В.Митюк. Грубые хроники-3+.
НИ СЛОВА О ЛЮБВИ (Чьи круче…).
.
От автора.
Сначала планировалось написание сего опуса как самостоятельного, действительно, автору порой приходится выслушивать исповеди…. И я решил предоставить сию новеллу, рассказ, как отдельное произведение. Но она в несколько измененном виде, войдет в большой, ну, очень детективный роман, который автор планирует начать выкладывать осенью, и в книжку. Она будет издана, надеюсь, в недалеком будущем. А пока - просьба домыслить окончание, и не сетовать на автора. Я не правили ни орфографию, ни, извините некоторые сцены, которые могу показаться не совсем…
Но… сюжет мне рассказали….
Спасибо всем, кто в таку. Жару подходит к компьютеру. Я вынужден в силу профессиональной деятельности… То есть, пока не будет достигнут положительный результат.
Я вынужден быть чрезвычайно осторожным. Любое мое проявление контролировалось, мобильный телефон являлся лишь наводчиком. Слишком уж многих интересовало мое местонахождение. И я не мог быть полностью уверенным в том, что мои перемещения по городу не контролируются заинтересованными лицами. Дошло до того, что я не мог взять билет ни на самолет, ни на поезд, без того. Чтобы не быть обнаруженным. Но мне требовался отдых и время на размышления Я выбрал примитивный, но действенный вариант
... он сидел на скамеечке, держа в руках последний выпуск "Спорт-экспресса" и внимательно изучал турнирную таблицу. Газета, в его сильных руках, с длинными загрубевшими пальцами, выглядела, словно маленький листочек, лицо тоже было обветрено, а в облике проступала какая-то грандиозная мощь, свойственная только настоящим людям из глубинки. Возможно, я преувеличиваю, но мне так показалась. Скамейка стояла в скверике, выходящим на площадь, аккурат на автобусную остановку со сбитой табличкой. Некоторые скамейки были заняты - в основном, мамашами, присматривающими за играющими на площадке детьми. В углу, окруженном кустами с трех сторон, примостилось трое бухариков. По ним было видно, что начали они довольно-таки давно, однако вели себя пока непривычно мирно. И как иначе - все всех знают, в случае чего и накостылять могут без стеснения.
–
На площади неторопливо переговаривались между собой несколько торговок, в тщетном ожидании покупателей, да и по правде - кому нужны чуток перезревшие огурцы, белобокие кабачки, распушившаяся петрушка, когда чуть ли не у каждого был и свой огород, а то, гляди, и дачка с заботливо ухоженными посадками. Но, коли они разместились здесь, почти на самом солнцепеке, то, значит, и покупатель был. Не везти же за три часа в Питер, где неизвестно, удастся ли сбыть товар. Зато можно пообщаться и поговорить, и то дело, и время пройдет.
Я еще раз обошел площадь - никакого намека на то, что киоск откроется - ну, ушла на базу - сей универсальный термин действовал завораживающе, как в еще советские времена. Вот какая оказия - я сам тоже начал читать газету, однако забыл в электричке, осилив только первую страницу - я всегда так делаю,
чтобы самое интересное оставить напоследок, но мне хотелось узнать некоторые подробности последнего тура. А заодно и шансы нашей команды если не на золото, то хотя бы на попадание в зону УЕФА. Привокзальный киоск был закрыт, немногочисленных потенциальных покупателей приветствовала стандартная табличка - ушла на базу. А до автобуса, который должен был отвезти меня в богом забытую деревушку, оставалось еще часа три, на попутку надеяться не приходилось - она стояла вдалеке от трассы. С моим же рюкзаком пройти пару десятков километров - дело и вовсе безнадежное. Он был забит под завязку, - я намеревался провести пару недель за банальной рыбалкой, подсушить белых - говорят, в этом году прут необыкновенно, да заодно и развеяться - последние события в личной жизни оставляли два варианта - либо пуститься в все тяжкие, уехать на юга и по серьезному загулять, забыв про все, либо... Я выбрал второй вариант, надеясь собраться с мыслями и принять таки, как теперь говорят, непопулярное решение. Удаленность от общества могла только этому способствовать. Нет, я отнюдь не хочу представить себя мизантропом, но у каждого бывают такие моменты, когда даже звук речи знакомых вызывает ничем не снимаемое раздражение. И я, договорившись о постое - как - не имеет ни малейшего значения, отправился в глубинку. Где меня ждала избушка, сарай, удобства на улице, вода из старого колодца, черно-белый телевизор с ленинградской - уж простите, буду говорить по старой памяти, программой, достаточно вполне для того чтобы узнать новости типа матчей очередного тура или объявлении о решительном преобразовании в стране, до которого мне было как до лампочки. Если, конечно, не отключат свет. Вот к чему я готовился. А ту газету хотел прочитать от корки до корки, все не Семен Бабаевский или Задорнов старший со своим венным, но не читаным, «Амуром батюшкой» - наверное, в доме другой литературы, или подобной, еще с пятидесятых годов, не было, а газеты в деревне давно перестали выписывать. Хоть хлеб раз в неделю привозят, и ладно. И вот посему я хотел кое о чем спросить. Вообще меня жутко раздражали подобные мелкие неприятности - вроде бы и ничего, а ведь будешь корить себя за рассеянность. А именно мелкие неприятности являются предвестниками крупных. Ведь так можно вообще... Правда, я таких дров наломал, так неужели сие незначительное событие стало последней каплей?
Обычно я не заговариваю с незнакомыми людьми, и стараюсь не обращаться с просьбами, но тут. То ли внешность располагала, то ли родственная душа - все болельщики одинаковы, и я даже не раздумывал. Я поставил рюкзак на травку и пристроился рядом.
- День добрый, что пишут?
- Добрый день, - он только повернулся в мою сторону, - как обычно. От "Спартака" отстаем на два очка, а уже шестнадцатый тур, и игра с ними в гостях.
- Ну, шансы-то все равно есть.
- Шансы то шансы, а вот жизнь... Вот, послушайте...
Он зачитал вслух часть заметки, и мы сошлись на том, что москвичи не шибко объективны по отношению к нашим - я так понимаю, у всех питерцев генетическая, что ли, ревность ко всему столичному, даже у тех, кто никогда там не бывал - в том числе и мой новый знакомец. Тема оказалась занятной, привычной. Особенно мужчин одного возраста. Мы поговорили минут десять, и я заметил, что он время от времени поглядывает в сторону детской площадки с каруселями, песочницей, горками и лесенками. Та была неожиданно ухожена, и, несмотря на обилие детей, оттуда не раздавалось ни криков, ни визга. Маленькие создания меня интересовали в последнюю очередь, так как своими я еще не обзавелся, и, в свете последних событий, сие мероприятие будет отложено на весьма неопределенное время.
- А Вы, смотрю, куда-то едете, небось, в Лихосраевку? (в отличие от приснопамятного Мухосранска, вполне реальное топонимическое имя).
- Точно, угадали. Отдохну пару неделек вдали от суеты...
- Да, знаю, рыбалка там знатная, и народу нет, только в лесу заплутать можно - бабки говорят, что там леший из болота выбирается и кругами народ водит, да не верю я в эти сказки. А места, действительно, глухие. Так что советую далеко не забираться поначалу.
- А не знаете, автобус будет?
- Да вроде обещали, хотя кто его знает. Я сам-то не отсюда, раз третий здесь, вот, у жены дела, пришлось. А девчонок оставить не с кем. А потом поедем на озеро, искупаемся.
- Хорошее дело, пока погода стоит.
- Здесь недалеко, как раз в обратную сторону, по дороге к нам.
И тут меня черт дернул спросить:
- А сколько девочек-то?
- Трое.
- Ну, это здорово. И как вы с ними управляетесь?
- Нормально, одна за другой проследит, а деревне, сами знаете, далеко не уйдешь. И мы, конечно.
- А как зовут? - и я опять проявил излишнее, но вполне объяснимое любопытство.
- Наташа, Наташа и еще Наташа.
- Как? Разве такое возможно?
Он горько усмехнулся:
- У нас все возможно, даже если...
И тут что-то во мне проснулось, и я еще раз оглядел своего соседа. Не в упор, это было бы неприличным, а исподволь, и вдруг заметил какую-то необыкновенную печаль, что ли6о в его облике – мощном, даже по сравнению со мной, и, в то же время, беззащитном.
Хотя возможно, я это уже домыслил после, подгоняя свое восприятие под его рассказ.
- И как это получилось? Я не боялся быть назойливым, почувствовав, что человеку необходимо выговориться.
В дальнейшем я буду вести повествование от его лица, будто оно не прерывалось - девочки Наташи, то поодиночке, то парой, а то и втроем постоянно прибегали, забирались ему на колени, что-то требовали, делились впечатлениями, он водил их писать, вытирал носы, поправлял бантики и был нежен, несмотря на свой мужественный и даже суровый облик.
Итак, он закурил сигарету "Прима", без фильтра - остальные его просто не берут, отказался от предложенного мной пива - не пьет вообще? и начал свой рассказ, потрясший меня до глубины души. Он был откровенен, как на исповеди - и то, незнакомый человек, которого никогда больше не увидишь, а увидишь, так не признаешь - лучший слушатель, уносящий все в себе и хранящий тайну – притом что имена, фамилии, место действия - не произносятся или вообще забываются. А человеку - не то чтобы легче - просто, рассказывая, он заново все переживает сам, и может посмотреть на произошедшее совсем с другой стороны. Не могу сказать, что всея передал дословно, бумага, однако, все стерпит, зато у меня было предостаточно времени, чтобы осмыслить, а вот что касается выводов - всегда ли они необходимы, и как сделать так, чтобы поле из грабель не простиралось до горизонта - одному богу известно, да и то из поговорки.
Скажу еще - меня привлекла откровенность рассказчика, отсутствие всякого намека на то, чтобы приукрасить историю. Но, несмотря на это, выхода у него не было, и приходилось нести свой крест до тех пор (while), пока естественный ход событий не оборвется. Или же пойдет в совершенно ином, неожиданном, и не предсказуемом, направлении.
Итак... Я, с вашего позволения, не буду ставить кавычек - ибо его прямая речь все же перемежается правками, сделанными - повторяю, уж извините, исключительно по памяти. Но без всяческих прикрас. Он сжал мощные кулаки, что косточки захрустели, выступили желваки на скулах, и начал...
###
Не могу соврать, жили мы, как мне казалось в то время, хорошо. Во всяком случае, не хуже других. Жену свою я любил, как мог, заботился, и черной работы она не знала. То есть, делал все, что полагалось мужику настоящему в деревне – и починить, и дрова нарубить, и вспахать. И все было мне по нраву, сама работа, и все летело само из-под моих рук.
Он еще раз хрустнул пальцами, и я подумал, что подкову разогнуть для него - плевое дело.
Женился я потому, что надо было - надоело шататься одному, неприкаянному - то здесь, то там, и нигде не хотелось бросить якорь. Я так говорю образно, хотя на флоте не служил, а исключительно ловил рыбу - ну, сетью там, или бреднем. Мог и шашечку кинуть при случае. А она мало того, что Людмила, жена моя, была прехорошенькая, так еще и моложе лет на двенадцать. И поселились мы с ней в доме ее матери, не пятистенке, а настоящем, с двумя входами, сарайчиком пристроенным, да банькой. Теще-то какой резон возражать - справный мужик при хозяйстве, где такого найдешь - работящего и непьющего? Это не в похвальбу, а истинно, что есть. Мужики-то в округе совсем поспивались с безденежья да тоски. Я как-то в молодости попробовал, да не берет меня проклятая, ни вкусу, ни желания, и разум свой дороже. Прав ли, нет, кто знает. Может, еще так повернется, что лишь в ней спасение отыщешь.
Я обжился потихоньку, присмотрелся - нет, так негоже - того гляди, добро в убыток уйдет, все развалится, и стал чинить - ремонтировать. И в радость то было, да и труда не доставляет. Силенкой бог не обидел. И к жене - никаких претензий - и обед тебе, и ужин, и приласкается, когда голова не болит. Правда, досталась он мне не девкой, что тут говорить, да я и сам не первой свежести, охоч был до баб, хотя жить долго ни с кем не мог, не пришлось. Полялькаемся - и разбежались. Да и редко случалось - мотаешься, одна работа на уме, ни привязанностей, ни друзей. Думаю, осяду тут, обзаведусь детьми, хозяйством, как все люди. И никуда уже не потянет... Родственники наезжают, познакомились все, как родные стали, особенно с мужиками - что починить, так я, первое дело. Устроился к тому времени механиком на МТС в нашем совхозе, то бишь, ЗАО. Пораспродали все, что могли, а остаток - нате, владейте. Да просчитались - если руки приложить, так все пойдет. А кто пить зачнет - того - вишь, какой кулак. Разок предупредишь, а потом - пеняй на себя. И через год
вроде и прибыль, какая ни есть пошла. Жена-то в правлении этом работает, вроде бухгалтера - техникум закончила: дебеты - кредиты считает. Да, по правде сказать, и считать-то поначалу нечего было - одни нули. Но мы-то развернулись, хоть потихоньку, а дело пошло. И дома - крышу покрыли, баньку обустроил, чтобы топилась не по черному, насос наладил - все легче, не надо на колодец за водой. Обновки справили, хоть щеголять негде особенно, разве часто к родным поехать, покрасоваться. Сестра у нее старшая была, замужем, но далековато - сначала до электрички добраться, потом - до узловой, а там опять - чуть ли не всю область
поперек переехать. То она, то теща намылятся - и вперед, но на одного меня хозяйство не бросали - если что починить, построить - то я завсегда готов, а вот с коровой никак было не управиться - не приучен с малолетства. Хотя потом, когда пришлось? - он смахнул внезапно набежавшую слезу, - то, сам понимаешь, от безысходности чего не сделаешь.
Ну вот, вроде бы жить да поживать. Ан нет. Натура у меня неугомонная, не оправдываюсь, а понять пытаюсь. Вроде и хорошо с женой, и теща не пилит, но, чувствую, чего-то хватает. Нет, не рвусь с места, за тридевять земель - прикипел-таки, семья, понимаешь. И объяснить не могу... Теща-то заметила, и говорит, невзначай - типа закручинился, что-то не так, что ли? Я не мнусь, говорю, нормально все, а червячок-то точит. И не приставала она больше, и некогда особо – корова, хозяйство - все за ней, моя-то больше чистым любила заниматься и покрасоваться не прочь - мол, видишь, какая я красивая, ухоженная, небось, лучше и не бывает. Я приласкаю ее, а она извернется, покружится...
А я опять себе места не нахожу. Ты не подумай, я не оправдываюсь. Наверное, иногда все получалось естественно, интуитивно, и пробуждалось подспудно дремавшее, то, чего мне не хватало в прошедшие годы. И объяснить не мог. И не только дурость...
Как-то раз, года четыре назад, нет, поболее, теща собралась к старшей, а я возьми и скажи - мол, Варвара, денек - другой свободны, может, вместе поедем? Все-таки родню навестить, а то уж год как не был. Ну, той, что возражать.
Сели мы в ее старый "Москвич", да и поехали. Мобильных-то не было, не то, что сейчас, и заявились в аккурат на день рождения сватьи ее. Ну, тут пир горой - водка рекой, закуска своя - и огурчики малосольные, и грибочки, и окорочка, - пей, ешь - не хочу. А пироги - все столы заставлены. Праздник, гуляй на все наши. Я-то, понимаешь, чуть пригубил, да отставил в сторону. Когда пошло на пуповину, смотрю - вроде драки не будет и сам тихонько на сеновал у свояченицы, только меня и видели. Поутру проснулся? на речку - охолонулся, посидел чуток. Теща ушла к куме, дела у них свои, народ - кто где, захожу на кухню - Наташка, свояченица, видно никого не ожидала - стоит у плиты, готовит что-то. Ты где, говорит, вчера был? Думаю, не случилось ли чего. Нет, говорю, разговоры пошли, а мне скучновато, на сеновале. Запахи там, сено свежее, дышится, как в раю. А сам на нее поглядываю - уж больно она складная, свежая, и как повернется.
Знаешь, бывает такое - взглянешь - и не оторваться, или нет. Тогда, скажу, тебе не повезло, или наоборот - не накликал...
А я случайно глянул в ей глаза - а там смешинки, задорные такие, и не понять, что думает. Я-то по ней взглядом прошелся, и будто ощутил всю, как бы слился с нею. Тряхнул головой - уйди, мол, нечисть, не смущай.
Ну, подошел сзади, лапанул - и как током пронзило, не двести двадцать, а насквозь. А она не отодвигается. А я, чувствую, голос срывается, да как-то выдавил из себя, без предисловий, напрямик:
- Может, мы того? - голова уже не управляла, вот те крест.
А что - того, и так понятно - естество наружу рвется, как ей не почувствовать, коль я почти прижал-то. Ан нет, спросила-таки, будто не поняла сразу:
- Чего - того? - а голос плавный такой, будто ручеек журчит, когда в небе тишь, да ни ветерка. Слово то слово, да объяснения требует, или отшутишься - тогда все, прощай, или уж напрямик - мол, так и так... И не отодвигается. Тут я осмелел - по груди провел, а руки-то дрожат, а они в ладонь так и ныряют... Будто пристань там или омут. И у самой голос задрожал:
- Замужем я, - будто то для меня новость.
- А мы по-родственному, - ну что тут сказать - еще отшутиться можно, оттолкнуть. Я бы понял – ну, не случилось. А она слова больше не произнесла, только занавеску задернула. А я халатик ее приподнял... Она ж ножками переступила, трусики в карман, и так покорно - ну давай, если так, по-родственному... А голос срывается.
Да не совсем по-родственному получилось.
Что, как мы говорили, ласкались - не передать, не объяснить - и только нам ведомо. Только перевернуло меня все, не оторваться ни на мгновение... И ей тоже. То есть, нам - я почувствовал, что могу быть не один, а действием, соавтором, как пишут. И мысль была как одна. Нет, я осознал не сразу, а как понял - все, неужели это со мной произошло?
Вечером вернулись все, кто с похмелья, кто с работы - собралось семейство, да знакомых, кто смог. А она и виду не подала, да и я тоже, слова лишнего неосторожного сказать боялся. Тут бы мне сразу уехать, забыть, да электрички не ходили – ремонт у них, и тещу одну не оставишь. Всяко вместе и возвращаться надо.
Постелили мне наверху - мол, нечего с курями на сеновале, поспи, как люди, а сранья, и в путь. Но не было мне сна - а вдруг она там, с Колькой, зятем, как со мною. И сердце чуть не рвалось, да сделать ничего не могу.
Утром, когда мы случайно - я подгадывал момент, остались наедине на минутку, сама подошла, прижалась, как в последний раз, и платочек к глазам - а те красные, будто плакала всю ночь. "Может, придумаем что?" - но как вспять повернуть, неведомо. А она кивает только, да безнадежно так. И я выхода не знаю - растерялся, как пацан. Встречаться-то как? невозможно, так просто повод не придумаешь, обычно жена сама наезжает, я-то дома остаюсь. Так и то полдня в дороге, не меньше, если на машине. А как вырваться? Объяснить-то невозможно, и сломать начатое... Совесть она тоже есть, гложет. Добро не дал теще повода, шутил дорогой, комплименты разные. А та тоже женщина, приятно ей. Да и молодая еще, чуть за сорок, при теле да без мужика. Я-то не в счет, зять. Меня и не воспринимала тогда совсем, о дочках думала, а что - теперь уж никто не узнает...
... Вернулись мы, я снова в работу впрягся, не продохнуть, к жене под бочок рухнешь,- да спишь, не до любви тут. И она не настаивает - думала, небось, мужик притомился, устал, а мне к ней и прикоснуться стыдно. Верь не верь - если приласкаю, то только не о ней, а о сестре ее, Наташке, мысли мои. Думаю, не обмолвиться - а то такой позор. Нет, не позор, а неловко будет перед Людмилой – а что сестра ее, это особенно.
А с Наташкой мы таки встретились - тайком, чтоб никто не узнал, украдкой. Пусть раз в месяц, иногда два - и с каждым разом я пропадал все больше и больше, и удержу никакого. Обнимемся, и плачет она, а мне, мужику, стыдно, но не мог сдержаться тоже. И понял, что сердце болеть от любви может, идешь, работаешь, и все она перед глазами. Вот так все обернулось. Небось, сам представить можешь, когда выхода никакого. Мои-то, ни Люська, ни теща ничего не замечают, да и откуда им узнать. Да и до того ли было - в деревне всех дел не переделаешь, еще и соседям помочь, и немощным. С другими-то поллитрами расплачивались, а мне в ту пору и копейку взять стыдно было.
В общем, заготовил сена, теща с Люськой накрутили солений да варений, и в подвал. Я его цементом залил, стенки выровнять, потом рубероиду слой положил, варом законопатил, и вагонкой сверху, чтобы не прело и влага не просачивалась. Полки соорудил, взглянуть не успел - так банки в ряд выстроились, не то что зиму, осаду выдержать можно на подножному корму. А мне любая работа только сил прибавляла - думаю, вот пройдет месяц, и опять с Наташкой свидимся.
А что дальше - ни ее, не свою жизнь порушить права не имею. То есть, на мою-то наплевать, а Люська с Варварой чем виноваты. В ту пору пелена у меня с глаз еще не спала.
А к концу лета у Клавдии, сестры тещиной, юбилей наметился. Жили они в той же деревне, что и Наташка с мужем, через два дома - родня, как тут не навестить. Ну, мы попросили соседей приглядеть за коровой денек другой, а сами с подарками и гостинцами в старый "Москвич", и снова в гости. Что по электричкам мотаться - я-то за рулем, и непьющий. Всяко довезу. Подъезжаем ближе, а тут сердце застучало - думал, что-то в карбюраторе, как слышно было. Посмотрел на своих - нет, не заметили, на заденем сиденье о чем-то разговаривают, я особо и не прислушивался. Приехали под вечер, суета - готовят, чтоб завтра столы накрыть, гостей встретить - наверное, вся деревня, и стар и млад - как не прийти да не поздравить - негоже. И мы присоединились. Я-то с дороги на речку сходил, охолонулся. Вода разом в чувство приводит, похолодела, - Ильин день прошел, вроде и купаться по приметам нельзя, да кто об этом помнит.
Участок у них большой - за двадцать соток будет, в гараже - хоть "Запорожец", зато машина. Грядки ровные, ухоженные, парники, ясное дело, чтоб огурчиков да помидоров на зиму заготовить - без этого никак нельзя, картошка тоже своя - в любом случае перекантоваться можно. У нас на хозяйстве тоже все налаживается, тебе не понять, ты городской, с твердой зарплатой (да уж), с магазинами. Зато все свое, если хозяин справный. Иначе - вообще гиблое дело.
Родственников понаехало, и каждому дело нашлось – и все дружно, взялись за дело, как муравейник кипит. Мы-то, мужики, разве что принести, помочь - в общем, на подхвате, разве что сядем на завалинку, перекурим да перемолвимся. Кто-то уже, понятное дело, слегка причастился. А завтра – сам бог велел - все будет выпито, съедено, кто-то с кем-то непременно повздорит, что-то не поделят по пьяному делу, и разговоров будет, и выяснения отношений... Разнимать придется, не без этого. Я молча поддакиваю, а мысли далеко - ну, непременно Наташка объявится, и что тогда? Как? Ну вот… Только взглянул - сердце остановилось, но виду не подал, кивнул почти незаметно, взгляд боялся перехватить - а вдруг она.....
Мы с мужем тещиной сестры, Клавдии, сидели, перекуривали. И дочка их, Лялька, недоросток такой, я и внимания не обращал – бегает, и что тут? - туда - сюда, шнырь - шнырь. Он и пожаловался - вроде и выросла, чуть ли не замуж пора, а такая беспутная - ужас, никакой управы нет. Все напоперек делает. Вот, говорит, свои будут, так поймешь, где Кузькина мать обитает. А та пробежит, да физиономию состроит, глазками зырк - небось, все примечает. Да было ли мне до нее дело, другие, понимаешь, мысли роились. Брось, говорю, это она в пику тебе да матери, а так - все ж подмога. Да, говорит, по дому все делает, школу закончила, в институт в город подалась, даже нас не спросила. Что ж, говорю, пора, наверное, своим умом жить, не все за маменькой с папенькой. Может, и так, да не знает ничего о жизни - там-то народ ушлый, найдется кто, засадит, и принесет опосля в подоле. А здесь что, лучше, говорю, все одно не удержишь. Так то оно так, да боязно... Здесь все же свои, не шибко побалуешь. Я кивнул.
А он вздохнул в невеселом предчувствии.
Ну, мы покурили, да пошли с Иваном в сарай - сепаратор забарахлил. Включишь - чуток поработает, потом чихать начинает, как простуженный. Знаю, разбирать придется по винтику, ну это по моей части. Я как втянулся - вроде и забыл обо всем, часа два провозились, пока на ужин не позвали. Помылись из водопровода - у них аж к дому провели. Так, слегка перекусили – на завтра непременно надо место оставить - есть не будешь, хозяйку обидишь. И Лялька крутится рядом - все дядь Толь, да дядь Толь, и то глупо нарочито спросит, то глазом стрельнет. Присмотрелся - хоть малолетка, я ее всерьез не принимал, но с фигурой уже, видно, не девчонка. Что ей надо возле мужиков? Иван аж шуганул - мол, не крутись под ногами, люди делом заняты. И то правда - он по механике силен, не скажу, а вот в электрике – искра пропала, пока свечи искали, время прошло. Разобрались, заработал сепаратор как новенький.
Тут уж и вечер наступил. Знаешь сам, за работой все быстрее бежит, отвлекаешься от мыслей.
Натка-то домой ушла, а я все места себе не нахожу, потом посидел на крылечке, покурил опять, думаю. А о жене-то совсем забыл, негоже, родственники, все на виду, судачить начнут. А мне это надо? Пошел в дом, через другой ход - у них отдельная комнатка, если кто из родни приедет, чтобы не стесняли хозяев да сами чувствовали себя спокойней. Хорошее дело, надо самому пристройку сделать, толи времянку жилую. Ну, вошел я тихонько, свет зажег - а Люськи-то и нет. И хорошо, думаю, наверное, с бабами возится, чтоб к утру успеть, и сам уснул поскорее, чтобы... да тебе не понять. Пришла бы, удержаться не смог бы - организм требует, никак без того, хотя на буднях у нас не часто было.
Завтра - день вообще суматошный - во дворе столы расставить, накрыть, угощенья выставить, из погреба бражки да наливки, что б все чин чинарем, сорокоградусную заморозить, ясно, да припрятать до поры - неровен час, кто приложится раньше, и весь праздник испортит. Ну уж это мне доверили, как трезвеннику. Да, народу уйма наберется - чай, за всеми то не уследишь. А как мне с Наташкой остаться и хоть словом перемолвиться без свидетелей, ума не приложу.
К полудню стал народ подтягиваться, бабы принарядились, и не узнаешь. Смотрю - и теща, Варвара, хоть куда, пусть и крутилась поболее всех. Ну, я к ней привык, а тут присмотрелся. Местные-то мужички норовят пройти поближе, да ненароком щупануть – баба свободная, греха большого нет, и никто супротив не выступит. А так - вдруг да обломится на халяву. Я все вижу, примечаю, да сам посмеиваюсь только. Что, говорю, Варвара, еще праздник не начался, а тебя уж (не говорю, понятно, чтоб не обидеть ненароком) - оприходовать желают - и рожу скорчил. А та плечом повела, полотенцем отмахнулась - что тебе, мальчишке, я уж, типа, сама знаю. Однако знаю – никого к себе не подпускает, а какого ей – не задумывался. И то правда – где мужика-то нормального взять…. Но замечаю - приятно ей внимание. И хорошо, баба, действительно, справная, глянул – так просто красавица, статная, будто фотомодель, но кто поймет? Сам бы, если что…. Вот пироги несет - аж пять подносов. Конечно, не все сразу - и с грибами, и с капустой, и с черникой. Я случайно оказался, перехватил, поставили у летней печки, да полотенцами накрыли, чтобы не остыли до времени. Спрашиваешь, почему в доме не оставили, так это понятно - приложатся пару тройку раз, потом только огурчики с помидорами, какая уж тут закусь, все свалятся, а тут всё на месте, под рукой... Хочь не хочь, подадут и в рот засунут, закусывать надо.
Ладно, закончили мы с пирогами, скамейки расставили в тени, да так, чтоб все места хватило, а хозяйке - в центре, как полагается. Ну, почти все готово. А я жду, когда Наташка появится. На жену-то свою почти не смотрел, только одну, чужую, выглядывал. Тут и она,
с мужем, свояком моим. Она - в сарафане открытом, по погоде, но скромно, без каких наворотов. А он - мы поздоровались, как водится. Парень он ничего, работящий, если и закладывает, не без того, то нечасто, в семействе не принято, разве что в праздник и по случаю. Ну, поговорили мы, а мне в глаза смотреть стыдно - как прознает, что жену его охаживал... Нет, не прознает, Наташка не скажет, а я вообще кремень, только тебе и рассказываю, незнакомому человеку.
И я уловил-таки момент - пошла она в парник, огурцов нарвать, а я корзинку взял - помочь, мол, никто в этом усмотреть ничего дурного не мог – все крутились, скоро уж рассаживаться по местам. А сам думаю - лишь бы к ней прикоснуться, слово сказать.... Как вошли - так друг к другу - хоть обняться, почувствовать, как сердце бьется... коль ... ну сам понимаешь, другого нельзя. А как обнялись - так обо всем и забыли, оторваться друг от друга не можем, как заколдованные. Парник большой, да заросли густые. И не заметили, как дверь приоткрылась, или вообще не закрывали, и…. Опять эта Лялька, глаза во все стороны. Мы отринули, будто огурцы рвем, но та видела все, глазенками сверкает, аж душа в пятки провалилась. Веришь, я не трусливый, а тут... никак разнесет по людям. Видела все, и еще ухмыляется.
Пока обошлось. Пошли, за стол сели. И все думаю, ежели что, скандалу не оберешься. Ан нет, только поглядывает, то на меня зыркнет, то на Наташку - мол, знаю, чего вы тут задумали. В общем, сижу, как под прицелом. А остальные внимания ни на нее не обратили, мы-то смирнехоньки, каждый со своим супругом, как полагается. А уж после третьей – вообще никому ни до кого дела нет. И не трезвые уже, и до выяснения отношений не дошли. Я хоть только сливяночки пригубил, а потом кваском перебивался, но все равно был, словно пьяный...
Больше нам остаться вдвоем не удалось - все на виду, праздник...
Разъехались утром - хозяйство не бросишь, и опять дни потянулись...
Ты можешь спросить - какая она, Наташа? Я мог бы соврать, расписать ее первой красавицей, или, наоборот, бой-бабой, которой все до одного места. Понимаешь, какого. И то, и другое будет далеко от истины. То, что было в ней необыкновенного, что видел только я, то, что было доступно только мне - другой, может, и вообще не внимания не обратит. Ведь если мы оцениваем как-то женщину - это не столько любовь, а нечто иное. И ведь они нас тоже, как на духу скажу, ценят и по образу, и по делам, или же просто привязываются. И меня она ничем не привораживала - стоило только прикоснуться, как пропал. Один поворот головы, жест, взгляд, нежные пальцы, теребящие мой воротник или пробегающие волной по спине, и голос - мягкий, плавный. Знаешь такое слово - обертон? Я кивнул, подумав, откуда у этого простого парня такая страсть и знания? Может, он вовсе не так прост, и я – слушатель, на котором оттачиваются идеи? А сознательное употребление народностей – есть некая маска, за которой он что-то скрывает? Надо быть повнимательнее.
А он продолжал, монотонно, будто и в самом деле был на исповеди....
Да, о чем это я? В общем, мы разъехались по домам, Люська моя возбужденная - чай, праздник, со своими повидалась, повеселилась. А я и не припомню, что, где она была, вроде хоть и жена, поинтересоваться, да голова-то была занята другими мыслями. И понял я, что сердце может болеть от любви, говорю, и не стесняюсь.
…
Приехали, живем. Крутимся по хозяйству, работаем, кто куда приписан. Я по фермам мотаюсь, мои – теща по полям разъезжает, не все еще успели распродать, жена – в конторе, дебет – кредит считает, да мне это непонятно. Я как бы подвешенный, притих, и Людмилу обидеть не могу, и Наташка из головы не выходит. Но жить надо.
Он замолчал, снова достал "Приму" - она как спичка у него в руках, закурил, откашлялся. Встал, ни говоря ни слова, подошел к лесенке, по которой карабкались его девочки, подсадил, подержал каждую на руках - они, словно близнецы - светленькие, хорошенькие, в плиссированных юбочках, беленьких кофточках в цветочек, да бантики у всех разные - наверное, чтобы различать легче. Незнакомому человеку и разобраться невозможно. Получив каждая толику внимания, девочки снова занялись делом - непрекращающейся игрой, и откуда только у них силы берутся?
Через пару минут Анатолий вернулся и снова сел рядом со мной на скамейку.
- Красивые у вас девочки, - искренне сказал я, и впрямь, одну от другой не отличишь, словно близнецы... дальше расспрашивать было уж совсем нетактично.
- Да нет, не близнецы, хотя все так считают. Он горько усмехнулся.
- Вроде и виноват я, я вроде и радоваться надо на них, и жить, чтобы выросли счастливыми. И радуюсь, и как заберутся на меня - куда уж счастливее. Да не только это.
- А как же, - поддакнул я, это ж святая обязанность. Сказал бы что тривиальное, но язык к горлу приклеился. Чувствую, что что-то не так.
Против этого постулата возражений быть не могло. Обычно такая фраза произносится, когда другой не находится, а согласие нужно. И он, закурив очередную сигарету, продолжил рассказ.
Недели две после - страда началась, спать почти не пришлось – кроме работы, вообще не до чего, день, как говорится, год кормит. И соседям помочь малохольным, и починить что - ломается, не спрашивая. Вымотался, хуже некуда. Да не жалуюсь. И Людмила с тещей тоже, какой тут отдых, после работы – на огород, а там – допоздна. Потом выдалось как-то несколько дней посвободнее, Людмила уехала в Питер - вроде у них в институте устроили сессию, да я не спрашивал, типа экзамены сдавать. И остались мы с тещей на хозяйстве.
И тут нагрянула эта, Лялька шальная - школу закончила, Иван рассказывал, а что на одни пятерки – сама похвасталась. Время до занятий еще оставалось. Вот и решила навестить родню, потом, говорит, времени вообще не останется, в Питер уедет. Ладно, что тут скажешь. А повода особого не было, ну, племянница Варварина, чего ж не приехать. И теща довольна - Лялька к тому же и в хозяйстве толк понимает - у них в роду, не поверишь, одни девки, и сызмальства приучены - и курей покормить, и корову подоить, и на огороде без продыху - не белоручки, хоть и покрасоваться любят. И теща ее нахваливает. А мне то что? Теперь таки ничего не расскажет, кто поверит, да и думать о том времени не было - с работы приду, поужинаю? и опять что-то чинить - то "Москвич" тещин, то к соседям – а потом завалишься спать, и уж ни до чего.
А теща тоже задумала на денек к сестре съездить - благо, есть кому за хозяйством присмотреть. Вроде как бы обмена - племянница туда, а она - в обратном направлении. Осенью и зимой особенно не разъездишься. Дороги, сам знаешь, какие, а на перекладных вообще не ближний свет. И уехала.
Я с Лялькой-то почти не говорил - не знаю, что у той на уме, а она как придет, когда я машину ремонтирую, присядет на корточки, и то спросит, и это. Мне что - я отвечаю - вот, мол, зажигание, а это - сцепление. С карбюратором долго провозился. А сама она - с голым пузом, майка до пупа не доходит, о лифчике вообще позабыла, или нарочно не надевает - и опять - дядь Толь, да дядь Толь... Словно въелась, да еще норовит задеть. А она не уходит, не отошлешь. А как теща-то уехала, так вообще стыд потеряла - юбочка, или там шортики едва срам прикрывают. Я-то привыкший, Люська, ничего не скажу, стройна, и тоже любит прифуфыриться, даже мать выговаривает, но эта - что-то особенное. Думаю сам себе - вдуть тебе, что ли, чтоб больше не выдрючивалась и успокоилась, - чай, с огнем играет. Про Люську я тогда совсем не вспоминал, а вот Наташа... не думаю, чтобы она держалась и мужа избегала - невозможно такое, понимаешь. Баба все ж таки, не должна напряжение чувствовать, ну, я решил - сейчас тебя, милая, вздрючу, потом как запрыгаешь... Не по злобе, а так, не задумываясь…. И положил ей руку на задницу - упругая, черт, мяч, и тот отскочит. "Пойдем, говорю, ежели... ежели неймется". А зачем - тут любая поймет. "Пойдем, - отвечает, и голосок ровный, будто все эмоции где-то остались, - только я сама сначала, а ты подожди". Впервые на ты назвала, и не дядей. И в комнату, гостевую. А я - мне-то что спешить? Руки отмыл от машинного масла, поработаешь - все въедается, пошел на двор - там у меня бочка из пластики на двести литров примайстрячена, к ней - шланг с краником и насадка. Вроде душа получается - с утра воды закачаешь, за день вода нагреется, и ополоснешься знатно. Пот и грязь смоешь, не все ж летом баньку топить. И, честно, о девчонке не думал вовсе. Мало ли что ей взбрыкнется….
Ладно, пошел в дом - думаю, дурь-то у ней прошла, сейчас чайку, да на боковую. Вставать-то рано, дома поработать, потом – на ферму. Тихо иду, половица не скрипнет. Заглянул в комнату - смотрю, постель разобрана, а она на краешке сидит, голову опустив, спиной ко входу. Небось, повыкобениваться любит, а самой-то страшновато – не дай бог, до дела дойдет. Защемило что-то, я опомнился, и - к себе. Закрылся, будто свою честь охранять собрался, поворочался с полчасика, и заснул без просыпа. Как-никак, умаялся, не до фантазий. Утречком тихонько встал, чтоб не разбудить, в половине шестого, и на дальнюю ферму - машина не на ходу, так я на мотоцикле, и отпахал целый день без продыха, и только к вечеру вернулся, грязный, как черт, но все ж доволен - трактор починил, сцепление в ГАЗоне тоже, трубы посмотрел. В общем, как надо. По дороге окунулся в речку, вода словно живая, и силы прибыло, будто не отпахал целый день.
А дома - ужин на столе, квас холодный, Лялька - тише воды, ниже травы - все, думаю, дурь за день выветрилась, рановато еще во взрослые игры играть. Успокоилось все. Поужинали, похвалил. Говорю, уже как настоящая хозяйка, вкусно – пальчики оближешь… .Типа во рту таешь… и без преувеличения. Посидел чуток, пока еде не улеглась, да и пошел в гараж, все ж без машины никак нельзя в хозяйстве. До станции далеко, а вдруг что случится, когда мотоцикл не в помощь… не знаю, сколько, может, минут пятнадцать, двадцать прошло. Мотор заработал, безо всякого стука, день, видно, удачный. Только расслабился, а она тут как тут, поджидала, что ли… . В шортиках, опять все наружу, и снова - дядь Толь, а дядь Толь, затрендычала - мол, покататься хочется, корову подоила, сено в ясли положила… . Я что – садись, говорю, поехали, покатаю, и самому размяться не грех. А уж стемнело, на дороге никого, можно развернуться. И самому приятно – ветер, скорость. Далеко от города, дачников нет, а свои, местные, спят, или у телевизора. Куда отсюда денешься и вечером поедешь-то? Машин всего штук пять на деревню было в ту пору, и все рухлядь, наша даже еще ничего.
Покатались мы, а она все молчит. Вернулись, поставил "Москвича" в гараж, а она снова ко мне жмется, и все как бы ненароком. Блин, думаю, не угомонится девка. Не могу понять, чего хочет. То есть, как бы понятно, будь я пацаном, но зачем? И опять ее по заднице, провел слегка, скорее, хлопнул, а она сжалась, напряглась, но не отринулась. А у меня от этого – сплошной Монблан. Думаю - все, одним грехом больше, одним - меньше, как получится, и говорю - я сейчас в душ, а ты готовься. То есть, оправдываться не буду – она как бы провоцировала, но слово сказал-то я… По-правде, больше в шутку, не зная, во что это обернется… Слова были ни к чему, только на уровне подсознания…
И она приготовилась, будто ягненок на заклание. Вхожу, сам в полотенце завернулся, по двору пробежался - уж не жарко, смотрю - свет не горит, отблеск только из коридора, постелька разобрана, а Лялька, как увидела меня, враз маечку через голову, юбчонку - а под ней ничего - к ногам... И не разглядишь особо, какая она... А мне и готовиться не надо. Откинулась на постели, одеяло в сторону, а я как навалился - думаю, сразу, а там видно будет, но очухался - негоже, почти по животному, мы ж люди, какие ни есть. Кожи своей не чувствовал, помутилось что-то, будто единое, не поверишь, но бывает. Лег рядом, по голове погладил, к себе привлек... А она, Лялька-то, дрожит, распласталась на мне, за шею обняла и целует. Ладно, ласкаю, и больше ничего, только по спине, да волосам, и чувствую - кожа аж прозрачная, все жилки как живые. Все бы ничего, полежали и ушел бы - ну да, тогда еще была совесть, да он - я понял, о чем Анатолий, своею жизнью живет, как бы отдельно, и не то что согнуть, сдвинуть невозможно. И она это чувствует. Если бы прижал крепко, так и не рыпнулась, пока не успокоится. Может, опомнилась бы. Но не сообразил сразу, а дальше поздно было, неуправляемо. Приподнялась, ножки раздвинула, ручкой нежной ухватила, в себя направила, и раз - насадилась сама. Вскрикнула - а потом... Упала на грудь и плачет... Все, думаю, конец. Как это я не понял - испортил девку-то. Раньше у меня не было, да не почувствовать невозможно. И как бы не я сам ее натянул, а она, своею волею. Меня влага нежная окутывает, пульс бьется, и шевельнутся боюсь - вдруг что не так… А она замерла, слезы из глаз - “Больно, – шепчет…., очень, разорвало все”… Я ее прижал, а она все равно – несколько движения, - я должна, чтобы ты… и я не сдержался, сколько во мне накопилось – выстрелил в нее… И у Ляльки спазм, судорогой свело… Почти без памяти снова рухнула на меня осознал… Что делать, если в первый-то раз. Глажу по спине, успокоить пытаюсь… Слегка оклемалась, дрожит, меня из себя не выпускает, губу до крови прокусила, и струйка тонкая по ногам течет... Естество, деться некуда. Но я – чувствую, восстаю снова, и двинуться не смею… И она не отпускает… Я времени не осознавал. Сколько времени прошло, не знаю…. Встрепенулась Лялька, оттолкнулась руками от моей груди, опять несколько движений, но чувствую – каково ей, а и все равно…. И не скажешь в такой момент.
Полежали мы, пока не успокоились, безо всяких движений. И – ни единого вздоха больше, звука… и происходит все это будто на уровне подсознания. Заснула. А у меня снова – верь, никогда в жизни не было, под сто восемьдесят градусов. Ну, встал, сам закончил во второй раз…. Извини, бывает, но не посмел ее разбудить. Совершенно растерянный - сам понимаешь, не одна баба была, пусть немного, но так... По охоте, да не по желанию. Покурил, посидел на лавочке, пока не продрог - ночью стало холодать понемногу, голова - что твоя тыква, в самом деле, пустая и без мыслей. И потянуло меня опять к ней, прилег, она во сне обняла. И до утра, но больше не осмелился… Мне-то вставать чуть позже, а она, Лялька то есть, корову подоила, простыню застирала, и снова ко мне... Я-то понимаю, боялся ее трогать, ласкал просто - потом осознал - не иначе, вина во мне проснулась. И слова не могу ласкового найти, вот как случилось.
Работа ж не отпускает. Завел мотоцикл, съездил опять на четвертую ферму - и снова к ней, и опять ничего не было, только прикоснется – и в сторону, сама ни слова. Все молча, будто глухонемые оба…. Притомился и задремал - силы не хватило…. Не думал раньше, что так можно, без этого..… Только обнялись, да и заснули посреди дня, почти не прикрывшись…
И, конечно, теща тут как тут. Без предупреждения, и дверь-то кто запирать будет Видит, а тут такое дело - мезальянс сплошной. Столбом встала, речь потеряв от неожиданности. А потом, - "Ты что ж, сученыш, своей бабы мало? Не хватало, так другую завел бы, сколько вокруг, так на малолеток потянуло, девок портить! Вот я тебя!" - и гнев ее был справедлив. Аж трясется вся. Как никак, зятя с собственной племянницей застала. - "А ты, шлюшка маленькая, недомерка. Тебе ж через месяц замуж, а ты? Шалава, откуда набралась беспутства? Тебе что мать говорила, втолковывала? До свадьбы и с мужем никак нельзя, а будешь порченый товар, кому нужно, семью позорить!" – тоже, моралистка, будто бы и Люська её целкой до свадьбы была… Я же, застигнутый на месте преступления, соображаю себе, но не успеваю даже слова вставить. "А я с мужем и не собиралась, и выходить даже", - говорит тихо, будто ничего особенного и не происходит. Лежит себе так спокойно, а под простыней - одеяло в сторону сбилось – и мною наигрывает, и еще продолжает, ладно так, без затей – я будто парализованный. "И вовсе он меня не испортил, крови почти не было, зато потом"... - она потянулась, будто воображала, ведь “потома” еще не случилось, - а у меня все равно душа в пятки, а брат меньшой в рост пошел, и не остановишь, как бы заколдованный. А стерва эта маленькая простыню в сторону, я даже не успел рукой прикрыться, а так – во всей красе. Мне бы съежиться, так она назло ручкой проводит, будто всю жизнь это делала, и нежно так, что одного испугался.… Люська-то моя никогда, разве что сама подставится, имей, мол, и все. Только когда заездишь до невероятности, разве что пискнет…. Так, положено – имей… А эта штучка. Я невольно сравнивал, и понимал, что бывает нечто иное. Но то ведь жена – а чем она должна отличаться? И еще говорит нагло так, "Вот, посмотри, ты бы смогла отказаться от такого? А простыни я застирала". Теща как увидела этот срам, так оторопела совсем, с места сдвинуться не может, а Лялька еще и подзуживает: "Может, он и тебя трахнет, если попросишь как следует"... Подзуживает, а мне… Хоть провались. Надо бы и Варвару сразу затащить в постель, чтоб не… потом. Такие вот сволочные мысли, что было – не открещиваюсь….
А та уж в себя пришла. "Чтобы, - говорит, - ноги твоей здесь не было, ****ь подзаборная, все матери расскажу, будет тебе на орехи". - "Теть Варя, а я не из пугливых. Кому хотела, тому и дала, чай, не твое. И нечего меня маменькой пугать, паспорт у меня, совершеннолетняя, школу закончила с медалью, и никому меня учить не позволено". Твердо так, и стыда никакого…
В общем, грандиозный скандал вышел. Таки встали, оделись, я – на двор, за работу, а они поорали с полчаса, уши бы мои не слышали. Потом порох закончился, сделанного то не вернешь, не все восстанавливается. Так или иначе, пришлось все же Ляльке уезжать. Хорошо что не пешком. Сели мы в "Москвич", повез ее к станции, напрямую добираться.
Жалко девку, мозги перевернулись, и делать что – не знаю. Если б кого придушить, так я первый, а тут? Остановились по пути, вроде бы ей по надобности, а она и спрашивает: "Ну, ты меня-то хоть поцелуешь? " Приласкал я ее, нет, не от жалости или стыда, что бабой сделал, а уже по желанию. Свернули с дороги, она – к березке, руками уперлась, мол, имей… Но чувствую – дрожит…., и между ножек струйка… Умом понимаю, больно еще, не заживет пока, нельзя девчонку трогать… Удержался, смог не вставить…., не горжусь, а… Развернул девчонку, опустил на траву – мягкая, будто шелковая подстилка. Разве что шишки зеленые, так их отбросил. Ножки развела, дрожит, прикрывается… я целую, а все у ней такое нежное и прозрачное, даже сравнить с чем недостойно…. и язычком прикоснуться боязно. Прости, не до метафор. Волосики аж не ощутимы. Не поверишь, сладко, хоть капельки крови еще не закончились…. Стыдно… Кому бы по любви досталась, так не понял бы того чуда. Увлекся…. А она несколько раз дернулась, и застыла…. Сам кончил, едва выпростал из штанов и до животика ее дотронулся. Бывает такое, скажи? А она - смотрю - не шевелится, глазки синие, огромные, в небо смотрят….… испугался, тормошу…. Пришла в себя – и мне на шею…
"Прости, - говорю, если что не так". Она ко мне прижалась, и уже по взрослому: "Глупенький, да разве ж можно против моего желания? Ждала, пока внимание обратишь, а вот самой пришлось. А если не захочу, то никакой силой никто в жизни не получит, скорей сдохну". Дальше - сам понимаешь, ничего больше не было... То есть, я опять ее приласкал, погладил, но – одно опустошение, от одного осознания произошедшего…. Все бы ничего, одно тревожило - по похоти, без любви девку взял. А что мы в этом понимаем-то? И уехала она, ни о чем не договаривались, сам понимаешь... Заметил слезинку из глаз – так самого будто поперек распилили… И снова стыдно мне, что не совладал, а улыбку не скрыть…. И – не совру – слияние – даже не на уровне подсознания, а как бы в ином пространстве. Я тогда еще не понял, думаю, дурь на девчонку нашла. А та – ну, успокоится, поедет в Питер, так соблазнов вдоволь, новые впечатления. Угомонится….. Забудет, и проживет своей жизнью. А что случилось – когда-то надо. Ты думаешь, себя успокаивал? Ступил, однозначно… она заплакала, электричка тронулась, она – к окошку… И все… А у меня и слов нет.
Да, и если бы только это... Вернулся, молчу, сказать нечего. По хозяйству занялся – думаю, завтра на работу уеду, подальше, чтоб вообще не возвращаться. Мужиков-то – раз, два и обчелся. Кто спился, в ком еле душа держится, кто вообще помер – и крутись, как знаешь. Работа всегда найдется. Но все одно – никуда не денешься…. Дом есть дом, и все тут, а от разговоров никуда не уйдешь.… Бросить все, уехать в Питер, – то ли совесть не позволяет, то ли привычка…. И не хочется признаваться в слабости, отступать…
Теща совсем меня за человека не считает – ее право, застала на месте преступления: "Вот Люське все расскажу, будет тебе", - только раз сказала и - молчок. Словно чужой, и права. Даже послать не могу ее, права не имею, жили хорошо, справно, никаких обид, недомолвок не было…. А что с Люськой не ладилось, она и так могла подозревать, – так у многих, и живут. И дальше как-то надо, деваться некуда, привычка, стабильность какая ни есть, понимаешь? Два дня - ни единого слова, так, по дому и хозяйству все делаем, взгляд поперек режет, будто враги смертельные. Только молча швырнет тарелку - жри, мол, сволочь, и ничего больше. А меж тем – вкусно, никакой ресторан не сравнится, точно говорю, Варвара не могла иначе. Кажется, замыслила что-то, а Люське возвращаться через три дня. Еще раз подумал - а, может, бросить все к чертовой матери - руки у меня есть, с головой все в порядке - проживу как-нибудь, может, Наташку с собой заберу, но слаб оказался, как на духу говорю - все же прижился, дом, хозяйство, дети, может, будут. В общем, держало что-то меня, не скрою, и объяснить не могу. Думаешь, гири – нет, сложнее. Мне и податься есть куда, я не говорил – жилье в Питере, еще дела, и не бедный, но… Оправдания не ищу, жизнь сама вешки расставляет, не укажешь ей. Порвать с концами - так и Наташку не увижу... Теперь то я задним умом думаю, что это была отговорка, и моя слабость… Хм, представить себе, что такой сильный человек, гигант, может ощущать робость и неуверенность…… Хотя, как знать… Я ведь тоже не провидец. А он продолжил….
Хорошо, что Люська телеграмму прислала - задержится еще на недельку, ну, может, к ее приезду все уладится. Не может же теща вечно… Скандал – не люблю этого, тем более что виноват. И перед Люськой, женой, и перед тещей, а про ляльку и говорить не надо. Думаю все - а что оно значит, понять не могу, только себя успокаиваю. Так и пропадал на работе, приходил - на огород, или в гараж. Чтобы с тещей-то поменьше пересекаться. В дом старался заходить затемно, поем - сразу в койку - шасть, а не спится - тут и Люська, и Наташа, и Лялька – все в голове перепуталось. И скребет душа, а выхода нет…
Вечером на третий день почистил еще раз карбюратор, уж как часы работает, помылся, пошел на сеновал - люблю запахи, аж до нутра пронимает, когда сено свежее, щекочет нос, а душа улетает. Это я образно, душу-то уже заложил, нету ее, как и прощения, не пред кем, перед собою только. Смотрю - теща пришла, корову подоить, с ведром. Потом, небось, по банкам разольет, на сметану, творог - этого добра у нас хватало. А меня не видит, или притворяется. Нагнулась, спину выгнула - ну, что твоя девица, если не знаешь. Что, думаешь, я подумал? - не совру, прав ты. Или сознательно, зная, что вижу…. А раньше что? Ступор был. Как затмение нашло на меня - а пропади все пропадом, но, окстись, это уж слишком. А та, коровку подоив, обтерла ей вымя, вытянулась сама, полотенцем руки вытерла, косынку сняла, волосы распустила, не знает, видно, что я сверху все наблюдаю. Поглаживает себя, расслабляется. Трудновато, особенно после работы, но куда денешься? И мне неловко, будто застал. Да что баба - только за сорок перевалило, в том году. Если посмотреть - молодая еще, не обабилась нисколько, в полной форме. Ладно, думаю, сейчас уйдет, я с сеновала-то и вниз. Но не тут то было - видно, заметила меня, и говорит: "Слезай, нечего подглядывать, помоги лучше," - чуть ли не первые нормальные слова за несколько дней. Что тут сделаешь? Помог, ведро подержал, пока молоко сцеживала - одной-то, чтобы не пролить, сложно, да и тяжело. Через час люди должны прийти - так надо каждому налить в бутылку, поставить - мало кто коров держал, а ежели с детьми, или приехал кто на лето – и такие есть, вот мы и выручали. Приработок небольшой, но ж привычка, и девать молоко куда?
Пошла работа, опять молчим. Наполнили бутылки, вынес я к калитке, придут, значит, хозяев беспокоить не будут, сами возьмут и деньги в кружку. Вернулся я в хлев. Собственно, не хлев - с одной стороны сеновал, корова отгорожена, так что чисто. А как убирать - так это я запросто, без похвальбы. Как бы за мной приписано. В общем-то, работа грязная, не женское дело. Вилы взял, сено принес, разбросал, чтобы с дерьмом смешать… Только закончил, нагрузил в тележку, отвез в компостную яму, обмылся слегка….
И Варвара тут как тут… ничего особенного – может, забыла что, или ведра не так поставила… Я распрямился – мол, что за дело, но молчу… Повернулась она ко мне, и как-то странно смотрит, понять не мог вначале, глаза поволокою, а потом... Едва успел понять. Нет, не успел, но почувствовал. "Ну, - говорит, зятек, - давай, что ли. Глянь, не хуже я молодых". А я и не думал, что хуже, просто в голову не приходило, хотя женщина справная. Как бы барьер непреодолимый – теща – она теща и есть, понимаешь? Я кивнул.
Так что, продолжил Анатолий, - последнее она зря, и так видно. Ты не думай, я сознательно их не расписываю, какие есть - Ляльку б увидел, хороша, но ей до тетки далеко, хоть вдвое и младше... правда, по-разному и не сравнимо. Что ж говорить, и кто сомневается…
А та вдруг юбку-то задирает, платье - через голову, и в сторону. Ясно, зачем. Стемнело, все в сумраке происходит, стыд-то улетучивается вместе со светом. И в комбинации остается - такая, сиреневая с оборочками. До меня дошло тут - ну, уж, была не была, всяко хуже не будет. Не пропаду…. То есть, пропадать, то совсем. Понимаешь, разлад душевный наступил, и я, как ни стыдно, потерял смысл всего – слишком много навалилось…. А разобраться с моими красавицами – я не преувеличиваю, нисколько, … не под силу. То есть, я запутываюсь. Отказаться – невозможно…. И не хочется.
Ну, я и шагнул вперед, но не стал лобызаться, элементарно развернул ее под себя, комбинация, та едва зад прикрывала, и больше ничего, приподнял за бедра и… безо всякого напряга засадил по самые помидоры. Она – последняя, единственная возможность, ускользать не собиралась, уперлась руками в перекладину, а я знать наяриваю, да без устали - терять-то нечего, знамо, попрут из дома. А она - молодая словно... Что я, не думал тогда об этом. Говорить не буду, не пристало это, не с девчонкой. И так отжаривал, что вскоре постанывать начала, и двигаться мне навстречу, чтобы всего получить, дальше некуда. Я-то не устаю, а она, болезная, шепчет что-то - я и слов таких не слыхивал. А самому – вроде озарение нашло, не поверишь, век бы не кончалось, такая она оказалась податливая да упругая, да, наверное, без мужика давно - где тут сыщешь. Уже говорил, да? Ну, и я, грешным делом, подумал так, и теперь стыдно за мысль одну... но соврать не могу. А она - то стонет, то плачет... Кончил я, как никогда в жизни, какие уж тут мысли о предохранении, и в сено упали, а она все не отпускает, а мне и не хочется. Но - молчит, ни слов. Глаза закрыты, веки только подрагивают. Полежали чуток, меня в сон поклонило, - но негоже слабость свою показывать. А она вдруг: "Отнеси наверх, миленький, ножки не идут" - и тихо так, едва слышно, голос мягкий, будто мед разливается. Взял я её, расхристанную, и в комнату ее понес, в которую мне раньше доступа не было - в горнице все, а у каждого - свой угол, как святое. И через двор, по лесенке никак, если кто усмотрел, позору не оберешься – сразу видно, что и почем.…. А там - стопочка приготовлена, шмат сала, постель разобрана - знать, еще раньше удумала. Да мне было уже все равно, что да как, безо всякой рюмки. Так она полной и осталась, пока не заглотил. Но, это когда она заснула, и еще добавил…. И ничего не брало. Ты ж знаешь, непьющий. Уж больно необычно было. Кваском холодным запил – и обратно. Она во сне меня обняла…. И тут уж до утра миловались - вдруг заснем, а кто проснется - будит нежно, и опять, безо всякого стеснения. Знамо, оторвались без предрассудков и тормозов.
По утру выбежала, коровку подоила, покуда я спал, вернулась - сливками пахнет, глаза сияют... Признаюсь, никогда так не просыпался. В общем, и сам теперь ни за что не отпустил бы - не чета Люське, хотя та и дочка... Любил я ее, поверишь мне, почти как Натку, а, может, сильнее - та, знать, в мать пошла, или мне не та досталась. Веришь не веришь, одной достаточно стало - от Варвары я вообще налево не посмотрел бы... Ей обнимать меня не надо – один взгляд, и душа радуется, рукой прикоснется – ток пробегает. И радостно так, и весь любовью переполняешься… И моим единственным желанием было остановить время…
Что скрывать, и раньше, до того, подобные мысли пробегали. Я как-то … только хотел сказать… Что ты, мол, одна, нашла бы кого-то, не то застоишься… но, конечно, проглотил, и не раз… Может, что-то задумалось в подсознании, да невозможно было самому. А она ни перед кем ни выстраивалась, жизнь принимала как есть. Все ж на виду, от взгляда постороннего не скроешься. Я же… лишь отсканировал, но был естественный тормоз…
Но время не тормознешь, идет себе, ни на кого не глядя. Что ему – и через два дня еще Люська вернулась, увидела, как та светится: "Ну, мам, ты такая, слов не найти... веселая" - "А что ж грустить-то? Ты уж лучше рассказывай, как у тебя там все прошло. А я примечаю, что Люська то - зеркальное отражение - как раз наоборот, веселости маловато, грусть одна, да на свой счет принимаю. Хотя, если присмотрелся бы – не та…. "Да, говорю, рассказывай, а то мы в неведении. Как учеба-то?" В общем, перешла она на четвертый курс заочного, еще два года - и образование высшее в кармане, что ей в деревне делать?
Стала рассказывать, вся оживленная, радостная, а то - кажись, с другого времени прибыла, забывает, на чем остановилась…. сбивается, и будто в другом мире находится. Ну, думаю, устала, шутка ли - две недели учиться без продыха, а я тут оторвался по полной схеме… . Две – и одна другой краше…. Оставил их, пошел баньку топить.
Помылись, поужинали, вроде и спать пора, а к мужу не торопится. Знает, что ли, или чувствует? Другого не представлял. Ну, думал, придет – так приласкаю, положено, она – сейчас-то в чем виновата, что бы Лялька ни говорила… Что прошлое ворошить… Ну, отказа нет, а что-то не так… Я ж не деревянная чурка, чувствую. И все сравнивал, ничего не мог с собой поделать - вроде и жена, не отказывается, а души не чувствую, не одно ж тело! Ведь и Варвара, и даже Лялька – ну не так, по-разному, но ластятся. Потом подумал - может, и она так, потому что я неловкий с нею, и любви не проявляю. Раньше-то разницы не видел - приголубит когда, и хорошо, особенно при нашей жизни, когда от работы умаешься, и не до развлечений. Еще ее мигрени - тут уж я ложился с краю, без вопросов – типа, понимаю, устали дальше некуда…. А сейчас - душа-то не приемлет, как ни стараешься. Она-то ко мне привыкла, как никак, жить вместе назначено, но как к мужу – не более - положено - получите. ТО есть, вроде как давать положено, чтоб случайно налево не ушел, да и самой, небось, тоже надобно инстинкт удовлетворить. Грубо, а как же иначе…. Горько говорить так, да только правда. Как с сестрою, да матерью - не так любят, и не выдержал я первый - как Люськи дома не случилось, сразу - к Варваре. Еще не знаю, чем обернется. А та – поняла все сразу, приласкала, буквально растекается по мне, ну и я…. От одного прикосновения аж тепло по всему телу разливается, сил, кажется, не меряно, и работать после могу без продыху, хоть и по полной схеме. Так бы и тянулось дальше… Живешь не с женой, а с ее матерью. И в тайне…. И смелости нет разрубить одним махом…
А жизнь своим ходом идет. А к осени поднапрягся, крышу перекрыл, в дом - воду, провел, еще один отвод из колонки сделал, и туалет - чтобы все по городскому, вот только с ванной пока не знал как распорядиться - душ-то можно, водогрей привез из райцентра, вроде складно получилось, хоть каждый день пользуйся, нет проблем. А уж и октябрь, все в делах, даже, признаюсь, не то что Ляльку, а Наташу стал реже вспоминать. А Лялькины слова, что она перед отъездом своим бросила, вроде и совсем испарились - ну не мог ревновать я Люську, если любви не было между нами - просто жили вместе, и все. Распознать сразу невозможно, я не про себя, про нее тоже, сошлись – вроде нормально, а зачем? Чтобы вместе преодолевать, так сказать, сложности и тернии? Получать гарантированную разрядку и постоянный статус? Зачем? Об этом сначала не задумываешься… И я спервоначалу подумал, что девчонка по злобе, а мне, веришь, без разницы стало, уже давно. Да кто в том признается сам?
- А что она говорила, Лялька? - вопрос был, конечно, бестактный, но коли уж он сам полез в такие дебри подсознания и отношений, душу решил раскрыть - то никак нельзя было не спросить...
- Хочешь, как на духу?
И продолжил – но не с того места, где прервал свой рассказ, а будто вернулся в некую точку, неизвестно кем определенную… Или настолько был оторван от действительности…
++++++++++++++++++
Я думал, что девчонка по злобе, а мне, веришь, без разницы стало.
- А что она говорила, Лялька? - вопрос был, конечно, бестактный, но коли
уж он сам полез в такие дебри подсознания, то никак нельзя было не спросить...
Я записал эту фразу, но никак не мог припомнить, почему…
- Да это сейчас не столь важно, время-то сколько прошло, но тогда девчонка заронила сомнение. То есть, подозрений, конечно, не было, только вот… да я уже рассказывал, и, до поры до времени, считал, что так и должно быть… Я-то вырос не в деревне, у меня до сих пор та комната есть, в Питере, в районе…. Впрочем, это не важно, детали – не для всеобщего оглашения.
Я кивнул, мало того, и самому какое-то время приходилось иметь там временную обитель. А подробности для посторонних – это как сказать. А мой собеседник – вроде как бы и рассказывает – но, заметьте, ни одного намека на конкретное место действия, ни на описание внешности его женщин …
- Так вот, деревенские порядки мне не столь знакомы, я только понял, что тут, хочешь не хочешь, нужно подчиняться определенным правилам, иначе выпадешь, и за своего считать не будут. Некоторые откровенно пользуются. Конечно, у каждого своя голова на плечах, и все остальное. Я уже говорил, что претензий к Люське никаких - что было до меня, так затем ворошить? Как бы отрезал, и все. Мне казалось, что дом, семья важнее того, что было когда-то. Да ладно, дело прошлое. А Лялька, как уезжать ей, - мы электричку ждали, и врезала, думала, что я мучаюсь. Ошибалась, но от меня отлипнуть, веришь, не могла. "Да не переживай ты, что от жены гуляешь, за Люську. Она тоже не шибко святая мадонна. Хм, думаешь, она просто так к нам регулярно наладилась? Гуляет от тебя, а ты и не подозреваешь. По посиделкам вместе мы с ней часто. А ты знаешь, что это такое в деревне. Мало кто удержится. Ну, она баба-то красивая, ей - первое внимание, а меня пока за малолетку считали, хотя и не прочь побаловаться. Я-то, прости господи, только пощупать давала, не больше, чтобы почувствовать, как это будет на самом деле. А Люська вообще без тормозов, не то что Наташка. Та вообще, если и заходила, до замужества еще, то посидит, да и домой. Как глянет, то и к ней и не прилипали. А с Люськой мы поигрывали - будто друг дружку заводим. У ей глаза закатятся, задышит, а потом ее по-всякому - на передок слаба, не выдерживала. Небось, и из тебя все соки выпила, аль не так?" - Я не знал, что сказать в ответ - что-то не связывалось, не скажу, что Людмила бревном оказалась, но тепла маловато, это факт. Но Ляльке-то зачем? И промолчал, только головою покачал - не знаю, мол. Злость вскипела – наговаривает, небось, а если подумать…. А она продолжила: "А что обо мне? Поймешь потом". И ускользнула - нет, стояла, прижавшись, до всех ей было... А в мыслях. Я тут и говорю: "Ты меня прости, если что не так..." Совесть заела по отношению к ней - любви-то не было, а ей дальше жить. "А если... если я сама хотела, так... не вини себя". И уехала.
А с Люськой у нас пошло наперекосяк. То есть, не слишком отличалось от того, что было раньше, разве что вырвалось наружу. А для посторонних, все спокойно, хочешь - обнимай, хочешь – поцелуй, и прочее - отказа нет. Но даже естественное желание у меня прошло - может, действительно, я ей невольно поперек встал, выскочила замуж, думала, стерпится - слюбится, и сама запуталась. А силы спросить никакой нет, будто камень на горло повесили. Внешне-то все благопристойно, хорошо, а чувствую - напряжение нарастает. Если б... если бы сам не слаб был, перебрался бы к Варваре, даром, что теща. Вот и подумал - может, Людмила не тому досталась, только по случаю, да мне не та? Куда смотрел... Да нет, может, я к Люське несправедлив, сам виноват был. А теща - ей-то, представляю, как тяжело было. Со мной только украдкой, чтобы никто не заметил, и Люська ничего не заподозрила - муж, какой ни есть, по статусу положен, и штамп в паспорте.
Понять – так Варвара страдала больше всех - утром глаза красные, невдомек ей, что у нас с Люськой ничего нет, не верит. Как-то раз, помню, остались мы вдвоем - Люська куда-то навострилась, дела, мол… Не встретиться не могли. Дом один - так мы, конечно, приласкались. Да так мне хорошо стало, и тоскливо одновременно - а, может, действительно, забрать Варвару, и умотать куда подальше? Хоть в Питер, работу всегда найду, а прожить – на первое время хватит, и не только. Люська ж - баба молодая, красивая, еще найдет себе. Но только с клеймом ходить - маменька мужа увела, и... позор, по-деревенски. В общем, ситуация безвыходная. А теща и говорит: "Ну что, зятек, - а сама ласкается, будто впервой мы, - всех наших баб уже перепробовал?" А потом, серьезно так: "Лялька, племянница - та совсем глупая, все одно кому-то досталась бы, я опосля подумала - пусть уж лучше ты, хоть по-человечески. Не обидел, грех на мою душу, скрыла, а вот Наташку - не смей, не трогай - не то…. Святая она". И мороз по коже пробежал у меня - знала бы она правду. Все ненасытность моя.
А потом еще вот что случилось. Не хотел говорить, так уж если начал. Он достал очередную сигарету, отмахнулся от пива - нет, мол, не приемлю, затянулся и продолжил:
- Хочешь верь, а хочешь нет, бывают совпадения, а потом вся жизнь поворачивается, я так думаю. Ну, скажи, у тебя было так? Вроде ничего особенного, а последствия - или я придумываю.
Я задумался. Хотя нет, чего думать? Именно поэтому я оказался здесь, в глуши, практически в изгнании. А если бы то предусмотрел, иное - может, совсем иначе бы дело повернулось, так нет же, надеялся неизвестно на что. Посему рассказ Анатолия стал слушать с еще большим вниманием. С некоторых пор мне все время приходилось быть настороже – пусть и карман не пустой, и в рюкзаке…. А быстро не среагируешь. А тут нас перебили - его детвора (его ли, в самом деле?), опять наигравшись, прибежала и уселась к отцу на колени. Причем никто не требовал себе лучшего места, не суетился. А просто устроились, обняв отца, и затихли, будто впитывали исходящую от него неуловимую энергию. Со стороны посмотришь - полная идиллия.
- Вот видишь, - он, наконец, улыбнулся, - ни на шаг не отпускают. И неожиданно вздохнул. А девочки, отдохнув, перебрались на скамеечку напротив - такая висячая качелька на цепочках и с крышей, и начали медленно раскачиваться.
- Набегались, угомонились, наконец. Ну, скоро мама придет....
- Так вот. Дела у нас, - пояснил он, переезжать будем, вот она и ходит, дома смотрит и договаривается. И еще одну проблему решить, да, мнится, не выйдет – не всегда совпадает…Я-то проехал, все посмотрел, а теперь она. И чтобы никто не мешал. Характер. Ну, тогда пришло мне письмо из Питера - мол, в ЖЭКе всякие ревизии, насчет прописки и прочего, и тебе надо быть непременно, не то нас, соседей, задерживаешь. А сказать, о жилье моем пока никто не знал - как-то не сказал сразу, а потом забылось, и почему-то не хотелось раскрываться. Мало ли что выйдет. То есть, неуверенность таки была, хоть и не желал в этом сознаться. И… еще были дела, о которых лучше не знать вообще никому. Комната была на двоих с теткой. Года два назад она умерла, и остался я один, как перст. Да и был-то там после всего несколько раз - похоронил, раздал бабкам одежку, какая ни есть, а пригодилась, почти все выбросил - чего пыль собирать да гнить - оставил только шкаф, стол со стульями - два всего, холодильник "Бирюса" - старый, но работал пока что, и телевизор. Вот тот я ей купил новый – “Sony”. Если дома сидит, в магазин и обратно, так хоть на мир посмотрит, как люди живут, и что творится на белом свете. А мне, сам понимаешь, каково со старухой-то в двенадцатиметровой комнатке. Правда, диван мой был, чтоб голову приклонить, когда придется. И еще туалет при комнате – внутри, с раковиной и краном с горячей водою. Когда так случилось, никто не припомнит. А так – войдешь в комнату, и из нее сразу еще одна дверь – налево от входа. И окошко маленькое…
Я домашним сказал, что мне на пару дней нужно в Питер съездить, Люська вообще не прореагировала, а Варвара - та, ну, общем, золотой человек - посмотри, говорит, как там Лялька-то устроилась, в городе – не таила зла на девчонку. Место ей в общежитии дали, проведай, коль время будет все ж племянница. И - никакой ревности внешне, даром, что нас тогда застала. А сама, небось, думает, что там мы с Лялькой того... Ведь переживает. И не ошиблась, как в воду глядела.
Приехал я, пошел на квартиру. Там еще двое соседей - небось, надеялись, что я вообще не заявлюсь, тогда комната им достанется, отсудят. А тетка, даром, что старая да немощная была, в свое время настроила меня - давай комнату приватизируем, откуда слова-то такие, будет твоя потом, когда я преставлюсь. Тогда никто особо этим не занимался, ну, мы быстро все и оформили. Теперь же нужно бумаги очередные подписывать, что, мол, не возражаю, если соседи тоже. Правда, на меня посмотрели без особой ласки, но нишкни - чужого мне не надо, все по закону, да и жилье быть должно. Не все ж в примаках жить. Улавливаешь?
Последние слова его заставили меня задуматься, но мысль ускользала, сквозь пелену, окружавшую меня, ничего не просматривалось. Я был вынужден ловить и каждое слово, и даже намек…
Воздух в комнате застоялся, открыл окна настежь, проветрил, пыль протер, пол. У меня там паркет старый, мы еще с теткой лаком покрыли, чтобы с тряпкой не ползать. Купил продуктов, чтоб по забегаловкам не бегать, передохнул маленько, да отправился к Ляльке в институт. Хожу, куда деться - не знаю. Только что первый курс, и все. Хорошо, что никто не шугает. Спрашиваю, где такую-то найти. Потом подсказали - вот аудитория, через полчаса занятия закончатся, там и жди. А она кто тебе? - И так недоверчиво. Племянница, говорю, а дивчина смеется - видали мы таких дядюшек, так и норовят при случае прижать и вставить. Может, и я в племянницы сгожусь? Порхнула, вильнув задницей…. - А мне что? - стою, жду. Дверь раскрывается, а оттуда они, студенты, так и посыпались. И все одинаковые, в джинсах, курточках, что пацаны, что девчонки. Но меня-то пропустить невозможно. Она и заметила, и сходу мне на шею - дядя Толя, дядя Толя! Знает, как обратиться…., но я не знаю, что задумала. Сама в свитерке обтягивающем, джинсах, волосы длинные и распущенные, и сама тоненькая, где душа только держится. Ну, мы пошли, рассказывай, как да что, справляешься ли и прочее. Рассказывает, а сама смеется, фыркает - ну что тут смешного. Я оттаял, расслабился – все боялся, неизвестно как встретит, укорять будет.
Зашли в "Макдональдс", перекусили. А потом к ее общежитию. Как, говорю, живешь-то здесь. Чай, непривычно одной-то. - Да нет, - отвечает, - нормально, почти все время на занятиях, только суетно да народу много. И то посмотрю - аж четыре дивчины, и удобств никаких. А домой - не наездишься, разве что на выходные или каникулы. Ладно, говорю, собирайся, пошли. "Куда, спрашивает, пойдем. В кино, что ли?" - "Нет, отвечаю, ко мне - комнатка есть, у метро, уж там поживи, чтобы ни от кого не зависеть". Не должен был я этого делать, прибежище…. Ну, к делу не относится, может, потом. Короче, она не ломалась, пошла. И не спросила – откуда, мол, а твои-то знают…. И держит меня за руку, не выпускает…. Не скажу, что ток пробегает, а что-то во мне переворачивается…
Пришли. Ключ свой, но соседи выбежали – мол, кто пожаловал. Ну, попробуй. Соседям сказал: "Племянница здесь жить будет, а если кто обидит". Понятно им стало, кто хочет со мной связываться…. Действительно, такой придушит одной левой, и не пикнешь.
Комнатка небольшая, но одному разместиться – вполне. К тому же с собственным туалетом. Я показал ей удобства, Лялька рассмеялась, но одобрила и отправилась совершать неизбежные дела…
Потом рассказывала, между прочим, о Варваре спросила – Люська ее в упор не интересовала…. Ну, вечер, надо ужинать, я-то в готовке, понимаешь… Пока она устраивалась, как-то неудобно было, вышел на лестницу, курю.
В голове – сам понимаешь, сумбур, но иначе как? Голодными не остались, Лялька что-то приготовила на плитке, в кухню не выходили, сидим, разговариваем. Расспрашиваю, как ей в Питере. Отвечает подробно, будто докладывает, а стрелка к полуночи бежит. А дальше что? Вроде бы куда-то деваться мне надо. Ну, найду, где пристроиться, и ведь она какая-то другая, не та Лялька, что пару месяцев назад. Просто, как говорила Варвара, действительно, раз тогда пришел урочный час невинность терять, так неизбежно, а дальше пути разойдутся. И принять нужно как должное, и не сожалеть…. Отошла она, Варвара, сам понимаешь. И к девчонке – что ревновать, когда…
А она, Лялька, и говорит - ты что, на часы смотришь? Вместе остаться боишься? – И ведь верно подметила – робость меня охватила, не поверишь. Тогда-то, летом, так обстоятельства сложились, объяснить трудно. А здесь – я уже вполне мог совладать с инстинктом… Взяла за руку….
Разве на диване места мало? Ты ж меня совратил, теперь давай, отрабатывай, - а голос дрожит. И я живая, мне тоже надо, коль узнала, как это бывает, - без намека…., не более чем констатация факта. А без любви – не могу шмыгать налево, с первым попавшимся. - Меня прошибло – небось, девчонке самой трудно сказать, и…. А то, что она не останется без внимания – кто бы сомневался…. Могу ли я понять, о чем она думает, и… ну зачем тогда привел? Благотворитель хренов.
Только ты выйди в туалет, пока я …. Стесняюсь… - и это сказала. Чтоб знал, или хотя бы попытался понять…
И я не думал, что так может повернуться. То есть, места туалете было достаточно, но ведь не запрешься на ночь…. В коридор и кухню не выходил – небось, соседи сгрудились в коридоре, и ждут, что дальше будет - привел девку, и оставил, нам нужно? Знаем, какая племянница! Выглянул, посмотрел на них. Брысь, мол, по комнатам…
… темнота, только отблески фонарей и реклам. Свет выключен, едва различаю, что постель занята… Укрылась одеялом… Думаю, вдруг, на моё счастье, заснула, пристроюсь с краю, и до утра…. Но нет, не спит. Дышит. И, видно, сама не решается, но – ручку тонкую протянула, к себе привлекла, растеклась по мне. И без слов.
Я ж не деревянный, куда делось, нежная, почти прозрачная…. Отдвинуться – силы подобной не сыщешь. И слышу снова – но приласкай сначала, не сразу, непривычно мне, понимаешь, давно было. И понимаю, как сложно слово сказать, почти просит. Ну и... случается, что должно. И так, будто на самом деле в первый раз. Позже, не тогда, подумал – и вправду так. Только обнимались, не знаю сколько. Не потрогать ее, не перевернуть…. И поцеловать совестно, не поверишь…. Слышу, как сердце стучит – и не знаю, моё, или наши оба… И опять пристроилась на мне сверху, я, говорит, тебя еще по-настоящему и не трогала, а уже…. И сейчас не решалась прикоснуться. Я не понял, но больше не тормозил… Когда сил сдерживаться не было, хотел не в нее, а она не отпускает, и мне на ушко - а теперь все равно, и еще сильнее прижимается. Вот, думаю, девка, - сколько здесь парней, молодых, красивых и богатых. Но кто ее поймет... И заснули, одновременно, также и просыпались…. Только и я был скованный – не скажу, что совесть мучила, это не про меня, а как-то неловко….
Просыпаемся – она от меня не отлипает. Позавтракали. И уезжать мне надо, и беспокойство обуревает. Еще скажу, человек я не бедный - было кое-что, и сейчас есть, но притрагиваться к тем деньгам не мог, пусть и пополнял регулярно, не просто в Питер ездил. Причины тебе не открою - но, в общем, не мог. Говорю ей: "Вот, Лялька, тебе на первый случай, держи", и на стол положил. Скажу без хвастовства, сумма не маленькая. А она как взовьется, на меня бросилась: "Ты что, меня за девку продажную считаешь, да? Провел ночь, поимел, заплатил, и совесть свободна? И еще, небось, в душе, для успокоения штамп поставишь - "Оплачено". Думаешь, на мне пробу ставить негде". И царапается, как кошка, откуда столько сил в малявке. Насилу скрутил, к себе на колени, так что ей вообще не пошевельнуться. "Дура, - говорю, - понимаю, тебя ни купить, ни заставить нельзя. Я сразу понял, и не собираюсь. Вижу, как ты встретила и ласкова ко мне, хоть и не заслуживаю того. Просто одна ты здесь, кто поможет? Ведь тебе учиться надо, это святое...." - "Не нужны мне твои деньги, сама заработаю".
- "Ну и хорошо, - отвечаю, - если заработаешь, кто бы возражал. А сейчас, на первое время. Время, говорю, такое, не хочу, чтоб ты себя ущемленной в чем-то чувствовала, расслоение жуткое. Запнулся, не знаю, как дальше… . Ведь ты не чужая мне, племянница все-таки". Не смог сказать правды. - "Какая племянница? У тебя что-то с головой. И ты всех племянниц по...шь, да? Не перед чем не остановишься. А так - расплатился, и вроде совесть чиста". Зациклило ее… Ей-богу, ни о чем таком я не думал, просто помочь хотел. Но огорошила она меня - делов-то я натворил немало, это факт. И во всем, что бы ни сказала, она права. Но не могла долго злиться... Обнял так, прижал, что и не шелохнуться, и оттого желание растет, не удержать. “Ну, прости, не думал тебя обидеть,… просто не хочу, чтоб ты неуютно ощущала себя среди ваших студентов. Пойми, не по обязанности”. Вздохнула, видно, решала что-то, сама прижалась, и так отчаянно, будто вжалась в меня, и я опять контроль потерял… Потом снова и снова… Что-то поняла, и говорит – ладно, мол, верю и чувствую…. А что – не сказала. И я испугался…. Раньше такого не случалось…. чувствовал, а тут…. Так что и не поверить невозможно…. Но плачет, не ожидал…. Нет, слезы сухие…. Как серпом….
Ладно, и теперь по порядку. Жизнь засасывает, и никуда не денешься от обязательств, рутины и быта. И тех, с кем, волею судьбы, связан…. Однако, не помимо собственной воли, сам понимаешь, мало что происходит.
Вечером я уехал, и почти до Нового года, месяца три, вестей от нее не было - то есть, приезжала пару раз домой, а от нас – я уж говорил, и летом несколько часов, а зимой только кругом, не везде проехать можно. В общем, Варвара пару раз съездила, передавала приветы и что, мол, спасибо за жилье – от Клавдии, пришлось рассказать, та только кивнула, – родственные связи сильны, иногда приходится смириться, Люське, понятно, ни слова. И Лялька учится нормально, и все хорошо. Ну, я и не шибко волновался. Я ж не знал тогда, что она тоже…
Ну, осенью, в деревне, знаешь, забот полно. Не буду рассказывать, но дом в порядок привести надо. Мало, что меж собой бычимся, мне ж нельзя, мужик…. Знаю, что дома две беременных, как-то готовиться надо. Правда, в декабре я был в Питере - по жилищным делам, свидетельство о собственности получать, теперь на одного, раньше-то с теткой было, опять два дня. И еще одна была забота, да не о ней речь.
Захожу, Ляльки дома нет, наверное, на учебе. Ладно, дел еще много, одно сделал, и пошел в агентство, полдня проторчал – справку получить. Надо бы что-то надо дать. Пока соображал, сказали приходить завтра. Ну, я и успокоился. Купил продуктов, - в холодильнике почти пусто - ни мяса тебе, ни фруктов. Только витамины какие-то, таблетки. А Лялька все ж своя, не дело, если бедствует. Наменял зеленых, оставил на полочке – найдет, если что. Приготовил ужин, а соседи нашептывают – мол, гуляет, дома не бывает, никакого присмотра. Я-то понимаю, жизнь студенческая, куда тут денешься. Молодая, говорю, что ж дома сидеть, и должно гулять. На часах уже десять, а ее нет. Ну, думаю, и впрямь загуляла девка, что одной сидеть. Но дома - полный порядок, чистенько, все на месте, занавески новенькие, веселые, картинки на стенах, плед на диване. Веревочка у батареи протянута - трусики, лифчики, майки висят. Почти все, как было раньше, только уютно, сядешь - и чувствуешь себя дома. Появились всякие баночки, кремы - женщине без этого никак. А вот что еще скажу - у них, хоть Люська, хоть Варвара, да и сестра - хозяйки настоящие. Все блестит, чистота, порядок, хотя условия, сам понимаешь, не городские. И как-то легко у них получается - всему свое место, и вроде бы и не возятся целыми днями с тряпками, а хорошо. Наверное, с детства приучены, не иначе. Вот и я старался не нарушить, так сказать, гармонию. Поскитался несколько лет, попал в дом - и все бы ничего. Но об этом я уже рассказывал.
Жду, а она все не идет. Смотрю телевизор - как раз новости спорта. Но все же услышал - дверь в коридор оставил открытой, ключ в двери поворачивается, вышел - смотрю - она. Как увидела - чуть не упала, на руки едва подхватил, целует, обнимает. Опять сердце чуть не опустилось… Пошли в комнату. "Что, думаешь, - говорит, шляюсь где ни подпадя?", и не спрашивает, почему приехал, почему не приезжал. "Да нет, дело молодое, что в четырех стенах сидеть". - "Сегодня у нас вечерние пары. А утром - на работе, сам понимаешь, иначе не прожить. То есть, надо приучаться крутиться. Сейчас, подожди, я умоюсь, переоденусь". Резануло – не смог обеспечить, не подумал, не навестил. Но от нее – ни слова упрека. Пошел пока на кухню мясо с картошкой разогревать - сам к вечеру проголодался, огурчики домашние - банку открыл, Варвара передала. Уже и самому есть хотелось, а одному в горло кусок не идет. Конечно, не пустой пришел… И не потому что Лялька – никак нельзя без гостинца. Господи, о чем это я.… Прости, иногда заклинивает… Конечно, холодильник, если пустой, наполнять надобно, а как одна – до того ли? Наверняка только на ходу перехватит, понятно, как одному жить…
Стали мы ужинать. Я уплетаю за обе щеки, а она только поклевала, как цыпленок, и сидит, на меня смотрит. "Что, говорю, не ешь, ведь весь день на ногах, набегалась, небось". - "Нет, отвечает, что-то не хочется". - "Ну, смотри". А сам к ней приглядываюсь - и впрямь, бледная. То обычно, щечки розовые, глаза веселые, а сейчас что-то не так. И не понял ничего. А вот сок выпила и апельсины - один за одним. Ну, думаю, ничего страшного. Похвалил я ее - молодец, как обустроилась, уютно стало, приятно в комнату зайти. Хотел добавить - вот кому-то повезет с такой хозяйкой, но, помня буйный нрав, промолчал. Не то мог и по физиономии схлопотать. А она только слабо улыбается, "Старалась, ведь не знаю, когда почтишь своим визитом. Небось, дома тебя совсем..." и тоже продолжать не стала. Что, неужели в курсе? Не исключено, не Варвара, так Люська про беременности доложили по полной схеме…
Я решил сменить тему, от греха подальше: "Рассказывай, - говорю, - где работаешь-то?" - "Телефоны продаю, мобильные. Когда утром занятия - вечером работаю, а когда вечером - то утром. Мы с подружкой договорились, посменно. Ну, еще в выходные". И она достала Nokia - такой серебристый, с цветным дисплеем. " Тогда только начинали массово внедрять. Здесь без этого не обойтись, никак нельзя. А у нас - я понял - еще не берет. Говорят, что на следующий год будет, тогда уж и все обзаведемся. "Молодец, - подумал я, все ж одна, без родителей. А и то верно - когда-то надо из гнезда вылетать. "Ты, говорю, только не переутомляйся, видишь, как осунулась". А она - "Ничего, скоро пройдет, врач говорил". Я и успокоился, но ничего не понял. А как спать - вместе, а как же иначе, и говорит: "Только мне, - и мнется, - сейчас не нужно бы, а если ты очень хочешь, то я могу..." В общем, обняла меня и сразу заснула. Только слышно – сердце стучит, грудь в моей ладони подрагивает…. А мне оттого и легче – слова придумывать не надо, держишь легкое тельце – и все тут…. Но – спустишься чуть ниже - рука умещается между ножек, закрывая все ладошкой, и …. Да, сдержался я…. И она выгнулась вдоль меня….
Вот ты понимаешь, когда во что-то не веришь, то не можешь представить реальных последствий. И причину понять. Ну не дошло до меня, хотя чего уж проще...
Если не возражаешь, вернусь немного назад, а о Ляльке ты еще услышишь. Непременно.
Да, я уже заметил, что мой собеседник стал перескакивать с одного места на другое, что-то пропуская, а к чему-то возвращаясь неоднократно. Мне стало сложно уследить за хронологией событий, и, имей я при себе включенный диктофон, вряд ли бы смог точно восстановить последовательность событий. Я только понял, что, не смотря ни на что, Анатолий навещал свою племянницу в Питере, и происходило, что и должно быть. Хотя вряд ли с его поступки были высокоморальны. Но – как знать… так вполне естественно. Сомневаюсь, впрочем, что, будь у кого аналогичная ситуация, тот смог бы отказаться от такой девушки, как прописал Анатолий, и не имею права винить его.
Прошел месяц с небольшим, как Людмила вернулась. Я старался как можно больше работать, благо участков много и приходилось разъезжать. Теща она всегда была выдержанная, Люська, естественно, пока ничего не знала, что я с ее матерью состою в интимных отношениях. Но как-то смотрю, Варвара закручинилась, и слезу ненароком смахивает. Тут у меня что-то екнуло. Что, говорю, случилось? Вроде нормально живем, если так получилось, то не всему вольны. Она-то понимает, что дочка ей не соперница, не говоря уж о Ляльке, - не знает, что мы с той встречались, но за дочку переживает. Что для нее я просто муж, ну никак не любовник и даже не близкий друг, - я осознал слишком поздно. Для нее - так вроде положено, замужем? и все такое - но тепла нет. Просто подойти и приласкаться, пусть не каждый день - иной раз все с ног валимся, даром, что я такой здоровый. Но иногда можно было, тогда я, может, по-другому себя вел. Или нет, чему быть, того не миновать. Когда-нибудь, да прорвется. Осень, дожди пошли, успеть хочется. Уж и подмораживает Тоска, понимаешь, не у телевизора же сидеть. Люська – в конторе, но что там делать, когда работы нет? Не спрашиваю, вожусь по хозяйству, мотаюсь по фермам. Как там, зима уж скоро…. Как-то раз, смотрю, Варвара начала собираться. "Ты куда? - спрашиваю". - "В район поеду". - "Зачем сейчас-то?" - "В больницу надо". До меня не дошло: "Да ты, вроде, здоровая, и ни на что не жаловалась. Тогда давай, я тебя свезу. Хоть завтра - в Новых выселках все починил, а день без меня могут перекантоваться", и хотел ее погладить, а она отшатнулась: "Не надо, поеду на аборт записываться". Ноги у меня подкосились: "Какой аборт, зачем?" - "Затем, что беременная я". - "Что, наш ребенок?" Она кивает, платочек закусывает, а слезы так и текут. "Не время, - говорит, - сорок один мне уже, да от зятя забеременеть. Позор-то какой". Она не добавила – что люди скажут, но я понял, это подразумевалось. Утешил я ее, ласкал до стона. "Ты что, богопротивно это, и я ли тебя не люблю, а дитя жизни лишать?" Высокопарно, скажешь? А как же иначе уговорить, хоть и неверующий я в принципе... Все же уговорил… откуда слова взялись. Но тяжело было, не скрою - мол, прошло мое время, да что люди скажут, это всегда подспудно висело над нами... Вот, особенности деревенской жизни - любое действие твое под контролем, и не волен сам себе. "Грех не беда, молва нехороша", - читал Грибоедова? - Я кивнул. Впрочем, читай не читай, а каждая ситуация по-своему уникальна. И ты представляешь, обнимая Варвару, я даже забывал о Наташе, настолько сильны были её обаяние и любовь ко мне. Да только тогда, а мне было уже за тридцать, я понял, что такое любовь. Вернее, мне так казалось, потому что жизнь преподносила очередные сюрпризы. Ты хочешь спросить, что с Людмилой? И окажешься прав в своем предположении. Всего-то два раза за месяц, …и то – больше по обязанности, и я, да и она тоже – не так друг друга любят… Смотрю, скисла, аппетита нет, думал, просто приболела, ан нет – а Варвара-то все приметила. Да и Людмила матери никак не могла не сказать. И оказываюсь я с двумя беременными женщинами, причем дочь не знает, что мать тоже в тягости.
Но это рано или поздно откроется. И посему мне еще раз удалось перехватить Варвару, когда та решила-таки осуществить свое намерение - наверное, материнские чувства оказались на какое-то время сильнее, чем к будущему дитя. В тот день я с раннего утра уехал на дальнюю ферму, у нас ее называют вторая, уж не знаю, почему, потому что ни первой, ни третьей нет. Впрочем, четвертая и пятая в наличии имеются. А называются они так еще с незапамятных времен, потом какие-то закрылись, а номера остались. Так забарахлил транспортер, лента все слезает со шкивов и забивается. По телефону сообщили в Правление вечером, и я, поднявшись ни свет ни заря, вместе с Варварой, быстро перекусил, взял термос с кофе, и поехал. А она поехала на "Москвиче" смотреть поля - как идет уборка, я не говорил - она агроном. Вторая ферма - это километров тридцать с гаком, и только половина по шоссе. А потом по грунтовке.
В конце сентября еще можно проехать, и я добрался быстро, чуть ли не с приходом доярок. Смотрю - направляющие пообломались, будто кто-то намеренно камней накидал, или очень уж плохо смотрели. И вообще, грязь - непролазная. Все, говорю, бабки, пока не будет чисто, и не притронусь. А если еще раз замечу – так вы… всех! – А они – в хохот –может, нам только этого и надо. Хорошо, беззлобные. Кузьмича встряхнул, да так, что тот мгновенно протрезвел. И принялись за работу. А то, действительно, бидоны приходилось прямо из грязи вытаскивать. Ясное дело, сам в стороне не сидел. И чуток поразгребли завалы. Я ж тем временем направляющие выправил, шкив заменил. Но, думаю, сюда еще приеду - вообще бы транспортер перебрать, посмотрю в хозяйстве детали... да тебе это скучно. И поехал обратно. А потом думаю - сделаю небольшой крюк на Подосиново, вдруг там Варвару застану. Приезжаю, а там говорят - да, иол, была, но с полчаса как уехала. Тут я домой помчался, а ее нет. И что-то меня кольнуло - а вдруг? Развернулся и дал газу. Наверное, никогда в жизни так не мчался. И за километра два до райцентра догнал-таки. Выехал наперерез - стой, говорю, стой. Она и остановилась. Смотрю - за руль держится, а у самой слезы текут. Ты что, говорю, задумала? Разве ж мы не решили с тобой? И пошла старая песня - что люди скажут, а как Людмила? - "Да не смотри на них, люблю я тебя, и ребенок желанный будет, ну, два. Так что ж, не выдержим разве?" Долго я утешал ее - не так, как ты мог подумать - иногда простое слово важнее.
Проговорили мы часа два, она развернулась, и мы поехали обратно. Люська то не в курсе была, и говорить ей пока не за чем. В свое время и так откроется. А той тоже волноваться нельзя, такое дело. Запутался совсем, только работа и спасала.
В общем, еще пару месяцев было все нормально. То есть, пока не было заметно. Варвара-то еще ничего, а у Людмилы - то токсикоз, то тошнота. Конечно, та родственникам сообщила, когда в очередной раз съездила. И хотел я к ней тепло относиться, да не получалось. Конечно, не была она без внимания - даже Варвара говорила, как страшно и трудно в первый раз, а сама держалась. В тот раз я привез из города водогрей, чтобы ванну до конца обустроить, и по холоду в баньку не бегать, обшил досками угол в сарае, утеплил, сток сделал. Накачаешь воды, и можешь помыться, или ту же посуду. Стиральную машину купили в районе...
Короче, честно старался обустроить дом. Но чувствую - и у Люськи ко мне душа все также не лежит, хоть и ребенка моего носит, раздражительна стала, практически по любому поводу. Может, я ей всю малину испортил…. Ну виноват, терплю, приласкать стараюсь, а она отворачивается. Ушел тогда в гостевую, чтобы ей не надоедать зря - Варвара сказала, что у женщин бывают такие синдромы, когда все ей мешает и кажется зловредным. Но часто не один там я был - иногда придет Варвара, обнимет, приласкается - и, честное слово, все забываешь. Пусть просто рядом, иначе не получается. Руки у нее необыкновенные - одно касание, и ты буквально горишь, и тепло по всему телу. Даже если просто взглянет. И, веришь, ничего уже не надо.
А после Нового года, когда стало проясняться - все и открылось. Если на работе тепло оденешься, и не заметно, а уж дома не скроешь. Люська и поняла, что мать тоже беременна, жить совсем невмоготу стало. "Если б знала раньше, то непременно бы аборт сделала, не впервой". Проговорилась, что ли. А Варвара ей - "Молчи, дура, нечего на себя наговаривать. Грех это". А что сама хотела - ну, это я еще мог понять. Но скажу - голова чисто кругом шла. А жить-то все равно надо. Я трусливо отмалчивался, уходил в сарай - работы всегда полно, в гараж. Или на халтуру, когда работы стало меньше.
Соседи тоже до поры до времени не замечали, но шила в мешке не утаишь. Мужики, те, мало что посмеивались, некоторые аж зауважали, что тещу оприходовал - Варвара-то отличалась строгим нравом, и никому не позволяла. Вот они и вычислили, чего проще. Но - нишкни - желания познакомиться с моим кулаком ни у кого не было, и я подавил разговоры. К тому же был человеком нужным - что починить, подправить. Свое-то умение многие пропили. Вот и замолчали. Но баб не остановишь - иначе, чем охальником, не называли. Представляю, что пришлось Варваре вынести, да и Людмиле тоже. Варваре-то всего трудней пришлось – дочка волком смотрит, еле за один стол садятся, я понимаю, деваться-то некуда. И бабы на язык злые - кто подзудит, а кто и впрямую скажет - мол, мужа дочкиного увела, мужика одного делят. Как он там вас обеих охаживает? Понимаешь, как ее прозывали, но за глаза, конечно. Слышал, да тут кулаки в дело не пустишь. На каждый платок не накинешь платок. Однако пристращал маленько. Хотя чувствую – завидуют. Варвара, та держится, отшучивается. И расцветает, не поверишь.
А тут Люська совсем расклеилась, мало того, что по дому ничего делать не могла – не ленива, работяща – это у них фамильное, это не беда, чай, я не без рук, но вижу - тошнит, токсикоз не проходит. Варвара – материнское сердце все стерпит, от нее не отходила, врача вызывали. Обе на учете, только Варваре все на пользу, а Людмилу жалко. Хотел ее в больницу отвезти, чтоб постоянно под присмотром была, так та ни в какую. Небось, избавиться от меня хотите, чтоб не таиться, знаю, что она к тебе по ночам бегает. А ребенки уже шевелятся оба, и чувство такое - не передать, как положишь руку на упругий живот... да, миловались мы с ней, Варварой, но осторожно, чтобы ребенку не повредить. Она-то и стесняться меня перестала, и не говорит, что, мол, стала толстой и безобразной - знает, что временно, и не важно мне это, а душа и ласка....
В середине марта приехала сестра ее, мать Лялькина. Поохали, повздыхали, а о чем говорили. Не все мне сказано было. Разве что Лялька сессию сдала на одни пятерки, работает, потому только на день приезжала, и все. А я не знал, что ли…. И показывает новенький мобильный телефон. У них, оказывается, неподалеку поставили антенну, так что с дочкой перезваниваться можно. А вот до нас цивилизация еще не дошла. Клавдия приготовила каких-то отваров, и велела Людмиле пить. И, знаешь, через несколько дней на самом деле полегчало. Но ходила она мрачнее тучи, как ни пытались мы с Варварой ее утешить. Раз так получилось. И еще - посмотрела на меня Варвара как-то странно, вздохнула, но ничего не сказала. Я чувствую, что-то неладно, спросил, а она - так, - говорит, ничего, только уж... И не продолжила. И только через несколько дней рассказала:
- Тут Клавдия сказала – тут Варвара замялась, - и Лялька-то тоже беременна. Для тебя, конечно, не новость. И сама чуть не плачет. - Я чувствовал, как ей тяжело говорить, - ну что теперь поделаешь. Я думал, она скажет: Будто я не знаю, зачем ты в Питер ездил. Может, конечно, у тебя дела на самом деле, и семью обеспечиваешь, но Ляльку-то оприходовал по полной схеме. А та молчит - уж как ее Клавдия пытала, как партизан. Мол, нагуляла, и все, ветром надуло. И ни словечка о тебе. Жених бывший приезжал, так на порог не пустила. А ты такой чистенький, пушистенький. Мог бы девку сейчас и навестить, гордая она, мало что малолетка.
- Ну, куда ж я... - это для меня была шоком. Перед Новым годом – она уже была на пятом месяце, она не сказал, а сам я ничего не заметил, три сразу – это почти невероятно… А потом так и не выбрался…. Сессия, потом она поехала домой… Я быстро стал прокручивать все наши с Лялькой диалоги - господи, ну как я мог не заметить! Ведь те же симптомы, что и Варвары с Людмилой, и отсутствие аппетита. И еще одна фраза... Все не могу в голове прокрутить, неужто так сразу. Или когда я в первый раз приехал?
- Ну, не красней, что, и тебе не сказала?
Я мог только кивнуть, слов не было…
- Так навести, не обижай…
…
Уже ближе к маю, Люську тогда положили в больницу, на сохранение, Варвара к ней ездила, меня Людмила к себе не допускала, теща и говорит….
- Дети скоро должны родиться, так ты поезжай в Питер. Купи, что надо, Ляльку навести, купи, что надо. Гордая она, ничего не скажет, наша порода. И нам уже пора, я вот список составила. И протягивает, а там - коляски, пеленки - распашонки, еще что-то, о существовании чего я вообще не подозревал..., вроде памперсов, кремов, присыпок. Наверное, кое-что можно в районе купить, но ты там посмотри. И денег возьми, я скопила.
Я отмахнулся:
- Ну что ты, милая, мужик я или нет. Может, не знаю чего нужно, и не мог с собою совладать, прости, но, уж коли случилось – у меня и в мысли не было себя выгораживать, - все сделаю….
- А на три комплекта хватит? - и улыбается так ехидно... Счастливый характер, что скажешь… о другом я в тот момент и не подозревал. Пойдем, погладь меня, - попросила, будто я… Ласкаю, а у самого желание – не поверишь, хоть и выжатый как лимон. Видит то, и так ручкой, нежно, будто в школе гейш обучалась… и… Нельзя мужику без удовлетворения, иначе не мужик он, - наклоняется…. Я прижал ее голову, в глаза взглянул – ну что тут поделаешь, коли любовь… Видишь, в первый раз сказал…. И объясняться нам с нею надобности нет….
А так - действительно, хет-трик получается. Правда, пока одни девчонки - они с Людмилой УЗИ делали, так что все ясно. Уже месяца два.
- А у Ляльки тоже девочка будет?
- А ты у нее сам спроси, если не выгонит.
Я вздохнул:
- Это уж ее воля. Только Людмиле не говори пока, ладно? Как бы чего не случилось, дитя-то не при чем…
- Опоздал, милок, Клавдия уже рассказала. Но ты не бойся, я тебя не выдам, донжуана этакого. Люська пока на тебя не думает. Не до того ей. И в правду, тяжело проходила беременность…
Уж куда не выдать, когда все прозрачно - нагрешил, так расплачивайся. Нет, не в материальном плане, здесь проблем нет, а морально. Правда, не говорил я Варваре, откуда у меня такая прорва денег, по их меркам, дама-то особе не шиковали, и не хотел прикасаться - неправедные они, да и здесь кое-что заработал. Но, ежели я кого....
И не говорил еще, что перед Новым годом, когда ездил в Питер, проведал Ляльку, но ничего не заметил – видно, еще небольшой срок был. А она…. Разве ж она расколется?
Ладно, к делу не относится. Но если б не досадный промах, все вышло бы по-иному. Похоже, мой рассказчик сбился с мысли, или их было так много….
Ляп, промах... промах... Послушай, а о чем это он? Ну не бывает двойных совпадений. Хотя Анатолий намекал... что ж, придется верить в судьбу... И про неправедные деньги говорил. Я-то уж знаю, откуда они могут появиться. Хотя как посмотреть, что есть праведное…. Если у кого отбираешь жизнь, то взамен иное получается… Однако неплохо бы проверить, как быстро я смогу.... не потерял ли реакции. Я задумался, и потому пропустил несколько фраз...
... и вот я, вконец измотанный, добрался до Питера. Ну, не жалуюсь, просто как есть. Первым делом, конечно, обналичил небольшую часть имеющихся запасов. Конвертировал, опять, так сказать, в наши родимые рубли. Незачем пока знать ей, в селе баксами не расплачиваются. Заехал на рынок, накупил фруктов, свежего мяса, рыбки - кто знает, какой у нее аппетит. Но она встретила меня безо всякой радости, и даже не прыгнула привычно на шею. Да оно и понятно - если считать от того дня, то, небось, осталось не больше двух-трех недель. Однако по-прежнему в комнате был порядок, на полке - учебники, один - на столе, маленькая тетрадка, в которую она что-то старательно записывала, на табуретке разложены какие-то детские вещи. А взгляд отсутствующий, будто она уже не в этом мире. Я иногда замечал подобный у Людмилы, но у Ляльки он был выражен еще острее. Мне хотелось сказать - мол, что же ты мне раньше не сказала? Но она бы ответила наверняка - а что, сам поинтересоваться не мог, или предпочитаешь ничего не знать, или, например – а что бы от этого изменилось? Да ничего. Наезжаешь редко, будто меня и не существует – не говорит, конечно, но, небось, думает….И крыть мне абсолютно нечем. Посему я не сказал ничего, и установилось неловкое молчание. Которое она нарушила первой:
- Ты, наверное, проголодался, Давай я сейчас тебе яичницу поджарю, а потом сообразим чего-нибудь посущественней. У меня аппетита нет совсем, - вроде первый раз пожаловалась, как бы извиняясь… Вот, самый простой способ – вроде пришел гость, встретить, и ладно,… То есть, я независима, а ты – как знаешь… Гордыня, смирить ее невозможно.
- Да, конечно, - наверное, излишне патетически воскликнул я, и начал выкладывать продукты - что сразу на стол, что - в холодильник.
Она встала и пошла на кухню. Сейчас ее при всем желании нельзя было назвать красавицей - лицо опухло, движения стали какими-то замедленными, живот сильно выделялся на ее худенькой фигурке, его помогали поддерживать джинсы на помочах. В доме было довольно-таки прохладно, батареи едва теплились, и Лялька, в довершении к своему наряду, который составляла еще и тонкая блузка, накинула платок. А как соседи – небось, не упускают случая припомнить.
Господи, подумал я, ведь она еще совсем девчонка, ей наверняка нет еще и восемнадцати, и все одна. И ведь практически ничего не было, чтобы могла по-настоящему почувствовать, и все тут…. Спрашивать, как идут дела, было неловко, да и что спрашивать с беременной девчонки? Но учится, конспекты, начатый пакет сока, учебники на столе. Я посмотрел – название большинству вряд ли что-либо скажет, (я усмехнулся про себя), но серьезней того, нежели обычно изучают на первом курсе.
Минут через пять она вошла, неся сковородку с дымящимся омлетом. Я различил и запах сала, засосало под ложечкой,
- Садись, поешь.
- А ты?
- Яблочко пожую, еще свои, мама привезла, … И мандаринки…
Да, значит, Клавдия опять была здесь, наверняка звала домой, беспокоилась, и что? А ведь не сказала Варваре, где дочка живет, в Питере – и все. …. Я благоразумно не пустился в вопросы. Девушка забралась с ногами на диван, укрылась пледом, откусила яблоко, отложила его в сторону, поставила рядом блюдо с мандаринами и стала смотреть на меня, машинально очищая мандаринку за мандаринкой… И что было в ее взгляде – никому понять не дано.
...
- Слушай, пойдем, если ребенок родится скоро, то надо приданное купить и все такое. Ты как себя чувствуешь? Да и Варвара список дала для них с Людмилой. Я уж и не скрывал, что еще двое от меня беременны, чего уж тут. А слов нужные, понимаешь, не находил.
- Нет, - она покачала головой, сегодня не могу, разве что завтра после обеда, - мне к экзамену готовиться надо. Просто, ровным голосом, как решенное. Будто она все расставила по приоритетам…
- А что так рано? Вроде сессия только в мае, - я-то понимал, почему, но мне необходимо было услышать ее ответ…
- Так в мае знаешь, что я буду делать? – вопрос на засыпку, для того, кто считать до девяти умеет. Она лишь слабо усмехнулась. Да, конечно, если все произойдет одновременно, то не разорваться. Но такая твердость у девчонки…
- А год терять не хочется, то есть, академку брать не буду. Могут и так поставить, за живот, но я решила все сама сдать досрочно, чтобы не было глупых вопросов. Ну, ладно, покажи список. Она задумалась, – ты знаешь, я суеверная – хм, не предполагал, - но уже действительно пора закупаться. Я достал листок, написанный Варварой, хорошо, что она не заметила, как дрожат мои руки, и девушка углубилась в его изучение, изредка согласно кивая головой. Наконец, она сказала:
- Да, все правильно, здесь недалеко, поедешь и купишь это сам, есть магазины "Малыш" и "Кроха". Здесь недалеко, на Автовской, и я еще приписала. Вот, смотри... Я пытался понять, что она объясняла на пальцах, и кое-что сообразил, поскольку многие названия мне ничего не говорили. И – словно дублируя тещу – а у тебя есть, на что? Я, признаюсь, чуть не рассмеялся – ну чисто Варвара, и только кивнул согласно, и отправился по магазинам. Часа через два, слегка опустошив кошелек и забив багажник, изрядно употев от вопросов и сомнений, вернулся. Ох, не предполагал, что для малышей столько необходимо…
Лялька по-прежнему лежала на диване, свернувшись калачиком, укрывшись пледом, и дремала. Учебник выпал из руки, рядом – еще книги, тетрадки с конспектами, исписанные четким почерком… Я поставил пакеты - не сомневайся, закуплено все в трех экземплярах, и домашнее - две трети - оставил в машине. Завернул в туалет, благо не нужно выходить в коридор, и тихонько сел в кресло, не зажигая света. Усталость дала о себе знать, и тоже вскоре уснул - выехал-то рано, четыре часа по скользкой трассе, и весь день на ногах. Просыпаюсь – она меня будит – ложись здесь, я постель разобрала, хоть пару часов…. И меня согреешь… Нужно, чтобы ребенок изнутри отца чувствовал. Обними…. Но формы ее, даже изменившиеся, аккуратно ложились в мои руки, и, казалось, она была такой же нежной девчонкой, с которой я познакомился – на горе или беду, несколько месяцев назад…. Почти прозрачная и нежная кожа. Но не до любовных утех… Девчонка на сносях, какие уж тут мысли.
Он задумался и снова закурил. Я не мог заглянуть ему в глаза, но явно что-то произошло – тон и манера говорить собеседника резко изменились.
****
- Ты думаешь, хэппи-энды бывают? Я неопределенно кивнул, и добавил от себя – если конец, то все равно, склеишь ты ласты или дашь дуба…
А так – если все живы, здоровы – пусть и продолжается. Не знаю, почему, но я впал в какое-то непонятное и благодушное настроение. Ну, будет три дочки… Постой – а не они ли это? Я невольно повернул голову в сторону, а он, заметив мое движение, согласно кивнул – Да, они, все мои… и одинаково дороги и любы…. Хм, понятно, любому голову оторвет, если что. А они безмятежно играли, ворковали о чем-то своем, недоступном взрослому сознанию. Да, пожалуй, так и должно быть.
Последние недели беременности у Люськи проходили трудно – добро бы на внешности отражалось, поправилось – так сам бог велел, Варвара, хоть и сама на сносях, возле нее крутится, готовит, корову доит. Я-то никак не могу приспособиться, не предназначен. А сам вычисляю – Ляльке тем более пора. Но – не разорваться. Все же на пару дней вырвался в Питер – кроме этого было еще одно дело, счет пополнить, ну, это так, просто работа…. Захожу… Она – за учебниками – завтра, говорит, последний экзамен. А ты что приехал? - И сама – отстраненная, будто находится в другом подпространстве. – Объяснять ничего не стал, и не спрашиваю, что, мол, надо – вроде приданное есть, с финансами – порядок. Глянул в зачетку – одни пятерки, не удивился. Уже тепло, май начался, пошли, прогулялись. И так кисло стало… Она, вроде, первая из них будет, а как думать обо всем? … Да, через неделю, примерно. Но ты не приезжай, мама послезавтра… Хорошо, праздники, выходных много, отгулы взять можно…. А что потом? - Домой поеду, условия есть… Я не смог спросить, не хватило смелости – как встретят, от кого скажет…. А она – не бойся, про тебя никто не знает… - Да уж. Я-то сам знаю, а Клавдия, что, слепая? – Нет, мама только другим не говорит, и не зачем. Папа, может, и догадывается, но молчит, так что не бойся. Я хмыкнул. А как назовем? – Ты что, интересуешься? – Мне осталось пожать плечами. – А зарегистрирую… - Я приеду.… Она усмехнулась – тебе, пожалуй, будет не до того, ведь еще двух оприходовал. Сказала так, мимоходом, без тени ревности, да и не до того ей было. Мы присели на скамейку в парке, зелень пошла мощным ходом, уже образовалась тень, по аллеям рассекала малышня на велосипедах, мамаши с колясками, желающие отдохнуть с пивком… Я останусь – вырвалось у меня. – Нет, это будет неправильно, у тебя еще двое на горбу, у меня все есть. Потом она стала расспрашивать о Люське, Варваре… Я рассказывал, хоть было неловко, да куда денешься. И одно спросила – Люська-то знает? – Нет, - говорю, - куда там, неважно с ней…. Она только кивнула, и мы пошли. У меня были еще дела в Питере, не важно, какие, но, скажу, было непросто. Деньги-то даром не даются, и уже не по идее, а необходимости… Короче, вконец вымотанный, я вернулся за полночь…. Она еще не ложилась, а сидела, укутавшись в плед, хоть было тепло, за учебником…. Обними и погладь, только осторожно, не толкайся. – Она совсем разделась, повернувшись на правый бок, - мне нужны ощущения. Как всегда, Лялька была откровенна, и имела право на все... Она заснула, ко мне же сон не шел, я чувствовал ее дыхание, и она уже не казалась мне той бесшабашной девчонкой, что прошлым летом…. И все же – что я наделал. Я понимал, что ей не до чего, и все же – чую, Лялька переносила беременность стоически, без жалоб. - Я приеду. - Нет, не надо, даже не встречай… Мама приедет через неделю. Потом – домой, на лето,… Может, со своими разберешься, - она ухмыльнулась, навестишь мать-одиночку…
Она была тверда, даже прижимаясь ко мне большим животом, где была наша общая дочь…
- Послушай, я не слишком сентиментален?
- Да нет, я даже представить такого не могу… И как ты это выдержал?
- не знаю, только работай, я ж не переносил тех сложностей, не лежал на сохранении, не мучался… А каково им было – и мать, и дочь беременны от одного, и не скроешь. А косые взгляды – не убережешься. Люське вообще тяжело было, и меня кляла – и, повторяю, права… но лишь бы все обошлось… Вот как… недели за три, я только вернулся из Питера, ее положили в роддом, на сохранение – что-то не то, нужно быть под присмотром…. Я с врачом не говорил, а Варвара лишь всплакнула, а дальше – как партизан, ну, и я не расспрашивал… Все суета, лишь бы здоровыми были все… Беспокойство охватило, но я же не мог даже проявить эмоций…. А Люська – хороша – меня, говорит, забрали, теперь можете с мамашей развлекаться. А нам – до развлечений ли… Варвара сама на сносях, но, не скрою – делили мы с нею ложе каждый день. Обниму – ребенок шевелится, на волю просится. А она – ну ни минуты покоя, и расцветает – я, говорит, не думала, что снова себя молодой почувствую, счастье-то какое… пусть думают и говорят, что хотят. Выращу, слышишь, как сердечко бьется? … ну, понятно, мне спать было почти недосуг, но несколько часов рядом придавали необыкновенные силы. А мозг расстраивался – и Люська, и Лялька, и сама Варвара…. Поставил бы в церкви свечку за каждую из них, но в округе все они были порушены, да и сам неверующий…. Да, пожалуй, тебе не интересно. Он вынуждено прервался – девочки, коим, видимо, надоело играть, гурьбой прилетели и уселись к отцу на колени. Я подвинулся, давая место, они стали что-то щебетать…. Припекало. Я встал, подумал, взять ли с собой рюкзак, но положился на судьбу и оставил его возле скамейки. А сам пошел через обезлюдевшую по причине полдня площадь к укрытому в тени киоску. Никаких пепси, только обыкновенную минералку. Подумал, и взял три небольших бутылочки для Наташ, и, побольше, – для моего внезапного рассказчика. Покидать его так, не дослушав, не мог. До автобуса – все-таки придет, обещали, оставался час. Может, бросить все, вернуться в Питер, а потом – в Молодежное? Но что-то мне говорило, что именно в … я смогу отдохнуть по-настоящему от земных дел, и, кроме того, что-то прояснить…
Вот, можно им?.... Он только кивнул, достал платок и старательно обтер бутылочки, и раздал девочкам. Они весело отвинтили крышки, и я заметил, что и движения у них абсолютно синхронные. Нет, положительно, близнецы, кто не знает. Но на Наташу откликаются все, и мгновенно. Что, думаешь, заливаю? Сам до сих пор не могу привыкнуть Но ведь ребенок – не улица или город, так запросто не переименуешь, согласен? И к тому же, одинаковые отчества. Я кивнул. Но, собственно, где же их матери? Об это пока не было сказано ни слова…
Он помедлил, мы тоже глотнули воды, она пузырилась, но согревалась очень быстро. Закурили, и передвинулись в тень, синхронно. И он продолжил…
- Ну, в свой срок каждая родила. Примерно в недельный интервал, заранее и не рассчитать. Правда, про Ляльку узнал позже, … как и что… Люське было не оп себе, ее положили даже раньше Варвары, та сидела возле дочери, но… Как мне кажется, они даже словом не перемолвились… Мне-то приходилось по хозяйству, разве что вечером вырвешься, машину в конец загонишь… А она, Люська то есть, отворачивается, вижу только, что ей нехорошо, сижу, но как чужой. И жаловаться, понимаешь, некому… И о том, чтобы съездить в Питер – сам понимаешь, никакой возможности… Голова кругом идет, а ведь надо и дом подготовить…. Но, что бы то ни было, их-то, Люську и Варвару, я из роддома встретил, а Ляльке-то каково?....
Он задумался и снова закурил. Я не мог заглянуть ему в глаза, но явно что-то произошло – тон и манера говорить собеседника резко изменились. Может, потому, что солнце упало на нас почти вертикально, или я уже пытаюсь ситуацию экстраполировать куда-то в скептическое будущее…
Я тоже молчал, но все же решился перебить… Автобус должен подойти скоро, часы уже намотали пару отведенных кругов, а мне, несмотря на все обстоятельства, хотелось дослушать историю если не до конца, то хотя бы до логической остановки.
- И что стало дальше?
…
Я, к сожалению, в дальнейшем – упаси боже избежать меня от каких-либо оценок, мог только пролонгировать развитие событий…. Поскольку именно на это месте рассказ моего собеседника прерывается. А как же хотелось узнать не то чтобы окончание, но хотя бы какой-то фиксированный момент. Однако…
На запуленной площади внезапно, вырулив из незаметного переулка, образовался старинный “Икарус”. И, конечно, желающие занять свободные места. Откуда ни возьмись реализовался десяток чрезмерно упитанных теток, оттерших прочих кандидатов на поездку, конечно, все они были первыми, и организовали очередь у входа. Кондуктор, с трудом протискиваясь мимо уже заполнивших салон трудящихся, отрывала билеты, пыталась рассадить пассажиров на условно свободные места…. трудящихся… Мне тоже пора садиться, я пожал крепкую руку собеседника…
- Жаль, Ляльки ты не дождался... И, на мой недоуменный взгляд - типа, а где же Варвара, Люська… нет их…. Голос его треснул…. И больше – никаких эмоций. Но, человек незнакомый, имею право знать только то, что мне расскажут, не больше. Скорее всего, мы, дай бог, больше никогда не увидимся. Что ж, остальное могу домыслить и адаптировать услышанное, но понимаю, что это вообще не реально.
И еще – уже апостериори, Анатолий, увидев причаливающийся автобус, вдруг начал подталкивать меня, так, ненавязчиво…
- Ты, друг, поезжай, пока…
…
Я почувствовал, что необходимо последовать его совету…
На удивление, автобус, после того, как все расселись, оказался заполненным едва ли на половину, так что мне досталось место у окошка. Оно, как и остальные, были затенены, в некоторых местах пленка облупилась, но все равно защищала от прямого солнца и позволяла видеть происходящее на площади. Так, нам ехать немного на юг, а я сел слева. Наверное, потом автобус развернется, и будет не так жарко. Сумку я поставил на полку, а рюкзак оставил рядом – место, повторяю, было свободно. Что-то меня дернуло, и я расстегнул его, не отрываясь от окна…
На площадь резко, развернувшись, выскочила новенькая “Нива” зеленого цвета. Мой оставленный собеседник пошел к остановившейся машине, обгоняемый сворой маленьких девчонок. Дождался, - подумал я, не прекращая наблюдения…. Дверь открылась, и из него вышла высокая, наверное, ненамного ниже меня, блондинка. Блузка-распашонка, не доходящая до пояса, коротенькие шорты с бахромой, больше напоминающие бикини, она имела на это полное право, - до нее было метра три, не больше…. Девочки бросились на нее, но не расталкивали другу друга. Не знаю, как она ухитрилась, но все одновременно оказались у нее на руках…. При всем старании я не смог определить, какая именно ее дочка… Впрочем, пока это не имеет значения… Однако – не расслабляйся. На всякий случай я запомнил номер….
Семейство уселось на скамейку, девочки не отходили ни на шаг. Сначала она говорила что-то, затем он стал что-то рассказывать… Видимо, это относилось либо к автобусу, либо ко мне. На всякий случай я отодвинулся в сторону, заметив, что взгляд прекрасной блондинки – Ляльки, то есть, если верить услышанному мною рассказу, отсканировал затененные окна…. А что, если… Неимоверные предположения сконцентрировались в моем мозгу. Что бы то ни было, терять бдительность нельзя. Впрочем, наверное, я действительно устал и отдых не повредит….
Тут автобус, наконец, тронулся, и я распрощался с более чем странным семейством. Я, конечно, не стал высовываться из окна и махать рукой, однако заметил, что молодая женщина смотрит вслед…. Я развернул карту, хотя помнил ее почти на память. Так, примерно через час мы будем проезжать Синие дворики. Это еще километров тридцать до конечной точки. Если проехать чуть дальше – какая-то деревушка. Нет, мой путь проследить не представляет особого труда. Но, по крайней мере, я смогу кое в чем удостовериться. Не так ли? Они, если верить словам Анатолия, собирались в Краснокуницыно. Так, от райцентра – это скорее на запад, вот дорога. То есть…. Ладно. Разберемся по ходу дела….
Дорога сначала была окружена полями – кое-где возделанными, но большей частью заброшенными, потом ныряла в лес. Красота редкого солнечного дня, ни облачка. Иногда просматривались озера, и постройки по берегам, но через час признаки жилья стали исчезать. Встречных машин почти не было, зато на внезапных остановках автобус наполнялся местными жителями, проезжавшими несколько километров, так что контингент периодически сменялся. Так, вот там я и сойду. И я вышел, попросив водителя остановиться в километре за деревней, где дорога делала поворот. Чуть дальше – пригорки, с любого легко просматривалась дорога.
Я вышел и остался один. Водитель моей просьбе не удивился, мало ли бывает чокнутых туристов – а я как раз подходил по облику. На всякий случай я добавил – мол, передохну здесь денек, погода хорошая, озеро неподалеку. Что ж, удачи…. Впрочем, озеро подождет – если я до него доберусь. Подождав, пока автобус скроется за поворотом, я поднялся на пригорок – ни одной тропинки, видно, сюда не часто захаживали… Что ж, это к лучшему. Я уселся в ложбинке и скинул кроссовки…. Размял уставшие за день ноги, и пожалел, что пока с озером придется повременить. Бинокль…. Вот он, покурю спокойно… Так. А он не будет отсвечивать? Я устроился за кустами. Нет, солнце почти в затылок, то есть, место для наблюдения идеальное. Травка мягкая, но какая-то шишка попала под живот. Но через несколько минут я, наконец, устроился удобно и стал ждать. По идее, они должны появиться через полчаса, иначе им не догнать автобус. В общем-то, это самый простой вариант – проследить весь путь. Но ведь можно и завтра. А если я что-то почувствую и решу слинять? Накинем еще полчаса – девочек непременно нужно покормить или завезти к бабушке, тете – например, той же Варваре, если я все правильно понимаю. Впрочем, если же моя гипотеза окажется ошибочной, останется посмеяться над собою и своими страхами, нет, опасениями. Все, отдых и только отдых. Однако я не покидал насиженного места. В ожидании прошел час, другой. Я весь превратился в огромное ухо, дергался на каждую из приближающихся машин. В половине шестого – я уже прилично проголодался, проехал уже знакомый автобус, но уже в обратную сторону. Это упрощало мою задачу – теперь им будет необходимо непременно доехать до конечной, а там… Не думаю, чтобы они стали расспрашивать местных – а деревушка – на несколько домов, но они и без того смогут понять, появился ли здесь не местный, то есть, я. Что тогда – можно было только предполагать. Ну, проедут по все трассе – а это километров семьдесят, могут заехать во все деревушки – но, тем самым, привлекут внимание, неизбежно. А я что7 Допустим, выигрываю несколько часов… Я еще раз взглянул на карту – если идти напрямик, то можно выбраться…. Куда?
Еще через полчаса в направлении моей деревушки – той, в которой я наивно намеревался отдохнуть, проехало несколько машин. Но той все не было. Значит, они поедут к вечеру. Еще полчаса. И вот… Мне показалось, что “Нива” притормозила на повороте. Я невольно потянулся за ружьем. Если они мыслят подобным образом, то непременно должны остановиться. Возможно, на обратном пути? Нет. Именно сейчас. Девушка вышла из машины и пошла вдоль шоссе, внимательно осматривая обочину. Хм, я правильно сделал, что не оставил следов на песке, а нашел место, где склон был покрыт травой. Но вот автобус – заезжал ли он на обочину? Мне оставалось только сетовать на свою невнимательность, а я ведь не расслаблялся. Томительные минуты ожидания. Я, меж тем, разглядывал ее в бинокль… Честно – понимаю Анатолия, настолько идеальной казалась Лялька, если действительно это была она. Красота, упорство и сосредоточенность. Но вот… Она отрицательно кивнула головой и направилась к машине. Пронесло? Нет, только фигурально… однако еще минут десять я лежал неподвижно, готовый ко всему, потом сменил место дислокации. А что, если они проехали чуть вперед и потом вернутся? Мои опасения, к счастью, не оправдались, и я опять получил небольшую фору. Прошел, ориентируясь по карте, около километра, я спустился к озеру, и позволил себе расслабиться и искупаться. Род моей деятельности приучил меня не быть чревоугодником, несколько часов без еды – ерунда, однако сжевал сухарик и запил водой из родника с огромным наслаждением. Ночь под кустом меня не шибко пугала, особенно летом, как и ничтожная вероятность наткнуться на нечаянных туристов…
На сим, пожалуй, можно закончить. Как я выбрался, вернулся в город после сорвавшегося отдыха на природе, расскажу как-нибудь в другой раз…
Если будет для того возможность, желание и время…