- Вот уже война закончилась, меня после войны здесь встречали. Но нас ждали. Мы только через лес вышли, тетка Иннокентьевна, дяди Кирсанова жена, открыла большие воротА. А мать как раз доила корову. Закричала о том что идут, идут! Бабушка как со стула упала , так еле поднялась.
- Она всегда полная такая была, бабушка? – это дочь Нина.
- Откуда они узнали, что вы шли-то? Связи же никакой не было. – это Ира, третья, в честь бабушки назвали…
- Увидела, что идут.
- Нет, нет, они то ждали, говорит.
- Мы давали заранее телеграмму.
- А, то есть все-таки какая-то связь работала.
- Связь то ездила…
- Тоже пешком?
- … на лошади. Так что связь-то была.
- Почтальон Печкин был в то время. – Это младшенькая, Люда. Правнуки слушают, это хорошо. Внимательно слушают.
- Ну и что тут интересного было, значит. Встретили, но, бабушки все поплакали, от радости. Но, а я то писал, что в руку и в голову ранен, а не писал что я без руки.
- Аааа…
- … сделан был протез, ну и все, все собрались, попили чай.
- Никто не заметил, что это протез. – правнук Тема иронично кривит губы. Тот еще деятель, дай ему только подшутить. Весь в отца…вон, Толька снимает, растолстел он что-то после той аварии.
- Попили чай, сходил я в баню, пришел, лег спать а этот, руку то под кровать. А утром Гоха, он же с тридцать девятого года рождения, в сорок четвертом году это было
- Пять лет. – это старшая, Лариса.
- Пять лет, он почему-то рано встал, прибежал ко мне, значит, смотрит – рука таскатся. Он как заорет – мама, рука! Ну и все прибежали, собрались, пришлось рассказывать что я действительно без руки.
- Бабушка плакала, говорит…
- Плакала.
- Но…а так потом, значит так, когда дедушка и бабушка остались одни, все ребятки по своим местам разбежались, они вынуждены, значит, выехать вниз, вот тот дом поедем посмотрим, значит так…
- А Домышевы то, папа , тоже здесь жили? Они родня бабушкина какая-то?
- Нет, они Павликовой Маше… - интересно, брат завтра позвонит, нет? Опять поди Тольку по телефону вызовет. – Это вообще Павликовой Маши дядя.
- Аааа…
Он уже уставал. Нечасто приходилось так много говорить о том, что было… родня прониклась, сам все же рОстил. Дочки начали собирать на стол, зять Дмитрий ушел в лес (кто-то из его детей, то ли Санька, то ли Анатолий, громко прокомментировал – батя, там рыбы нет!), зять Василий выключил камеру и понес ее к своему джипу, правнуки усвистели смотреть на руины. Чего там смотреть, запахали все давно, а потом забросили… на землянику разве что упадут. Там много.
Петр медленно, осторожно прошел по камням к скале – небольшой, метра два с половиной. Из под скалы выбивался ключ. Наклонился, зачерпнул правой рукой воды, смочил губы…
Он родился в 1923 году. Родился здесь, вон там баня стояла. Еще деда Данил, Билдагар по семейному прозвищу, поссорившись с родней в Цаганууре (сердцу не прикажешь и слову своему казак хозяин) переехал в соседнее село с молодой женой, поселился в стороне, на поле у ручья. Место называлось Петелинкой – видимо, кто-нибудь из Петелинских когда-то жил. Сначала один, потом подселились Домышевские, потом отстроились сыновья.
Отец его, Степан, отслужив срочную, первую мировую, отвоевав гражданскую за красных, ну не любили на Дону сибиряков почему-то, вернулся в 1922-ом, тут же женился – мать дождалась, он на нее еще на маленькую глаз положил, ну и первым – он, Петр. Потому- что в Петров день. Потом были Настя, Павел, Ира, Таисия, Степанида, Гоша… До пяти лет он не сказал ни слова, хотя понимал все. Родители боялись – немтырь растет. А потом у дяди Кирсана понесла лошадь, они как раз ехали в село на службу – испугался и заговорил, сразу, много и четко. Родня думала – чудо, поставили свечи, мать долго молилась. А отец, довольно хмыкнув, сказал – ничо, он ишо дальче вас всех пойдет. И в семь лет отдал в школу – совсем рядом, километрах в пяти, если напрямки идти, через гору. Учиться было легко, спасибо папе, все молитвы знал, заставлял учить, хоть сам не сильно верил – больше в Советскую власть да грамотность, но Бога не терял.
Школа стала крушением всего раньшего. Как это – Бога нет? Отец сказал – есть, а так верь во что хочешь, главное живи хорошо. И он верил. В светлое будущее, которое почему-то было похоже на рай из маминых сказок, где всем было сытно, тепло и уютно, и никто не приходил ни с войной, ни с дурными вестями…
В семилетку ходили за двенадцать километров – до поворота на Еловку шли так, там встречались с еловскими, складывали сумки на сани и шли. Иногда нападали волки, от них отбивались палками… один раз чуть было не утащили девочку Тоню, схватил за шубу, оттащил, ударил между горящих глаз. Спасибо отцу, удар ставил лет с шести. Он еще не знал будущего, да и не думал о нем особо, о будущем. Просто жил. И девочка, спасенная им, тоже жила.
Учился отлично, плохо учиться было стыдно. Не поняли бы. Вся семья им гордилась и ради него тянулась – сначала на своем поле, потом на колхозном, хотя какая разница? Тот колхоз «Красный пахарь»… да те же самые Серебренниковы, Сороковиковы, Усольцевы. Родня... Шашки и винтовки пришлось до поры спрятать. Кому не понравилось – уехал, в селе никто не держал – строили дорогу в Монголию вместо старого тракта, строили заводы и новую станцию на далекой железке, вон, Павлов все распродал и разделил да уехал, а то бы точно раскулачили… пахать поля приезжал трактор с МТС, трудодни хорошие получались… в 1938-ом отец отвез его в райцентр, доучиваться. Тогда же он вступил в комсомол. В 39-ом избрали старостой общежития, улица Берии, 12, в 1940-ом – секретарем школьной комсомольской организации. Жить становилось лучше и веселей. Несмотря ни на что.
18 июня 1941 года он стал первым в районе, окончившим школу с золотой медалью. Начал собирать документы для поступления на геологический факультет в Иркутске… но началась война.
Военком его послал. Сначала грубо но точно, потом – в резерв. До августа. Потом призвали и отправили учиться дальше. На лейтенанта.
Учили девять месяцев, по сокращенному курсу. Плохо кормили. Хорошо что мать не видит – думал он тогда. Морда у меня совсем не Билдагарска – ссохлась вся. Потом был фронт.
Тот самый Южный. Та самая Харьковская операция. Командир сначала взвода, потом роты младший лейтенант Серебренников научился поднимать людей в атаку, уклоняться от обстрела, грамотно и без паники отступать. Лично сбил самолет. Корректировщик – «раму». Из противотанкового ружья. А что, ружье ПТРД привязывается к тележному колесу, ставится на кол, далее – по хладнокровию и мастерству того, кто стреляет. Что делать, если зениток нету а краснозвездные ястребки летают где угодно, но не тут? Наградили орденом. ..
Потом – отдых в тылу, ноябрь, резервный Степной фронт. Его все чаще вызывали в штаб – прижившийся в долине еще с царских времен ссыльный, старый немец Людвиг Эмильевич Петерсон, очень хорошо поставил в школе преподавание немецкого. Зимние немцы вызывали омерзение…
В феврале 44-го его везение (ну вот ни разу, даже не задело!) кончилось. Ночью немцы пошли на прорыв и 6-я стрелковая Орловско-Хинганская дважды Краснознамённая, ордена Суворова дивизия встала на их пути… один осколок оторвал кисть левой руки. Второй впился в голову, за левым ухом. Он лежал в воронке и ждал ночи. Надо было ползти к своим… послышались голоса. По полю шли немецкие санитары. Время от времени слышались стоны и крики. По русски. «Наших добивают, что ли?» - подумалось ему. И когда фашисты подошли к нему он, усыпив их внимание фразой по немецки, смог вытащить ТТ и дважды выстрелить. На крик и выстрелы подползли свои.
Руку пришлось отнять по локоть. Осколок из головы так и не смогли достать.
Через пять месяцев, в августе 44-го, он сошел на мраморный перрон Слюдянского вокзала. Огляделся. Надо было искать попутку.
- Товарищ лейтенант! – окликнул его пожилой боец с погонами сержанта. Подошел поближе, присмотрелся… - Петька, ты чо ли?
- Дядя Нил! А ты что, здесь служишь?
- Нет, отпустили. Стары им не нужны. Чо, домой?
- Куда ж еще?
Судьба… Нил Матвеич, старший сержант, артиллерийская разведка, отец когда-то спасенной им девочки Тони, быстро договорился насчет машины.
На перекрестке (сержант Илларионов жил в Еловке) они расстались. Впрочем, ненадолго. Через месяц Петр заслал к Тоне сватов. Потому-что надо было жить. Несмотря ни на что и вопреки всему.
«Эх, бабушка…» - вздохнул Петр. – «Уж одиннадцать лет без тебя. Вот правнукам бы порадовалась. А так только двоих и увидела.»
Присели за расстеленный на земле брезент, Толька с Санькой подтащили ведро с заранее обжаренным и разогретым шашлыком. Его усадили на стульчик , в свое время любовно выструганный для него Мишкой Павловым, отцом зятя Димы – сосновый, с осиновыми накладками на сиденье чтобы не болело…
- Дорогой наш папа, дедушка!
- Прадедушка! – влезла правнучка Юля. До чего ж на мать, прабабку Иру похожа…
- Прадедушка! – продолжила Лариса. – На нашей, на твоей родине поздравляем тебя с днем рождения! Он конечно завтра будет, но все равно! Мы все тебя любим! Ура!
- Урра!!!
Потом правнуки спели про танкистов, в старом стиле, где про Сталина и первого маршала, дочки (зятья и внуки, как-то так получилось, оказались поголовно непьющие) выпили по второй, за день рождения Нининой невестки… он устал. Тихо встал со стула (зять Василий, Толька и Саня встали следом, посмотреть, 87 лет все-таки), тихо отошел к ручью.
Из динамиков Санькиной машины неслись звуки «Марша авиации». Он бродил по высокой траве прибрежного луга, трогал ее… может быть, больше не удастся приехать. Прости, мама, прости, батя, если что не так. На могилку на вашу на Никольско кладбище сейчас заедем, не забываем мы вас…
Правнуки звонко кричали где-то наверху, там, где раньше стоял его дом.
- Алена, смотри сколько земляники! Тетя Вера, дай тару какую-нибудь, я ее дома со сметаной сделаю!
- На, держи!
- Анатолий Дмитриевич!
- Чо, бразер, ай доунт ноу! Тьфу ты блин, же не саве па!
- У тебя железка сеть ловит? Дяде Вове фотки сбросим.
- Разве что на холме, тут-то хрен что поймаешь.
- Ну так пошли!
- Тема, что папа говорит, когда его зовут идти наверх?
- Папа говорит - слоны не летают!
- Молодого бери, он умеет!
Петр Степаныч слушал и тихо улыбался. Жить стоило. Не зря все было. Не зря.
Эти кого угодно порвут. И кого угодно вырастят. За Петелинку. За Родину. Иначе никак…