязи люди, опустившие лица к земле. Один из них поднимал голову к солнцу, по кругу которого шла латынская вязь: «Ad maiorem mens gloriam».
— Во имя вящей славы... ума?
— К вящей славе ума, — поправил Кэвин. — Итак, давайте присядем. Кристофер принес блюдца с горячим чаем.
— Все, о чем я вас писал — мы делаем это, и даже немного больше. Мы создали технологию, благодаря которой можем погрузиться в ощущения любого человека, и увидеть мир так, как видит он. Примерить на себя его мировоззрение.
— Например, — Кэвин взял чашку с химерами Гойи — вот эта чашка. В моем уме она вызывает одни ассоциации, в вашем — другие, и так далее. А наш способ, которым можно передать эти образы напрямую, значительно облегчит социальную коммуникацию. Представляете, какие перспективы откроются, если мысль будет доступна в чистом виде, не связанная словами, рисунками и звуками, которые не могут передать все ее богатство?
— Когда я летел к вам, я вспомнил хорошую историю, — сказал Ратан. — Я думаю, вам понравится.
— У одного правителя был мудрый советник. Многие годы он служил ему. И вот однажды правитель заметил, что советник ведет себя, будто пьяный. Его глаза были устремлены внутрь, а мысли витали где-то очень далеко. Он натыкался на углы, и не мог связать пары слов. Правитель обеспокоился, и велел советнику открыть причину такого поведения.
И тот рассказал, что встретил самую красивую женщину в мире. Правитель знал, что его советника мало что может удивить, поэтому он захотел немедленно ее увидеть.
Но когда он ее увидел, его лицо омрачилось. Из уважения к своему верному слуге он не сказал то, что думал, при ней; он отозвал ее в сторону, и спросил его:
— Чем она опоила тебя? Ты говоришь, что это самая красивая женщина мира! Она хороша, но в моем дворце есть десятки более красивых — выбирай любую. Что с тобой? Как ты мог увидеть то, чего нет?
И советник тогда ответил ему:
— Возьми мои глаза, повелитель, и ты увидишь то, что вижу я.
— Замечательно, — сказал Кэвин. — Видишь, Кристоф? Именно такой человек нам и нужен. Проблема в том, что мы понимаем принцип технологии, которую изобрели, но не видим мысли других людей. Возможно, мы слишком закостенели. Нам нужен... Немного поэт, немного мечтатель, немного художник, одним словом — человек, который сможет увидеть, и рассказать другим, — Кэвин взмахнул руками — КАК это делать.
— А не пройзойдет ли при этом замещения личности? Если наблюдатель будет мыслить категориями наблюдаемого?
— Нет. Это исключено. Это как цветное стеклышко, приложенное к вашему глазу. Приложите его — солнце станет зеленым. Снимете — все вернется на свои места, а сам глаз уж точно никуда не денется.
— Хорошо, — после недолгого раздумия сказал Ратан. — Давайте попробуем. Кэвин ободряюще похлопал его по плечу:
— Нам не хватало только вас. Теперь мы одна команда — будущие кандидаты на Нобелевскую премию! Пейте чай, он уже остыл.
Через некоторое время они вышли из кабинета. За окном сгустились сумерки.
— Кристоф сейчас отвезет вас в гостиницу. Начнем завтра. Отдохните, эксперимент требует большого мысленного напряжения.
На следующее утро Ратан увидел под окном неизменную черную машину. Водитель помахал ему рукой. В кармане штанов, висящих на стуле, раздался звонок сотового.
— Ратан! — донесся сквозь шум станков голос Кристофера, когда он достал телефон и снял трубку: — Я вызвал вам такси! Док попросил меня заехать на электротехнический завод, за запасным генератором. Едьте, я вас догоню.
В такси Ратан еще раз задумался, так ли удачна идея Ричардсона, как тот ее расписывал. Легкое беспокойство овладело им. К тому же, молчаливый водитель начал действовать ему на нервы.
— Послушайте! — попросил он. — Вы не могли бы включить музыку?
— Конечно, сэр.
На этом разговор закончился. Ратан еще пару раз попытался завести беседу, но водитель невозмутимо обрывал ее общими фразами.
— У нас в Индии совсем другие таксисты, — сказал Ратан. — Не обижайтесь, но в Дели вам за пять минут расскажут все самое интересное с начала сотворения мира. Иногда люди нуждаются в общении.
— Это плохой сервис, сэр. Ратан сдался.
В лаборатории его уже ждал Кэвин.
— Садитесь, пожалуйста. Сначала сделаем энцефалограмму. Пока его голову опутывали электродами, Ратан спросил:
— Доктор Ричардсон? А если произодет не замещение, а раздвоение?
— Что вы имеете ввиду?
— Кто я, — процитировал Ратан, — бабочка, которая думает, что она — Чжуан Цзы, или Чжуан Цзы, который думает, что он — бабочка?
— Вы помните мой пример со стеклышком?
— Да.
— Так вот, вам нечего беспокоится. Мы провели много тестов. И сами в них участвовали. Я вам говорил, что единственное, что мешает нам объявить про успех — мы с Кристофом не видим мыслей других людей. Наш аппарат — это не больше, чем стеклышко. Вам ум останется кристально чистым. А теперь, пересядьте на это кресло, я введу вам сыворотку.
Ричардсон засучил рукава и достал из шкафчика ампулу.
— Это для расслабления, легкий галлюциноген. В трезвом уме вы не пройдете ментальный барьер. Это все равно, что нырять сквозь лед.
Ратан почувствовал, как на его глаза наползает молочная пелена. Она согревала его мозг, словно теплое одеяло. Он увидел, как Кэвин садится в кресло напротив него, и нажимает кнопку на торце большого шкафчика, внутри которого виднелись мигающие огоньками серверные блоки. Доктор закрыл глаза. В холле погасли лампы.
Гудевшая в серверах энергия освободилась, пробив барьер между двумя разумами. Кристофер Барретт, пыхтя, вошел в лабораторную.
— Доктор Ричардсон! Ратан! Я привез генератор. Эй! Почему здесь темно?
Он положил генератор на пол, и пошел наощупь к тому месту, где стояли кресла экспериментального блока. Эти перебои с энергией были ему знакомы — он не сказал Ратану, что именно по этой причине их переселили во флигель, электрическая сеть которого была автономной.
Он ожидал увидеть лежащие в креслах тела, как было раньше. Но кресла были пусты. Присмотревшись, Кристофер увидел странную картину. Доктор Кэвин Ричардсон и Ратан Андерсен стояли возле в глубине холла возле окна, вплотную друг к другу. Держа четырьмя руками какой-то предмет, они тихо переговаривались.
Удивленный Кристофер подкрался поближе. И ощутил, как его кожа покрылась ледяной сыпью. Голос, раздававшийся из двух ртов, был... одинаковым. Это была идеальная компиляция бархатных ноток Ратана и сухих, потрескиващих гласных Ричардсона. Голос шептал:
— Да. Столько нового. Столько новых оттенков. Этот огнетушитель... он такой... новый. У меня открылись глаза. А сколько нового хранит в себе все остальное? Я должен это узнать.
Кристофер окликнул их. Люди медленно повернулись на звук, двигаясь с потрясающей синхронностью.
Ратан-Ричардсон смотрел на Кристофера.
— Еще... прошептал он.
Пока Ратан-Ричардсон затаскивал упирающегося Кристофера в кресло, Ратан-Ричардсон поднял с пола генератор.
Лампы вспыхнули снова и снова погасли.
Ратан-Ричардсон-Кристофер бродил по лаборатории, чувствуя, познавая, насыщаясь новыми, открывшимися ему, сущностями предметов и мыслей. Спустя некоторое время ему это надоело.
— Хочу еще... — сказал он и вышел в ночь.