Подземелье Парижа, если бы взгляд мог проникнуть сквозь толщу его
поверхности, представились бы нам в виде колоссального звездчатого коралла.
В морской губке гораздо меньше отверстий и разветвлений, чем в той земляной
глыбе шести миль в окружности, на которой покоится великий древний город. Не
говоря уже о катакомбах, образующих особое подземелье, не говоря о
запутанных тенетах газопроводов, не считая широко развитой системы труб,
подводящих питьевую воду к фонтанам, - водостоки сами по себе образуют под
обоими берегами Сены причудливую, скрытую во мраке сеть; путеводной нитью в
этом лабиринте служит уклон почвы. Здесь, во мгле и сырости, водятся крысы,
которые кажутся как бы порождением этого второго Парижа.
В.Гюго
Мальчик несся молнией по длинному, слегка изгибающемуся коридору. Его глаза давно привыкли к постоянной темноте, ко всем её оттенкам, поэтому он легко лавировал между грудами мусора даже в таком узком пространстве и успевал высматривать в стенах путь к спасению. Пробежав около сотни шагов, он оглянулся на огромную тень, настигающую его, прикинул расстояние и, наконец, решился. Преследователь явно запыхался и вряд ли мог уже догнать мальчишку. Дальше по коридору у самой земли оба - и догоняющий, и его жертва - могли различить крышку лаза. Оба одновременно поняли единственный шанс окончить гонку. Резко остановившись и припав к люку, мальчик нащупал зацепку в рамке, развороченную камнем, зацепился за край крышки и с усилием откинул её. Всего пара шагов отделяло его от преследователя, когда он юркнул в узкий лаз и, быстро перебирая локтями и коленями, исчез в дыре. Стало тихо, только глубоко дышал бежавший, стоя у крохотного люка, и накрапывала вода где-то в глубине коридора, каждой каплей разбиваясь о каменный пол. Через несколько минут опять послушались шаги, и к люку подошёл невысокий человек, очень худой и тоже тяжело дышавший.
- Ну что? - спросил он, когда смог собрать силы, чтобы вставить слово между глубокими судорожными вдохами.
- Ушёл... мерд... в нору... шмыгнул, - едва получилось выдавить у другого.
Они ещё долго не могли прийти в себя после дикой гонки по тёмным коридорам и только, прислонившись к стене, смиряли своё дыхание.
- Поганец, и куда ему столько? - наконец внятно смог произнести первый, которого звали Эжен Бланк.
- Да их же как крыс по этим норам. Должно быть, поделит с остальными, - чуть менее натужно отвечал второй человек, имя которого было Паскаль де Вер.
- Да и мы, конечно, с тобой простофили. Здесь давно понятно, что нельзя оставлять даже еду без присмотра.
- Как это всё надоело. Постоянно быть начеку, постоянно всех подозревать, - де Вер сплюнул под ноги.
Сточный канал у их ног вдруг увеличил скорость своего течения. По нему плыл различный сор, отходы и барахтались крысы, огромное количество крыс. Два приятеля поспешили уйти из этого рукава подземелий, и направились в Коллектор, откуда они только что погнались за воришкой. Бланк поморщился - в воздухе пахло серой, не оставляя сомнений в том, что конец света уже начался.
Медленно ощупью двое пробирались в глубь подземелий, не желая ещё больше запачкаться. Каменный пол шёл под уклон, значит, они выбрали правильную дорогу. Огромная система тоннелей, с её тупиками и развилками, требовала постоянного напряжения мысли, чтобы не заблудиться в ней. Пометки, которыми в изобилии были исписаны стены, специально уничтожались грабителями и убийцами, вознамеривавшимися завести какого-нибудь несчастного в ловушку. Потому так опасно было отходить далеко от Коллектора - дома для множества убогих, скрывающихся во тьме катакомб. Он представлял собой огромную площадь, поднимавшуюся на несколько этажей многочисленными лестницами и площадками. Каждый ярус дробился ещё на многие клетушки – кое-где жильё, кое-где трактиры. Здесь и вели основную жизнь люди. Изредка, когда требовала того сильная необходимость, жители подземных трущоб пускались в путешествие по закоулкам водостоков, но они заведомо знали, как опасна дорога и всегда были готовы встретить смерть. Не существовало даже примерной карты тоннелей, полных ловушек, тупиков, бездонных пропастей, развилок. Те немногие, кто хорошо ориентировался в клоаке, предпочитали оставлять своё знание при себе, и за достойную плату считали своим долгом помочь ближнему проделать какой угодно путь. Вряд ли здесь можно было встретить честных людей. Подземелье многие годы служило пристанищем для самых грязных отбросов, мелких несчастных людей, у которых больше общего с крысами, забившимися по норам от дневного света, чем с людьми даже самого низкого сорта. С недавнего времени Коллектор стал наполняться и вовсе подонками, ранее таившимися в лабиринте клоаки. Число воров и убийц – в их профессии никто и не сомневался – с каждым днём прибывало. По поводу этого на постоялом дворе Серизы ходили устойчивые слухи, что всё дело в затоплении многих тоннелей, где вдруг поднялась вода, и лабиринт стал непригоден для прибежища негодяев. Жизнь в Коллекторе с этих пор пошла ещё более невыносимо, чем раньше. Новые обитатели сырых коморок не умели и не желали изменять призванию. Они обманывали, крали, могли и убить – в общем, они жили единственно возможным способом, когда нет шанса чего-либо достичь.
Бланк и де Вер вернулись на постоялый двор, который на самом деле был обыкновенной накопительной площадкой водостока, разделённой на несколько комнат и небольшой трактир деревянными перекрытиями, а кое-где и просто развешенными простынями. В зале они вернулись к своему столу, где уселись на бочки. Де Вер подозвал мальчика и заказал ещё пару кружек вина. В трактире сидело ещё с десяток разнообразных личностей, в основном скучных серо-жёлтых пьяниц. Они не смеялись, вели долгие грустные разговоры, жалуясь на свою заношенную судьбу. В полутьме, которую не могли развеять несколько свечей и фонарь, посетители, казалось, прятались от прочей жизни, забиваясь в самые тёмные углы. Отовсюду пахло плесенью, и запах этот особенно усиливался в спёртом воздухе маленького зала. Из задних комнат раздавались женские вопли. Обычный день на дне клоаки. Де Вер мрачно оглядывал помещение, ещё не оставив мыслей об украденном хлебе. В это время Бланк, поджидал вино, разглядывая, как хозяйка заведения Сериза, девушка с крепкими руками, разливала по кружкам пьянящий напиток. Сериза отвечала ему благосклонным взглядом, и, пытаясь себя не выдать, улыбалась только краешком рта.
- Ты знаешь, сколько мужчин у неё было до тебя? – прервал молчание де Вер.
- Разве это имеет значение, если сейчас она любит меня?
- Вот в этом-то я как раз и сомневаюсь. Впрочем, твоё дело, а мне мерзко.
- Тебе всегда мерзко. Всё-то ты боишься запачкаться! Посмотри вокруг – тут все грязны, все одинаково. Невозможно жить в этом мире и не испачкаться. Вон, даже Иисуса Христа искушал Дьявол!
- Но «одежды его оставались белыми», как говорит аббат Монтьор, потому что Иисус так и не поддался искушению...
- А ты такой же святой, да?
Де Вер долго смотрел в глаза Бланку.
- Может, и так, - твёрдо сказал он, наконец, - раз я единственный, кто хочет отсюда выбраться.
Бланк промолчал. Он не знал, можно ли выбраться из мрачных катакомб на свет. Сказать нет, означало похоронить их общую надежду на побег. В это время подошёл мальчик с подносом, поставил две высоких кружки вина и, получив свою монету от де Вера, удалился.
- Всё, мне пора, - допив своё вино, сказал де Вер.
Он встал и быстрыми шагами вышел из трактира. Бланк через некоторое время тоже поднялся и с кружкой в руках отправился к стойке, за которой Сериза отдавала распоряжения мальчикам. Увидев Бланка, она перегнулась к нему через стойку, а потом шепнула на ухо: «Пойдём в погреб, поможешь принести ещё бочонок». Оставив одного из своих помощников за главного, хозяйка удалилась в проём слева от стойки. Через секунду туда же скользнул Бланк. Прямо за дверью начиналась лестница, и Бланку стоило не малых усилий спуститься по ней без свечи. Но и в самом погребе мрак не позволял оглядеться. В прохладном пространстве у Бланка не получалось различить ничего, даже собственные руки. Он позвал Серизу, но вместо ответа сильные женские руки прижались к его груди. В крепких объятиях мужчина и женщина спустились на пол. Здесь было ещё холоднее, и ещё сильнее пахло прокисшим вином, видимо, от луж, но Бланка действительно не волновало, испачкается ли он.
В объятиях они пробыли не долго – в дверь погреба осторожно постучали, и Сериза, уже не таким нежным тоном, деловито крикнула на мальчика, чтобы тот убирался. Шурша платьем – она поправляла складки на нём - женщина мимолётно поцеловала Бланка в щёку, и через несколько секунд она выпорхнула из тёмного погреба. Бланк с трудом поднялся по ступенькам, открыл дверь в зал трактира и, уже не оглядываясь, вышел вон. В Коллектор падало несколько лучей - где-то наверху у самого свода были устроены вентиляционные отверстия, часть которых, правда, использовалась под дымоходы. Через эти оконца в огромное помещение попадало совсем немного света, но его было достаточно, чтобы не тратить свеч. Бланк поднимался по пролётам с одних площадей на другие, петлял в переходах, пригибаясь под низкими сводами. Их с де Веером коморка находилась в самом углу четвёртой площадки, куда свет почти не проникал. Их угол отделялся дырявой простынёй от десятков других коек. Места хватало только на кровать с матрасом, набитым соломой, и низкий столик, поросший плесенью. Не раздеваясь и не зажигая последний огарок, Бланк повалился на соломенный тюфяк и пролежал так очень долго, погрёжённый в свои мысли. Если бы это было возможно, Бланк ни за что бы не лежал вот так – его распирало метущееся чувство неопределённости, которое он с удовольствием бы раскачал ходьбой взад и вперёд по комнате. Но их скромный уголок не давал сделать и трёх шагов. Оставалось только лежать навзничь, буравя взглядом темноту.
Через несколько часов появился и де Вер. У него был усталый вид, чем-то запачкана одежда, но глаза его имели выражение восторга, какой бывает у детей, когда им что-либо удаётся самостоятельно. Он нашарил на столе огарок и, провозившись некоторое время, зажёг его.
- Где ты был? – спросил Бланк, появившийся в свете перед де Вером.
- Так… гулял.
- Я знаю, как ты гуляешь. Ты всё выискиваешь способ выбраться из подземелья. Так?
- Да, так. Ходил в Красную ночлежку. Ты знаешь, там полно всяких бродяг и проходимцев, которые готовы за несколько су достать всё что угодно. Ведь где-то же они достают сахар или сметану! Не может же быть, что в катакомбах выращивают тростник или пасут коров!
Бланк покатал что-то на языке, словно взвешивал приготовленное слово.
- И что? Ты что-то узнал? – спросил он, наконец.
- Нет… но… - тихо промолвил де Вер и замялся на полуслове.
- Когда же ты это прекратишь. Совершенно нелепая затея. Посмотри на меня! Я человек маленький, незначительный - тут и думать нечего. Ни места у меня хорошего, ни друзей в нужных местах. Но зато честный! Ведь честный человек и ничем не пользуюсь! Всего хочу добиться сам. Но я себя не унижаю зато! Не хожу, не попрошайничаю.
- Погоди…
- Нет, ты дослушай меня, прежде чем опять начнёшь свой бред… Я все тяготы исправно несу, не жалуюсь, хотя есть на что. Разве я тогда не заслуживаю в жизни удобства? Наоборот, только такие как я и заслуживают. Я тоже живу среди отродья, как и ты. Одни воры и убийцы среди соседей! А я не такой. И ты не из этих. Понимаешь? Мы выше их всех! Я люблю покой, меня не обучили в своё время даже врать, как следует. Но я этим могу только гордиться. А чем плохо, что я покой люблю, что не мечусь из угла в угол, что не рыщу как волк по катакомбам, в поисках кого бы облапошить?! Работаю честно, открыто, не ищу лазеек… Обратите на меня внимание!! Я тот самый, человек без запаха. Я полупрозрачный, и вы меня не видите. Это я незаметный вычищаю ваши отходы, я подметаю, я приношу почту. Я тот, кому вы машинально бросаете: «здрасьте» и «пасиба». Меня почти нет. Но разве я ропщу?! Мелкое дело выполнять важнее, оно чище, чем всякие делишки. Думаешь, мне не хочется лучшего для нас с Серизой? Хочется, но для нас будет лучше это спокойное и маленькое счастье, а не бредовая надежда на мир лучший! Его нет, этого мира.
Бланк раскраснелся и, хотя пока и говорил вполголоса, терял контроль. Он остановился, протяжно выдохнул и заговорил снова шёпотом.
- Я и сам знаю, что самый простой способ провести жизнь незаметно – творить добро. Добро запоминается людьми, а творившие добро – нет. Так вот здесь нет места для твоего нелепого геройства. Смирись, как все смирились. Все пробовали, но мало кому удавалось уйти отсюда. И то не факт, что те, которые ушли, попали в мир лучший, а не сгинули в пасти подземелья.
- А я всё-таки попробую, - упрямо шепнул де Вер и улёгся на тюфяк. Через секунду он задул свечу.
То, что называлось утром здесь, в катакомбах, обозначалось криком слепых петухов. Вообще все животные, обитавшие в темноте, утратили за ненадобностью зрение, и только человек, который полностью обеспечивал их жизнь, научился видеть в потёмках так же хорошо, как крысы. Итак, когда пришло утро, и пропел слепой петух, живший у хозяев ночлежки, Бланк и де Вер уже давно покинули свои лежанки. Сделать это надо было как можно скорее и незаметнее, чтобы хозяйка не успела спросить их задаток за угол, который они снимали. Они выходили в петляющие коридоры катакомб, спускались по площадкам, встречая таких же как они, нищих и голодных, уходящих на работу, чтобы забыть где и почему они находятся, забыть страх, холод, недоедание. Люди-тени скользили вдоль стен, не поднимая друг на друга глаза, заботясь только о наименьшем расходовании сил. Терпеть, терпеть, чтобы жить – вот какая единственная мысль обитала в головах у людей, проходящих мимо. Эта мысль очень легко читалась на их иссушенных, угрюмых и вместе с тем безразличных лицах, потому что каждый думал о том же. Каждое утро, разлепляя глаза посреди сырости и холода подземелья, люди-тени мечтали о том, чтобы день скорее прошел, а в перспективе, чтобы и жизнь быстрее кончилась, и, поднимаясь с кровати, разминая не отдохнувшие мышцы, намотанные на кости, они делали первый шаг, приравнивая его к ещё одному шагу к могиле. И словно тени царства мёртвых они брели вдоль редко освещённых стен, исполняя собственное наказание за жизнь прошлую. Постепенно в общем потоке появлялись знакомые, они кивали друг другу, но так же молча шли в общем направлении до тех пор, пока тоннель не заканчивался железной заслонкой. Рабочие проникали за неё и скапливались в небольшой нише сразу за дверью. Когда приходило время, из темноты сужающегося коридора вышагивал, расправив плечи во всю ширину коридора, надсмотрщик. Он светил своим фонарём на работников, а те, словно опасаясь огня, прятали грязные лица. Не отворачивались только дети, они только щурились на яркий свет, ожидая, когда, наконец, его уберут. Каждый день надсмотрщик ставил фонарь на пол, доставал из кармана блокнот и выкрикивал по очереди разнообразные фамилии, сопровождая их заданием на день.
- Крапод и Сури! Прочистка седьмого лаза…
- Пюранто! Вывоз отходов из третьего арпана выгребной ямы…
- Де Вер и Бланк! Ремонт сточного канала номер двадцать три…
Работники забирали инвентарь и, кашляя, расходились в разные стороны. Сточный канал номер двадцать три вел с верхних этажей Коллектора до тоннеля с тем же номером. Кишка грубого литья трижды обвивала Коллектор, так что на любом из участков могла быть протечка, которую устроили сами же жители. Может, запихнули туда умершего от чахотки, чтобы не хоронить, может, дети расковыряли из баловства, а может… да мало ли всего может случиться с каналом, если он трижды обвивает Коллектор. Требовалось обследовать каждый фут, прежде чем найдёшь причину поломки, и для этого Бланк и де Верт начали этаж за этажом, площадку за площадкой обходить жителей Коллектора. В основном приходилось проходить ночлежки для нищих, беспардонно отдергивать занавески, слушать ругань, откровения, угрозы, проверять участок стока и идти дальше. Самый разнообразный народ откликался на вопрос Бланка о возможности войти в огороженный угол. Непременно дети, причём обычно лет семи, ухаживающие за двух-, трёхгодовалыми братьями и сёстрами. Шмыгая носом и пряча чесоточные руки, они быстро указывали на стену с каналом и садились к большому рабочему фонарю, который, видно, был редкостью для ночлежек. Ещё часто открывали сварливые хозяйки, похожие одна на другую и все вместе на хозяйку ночлежки Бланка и де Вера. Содержательницы ночлежек садились за стол и всё время, пока работники возились со стоком, не отводя глаз, следили за посторонними. На четвёртом этаже из-за занавески вышла старуха. Она быстро подошла к де Веру и, протянув свою высушенную руку, потребовала от него хлеба. Голос прозвучал хрипло, будто без участия связок, но отчётливо в своей безнадёжности и отчаянии.
- У нас ничего нет… - сказал правду де Вер, и проверил на всякий случай карманы.
Бланк проверять не стал – он знал, что за пазухой у него хранится сухая корка, отложенная со вчерашнего ужина. Услышав ответ де Вера, старуха посмотрела на Бланка, словно проверяя, правильно ли она поняла, а потом тихо села на кровать, всё ещё хрипя словом «хлеб». Так молча, спиной к чужому свету она просидела до самого ухода работников, даже не обратив внимания на их прощание, после которого её поглотила тьма.
До ночлежки мадам Вулёз, того участка сточного канала, где он плавно переходил к тоннелю, работники добрались уже незадолго до того, как слепые петухи уже начали пребывать в тревожном чувстве, зовущем их кое-как забраться на кормушку и закричать. Ночлежка мадам Вулёз более была известна под названием Красная, полученном за любовь хозяйки к этому цвету. Она не только сама ходила в красном платье, но и всё свое заведение устроила в тон: перегородки, занавески и даже матрасы были одинакового алого оттенка. Поскольку мадам совсем недавно завела своё дело, здесь было довольно чисто и даже уютно, в том смысле, каком это возможно для подземелья. Однако заведение это пользовалось дурной славой из-за того, что новые места занял как раз прибывший из бандитских тоннелей сброд разного занятия. Толки ходили самые разные, но все сходились на одном – лишний раз Красную ночлежку лучше обойти стороной.
Бланк принял сумрачный вид, когда зашёл за красную гардину. Ему на встречу выступила хозяйка, как всегда облачённая в красный корсет. Она оглядела вошедшего с ног до головы, задержалась на инструментах в руках, а затем спокойно, как и прочие хозяйки, видавшие на своём веку нечто поинтереснее, чем работник по чистке водостоков, сказала:
- Погасите фонарь. Здесь и так достаточно светло.
Действительно, Бланк, занятый своими мыслями, и не заметил, что вошёл в хорошо освещённое помещение. Без какой-либо меры вокруг горели свечи, даже под потолком на импровизированной люстре было не менее десятка зажжённых огоньков. Не дожидаясь пока коллега спохватиться, де Вер взял фонарь и задул свечу.
- А теперь господин де Вер и вы… Прошу без промедления пройти за мной. И поторапливайтесь, а то мои постояльцы будут недовольны таким поздним визитом, тем более, если он затянется.
С этими словами мадам Вулёз зашагала по узкому коридору, увлекая за собой Бланка и де Вера. Проход, по которому двигались все трое, напоминал палату для изолированных больных в госпитале: огромные балдахины красного цвета выделяли из зала скромные комнатушки, размером не больше двуспальной кровати. Альковы были приставлены один к другому, превращая весь небольшой зал в десяток отдельных жилищ. Дойдя до конца коридора, хозяйка прислонила ухо к перегородке комнаты, которой заканчивалась галерея красных занавесей.
- Господин Грис! Госпожа Вюлет! Вы у себя? – громко спросила она, глядя себе под ноги, но не убирая уха от бархатистого покрывала.
В ответ покрывало отодвинулось, и глазам открылась скромная, но хорошо убранная комната. Из мебели всего один сундук, кровать на деревянных ножках, большой стол и несколько стульев. За столом сидело пять человек – все мужчины - явно встревоженные поздним визитом незваных гостей. Стол был пуст, на нём не было не то, что угощений или книг, но даже и скатерть не украшала деревянной поверхности. Все пятеро, освещённые одной единственной свечой, вопросительно смотрели то на Бланка, то на де Вера, дольше останавливая взгляд на втором. Женщина с девочкой лет семи на руках, открывшая занавеску, тоже внимательно осматривала пришедших. Она стояла близко и не могла сразу увидеть инструменты в руках работников, поэтому спросила де Вера, озадаченным тоном:
- Зачем ты пришёл сегодня? Ты не должен был приходить.
- Я… - замялся де Вер, кивая на Бланка, - Мы… по работе. Ничего особенного, Вюлет. Просто проверим, нет ли у вас разрыва в сливной системе.
Вюлет покраснела и нелепо улыбнулась Бланку, после чего отбежала к кровати и посадила рядом ребёнка. Один из мужчин, по-видимому, мсье Грис, худой, высокий с бледным чахоточным лицом, встал из-за стола и направился к де Веру. Он пожал его руку, а затем жестом показал, что вся комната в его распоряжении. Де Вер как работник, а не гость, деловым шагом подошёл к задней занавеси, осторожно убрал её. Его действия, более привычные в такой ситуации, вывели Бланка из оцепенения, и он тем же деловым шагом направился к своему коллеге. Он снова зажёг фонарь, посветил на заплесневелый каменный свод, на котором была закреплена труба. Пока де Вер совершал необходимые проверки, Бланк незаметно оглядывал скромное жильё. Пятеро мужчин о чём-то шептались за столом, но они сидели далеко, и их совершенно не было слышно, а вот женщина с ребёнком находилась рядом, у самой задней стенки жилища, где сейчас работали де Вер с Бланком. Она возилась с девочкой, успокаивала её: «Мы с тобой не будем унывать, да? Мы же с тобой терпеливые. Поэтому мы спокойно преодолеем все трудности…». Говорила она скорее не ей, а себе, потому что девочка спала у неё на руках. Вюлет глядела перед собой, одной рукой гладя по волосам дочь, а другой обхватив собственное плечо, показывая как она замёрзла. Тем временем де Вер закончил осмотр участка стока.
- Значит, где-то уже в тоннеле засорился. Но это завтра другие посмотрят, - произнёс он, щурясь от фонаря Бланка.
- Мерд. У меня предчувствие, что отправят туда именно нас… - улыбнулся Бланк.
- Иди домой. А я подойду позже, - сказал уже другим тоном де Вер – де Вер не работник, а де Вер гость.
Бланк тут же почувствовал смущение от своих грубых слов и, извинившись, поспешил покинуть своего друга в компании пяти мужчин и Вюлет с ребёнком. Мадам Вулёз проводила его до лестницы, и только когда сырой воздух окутал Бланка, ему стало чуть легче. В своём одиночестве Бланк отчётливо ощутил необходимость в другом теле, которое можно прижать к себе, согреться им и хотя бы на время перестать быть одиноким. Всего три площадки и постоялый двор Серизы распахнёт перед ним свои двери. Но три площадки это десятки сумрачных людей прокладывающих себе дорогу между других сумрачных людей. Теперь бесконечная масса стремилась обратно в свои жалкие жилища. Шли они бодрее, чем утром, предвкушая отдых до утра. Кое-кто так же как Бланк определил своей целью кабак, где их ждала кружка тёплого вина, дарующая даже самым большим грешникам искупление. Об искуплении говорил не только внутренний голос Бланка, но и читавший проповедь на шестой площадке аббат Монтьор, который был известен всему подземелью своей пламенной речью. Не понятно, как святой человек мог оказаться в такой компании и тем более таком месте как это, однако сам он не горевал, напротив, воспринимал пребывание в катакомбах великим благом для себя, способного вести к свету сотни забытых во тьме людей. Он стоял в свете нескольких канделябров на ступенях, возвышаясь над слушавшими на две головы, и, устремив глаза в закопченный потолок, нараспев выговаривал свою речь:
- Слушайте же, заблудшие души! Все мы здесь отбившиеся от стада, преступившие высший закон и ушедшие во тьму в поисках спасения. Виновны ли вы? Да, все мы виновны! Все мы несём вину, а потому опускаем глаза к земле, а не к небу. Ибо неба никто из нас не достоин. Но как мы несём на себе бремя вины? Ропщем ли мы? Негодуем? Пытаемся сбросить её ярмо? Нет, и в этом наша святость – мы несём вину, полностью её сознавая, пряча лицо от света и свежего ветра в затхлых тоннелях клоаки. Мы знаем наши грехи и потому мы здесь. Здесь никогда не молчит наша совесть. Она всегда взывает к нам из глубины нашего сердца. Она терзает и выедает нас изнутри. Так возблагодарим её за это. За то, что она говорит нам, кто мы есть и чего мы достойны. Мы с грузом наших грехов достойны только сидеть в норе, словно дикий зверь, и даже под покровом ночи, мы не высунемся наружу. И Господь милостив к нам, он посылает ещё испытаний, чтобы мы спокойно снесли их, и возвеличили свой дух в смирении. Везде толкуют теперь о нашествии крыс из дальних тоннелей. Но в этих кривотолках я не слышу самого главного - люди не вопиют «за что?». Они могут малодушно считать убытки, открыто бранить этих божьих тварей, но каждый знает, что это его плата за грехи, содеянные там, - аббат тыкнул крючковатым пальцем в грязный потолок и туда повернулись головы всех прихожан, - Но знайте, что здесь вам воздастся. Здесь вы будете героями или уже стали ими. Здесь вы обретёте святость в своём обычном каждодневном труде. Смирение. Смирение! Вот помощь всякому из нас, кто боится наступления утра, чья совесть неспокойна по ночам, кто грызёт в корчах подушку. Оглядитесь вокруг и вы увидите, как голодные падают и умирают на лестницах, на своих лежанках, за своим трудом, но умирают они, как герои, без единого слова, без стона и жалоб, отдавая свою душу в руки Господа нашего. И вместе им светлее и злачнее. Там, - снова палец устремился в потолок, - куда заблудшим душам проход закрыт. Но, прежде всего, путь к Господу закрыт тем, кто слаб духом и готов покинуть этот мир раньше срока, - машинально Бланк подумал о де Вере, - Я скажу вам, и пусть каждый из вас скажет себе или иному уху, обладатель которого уже вьёт верёвку или точит лезвие о ремень. Ты солдат, и ты поставлен в жизнь, чтобы бороться. Ты не имеешь права уйти так легко. Чем ты лучше меня? Ведь и я такой же солдат. Если я мучаюсь, то и ты не должен принимать свои муки за что-то особенное. Не возгордись, что твои муки сильнее мук прочих. Если у меня хватает сил, чтобы ждать своего часа, то и ты обязан терпеть! Какое право ты имеешь на самострельство, если я останусь жить? Так сказал вам я, так скажете вы другим, а те передадут всякому у кого есть уши, чтобы слышать…
Прихожане давно уже стояли на коленях, снизу вверх глядя на аббата освещённого двумя канделябрами. Такая зарядка была просто необходима для людей, не видевших солнце годами. Аббат Монтьор становился для них солнцем в их скучной жизни и укреплял их силы в древнем искусстве терпения и ожидания. Про него ходили слухи, будто он провёл в крепости в одиночке для опасных преступников около сорока лет, и за это время не только не сошёл с ума, а, наоборот, обрёл ясность в мыслях. Единственной книгой, которую ему разрешалось читать, была Библия, и несчастный Монтьор проштудировал её от корки до корки, вникнув в каждую букву святого писания. Тогда-то к нему в камеру и явился Святой дух, возвестивший, что он должен принять сан и спуститься к людям для проповеди. Злые языки поговаривали, что тогда у него помутился рассудок, другие же были склонны верить в пришествие Святого духа к уверовавшему каторжнику. Как бы там ни было, а Монтьор всё-таки оказался среди тех, кто мог понять его слова, и каждое воскресенье убеждал свою паству в их греховности. Бланк раздумывал, стало ли лучше от проповедей бывшего каторжника, а ныне святого Монтьора? Нет, в катакомбах не менялась ничего. Люди не становились лучше, не смотрели в будущее с уверенностью, даже в завтрашний день старались не заглядывать. Зато каждое воскресение пригибали колени перед речами вдохновенного аббата. Их некому было спасти, о них некому было позаботиться, но сладость в словах аббата слышалась в том, что как он произносил «мы». Ты не одинок в подземелье, пока есть мы. Ты грязен, но грязны все, ты ничтожество, но здесь ничтожество все. Здесь общество равных, равных ничтожеств, а потому конкретно ты уже не кажешься себе настолько мелким, насколько ты есть. Проповедь обычно прерывалась, когда влажный кашель охватывал половину паствы. Рвущие горло звуки сливались в одно сплошное карканье, отдававшееся эхом в стены, так что аббат сворачивал свою речь и отпускал больных с миром.
Скепсис Бланка не позволял ему задержаться хоть чуть-чуть дольше возле оратора. При словах о Страшном суде к его горлу подкатывала тошнота, а упоминание Святого духа и вовсе сулило изжогу на целый день. Гораздо приятнее ему прополоскать желудок вином и освежить тело в крепких объятиях Серизы. Когда Бланк заглянул в её заведение, она как всегда протирала стойку, глядя сквозь посетителей в свои мысли. Немногие выпивохи медленно обсуждали нашествие крыс, которое по их словам началось со вчерашнего дня. Кто-то твердил, что его сына укусили, кто-то горевал по съеденным запасам. Между столиками перебегали дети, протирали столы, уносили грязные кружки, чтобы вернуть их наполненными. Обычный вечер на дне клоаки…
В эту ночь Бланк дважды просыпался. Сначала оттого, что почувствовал, что на его груди что-то шевелится. С омерзением сбросив с себя крысу, отплевавшись и выругавшись, он лёг снова, закрывшись одеялом с головой. Второй раз его разбудил шорох в комнате, но, успокоившись мыслью, что это де Вер снова поздно вернулся, Бланк заснул опять, на этот раз до утра. Крик петуха разразился как будто у него над ухом и ещё долго звоном отдавался в висках. Сознание возвращалось медленно, нарастая вместе с головной болью. Спустя какое-то время появилось и первое воспоминание о вчерашнем вечере, который Бланк провёл на славу в заведении своей любовницы. Собственно, это было всё воспоминание, подробности его лежали где-то на дне звенящей боли. Всё ещё не способный открыть глаза он простонал в направлении лежанки де Вера:
- Друг! Иди на работу без меня. Я не могу… Скажи, что я подхватил лихорадку, что горю на смертном одре, поэтому не могу лезть в тоннель.
Ответа не последовало. Бланк рассердился, что де Вер, ещё так крепко спит, и что его не потревожил крик петуха. Не открывая глаз, он нашарил рядом с собой сапог и со всей силы, которой, правда, в нём осталось немного после вчерашних обильных возлияний, запустил им в направлении соседа. Судя по звуку, удар пришёлся в самую цель, однако де Вер всё так же не проявлял признаков жизни. Тогда Бланку пришлось приоткрыть глаза. Утренний мрак, не отличавшийся от дневного или вечернего, абсолютно не прояснял ситуацию. С того ракурса, с какого видел комнату Бланк, отчётливо можно было разглядеть только занавеску, скрывающую выход. Но чем больше он вглядывался, тем яснее понимал, что де Вера в комнате нет и быть не может. Бланк вспомнил о ночном визите сначала крысы, а потом ещё кого-то, кого он принял за де Вера. Хотя это возможно был и сам де Вер… Дело требовало большего внимания и ясности ума, чем Бланк сейчас располагал. Взвесив ещё раз свои возможности, он перевернулся на другой бок и разумно заснул. Во сне он спускался на дно какого-то водоёма, бесконечно погружаясь в пучину, где его единственными соседями были разнообразные моллюски и рыбы. Одна из них жирная с маленькими глупыми глазами подплыла к самому лицу Бланка и плюнула на него струйкой холодной воды. Бланк встрепенулся и был поражён тому, что проснулся мокрым с ног до головы. Недоумение его закончилось очень скоро, когда он услышал над собой омерзительный голос своей хозяйки, стоявшей у его ног с ведром в руке:
- А ну-ка бездельник, подымайся! Ты со своим дружком уже порядком задолжал за жильё. И теперь я вижу почему. Все нормальные люди уже на хлеб себе давно зарабатывают, а ты всё спишь. Значит, денежки-то у тебя есть, раз можешь дурня-то валять!
Бланк чувствовал себя несколько лучше. Брань хозяйки уже не вызывала сильных болевых ощущений, но голова так же гудела, как и раньше. Он спокойно приподнялся на локте, выждал момент, когда это можно будет сделать, и спросил хозяйку, не знает ли она где его друг. Подождав, пока хозяйка извергнет новую порцию ругани, Бланк узнал, что де Вер, действительно, приходил ночью, разбудил её и, всучив денег за свою половину комнаты, исчез.
- Куда исчез?
- Да кто его, мерд, знает. Я приняла это за задаток, который уже ты должен будешь отдать. Причём сегодня же вечером! Слышишь? Если денег не будет – вылетишь у меня! Понял? – бушевала хозяйка.
Под её распекание Бланк накинул на себя куртку (к собственному удивлению оказалось, что он заснул прямо в одежде), нашёл за лежанкой сапог и поспешил покинуть съёмное жильё. Вероятно де Вер, не добудившись своего друга, отправился прямо на работу, отдав деньги в задаток, чтобы хозяйка не прибила застигнутого врасплох Бланка. И значит, нужно было сразу идти в тоннель номер двадцать три, где они в прошлый раз закончили работу. Не мог де Вер, столь прозорливо распорядившийся с деньгами для хозяйки, не замять дело и с опозданием друга на работу. Спускаясь по лестницам Коллектора, Бланк заметил, что объяснения, которые так хорошо складываются у него в голове, не имеют пока никакой основы. Разъяснить всё способен был только один человек, которого пока не удавалось отыскать. Пару раз Бланк поскользнулся на лужах, что абсолютно сбило его шаг и смешало мысли в единый клубок и без того спутанный вчерашним алкоголем. Только у входа в тоннель номер двадцать три, он сообразил, что не взял из дома ни инструментов, ни даже фонаря. Впереди находилась сплошная тёмная завеса, не позволявшая разглядеть даже стен тоннеля. Бланк сделал пару шагов в глубь коридора и окликнул де Вера. Дальше идти он не решался, хотя слышал, какие-то нарастающие из темноты звуки. Он постоял ещё со всех сторон окружённый тьмой, слушая, как неясный гул оформился в шаги, а когда они стали достаточно громкими, что ухо даже улавливало походку человека, появился и маленький огонёк. Некто приближался очень медленно, делая шаги меньше нормальных. Может, он плохо видел дорогу в свете своей скромной свечи, или же быстрее продвигаться по заброшенному тоннелю не получалось. Так или иначе, Бланк, пользуясь своей полной невидимостью, по крайней мере, для себя самого, отважился ждать, пока де Вер или кто иной ни предстанет перед ним. Оказалось, что расстояние до источника света приличное, потому что только через десять минут в отблеске свечи Бланк узнал девочку, дочку Вюлет. Она прошла мимо него, даже не обратив внимания, будто ничего странного не было, что ребёнок семи лет гуляет со свечой по тёмным коридорам, где даже взрослому человеку станет жутко. Свеча начала удаляться от Бланка, так что он немного запаниковал. Монотонно раздавались маленькие шаги, а из бездны, лежащей перед ним, даже не слышался, а ощущался ровный гул. В глубь тоннеля искать де Вера Бланку совершенно не хотелось, да и терять единственный источник света ему показалось глупо, и он поспешил за девочкой. Близко подходить к ней Бланк не решился, ограничившись расстоянием в пять шагов. Вместе они вышли из тоннеля двадцать три, поднялись на первую площадку, долго петляли среди ночлежек, пока не вышли к той, которую Бланк и де Вер в качестве рабочих посетили вчера.
Мадам Вулёз Бланк на месте не застал, и он, уже давно потерявший из виду девочку, направился в комнату госпожи Вюлет и молчаливого господина Гриса. Он аккуратно отодвинул край алой ткани и поглядел внутрь. Кроме мадам Вюлет и её дочери в такой ранний час в комнате никого не оказалось. Женщина, склонившись над вязанием, сидела так же как вчера на кровати при свете скромного огарка, а дочь поместилась рядом с матерью, очень внимательно глядя на её работу.
- Здравствуйте, мадам, - поздоровался Бланк, вошедший после короткого стука.
Чахоточная женщина подняла на него свои большие утомлённые глаза, точно не удивляясь визиту незнакомого ей человека.
- Меня зовут Эжен Бланк. Мы вчера были у вас с моим другом Паскалем… Кажется, вы с ним коротко знакомы.
- Ах, да. Я вас помню. Прошу садитесь, господин Бланк, - она указала на стул у большого деревянного стола, - Может быть, вина?
При этих словах Бланку сделалась точно, но, подавив в себе дурноту, он, слегка улыбнувшись, покачал головой. Несколько минут они просидели в неловком молчании. Вюлет смотрела на Бланка теми же внимательными усталыми глазами, ожидая, что же скажет господин. А сам господин, начиная осознавать глупость своего визита, боролся с сильной головной болью, чтобы смочь рассуждать здраво и задать те вопросы, которые нужны, чтобы разузнать, куда исчез де Вер.
- Откуда вы знаете моего друга? – спросил он, наконец, и тут же понял, что начал с чего-то неприличного, - Я имею в виду, как вы познакомились?
- Что ж, мсье Бланк…
- Прошу вас, просто Эжен, - перебил Бланк, желая смягчить тон Вюлет.
- Что ж, Эжен. Думаю раз Паскаль ваш друг, то не стоит скрывать, что он последнее время искал того, кто мог бы вывести его из катакомб. Эти поиски и свели его с моим мужем, господином Грисом. Он и привёл вашего друга в наш дом.
- И что мсье Грис, действительно, знает дорогу наверх?
- Не знаю. Он в своё время занимался составлением карты подземных лабиринтов. Дело сложное и даже опасное. Он и несколько его друзей пытались разузнать, какой-нибудь из проходов на поверхность, чтобы получить возможность торговать здесь редким товаром. Из семи человек, которые начинали блуждать по коридорам, не вернулось пять. Кто-то провалился в расщелины, кое-кто заблудился и не смог вернуться, но многих просто не нашли. Возможно, они нашли выход и решили не возвращаться, но если спросите меня, я считаю, что никакой поверхности нет. Всё что есть – это наше тяжёлое существование, а мой муж всего лишь романтик, который верит в сказки.
- Но тогда зачем сюда приходил Паскаль?
- Ваш друг был таким же романтиком, как и мой муж. Они часами просиживали над картами тоннелей, которые составила группа проходчиков. Я, конечно, не вслушивалась в то, что они говорят, но, по всей видимости, ваш друг был уверен, что развилки тоннеля двадцать три выведут его наружу.
- Мой друг вчера остался у вас после моего ухода. Куда он отправился потом?
- Он не сказал. Он очень редко говорил со мной. Хотя всегда и был учтив. Объясните мне, что вы хотите выяснить? Вы потеряли своего друга?
- Да, вы абсолютно правы, мадам. Я волнуюсь за него. А может ваш муж знает, куда он мог деться?
- Это очень может быть. Но, к сожалению, вы сможете поговорить с ним только завтра вечером, потому что сейчас он ушел на приработки.
- А де Вер мог отправиться с ним?
- Этого я не знаю. Паскаль ушёл, когда мы с Премье уже заснули.
Бланк поглядел на малышку, которая, понимающе следила за разговором старших.
- Что ж, я пойду. Может Паскаль сидит спокойно попивает вино в трактире, пока я с ног сбился в его поисках.
- Да, я надеюсь, вы сможете его найти. Если что, я и мой муж в вашем распоряжении завтра вечером.
- Благодарю вас, мадам Вюлет. До свидания. До свиданья, мадмуазель Премье.
Девочка серьёзно поглядела сначала на мать, потом на Бланка, но ничего не сказала. Бланк покидал ночлежку в большем недоумении, чем когда пришёл сюда. Оказывается, не один де Вер занимался поисками выхода из подземелья. Вполне можно было предположить, что из всех жителей Коллектора ещё сотня сумасшедших бродила по лабиринтам, надеясь увидеть свет в конце тоннеля. Судя по рассказам, чаще всего этим светом оказывался фонарь разбойника, который переправлял безумца и вовсе в вечное царство света и добра, бренное тело оставляя себе. А если и де Вер блуждает сейчас в темноте в поисках своей смерти? Или уже нашёл её? Чувство отчаяния, как надвигающаяся волна, нависло над Бланком. Что бы он сейчас ни делал, это нисколько не помогло бы де Веру, и уж тем более не прояснило бы ситуацию. Единственный ключик, который мог открыть дверь этой загадки лежал в кармане у господина Гриса, которого нужно ждать до следующего вечера. А сейчас просто ждать, терпеливо ждать, как ждут все в этом подземелье. От безысходности Бланк сел, облокотившись на стену, прямо на площадке одного из уровней. Он достал припасённую сухую корку и принялся её грызть, чтобы хоть едой увлечь себя от мыслей, которыми томилась душа, и подумать над чем-то более насущным, как например, оплата второй части взноса за комнату. Желанного прозрения сухая корка не принесла, голова Бланка просто перестала работать в холостую и с полной самоотдачей занялась едой.
- Господин Бланк, мсье…
Бланк с трудом поднял глазу на серьёзную девочку Премье. Она стояла над ним с тем же заинтересованным, но сдержанным лицом, каким оно было во время разговора Бланка с Вюлет. Девочка будто не решалась заговорить. Она помялась с ноги на ногу, огляделась вокруг, а потом сказала тоном надзирателя:
- Пойдёмте со мной, здесь может быть опасно говорить.
Бланк тут же понял в чём дело, ещё когда он находился в комнате ночлежки мадам Вулёз, он заметил, что девочка хочет ему что-то передать, но смешанные чувства, с которыми Бланк импульсивно пришёл к Вюлет, помешали предать значение действиям маленькой Премье. Он поскорее встал и быстро пошёл за Премье, которая лавировала между идущих навстречу с лёгкостью. Вместе они свернули в небольшой коридор, заканчивающийся тупиком. В полной темноте послышался звук отодвигаемого люка, а потом зажглась та же свеча, какую Бланк видел в руках девочки в тоннеле двадцать три. Она указала Бланку лаз и тут же исчезла в нём. Бланк не стал долго ждать и забрался в узкий лаз. С трудом протиснувшись и поворочавшись в норе, он обнаружил, что сомкнутое пространство быстро кончилось, и выбрался в параллельный коридор, достаточно большой, чтобы встать почти в полный рост. Премье со свечой давно дожидалась его чуть в отдалении, как бы подзывая продолжить путь. Бланк не задавал вопросов, он слепо подчинялся тому, кто знал гораздо больше его. По новому коридору шли совсем недолго, по крайней мере, так показалось Бланку. В том месте, куда привела его девочка, находилось множество других детей, та самая артель воришек, с которой Бланк познакомился не раз. Они были одеты не слишком чисто, но никто из них не носил лохмотьев. Самому старшему из них было на вид лет двенадцать, младший едва мог разговаривать.
- Все мы здесь сироты… - шепнула Премье Бланку, когда он слишком долго рассматривал кого-то из малышей.
Приход старшего, для артели, видимо, не казался сколько-нибудь важным событием, мало кто вообще заметил присутствие постороннего. Вместе с Премье Бланк прошёл мимо длинных столов, за которыми при свете огарков маленькие преступники ели общую пищу из деревянных плошек, и проник за занавеску, отделяющую общее помещение от небольшой комнаты, освещённой огромной люстрой. Премье усадила Бланка за парту, где лежало множество приборов – серебряных и медных - поставила перед ним плошку с похлёбкой, и только потом сама села напротив него на высокий стул.
- Господин Бланк, вы ищите своего друга, господина де Вера… и кажется, здесь вам понадобиться помощь, потому что вы, сами того не понимая, влезли в очень сложную игру. Знаете ли вы кто такая мадам Вюлет?
Бланк опешил от слов маленькой девочки, произнесённых с высокого стула, поэтому всё, что он мог ответить – всего лишь озадачено помотать головой.
- К сожалению, я не могу вам всего рассказать, но здесь в подземелье вызревают заговоры. Люди наверху уже предполагают наше присутствие и кое-кто боится. Нас почитают за исчадья бездонного городского чрева. И не мудрено… Вам я могу сказать только совсем немногое, то, что касается вашего друга. Господин Грис, с которым вы знакомы, во время своих поисков новых тоннелей набрёл на выход из катакомб на поверхность. Грис отвечает за охрану тоннеля номер двадцать три, откуда и начинается череда коридоров, ведущих к выходу. А его компаньон по имени Кошон, который был вторым, кроме самого Гриса, оставшимся живым после поисков в лабиринтах, уже является проводником по извилистым дорогам клоаки. Выйти на них непросто, тем более что вам придётся дать некоторые обещания по поводу вашего пребывания на поверхности, но ваш друг сумел это сделать. Да, мсье Бланк, ваш друг Паскаль де Вер теперь находится на поверхности и работает там на Гриса и Кошона. Хотя это не большая плата, за то, чтобы покинуть эти девять кругов ада.
- То есть Паскаль выбрался, как и мечтал? Значит это правда, что отсюда есть выход?
- Да, вы всё правильно поняли, господин Бланк. Вы когда-нибудь слышали проповедь аббата Монтьора о Граде Господнем? – неожиданно спросила Премье.
- Нет, не приходилось. Только какое это имеет значение?
- Мне кажется, вам стоит посетить его, чтобы вам всё стало яснее. Ваш друг только благодаря ему смог покинуть этот мир… А теперь вам пора идти.
Премье поднялась со стула, отдёрнула занавеску за своей спиной и указала выход Бланку. Он оказался в полной темноте. На стене Бланк нащупал верёвку, держась обеими руками за которую он начал своё путешествие, словно слепой. Петляя по запутанным переходам лабиринта канализации, он прошёл около получаса, ступая наугад по тёплой жиже. Знай он, что тоннели тянутся так далеко, ни за что бы не отправился ощупью по нити в тёмную бездну. Зрение и слух Бланка со временем освоились с условиями, в которых приходилось передвигаться, и он стал различать стены свода, и слышать то, о чём никогда не думал услышать. Здесь посреди цокота когтей крыс, среди журчания сточных вод он замер, осознав, что тот гул, который он постепенно стал различать, звучит сверху. Шум из верхнего мира, в существование которого Бланк так долго не верил. Кажется, над головой били в мостовую каблуками женщины, шумел дождь со всё нарастающей силой, скрипели кареты и повозки, запряжённые лошадьми, даже шумела широкая река, название которой он даже не мог придумать – все эти звуки вибрировали в галереях лабиринта и сливались в однообразный гул. Бланк даже остановился и приподнялся на носки, чтобы лучше разбирать отдельные шумы. Он всё не верил в реальность происходящего. То, что искал де Вер, что скрывает Грис, о чём намекает артель воришек, о чём проповедует Монтьор – существует. Оттуда в Коллектор доставляют сметану и пуговицы, там пройдохи добывают сахар и кастрюли. А он, заключённый со всех сторон зловонными стенами, стоит, приложив ухо к потолку, и прислушивается к гуляющим по бульвару людям внешнего мира. Бланку стало невмоготу дольше стоять на месте, он помчался, сквозь коридоры, рассыпая в разные стороны брызги. Это был отказ от терпеливого ожидания. Мятеж, затаившийся глубоко внутри. Взрыв, готовившийся годами. Бланк забыл обо всём, во что верил. В прах разметалась надежда на тихую жизнь, на спокойное пребывание в тишине Коллектора вдвоём с Серизой. Теперь он жаждал действовать, зубами впиваться в любую надежду на выход, потому что, однажды узнав о внешнем мире, он стал обречён на муку поиска. Скорее бы он принял смерть или отказался от Серизы, чем никогда больше не услышал шаги каблуков по мостовой, освещённой солнцем…
Сериза как обычно после крика вечерних петухов закрывала своё заведение и перемывала деревянные кружки. Именно за этим занятием её и застал Бланк, вбежавший на постоялый двор. Он был весь в грязи, одежда на нём оборвана, а сапоги почти полностью перемазаны чем-то светло-серым. Тем не менее, он улыбался, а глаза его светились с такой силой, что Сериза вполне могла потушить огни в трактире. Она усадила взволнованного Бланка на бочку, налила ему вина и заставила выпить поскорее. Всё время пока Сериза обслуживала его, Бланк, не унимаясь, рассказывал ей что-то о городе, где нет потолка, а выше всех домов горит самая огромная свеча. Сериза спокойно выслушивала его, сидя напротив.
- Понимаешь, я знаю о том, что произойдёт, – задыхался Бланк, - Или скорее предчувствую роковые события, крах всего. Но это же вызывает во мне уверенность, что лучшее в моей жизни еще не начиналось… Будто бы я всю жизнь провёл, поджидая именно этот шанс. Завтра я встречусь с аббатом Монтьором, а вечером с тем самым Грисом, который что-то знает о дороге наружу и о де Вере…
Сериза аккуратно взяла его руку, лежащую на столе. Бланк замолчал.
- Эжен, я очень рада, что ты нашёл что-то такое, из-за чего ты весь загорелся… но ты же должен сам понимать, что это сказки. Ты так легко поддался на их объяснения, хочешь всё бросить и гоняться за призраками?
- Сериза! Главное, что есть возможность. Ты никогда не мечтала о мире лучшем?
- Мечтала, мечтала и каждый день мечтаю. Я хочу ресторанчик побольше, хочу собственный угол, хочу детей, в конце концов. Лет через семь упорного труда, я получу свой «мир лучший». А ты? Ты хочешь стать бродягой, без приюта? Без каждодневного кропотливого труда ты умрёшь где-нибудь в выгребной яме.
- Так умереть честнее, - отчаянно воскликнул Бланк, – Да, честнее, чем дожить до ста лет, щадя себя и оберегая от опасностей. Мы живём, что бы ни случилось, даже когда мы брошены в каменный мешок. Вроде бы достойнее умереть, пока ты не истлел тут, а мы живём зачем-то... как клопы!
- О чём ты? Мы должны выживать, цепляться за жизнь, - Сериза сверкнула глазами, - Это сложно, очень сложно и каждый совершает свой геройский поступок, но…
- Нет, Сериза, я не хочу быть крысой, которая готова загрызть своих товарищей, чтобы одной остаться в закрытой банке, и уже только тогда сдохнуть от голода. И подумать потом: «Ну что ж, я сделал всё, что мог». Я не хочу делать вид, что всё хорошо, когда всё плохо. Не может так быть, что нет лучшего мира! Посмотри вокруг – здесь всё противно твоей душе, почему же не попытаться хоть что-то сделать, чтобы жизнь стала лучше? – Бланк уже не смирял голос, как обычно делают ночью в Коллекторе, он говорил, удваивая вес своих слов гулким эхом.
- Бедный мой Эжен, - Сериза взяла его руку и притянула её к щеке, - Ты так устал, пойдём со мной, я дам тебе отдохнуть.
И Бланк, растерявший свой порыв, оборванный и грязный, уставший от суматохи, поднялся и пошёл за руку с Серизой в спокойное и незаметное существование мужа, отца и когда-нибудь деда. Этой ночью он спал с Серизой не украдкой, не своровав её у других таких же, как он. Нет, он делил постель со своей возлюбленной, широко расправив плечи на её – нет – на их кровати. В оцепенении, предшествующем падению в глубины сна, Бланк размышлял о том, что нужно устроиться на новую работу, да такую, чтобы безбедно жить втроём, просчитывал возможности и варианты, лазы и обходы, тупики и ловушки. Он думал о де Вере, бродящим теперь по просторным улицам, о его словах и его надеждах, которые Бланк разделял и сам, но разделял как бы обратной стороной души, скрытно от себя. Зерно слов брошенное в сердце Бланка нашло теперь почву и, пустив корень, лишило его былой рассудительности. В час, когда между вечерним и утренним криками петухов было равное время, Бланк принял решение. А потом он спал, лёжа на дне подземелья, уже совсем одинокий, на постели любимой, которую никогда не сможет забрать с собой.
Рано утром Бланк отправился к тому, кто по чину своему должен был отвечать за любого алчного до света – аббату Монтьору. Священник готов был за кружку вина простить все грехи человеческие, а когда принимал лишнего, изливался преждевременно воскресной проповедью, так же легко и красноречиво. Найти его беседующим с паствой можно было в трактире «Каторжник», славившегося своим пивом. Аббат восседал на скамье и, придвинув поближе к груди кружку с пенным напитком, даровал слово Божье за выпивку. У него было длинное лицо с глубокими морщинами на щеках и на лбу, выше которого начинались спутавшиеся чёрные волосы с проседью, глаза посажены глубоко и тоже чёрные. Одеяние его было мятым, местами в пятнах и порвано у запястья, руки грязны. Видно, что при его высоком сане жизнь в катакомбах не отличалась от жизни его собеседников. За одним столом с аббатом сейчас примостились два крупных бродяги с раскрасневшимися лицами. Кроме них, священника никто не беспокоил. Видимо, компания сидела ещё с вечера. Бланк занял соседний столик, поджидая, когда двое праведников, наконец-то выйдут на правильный путь, а именно просто покинут общество аббата Моньора. Парни и так клевали носом, поэтому Бланк, не стесняясь, перебрался к ним, и действительно в ходе его беседы со священником, оба по очереди заснули.
- Здравствуйте, падре, - Бланк подставил аббату полную кружку вина.
- Здравствуй, сын мой, - аббат с благодарностью принял жертву и внимательно поглядел своими чёрными глазами в глаза Бланка – Кажется, ты знаешь, что хочешь спросить у меня… Мало, кто знает, даже если ему так кажется.
- Да, у меня есть вопрос к вам. Я прошу вас рассказать о Граде Господнем.
Аббат опустил голову и, видимо, собираясь с мыслями, с минуту просидел неподвижно, а когда Бланк, уже было решил разбудить его, начал словно по заученному:
- Вокруг нас одно мучение, один страх и боль. Гнёт жизни тяжёл для человека, но он должен выстоять, не должен сдаваться, какие бы испытания ни представились ему. Град Господень – наш идеал, наша надежда на избавление от мук. Он даруется человеку, который не запачкал себя проступками, не восстал против другого, обезумев от своей ноши. Каждый из нас должен уподобиться терпеливому мельнику, который изо дня в день носит одни и те же мешки, но знает, что если он перестанет трудиться в поту, мельница зачахнет и не принесёт ему хлеба. Отчаяние пусть не овладевает нами, потому что выход есть всегда! Я встречал людей, которые вызывали у меня чувство гордости за Человека. Нищета подтолкнула их искать и находить пищу там, где раньше они не могли себе даже представить. Двое бедняков, которым предстояло встретить голодную смерть, добывали землю, пропитанную сахаром на месте старой виноградной давильни. Но я видел и других, они погибли, потому что не хотели согнуться, они, не желая умерить свою гордыню, переломились как тростинки. Только ждущий обретёт Град Господень, а тот, кто не щадит себя, умрёт раньше.
- Так и как же его обрести? – Бланк недоверчиво взглянул на аббата, но с того, словно позолота, слетела вся его напускная важность, и он сказал так просто и обыкновенно, что проповедь, с которой он начал, тут же обратилась в философское толкование всем известной истины:
- Молодой человек, вы ничего не знаете, да? Там наверху Париж! Прекраснейший город на земле, который не терпит отбросов вроде нас. Скоро, совсем скоро найдут тоннели, выводящие на поверхность – этим уже занимаются специальные люди. Может понадобиться год, а может уже завтра по Коллектору разнесётся молва, что найдена дорога. Представьте себе тот славный день, когда все мы, считающие себя несчастным здесь, отправимся вереницами, один за другим по тоннелям к рассветному проёму. За ним нас встретят запахи душистого Парижа, его стремительной реки Сены, а главное солнце круглыми сутками прямится греть нас в своих тёплых ладонях.
Аббат сделал из кружки обширный глоток, смочив горло, затем он продолжил:
- Неужели вы тоже один из тех, кто родился, не видев света? Сын беглого каторжника и престарелой проститутки, нашедших покой в темноте канализации?
- Я сирота и не помню своих родителей… - немного смущённо ответил Бланк.
- Тем лучше. Значит, на мгновение я стану вашим отцом и расскажу вам то, о чём вы не имели представления в силу обстоятельств. Пусть вам не покажется это байкой про рай и ад, но мы и вправду живём между двумя мирами. Мир верхний, как я сказал, город Париж, где много лет до постройки тоннелей канализации копились отбросы, которые пришлось запрятать сюда, чтобы стать самым чистым городом на свете. Но есть и мир нижний, о котором, правда, вы должны знать больше чем о верхнем. Это нижние этажи канализационных стоков, построенных задолго до системы тоннелей. По сути это огромная выгребная яма, стены которой обложены грубым камнем. Ей насчитывается несколько столетий. Там хоронили простых людей, туда сбрасывали горожане сор из своих домов. Спустя много лет поверх ямы сделали огромный настил и прорыли тоннели, исходящих из Коллектора, и ведущих своей чередой под разными улицами города в каналы или реку. Так вот у вас, как и у меня больше шансов попасть в нижний мир. Ведь вы, наверное, не задумывались, где хоронят людей, после того, как они умирают в этом каменном мешке? – Бланк помотал головой, - Нас закапывают прямо в ад, не давая возможности подняться вверх. Сразу отдают тьме преисподней, спускают на канатах туда, где никто ни то что не бывал, все бояться даже подумать о том, что у нас под ногами. Пропасть, огромная зияющая словно пасть зверя, пропасть.
- А о Париже, - нетерпеливо прервал Бланк, - расскажите о Париже ещё. Как туда попасть?
- Ждать, надеяться и ждать. Что мы ещё можем в этом забытом Богом месте?! Только со смирением в душе мы можем дождаться конца наших мучений. Не стесняйтесь, поклонитесь Богу, встаньте перед ним на колени, и он услышит вас. Отбросьте суету и нагим, свободным от самолюбия, идите в рай… Впрочем, есть несколько человек, к которым вы можете обратиться…
Речь аббата оборвал женский крик, а после него посетители, которые сидели ближе к выходу, побежали наружу. Из-под стены, в которую упиралась стойка, быстрым ручьём распространялась по полу тёмная вода, своим напором приводя в движение массивные столы и скамьи. Она одним из своих рукавов ринулась за убегающими, а собственно телом продолжала охватывать пространство трактира. Хозяин было выбежал с тряпками в руках, но бросил их и тут же вслед за мальчиками-служками покинул своё заведение, шлёпая по воде. Двое парней, заснувших за столиком аббата, подскочили и, ничего не успев понять, переворачивая всё на своём пути, помчались вон из трактира. При этом они опрокинули лавку с аббатом, а наседающая толпа оттеснила Бланка и просто выкинула его наружу. Уже у самых дверей, Бланк, обернувшись, увидел лицо священника среди покидающих зал: он кричал что-то. С трудом Бланк разобрал, кажется: «Грис и Кошон», а может, ему так только показалось. В любом случае переспрашивать уже не представилось случая – они с аббатом потеряли друг друга из виду. Толпа рассеялась только на верхнем этаже, где Бланк не нашёл ни тех двух парней, ни хозяина, ни святого отца, пояснившего, как устроен мир.
О стихийном бедствии, произошедшем в трактире «Каторжник», толковали ещё долго. Больше всего склонялись к версии, что это грунтовые воды подмыли каменные стены и сильным напором снесли предохраняющие подпорки. Люди стали укреплять мешками с песком свои коморки – такой метод защиты стал в считанные дни очень популярен среди жителей Коллектора. Но кое-кто не предпринимал ничего, он смирялся с катаклизмом, видимо, догадываясь, что никакие мешки с песком не помогут, если грунтовые воды и вправду перестали сдерживаться стенами Коллектора. Такие не навязывали своего пессимистического мнения, но всем своим видом демонстрировали, насколько тщетны потуги прочих. Усталыми бессмысленными глазами, они наблюдали за стараниями тех, кто надеялся спастись, сооружая плот или замазывая смолой щели своего жилища, и ничего не делали. На них, как могли, не обращали внимания, словно на совесть, твердившую очевидную истину. Жители подземелья не привыкли стонать, привыкли терпеть, а ещё выживать, даже если им придётся отрастить жабры и плавники. Страх научил людей всему, он спасал их не один раз, они верили ему больше чем себе. Страх берёг их от смерти и рискованных поступков, страх учил их быстрее бегать и лучше прятаться. Они воздвигли памятник страху в каждом доме, приносили каждый день страху жертвы. А страх, накрывая людей темнотой, продолжал их учить: никакой силы, никакого стремления – это всё опасно. Не ходи за линию, не суй нос, не лезь, куда не следует. Люди слушали страх и жили, жили очень долго до самой старости, когда высохшие изнутри отдавали последний выдох тьме.
Так собирался жить и человек без профессии Эжен Бланк, но однажды его друг Паскаль де Вер ушёл навсегда, и Эжен Бланк задумался. И он решил рискнуть хотя бы раз в жизни, потому что, взвесив надежду и тридцать лет спокойствия, чаша весов накренилась в пользу легковерного шанса. Бланк был у Гриса и Вюлет, и Грис объяснил ему, что нужны деньги, много денег, тогда можно будет уговорить проводника указать путь к свободе.
- Его зовут Кошон. Он был тоже в моей группе, искавшей выход на поверхность. Он и нашёл коридор, спускающийся вниз. Кошон привязал нить от своей рубахи к решётке, за которой сияло солнце, и в течение трёх суток петлял, пытаясь вернуться назад. Он блуждал, путался, выходил из тупиков, пробовал разные развилки, сматывая и вновь расправляя нить. В конце концов, он пришёл, изможденный, оборванный. Он рассказал, что ему приходилось ловить крыс и есть их сырыми, чтобы утолить свой голод, а пил он ту мерзкую жижу, которая скапливается в углах колодцев. Но самое главное, что он вернулся и в руках он держал нить от своей рубахи, которая вся ушла на дорогу.
Грис поведал, что Паскаль де Вер, друг, которого потерял Бланк, уже отправился наверх, и сейчас гуляет в лучшем городе мира, привыкая к жизни на свету.
- А почему вы с женой и дочкой не ушли до сих пор отсюда? – спросил Бланк, глядя на маленькую серьёзную Премье, которая, кажется, была довольна разговором. Рядом с ней сидела Вюлета, занимаясь своим вязанием. Она упорно делала вид, что не слушает, о чем беседуют мужчины. И только когда Бланк задал этот вопрос, она резко подняла голову и устремила взгляд на мужа.
- Ещё не пришло время, - ответил Грис, внимательно глядя в глаза Вюлеты, - Знаете, Бланк, там наверху тоже не всё благополучно, раз мы здесь оказались. Те, кто выжил нас в подземелье, вряд ли будут рады вновь увидеть нас. Представьте себе мир, где не терпят нищету. Если здесь мы равны, то там вы будете унижены за то, что ваш карман не звенит монетами. Пока мы не готовы заявит в полный голос о себе, пока нет достаточно людей, готовых опрокинуть тот мир, там нет места для меня и для моей семьи. – Грис посмотрел в лицо Бланку, - но ведь вы не за справедливостью туда идёте?
- Да, вы правы, – Бланк сказал это без выражения, не осознавая, чего же он действительно хочет от «того мира». Лишь ночью глядя на Серизу, засыпающую на старой лежанке, он понял, что хочет перемен. Просто перемен. Чтобы не просыпаться каждое утро под крик слепых петухов. Чтобы не бродить в темноте по тоннелям. Чтобы время шло вперёд, а не приходилось его толкать, словно собираясь сбросить в яму.
- Итак, - Грис вернулся к деловому тону, - Деньги принесёте через неделю. Сразу имейте при себе всё необходимое. Я проведу вас по двадцать третьему тоннелю до развилки, где вас встретит Кошон. Передадите деньги ему, он выведет вас в течение нескольких часов к реке. Остальное он расскажет сам. Если денег не достанете, сообщите заранее – Кошон не любит, когда его беспокоят по пустякам…
И вот Бланк на лежанке возле Серизы, вернувшись после очередной работы, которую взял, чтобы не беспокоить Кошона по пустякам. Он смертельно устал, но сон совершенно не шёл к нему. Напряжённое тело абсолютно не хотело покоя, а разум не прекращал искать ответы на вопросы, которые стоило решить. Бланку оставалось пробыть в подземелье одну ночь и один день, прежде чем он пройдёт за Грисом по двадцать третьему тоннелю до развилки и отдаст деньги неизвестному по имени Кошон. Последнюю ночь под землёй глупо тратить на сон, поэтому Бланк задавал вопросы. Закрытые глаза Серизы не давали ответа на многое, о чём их спрашивал Бланк, но кое-что они могли поведать. Они, сами того не зная, сулили безмерное счастье, сон в тёплой постели, хлопоты с детьми, нежные поцелуи. За прошедшую неделю Бланк так редко видел Серизу, и теперь угадывая её очертания в темноте, отчаянно боролся с мыслью разбудить её и рассказать о своём побеге, уговорить продать всё и выбираться с ним, обрезав корни. Но он знал, что женщины больше всего ценят то, что можно потрогать руками, а лучше применить в дело. Фантазии – это конёк мужчин, и со своего конька Бланк слезать не собирался, наоборот, он скорее бы продолжил лезть по нему к выходу из катакомб. Ему нечего было предложить взамен стабильности и перспектив, которые сулила спокойная жизнь. Судьба, упускаемая Бланком, угадывалась в уголках сомкнутых глаз дремлющей Серизы, во всей её позе и запахе распаренного тела. И может быть именно потому, что Бланк подумал о её глазах, Сериза открыла их.
- Я думала, что ты уже ушел навсегда, – произнесла она удивлённо и счастливо.
- Нет, не сегодня. Завтра днём… - Бланк взял руку Серизы, как когда-то она держала его, - Мне это нужно, понимаешь?..
- Не оправдывайся. Мне с самого начала было всё понятно. И я, наверное, не любила бы тебя, если бы ты поддался на мои уговоры и остался. Просто я жалела себя, хотела натешиться тобой перед тем, как ты больше не придёшь ко мне.
- Ты теперь меня не удерживаешь?
- Тебя и так ждёт много препятствий. Могут ли тогда мои слова удержать, если ты сам понимаешь это. От тебя ещё потребуется много сил на более сложные испытания, чтобы ты их тратил на препирательство со мной.
Бланк ничего не ответил, только обнял Серизу и лёг рядом с ней.
- Где бы ты потом ни оказался, я буду с тобой, - шепнула Сериза, - Для меня это не пустые слова. Мне трудно объяснить, но чувствую, что так бывает. Мне не сложно не видеть тебя больше, потому что это только условность. Понимаешь? Есть ты или нет, какая разница? Но вот часть меня заключена в тебе, а часть тебя во мне. И с ними ничего не поделаешь. Они навсегда… Теперь я понимаю, настоящая любовь не требует обладания. Чувствам, которые не теснят грудь страстью, легко отдаваться каждый день. Никакой ревности, ни какого самолюбия. Наши дороги могут разойтись, но путь у нас один. Остальное – только условности места, времени и событий.
Бланк слушал и понимал, что это говорит он сам. Сериза прильнула всем телом к нему, и он слушал, как бьётся её сердце, и сравнивал своё дыхание с ним, а когда оба ритма совпали, Бланк уже спал. Спала и Сериза в их последнюю ночь вместе.
Грис встретил Бланка у лестницы ведущей к тоннелю номер двадцать три. Он сидел на ступенях и курил трубку с дурным табаком.
- Можете представить? Сегодня узнал, что крысы напали на амбары и трактиры, – начал Грис бодрым, будничным тоном, как обычно делятся новостями соседи, - Слышали? Они без страха хватают еду прямо из тарелок людей, разгрызают мешки. Кое-кто говорил, что на детей уже нападают, – Грис затянулся и тут же выдохнул струйку сиреневого дыма, - Ну, о затоплении обводного тоннеля вы, наверно слышали?
- Нет, извините. Мне сегодня было не до того… - рассеяно ответил Бланк.
- Понимаю… Так вот, в связи с этим многие жители перебираются на верхние этажи Коллектора, где места нет вообще. Якобы туда и крысы не доберутся, и с подтоплением проблем не будет. Теперь думаю, как самому поступить. Переезд дело такое - с духом собраться надо.
- Мсье Грис, я не хочу вас прерывать, но разве нам не пора?
Грис оглядел Бланка с головы до ног: высокие сапоги, дорожная сумка на спине, тёплая одежда. Сам он выглядел даже буднично в своей жилетке и с трубкой в зубах.
- Да не волнуйтесь вы так. В нашем деле это лишнее. Хотя вы правы, надо выдвигаться.
Грис вытряхнул табак, заложил трубку за пояс и подхватил свой фонарь. Фонарь Гриса оказался очень мощным, тоннель невозможно было узнать при свете. Света хватало, чтобы разглядеть трещины и плесень на стенах на пять шагов вперёд. Двое шли, врезаясь в темноту, и Бланку всё казалось, что они кого-то растревожат своим вторжением в царство тьмы. Тьма, однако, продолжала хранить свои тайны, и если бы Бланк обернулся, он увидел бы, как она по-хозяйски забирает обратно всё то, что захватил свет на короткое время. Ей не мешал холодок жёлтого цвета оставаться властительницей этих мест. Стоило Грису неудачно шагнуть, фонарь качался, и от спокойствия в капсуле света не оставалось и следа. Тьма раскачивала их пузырёк с воздухом, словно волна, и грозила разрушить нежные лучи. Только Гриса темнота не волновала. Он привык и обращался с ней как со своим приятелем. Время от времени от него можно было услышать анекдот о былых путешествиях в лабиринте подземелья. Истории сами по себе не казались смешными, но то, что их рассказывал Грис, перенесший это на своей шкуре, внушало Бланку уверенности, и он усиленно хохотал вслед за рассказчиком, разрушая хрупкую тишину страха. Грис, вежливый и кроткий в своей коморке, в тоннеле превратился в задиру, смельчака. Здесь он ощутил себя в своей стихии. Тоннели как нельзя лучше подходили его душе, в четырёх стенах же его одолевала тоска, слабость и апатия ко всему, кроме, конечно, его дела. Бланк хотел походить на этого, не боящегося опасных поворотов человека. Он теперь знал, что Грису всё удастся, что он первый полезет на баррикады и поведёт за собой сотню людей. Кто знает, может, среди них поднимется в сражение за свободу и сам Бланк?
- Мне кажется, мы находимся внутри огромного чудовища, - сказал Грис уже серьёзно, - и со дня на день оно начнёт переваривать нас. И никто будто не слышит, как с каждым днём нарастают звуки оттуда, - он показал пальцем прямо себе под ноги, - снизу. Что там в глубине? Разве, кто-то знает? А я знаю, там внизу моя смерть и мне нужно будет туда спуститься, чтобы встретиться с ней.
- Ну что вы, Грис. Эти бедствия всего лишь временные неудобства. Помните, как год назад порвало накопительную трубу? Так только и разговоры вели о конце света. Ну, потерпели чуть-чуть и все забылось.
- Здесь другое, господин Бланк! Я как вы знаете, не привык волноваться по пустякам. Это профессиональное. Что-то происходит, что-то страшное, что нельзя предотвратить. И начинается оно где-то в темноте этих тоннелей. Оттуда, где не бывал ни один человек придёт на нас нечто, то, что таилось в катакомбах всегда, но о чём мы не знали.
- Вы говорите очень туманно, - Бланк напряжённо вслушивался в тишину.
- Увы, я сам это понимаю. Но по-другому не могу сказать. Есть только чувство, что мы – я имею в виду людей вообще – забрались туда, где быть не должны. И за это поплатимся. А те, со своей вознёй наверху, так ничего и не узнают.
Бланк понял, что Грис говорит не с ним, а скорее сам с собой, потому что дела Коллектора уже не должны волновать того, кто покидает клоаку навсегда. Тем не менее, Грис рассуждал ещё долго, и Бланк ему не мешал, он увлёкся собственными мыслями и продолжал плыть на узком плоту света. Тем временем, они подошли к развилке, где должен был ждать Кошон.
- Должно быть, проверяет тоннель… - сказал Грис после того, как посветил фонарём в оба рукава.
- Да здесь я, здесь, - послышался голос и от стены отделился грузный человек. Кожа на его лице лоснилась, он был плохо выбрит, а в редких волосах на голове виднелась седина. Человек этот внушал отвращение своей полнотой и брезгливым выражением лица. Он тяжело дышал и через слово сплёвывал. Трудно поверить, что их что-то связывало с аккуратным Грисом, однако именно так выглядел Кошон.
- Я проверял, думал, мало ли это патруль или ремонтники, - заговорил он, не замечая Бланка, - Кого ты привел на этот раз?
- Это мсье Бланк. Друг мсье де Вера. Помнишь, ты отводил его наверх две недели назад? – Грис посветил на Бланка.
- Деньги принёс? – серьёзно спросил Кошон, наконец, заметив Бланка.
- Да, конечно, - на свет показался увесистый кожаный кошелёк.
Кошон схватил его и, высыпав монеты на ладонь, пересчитал и проверил их.
- Всё в порядке, - Кошон обнажил жёлтые зубы в улыбке, - Идём, пока нас не застукал патруль.
Бланк пожал руку Грису, но сказать ничего не смог. Грис улыбался ему, хлопнул по плечу и пообещал, что когда-нибудь наверху они свидятся. Дольше задерживать Кошона они не стали, у развилки тоннеля номер двадцать три они разошлись, вопреки обещанию Гриса, навсегда.
Фонарь Кошона светил гораздо хуже. Получалось, что Бланк полностью скрыт тьмой, обёрнут ей, но перед ним горела цель – полностью освещённое жирное тело Кошона. Света хватало, чтобы рассмотреть грязную одежду проводника до мельчайших подробностей, но больше ни на что. Своим громоздким телом Кошон закрывал три четверти тоннеля, так что рассмотреть дорогу впереди Бланк не мог.
- Я не люблю в дороге разговаривать, - заранее предупредил Кошон, когда Бланк от скуки уже хотел заговорить, - Это отвлекает от дела.
- Да я и не собирался, я всё понимаю… - буркнул под нос Бланк, решив полностью довериться своему отвратительному проводнику. Он уходил от тех, кто прожил, не зная ни взлётов, ни падений. Воровали они не ради наживы, а чтобы выжить, убивали без злобы и не ради славы. Их никто не упрекал, все мучились одинаково, каждый выбирал путь по себе. Но Бланк проклинал их всех за один тяжелейший грех, который аббат Монтьор почитал за великую добродетель – смирение. Они ненавидели свою жизнь, презирали каждый её день, но ничего не сделали, чтобы её изменить. Бланк знал это по себе, ведь если бы не было де Вера, он бы так же тянул лямку, руководствуясь насущным. Как те слепые петухи. Жалко только, что Сериза одна из смиренных жителе Коллектора. Её засосала та рутина, которая не терпит перемен. Любые перемены – это нарушение стройного ритма, ровного мотива, а значит испорченная песня. Так рушится чётко выстроенная система привычек, знакомств, знаний, приспособлений. Откуда она будет знать наверху, где достать капусту так дёшево? А может там капусту вообще достать нельзя, а как тогда варить воскресную похлёбку? И на кого оставить уютный камин в трактире? Да и сам трактир, ведь помощники не справятся? Система делала невозможным отсутствие в ней человека. Покинуть систему, означает предать её. Означает оставить в катакомбах ту часть себя, которой стоило гордиться. Означает, что твоё удачное место займёт другой, скорее всего недостойный.
В таких раздумьях словно привязанный Бланк следовал за Кошоном, и по минутно удивлялся, как тот может настолько хорошо ориентироваться в лабиринте. Они сделали, по меньшей мере, десять поворотов, и каждый раз Кошон ни на секунду не сомневался куда свернуть. Должно быть, когда трое суток он блуждал в темноте, ему пришлось узнать каждый угол, каждый камень и разветвление, иначе бы он не смог выбраться. Впрочем, для Бланка ореол славы проводника светил теперь не ярче его фонаря. Кошон не выглядел героем, не походил на того отважного человека, который продолжал бороться, когда, в принципе-то, и надежды никакой не оставалось. Но этим человеком был Кошон, и с фактом ничего не поделаешь. Они вышли в длинный тоннель, который слегка изгибался в левую сторону. Через сотню шагов Кошон остановился, посветил фонарём на Бланка и сказал:
- Там будет участок, где придётся плыть. Так что снимай сапоги и свою сумку, а то пойдёшь на дно.
- А как я потом босиком пойду? Здесь же жутко холодно.
- Снимай, кому говорят. Нечего было столько вещей с собой брать… - Кошон ещё раз посветил на Бланка и, увидев, что тот ещё колеблется, добавил, - Да и вообще там не далеко останется.
Бланку пришлось подчиниться. Он сел прямо на каменный пол тоннеля, скинул с себя сумку с припасами, и начал стягивать сапоги. Провозился он довольно долго, как раз из-за того, что торопился скинуть с себя обувь. Кошон в нетерпении нависал над Бланком и неотрывно глядел на него. Когда Бланк голой ступнёй дотронулся до каменного пола, его стала бить мелкая дрожь. В тоннеле было холодно как в склепе, к тому же кое-где виднелись лужи. Потребовалось ещё несколько минут, чтобы Бланк намотал что-то из одежды на ноги. Теплее не стало, но пора было идти дальше – Кошон то и дело подгонял, пугая патрулями. Проводник, а за ним ведомый, двинулся дальше по изгибающемуся коридору, и действительно через десяток шагов показалась огромная промоина – свет не доставал до её другого берега…
Ровными движениями Кошон загребал воду, свет отражался в воде и играл тенями волн на потолке – больше Бланк ничего не видел, кое-как поспевая за огромной тушей, плывшей впереди. Гребок и тихий всплеск, потом ещё гребок и ещё всплеск. Мутная вода была до отвращения тёплой, от неё шёл неприятный запах, поэтому, когда брызги попадали в глаза Бланку, он резко тряс головой в брезгливом чувстве. Плыли они недолго, ровно столько, сколько потребовалось, чтобы Бланк запаниковал. Свод затопленного тоннеля всё ближе подходил к головам плывущих, вот-вот и фонарь упёрся бы в потолок, а для дыхания остался только узкий участок под самым сводом. Но тут Кошон словно библейский святой поднялся из воды по пояс и стал подниматься всё выше, исчезая вместе с фонарём. Затем Бланк и сам нащупал ногами уступ, за ним ещё один, выше – это лестница, поднимавшая новый коридор над затопленным. Кошон оказался уже на последней ступени, когда Бланк настиг его. Мокрая одежда обоих прилипла к телу и отяжелела. Где-то в промоине Бланк потерял обмотку с одной ноги, поэтому пришлось отрезать край рукава по локоть и использовать его. Тучная фигура опять нависала над выжимающим одежду и вытирающимся Бланком. Казалось, проводник не видел разницы между тем, чтоб идти мокрым или сухим, грязным или чистым, говорить или молчать. Он желал только отработать свои деньги и сделать это как можно быстрее. Маленькими не выражающими ничего глазами, он осматривал суетящегося над своей одеждой очередным клиентом, не питая к нему ни жалости, ни неприязни. Работа и всё.
Они снова шли по лабиринту, который никак не кончался. Галереи сменяли одна другую, то поднималась, то спускалась, то раздваивалась, а один раз и вовсе повернув поперёк своей оси. Стало душно. Видимо, здесь воздуховоды не прочищал никто. Участок клоаки, по которому передвигались ведомый и провожатый, оставался ничейной землёй, не обслуживался ни миром верхних людей, ни отбросов Коллектора. Кошон заметно замедлил шаг: «Здесь уже ходят патрули» - шепнул он через плечо. Какую бы опасность ни выражали эти «патрули», Бланк обрадовался и понял только одно – до выхода оставалось совсем недолго, раз его уже охраняют. Проводник потушил фонарь, и дальше двигаться пришлось в полной темноте. Бланк упёрся обеими руками в стены коридора и только теперь заметил, насколько проём сузился по сравнению с тоннелем номер двадцать три, да и вообще со всеми тоннелями, по которым когда-либо они ходили с де Вером.
Впереди мелькнул свет, но прежде чем Бланк обрадовался, Кошон прижался к стене сам и прижал его. «Мерд, патрули» - прошелестел он, - «Скорее, вон там лаз, прыгай туда, а я спрячусь ещё где-нибудь». Послышались шаги, и Кошон исчез. Бланк действительно нашёл правой рукой крышку люка в стене, быстро её отодвинул и нырнул в нору наугад. Он кубарем скатился по наклонному скату и рухнул на сырой пол, прежде чем что-либо успел понять. Мир будто перевернули и пару раз хорошенько встряхнули, чтобы узнать, что из этого выйдет. А вышло то, что плечо пронзила сильная боль, от чего рука беспомощно повисла, а волосы промокли и слиплись под напором крови из головы. Бланк оказался в полной темноте, он быстро взял себя в руки и, немедля ни секунды, отполз подальше от места падения. Его ожидания оправдались – он упёрся в стену, слившись с ней. Теперь даже если через люк посветят, его вряд ли отличишь от уступа в стене. Пользуясь затишьем, Бланк попытался оценить, где он находится. Дно устилали крупные валуны, пригнанные друг к другу, за спиной закруглялась стена – значит, помещение представляло собой нечто вроде колодца. Целая рука дотронулась до стены – кладка из небольших камней, практически без зазоров. Шло время, но ни патруль, ни Кошон не появлялись. Тогда Бланк с трудом поднялся и стал изучать на ощупь помещение. Прежде всего, он искал ступени или лаз, за который бы смог зацепиться. Он обследовал ту часть стены, со стороны которой упал, и где предположительно должен был находиться скат. Но нет, Бланк упёрся в гладкую стену, туже самую, без крупных щелей.
И вдруг в колодец ринулась волна света. Бланк прижался к стене и задрал голову, чтобы осмотреть, откуда льётся свет: футах в сорока виднелся проём и от него сразу кладка, спускавшаяся всего на несколько футов. Из этого проёма, в который и нырнул Бланк несколько минут назад, исходил неожиданный водопад лучей.
- Эй, ты там живой? – послышался сверху голос Кошона.
- Да, да, я здесь, - радостно закричал Бланк и отступил под струящийся свет, - Достаньте меня скорее – здесь ужасно холодно!
- Ты погоди сначала. У тебя с собой есть ещё деньги?
- Нет, я всё отдал вам. Там и так было целое состояние! – Бланк не видел Кошона, белое сеяние мешало разглядеть вообще хоть что-нибудь. Зато сам он был виден отлично. Он стоял в середине сорокафутового колодца, придерживая покалеченную руку другой рукой и чувствовал себя дураком от того, что приходится говорить, задрав голову.
- Тогда и нечего мне тебя вытаскивать, - буркнул Кошон, и собрался отойти от люка.
- Стой, стой, погоди! – закричал Бланк, - Погоди же, - свет вернулся в яму, - Вытащи меня, а я отработаю всё потом, без остатка, сколько скажешь. Там наверху, я выберу любую работу, самую грязную, но отдам тебе деньги.
Сверху посыпался оглушительный хохот, звенящий эхом по стенам каменного мешка, отражаясь и преломляясь, так что казалось, будто хохочет целый отряд кошонов. Бланку стало не по себе.
- Неужели ты не понял ещё? – Кошон снова захохотал, - Ты думал, что "верх" существует? С чего ты взял, что мы можем туда выбираться? Там нет ничего. Нет никакого «наверху»! - ревел проводник, - Ох уж эти простофили! Мы пришли из пропасти – мира ещё более ужасного чем этот. Мы уже живём в раю и никакого "лучше" нет.
Он продолжал громыхать своим смехом, пока жалкий с виду Бланк, ещё пытался схватиться своим сознанием за то, ускользающее чувство уверенности, которые только что он имел.
- А как же аббат Монтьор и Грис?! Они же говорили о городе над нами!
- Да какой он аббат, он пьяница и брехун! За кружку вина он такие сказки сочиняет, соловьём заливается! У него же чутьё – только намекни, что хочешь услышать, и он тебе всё расскажет, прямо как ты сам думал. – Кошон опять смеялся, - А Грис – дурак! Его всё на приключения тянет. Тогда рассказал ему байку, будто трое суток бродил по тоннелям, да ещё приврал, что выход нашёл. Он меня так деньгами и осыпал, и с тех пор водит таких же дурачков как он сам.
- Не может быть! – в отчаянии завопил Бланк.
- Может, может. Когда мы с ним вместе обследовали тоннели, то он лучше меня знал, что выбираться некуда. Нам ещё детьми рассказывали, как первые люди поднялись из нижнего яруса. Мы это всё построили! Мы сами. Никаких людей из внешнего мира. Погляди вокруг – вот он и есть «внешний мир». Все товары, которые называют внешними – делают здесь же. Хорошо бы они шли, знай люди, что говядина – это мясо крыс? Что хлеб испечён из всяких отходов? То-то же!
- Где де Вер? Отвечай, скотина!
- Он ещё ругается! А что до сих пор его не нашёл? А он-то тебя хорошо видит, - и снова смех.
Бланк обернулся и вскрикнул от неожиданности. Сразу у него за спиной, прислонившись к стене, сидел де Вер, опустив взгляд в землю. Как Бланк хотел бы, чтобы тот плакал, рыдал стоя на коленях, ненавидел его, презирал всем сердцем за то, что его друг не видел этого, не пережил это вместе с ним. Нет, де Вер был спокоен, спокоен и рассудителен. Он не делал ни одного движения, только сидел, потупив глаза.
- Всё, не буду вам мешать. Вы давно не виделись, друзьям нужно побыть наедине. Оревуар!
Крышка захлопнулась и в колодце стало абсолютно темно. Бланк опустился на каменный пол, и сидящего на дне колодца, без питья и еды, без единого шанса на выход, его мучили четыре вещи: боль в голове, де Вер, Сериза и нож.
Боль в голове мешала здраво рассуждать, но он отлично понимал, что она уймётся, и откроется возможность спастись.
Человек в ловушке метался от стены к стене, ползая на коленях, от одной мысли к другой.
Де Вер скоро перестал беспокоить Бланка. Мертвецы вообще очень быстро перестают заботить людей, если людям есть чем заняться. О нём стоило вспомнить позже, в другое время и в другом месте.
Бланк медленно кружил по всему дну колодца, отсеивая лишнее.
Сериза мучила вспоминанием о разлуке, словно боль в отрезанной руке, она напоминала то, что не имело смысла здесь – на дне колодца в присутствии трупа лучшего друга. Она, наверное, давно открыла своё заведение и разливает вино проходимцам вроде них с де Вером.
А вот нож, словно засев в мозгу, ревел и жаждал о себе напомнить. Нож, который Бланк взял у Премье со стола, когда она поставила перед ним похлёбку. Нож, которым Бланк отрезал кусок рукава так, чтобы это не заметил Кошон. Нож, который звякнул где-то, в то время, как его хозяин ещё летел вниз головой в колодец. Этот нож таился теперь где-то во тьме колодца, открывая шанс, единственный шанс не смиряться и не ждать смерти. Не у-мир-еть, не у-покоить-ся, не успокоиться, а биться до конца. Его-то и искал человек в ловушке, ползая по дну колодца до тех пор, пока не почувствовал под ладонью холодную сталь.