будто стодвадцатьтридцатьсорок дней назад уснул на крыше, проснулся без телефона и без понятия кто я такой.
Теперь стало скучно без музыки под колпаком. А ты читаешь меня как незаконченный эпиграф к началу сумасшедшей пьесы. Внутри тебя под красным освещением вспыхивают таинственные знаки, по которым ты отличаешь меня от других. Мысли перестают колебаться и летят прямо в космос.
Это был солнечный воскресный день. Улыбки чужих, улыбающихся чужим. Их взгляды настолько отталкивают, что прилипают к глазам. Слишком фальшиво чтобы нам захотелось говорить с ними о погоде.
Июль запомнится убийствами, мировой политикой, громкими словами о любви, томной скукой, пылью на шее, засухой и пожелтевшеми листьями осени.
Иногда тянет от него убежать туда где кресло и женщина в белом, и книги растрепаны на простынях, в замке, израненном каналами Невы.
Скоро я закрою все счета и куплю себе крылья, вот увидишь.
В окне напротив седой десантник курит сквозь слёзы, проклиная губами чьё-то имя.
Девочка на четвертом месяце смотрит на небо в ласточках и, ставлю полчетвертака что не думает о СПИДе.
Люди в бетонных витринах задыхаются от архитектурных подвигов собственного воображения.
тебе бы понравилось.
Сегодня я вечно молодой, пьяный и практически бессмертный. И эта рука танцует по бумаге, оставляя несгораемые следы на белоснежной коже.
Этот день запомнится мне так же как сырому камню запомнятся имена погибших, нацарапанные на стене Брестской крепости. Наши имена.
Этот день был одним из тех, которые хочешь запомнить навсегда, но вскоре обязательно.. обязательно.. забываешь...