Отрывок из книги "Есть много мудростей на свете..."
Ранним утром охрана доставила на главный пост старика в обветшалой одежонке. На требование охраны бросить ношу на пол, ответил:
-Существенного в ноше нет.
Охранники вытряхнули содержимое мешка. В нем оказалась женская одежда, настолько ветхая, что от неловкого движения рук сама собою расползалась.
-Где такое накопал, на кладбище покойников раздел, иль в огородах пугал оголил? А это что такое?
-Обедня, дробленое зерно с полезной травкой, подали на еду.
-Куда стопы направил?
-От своего порога, сыну грехи земные отпустить.
Охранник стащил шапку со стариковой головы и повертел в руках. Кусочки меха от разной животины, скрепленные между собой, чем под руку попало.
-Из каких отходов мастерил?
-Пришлые собаки порвали моего кота, не пропадать же меху, заячья шкурка, крот рыл ходы на огороде. На уши натянул, тепло.
-За пазухой, что выпирает? – Не дожидаясь, пока старик сам расстегнет кафтан, за полу дернул. На пол шлепнулась маленькая собачонка, поджав лапки, она застыла в неподвижной позе.
Охранник потрогал ногою тельце и с удивлением спросил:
-Зачем дохлятину за пазухой хранил?
Дверь распахнулась, вошел мужик с охранным псом, и выпалил с порога:
-По следу шли, путь проверяли. Обшарили развалину его, вокруг по снегу, кроме следов собачьих, чисто.
Пес носом потянул, одним прыжком достиг собачки, несчастную ткнул носом и стал лизать ей под хвостом. Внезапный визг нарушил тишину. Собачка мячиком взлетела вверх, беззубым ртом вцепилась в ухо кобелю. Пес отскочил к дверям, на лапы сел, передние скрестил и свечкой вытянул мордаху. Малявка, пискляво тявкая, подпрыгивая вверх, пыталась дотянуться до горлянки. Хозяин пса оправдываться стал:
-Мой Наглец все малых собачат на части рвет, а перед ней устроил свечку. Против природы не попрешь, течкует сука.
-Идешь прощать грехи сынку, а для чего старухину одежду прихватил?
-В мешке мои обноски. Течка у сучки только началась, проходу нет от кобелей, стаями набеги совершают. С тряпьём моим поосторожней, все лучшее взяла в дорогу.
-Если ты баба, зачем же голову обрила, мужицкую одежду нацепила?
-Легче обходиться, мужняя одежда не пропускает снизу стужу. На днях меняла травы на объедки, народ шепнул, сына моего Главнейший повесить обещался. Сына Касьяном звать, он лошадей привел недавно.
Охранник напрасно пытался обнаружить женские черты, грубое лицо, бритая головка, сиплый голос, огромные ручища сомнения вызывали.
-Разденься, титьки покажи, твой внешний вид меня смущает.
-Женская краса, от нерадивых мужиков, в песок стекла, на пятки старость рано наступила. Руки задеру, ты помоги рубаху снять.
Худобы такой охранник отродясь не видел. Старуха пальцами оттянула кожу на высохшей груди, и грустно улыбнулась:
-Груди эти, вскормили четверых детей, кроме Касьяна, схоронила всех.
-Не смотришься с Касьяном, у него лошади ухожены, сам тело держит в чистоте, не мог такой мужик до безобразной худобы мать довести.
-Сын с помощью частенько подходил, не принимала. С рождения не повезло на мужиков. Отец сбежал, меня не видя вовсе, муж без содержания оставил, а в самый трудный час, сын в след подался. Живу вдали от всех, мир мой, могильные холмы безвременно ушедших дочерей. Восьмой десяток на подходе, перед кончиной душа обмякла, простить желаю сына, пожить с ним несколько деньков.
Главный охранник, выполняя указ Главнейшего, не подпускать к Касьяну никого, велел доносчиков позвать.
Родство все разом подтвердили, дали объяснение причудам.
Старухин род селился на ничейных землях, зависимость от власти, казалась им страшней болезни. В семьях не разделяли труд на женский и мужской. Жены могли отправиться в обозный путь, оставив малых деток и хозяйство на все умеющих мужчин. Они охотились, впрягались в плуг, ловили рыбу, пряли, одежду шили, в кузнице подковы ладили лошадкам. Народ, приклеил прозвище, мужички. Женщины выбирали детям пару, присматривали в многодетных семьях или подбирали бездомное дитя, труду и разуму учили, богатством наделяли и в своих семьях оставляли.
Однажды мужики два года пропадали, приехав, подняли род с насиженного места, нашли богатые ничейные места. Бабка Касьяна, только семьёй обзавелась. Муж уговорил остаться, богатством здешним завладеть. Родители боялись за неё, зять к бедам неустойчив. Сама к родне дорогу не найдет. Дочь разум на замок закрыла, осталась с мужем.
Жили на зависть всем, дома свободные и земли в наем сдавали, для сытой жизни им с лихвой хватало. Муж обзавелся лошадьми и занимался только ими. От зависти или от недогляда пожар в одном дому случился. К утру от улицы с домами, остался крайний ветхий домик.
Хозяйка продала лошадок. собрала мужика в дорогу, и к Стражникам отправила учиться. К окончанию учебы приехала за ним, а след простыл. Соколы на жительство позвали, она им в ноги поклонилась,ответила:
-Родители предупреждали о неустойчивости мужа, а я советам их не вняла, попробую сама судьбу устроить.
Трехжильная была, сумела девок воспитать и выдать замуж. После свадьбы матери Касьяна, пожелала счастья дочерям, присела на дорожку. Через много лет, путник принёс от матери прощальное письмо, родню свою не отыскала. Старшие дочери покинули места, а мать Касьяна в том дому осталась и повторила горькую судьбу. После бегства мужа и Касьяна, в подряд голодные года трех дочек схоронила.
Касьяна не подпускала близко, внуков не держала на руках. Однажды, встретившись с Дуняшей, в след крикнула:
- Не стоят мужики страданий женских, к себе с почетом надо относиться. Лупцует мало, надо шибче, чтобы скорее излечилась.
Годами не соприкасалась с людом. Одиночество переросло в потребность. Поражались, как и на что существовала бабка? Только однажды помощь приняла. Зимой, неделю дымок не зависал над крышей, внутрь заглянули, она почти не дышит. Дуняша выходила, оставила мешок зерна, короб овощей и жира. Касьян завез корма и козочку с приплодом. После покоса оставляли колоски, она их подбирала. Детворе запрещали дички и ягоды собирать вокруг её жилого места. Дрова везли из леса, теряли понарошку. Живучая старуха. Недавно видели, сидела у дороги, травы лечебной притащила, менять пыталась на еду.
-Пороками страдает бабка?
-Смотря, что за порок считать, лучше бы она ругалась, отстаивала мнение свое, чем кособокой жизнью жить.
-Зачем с Касьяном ищет встреч, если за сына не считала?
-Когда травою торговала, к ней подходили люди, от жалости бросали крохи, она их сразу в рот кидала. Видать, изголодалась сильно, смотреть на тело страшновато. Может, почуяла кончину и нрав несносный помягчел.
Касьян в конюшне проверял подковы.
-Коневод, Главный охранник кличет. Охрана задержала старика, к тебе он шел. Свести вас хочет на допросе.
Затрепетало сердце у Касьяна, подумалось, застукали связного, если откроется старик, как дальше жить? Мужики сказывали, в комнату допросную попасть, что с жизнью распрощаться. Вошел, поклон отвесил, огляделся. Большая комната разделена ширмами на малые отсеки, в углу огромный стол, заваленный штуковинами для пыток. Главный охранник кашлянул, и разговоры разом стихли.
-Садись, голубчик, вот сюда, решил сюрприз тебе устроить. Связного ждал? Тебе знаком старик?
Касьян взглянул на бритую головку и произнес:
-Впервые вижу, он не из нашинских краёв.
-Приглядись, старик доказывает, кровное родство у вас, роднее не бывает.
Старик втянул головку в плечи, и молвил:
-Худоба да старость до безобразия изменили внешность, в глаза мои смотри, взгляд не меняется при жизни.
Голос материнский Касьян припомнил сразу, показалось, старик лишь разевает рот, а голос раздается из-за ширмы. Он бросился туда, два здоровенных молодца на место водворили.
Касьян воскликнул:
-Я, голос матери узнал, не трогайте её, за все отвечу.
Главный охранник подскочил к нему:
-Признаться хочешь?
-Вины не вижу за собой, но раз в допросную попал, меня пытайте.
Охранник сдернул с матери кафтан, и подтолкнул к Касьяну.
-Мать родная, откуда худоба такая? - он побледнел, как сноп свалился на пол, в судорогах заскрежетал зубами.
-До пяти лет падучею страдал, свидание разум зацепило, голову на бок поверните, не так, - мать скомкала кафтан и сунула под голову Касьяну.
Вошёл палач, прошил старуху взглядом.
Касьян очнулся, сознание вернулось, он попытался объясниться:
-Вины не вижу за собой, но если повод вы сыскали, меня пытайте, мать очень далека от дел. При встречах мимо проходила иль прочь гнала. Молю о снисхождении, наговориться дайте.
Главнейший вышел на крыльцо, Главный охранник доложил:
-Притворства между ними нет. Старуха изжила свой век, от худобы загнется днями, Касьян после падучей, сегодня не работник. Пусть поживет в кибитке мать, соглядаи все разговорчики запишут, еще разок проверить надо. Заметил я особенность одну, у палача, как видит матерей достойных, печальными становятся глаза. Тебя печаль накрыла тоже. Еще приметили, если палач в печали или зол, жди ветра да метель. Решение за тобой.
Главнейший нахмурил брови, он не любил, когда копались и подмечали слабости его, срываться не решился и возражать охраннику не стал:
-Пусть поживет, при ней сговорчивее будет.
Касьян нес дорогую ношу, при встрече с мужиками, объявлял:
-Не думал, не гадал, счастье само на плечи опустилось, меня родимая простила.
Занес в кибитку мать, согрел воды, распарил ноги, поскоблил пяточки ножом и срезал загнутые ногти. Переодел в свою одежду, закутал, словно малое дитя и выложил перед ней еду. Она, как птичка поклевала, отвару напилась, облокотившись на чурбан, заснула. Чуток поспала, и босиком по снегу отправилась нужду справлять. Охрана преградила путь:
-Не балуйся со снегом, захочешь по нужде, в посудину сходи.
-Внутри чужой сидит, - ответила старуха.
-Касьян не вольный человек, к нему приставлен соглядай. Вот крепкая порода, сын, водою ледяной нещадно тело поливает, а мать по снегу ходит босиком.
Касьян от радости нажарил печь, лёг рядом на подстилку, спросил:
-Хочешь, расскажу, как в детстве мне жилось? Поведаю о жизни сиротливой. Думаешь, я сам сбежал к отцу, меня сговаривал он долго. Отец в семье не мог определиться, в работе и умом опережала. Другие бабы, когда он разговоры вел, смотрели в рот, с тобою все наоборот. Ума его и тела красоты хватало, на то, чтоб женщину к себе привлечь, от силы год её терпел, потом меж ними появлялась скука, обыденные до одури деньки. Ты нам любовь к отцу внушала, а он, нас собирал, навязывал понятия свои. Черты мужские глаз не греют, помешана на чистоте, на грамоте, а в женщине, всего должно быть в меру. Смысл бабы, под мужика стелиться. Когда он спутался с соседкой, дочери в глаза сказали, лодырь, гуляка, работу на тебя взвалил. В отсутствии твоё, порол нещадно, все добивался, ты ли научила. Соседки сестрам донесли, на стороне дитя родилось, богатая вдова к себе манила. Перед уходом, мне сказал, не дочерей, а коршунов взрастил, отцу перечить позволяют. Желаю им, за отношение ко мне, безвременно в могилы лечь. Залез в тайник, сгреб половину сбережений, украшения дочерей, и в тот же день уехал на подвозе. Через год с повинной появился. Долго лечился от побоев, поправил сломанные ребра, и вроде, начал к дому привыкать. Два года быстро пролетели, исполнилось мне десять. Отец высматривал тайник, я сразу понял, он побег готовит. Его не выдал, выследил, когда сестра полезла за монетой и указал, где можно поживиться. За это, обещание дал, как только мы сбежим из дома, подарит жеребенка мне. Обманул, уехал сам. Тосковал, обещанный жеребчик покою не давал. Жизнь с вами меня не привлекала, забрав из тайника остаток, я подался на поиски отца. О том, что обескровил вас, тогда не думал. Вести дошли, до весны вы кое-как дожили, а в следующие суховейные года, ты в одиночестве осталась.
Отец учился коневодству, в наем попал, жизнь круто поменялась, меня воспитывать пытался. Мне показалось, свиделся с тобой, приехал злой, на вопрос, где пропадал, ответил оплеухой. Опять за куролесил по дорогам. Работа коневода значимость придала, с отцом считаться стали люди. Решил осесть. Дом начал возводить на пару с молодой женой. Для помощи приехала родня и тут беда сердечная случилась, впервые мой отец влюбился, да не в кого-нибудь, а в тещу. Жена, от ревности слюной исходит, родитель за ним с дубиной ходит, а теща глаз с него не сводит. Жизнь отца разом оборвалась, случайно или нет, свалился с высоты. Дом прибрала к рукам жена. Рядиться с ней не стал, искал, к кому прибиться. Народ советовал домой вернуться, у Соколов всегда работа. Вернулся, к тебе не заявился, совесть не мучила, отвык. Нашел красавицу девицу, успел в постели полежать, родители узнали и выгнали за дверь. Впервые, услышал от людей суровые слова, когда они отца касались, не принимал всерьёз, а тут запали сильно в душу. На женщин всех смотрел отцовыми глазами, мольба и женский плач не трогали меня. Когда Дуняша пролила слезу, без жалости ударил по лицу, плач детский раздражал и дом подземкою казался.
Порой трезвел и вспоминал тебя, как задыхалась от работы и молча, воз сама везла. Сравнивал с Дуняшей постоянно, схожи были, своих никчемных мужиков до одури любили. Плыл по течению, как выведет река, однажды понял, ещё чуток и руки наложу. Во мне два человека бились, один со злостью жил в обнимку, другой от злости той страдал. Подался к Стражникам, те сразу распознали, пристроили в семью. Год с ними радости делил, познал иные отношения, без ругани и мордобоя. Завидно стало, с грязными делами пытался между ними влезть. Они меня, напротив посадили, и отчитали:
-Мы приняли тебя, заботой окружили, доверили покой и честь семьи. У нас детишки подрастают, смысл жизни в них, а не в измене. Мы знали твоего отца, мастером был, душою не удался. Грязи от него набрался, пытаешься в наш дом внести. Мы гостя выставляем за порог.
Совесть пробудилась, не мог глаза на них поднять. Пристроили к вдове. Дверь в комнату свою не запирала, когда из дома уходила, я на её кровать садился и мысленно в объятиях сжимал. Полгода прожил, ни разу ночью не вошел. Решил, если сдержу себя от страсти, не все потеряно во мне. Хмельного в рот не брал, с учебой преуспел, досрочно Мастера добился. Домой вернулся, пытался жизнь с женой наладить, не получилось. И знаю почему, со старой меркой к ней пришел. Я не заметил, за те два года, что в разлуке жили, она меня мудрее стала. Живем порознь, но чую, тянуться друг к другу души. Женившись в третий раз, достоинство мужское потерял. Не муж своей жене, хоть рядом спал, она по разуму да по заботе, мне больше в матери годится. Во сне Дуняша часто снится, я так хочу её обнять!
Рад, что пришла ко мне, хоть напоследок, да простила. К тебе нежданно потянулся, ты собирала ягоды в лесу, а после к роднику пошла, лицо умыла, гребеночку достала и распустила волосы седые. Пасть на колени захотелось, подставить голову под руки, которых я себя лишил. Заметила догляд, умчалась. Когда без памяти лежала, меня Дуняша привела. Убогость дома, нищета, тряпьё в котором ты лежала, нутро перевернули, все годы, до сегодняшнего дня, я у тебя прощения прошу. Жестоко обошлась судьба, не того мужа поднесла, и с сыном подвела. Меня с отцом сурово наказала, мы с ним Начало не ценили и женщин потребляли, не любя.
Вспоминаю, как штопала одежду. На лавку забирался, ложился вдоль и голову клал на колени, ты голову лохматую ласкала и пела песни о счастливой доле.
На днях, я на огонь смотрел, вот так же, как сейчас. Услышал голос, если простишь сыночка своего, ко мне вернется милая Дуняша.
Касьян вдруг заметался по кибитке, то дверцу у печи откроет, полешки переставит, то к матери подвинется поближе. К ногам припал, руками нащупал её руки, приложил к лохматой голове, взмолился:
-Детство вспомни, головку приласкай, такую малость у тебя прошу!
Выл ветер за кибиткой, Крив и узкоглазая охрана, припомнив матерей, хлюпали носами, в кибитке, два самых близких человека, в едином счастье утопали. Касьян, лил слёзы, не стесняясь. Мать сыну голову ласкала, мелодию припомнив, путаясь словами, о счастье песню петь пыталась.