2
Мысль о поездке за границу не давала Юле покоя. Как жить там, в чужой стране, Что делать и как вести себя, чтобы ничем не уронить чести советской женщины и всегда быть на высоте? Там она будет не просто Юлией Кирилловой, а представительницей великой страны. Об этом надо помнить на каждом шагу, чтобы не допустить ни малейшего промаха, ни одной самой незначительной ошибки.
«Вот и сбудется мечта Юнжина увидеть нас у себя на родине, - вдруг тепло подумала, вспомнив ЮнжинаГамбасала, монгольского офицера, бывшего семейного друга, с которым познакомилась еще в Москве, когда тот учился вместе с Алексеем в военной академии. – А ведь он мечтал об этом...»
Словно теплый ветерок, дунувший из недалекого прошлого, окутал её с головы до ног. Прикрыв глаза, увидела перед собой высокого и стройного офицера с букетом белых роз.
«Нет-нет! – отмахнулась от воспоминаний. – Ни к чему всё...» - закинув руки за голову, потянулась, расслабилась и подошла к большому зеркалу, дорогому и любимому свадебному подарку мамы: на неё глянули большие грустные глаза. Они с тревогой смотрели из-под густых темных ресниц и казались слишком огромными на бледном худеньком лице. Лишь пухлые, совсем детские губы, были свежие и румяные. Светло-каштановые волосы крупными завитками покоились на оголенных плечах. Эти густые красивого цвета волосы всегда вызывали восхищение и добрую зависть подруг и знакомых. Но больше всего их трогали всё-таки ее глаза, не похожие ни на чьи и заполненные непокорной грустью.
- Юлька. В твои глаза нельзя спокойно смотреть, - как-то призналась ей соседка Тоня, жена известного в городе скрипача Ильи Бархатова. – Я не мужчина, а отвести взгляда от них не могу: в плен берут и не отпускают. Ну и ну!
- Что в них такого? – спокойно отреагировала на слова соседки Юля, в это же время думая о том, что Тоня не первая говорит ей об этом. – Глаза, как глаза.
- Ну-у-у, не скажи! Они... они очень печальные. Что прячешь в них? Ну-ка выкладывай!
- Глупости говоришь! – Юля передернула плечами, и лицо её посуровело: она не желала пускать в свой семейный мир посторонних и всегда ставила преграды на пути к их вторжению. – У меня всё хорошо, Тоня. Сын растет. Муж серьезный и порядочный: не пьет, не курит, не шалит с девочками... – и улыбнулась, лишь чуть-чуть обнажив ровные блестящие зубы. Глаза же по-прежнему оставались грустными и, казалось, ничто на свете не заставит их зажить другой, беззаботной жизнью.
- Что, докладывал тебе? – хихикнула Тоня, еще раз выразительно глянув на соседку. Юля свела брови и нахмурилась: это был не первый их такой разговор.. – Или следишь за своим майором? Ну и артистка! Сплошная наивность.
- Знаю, Тоня, и без доклада. Мой Алеша каждый день, с утра до самого вечера, на службе и дурью не мается. Сама всё видишь и слышишь, когда он уходит на службу и когда возвращается: то стучит сапогами, то гремит ключами – всегда в спешке. И неудивительно! Его работа слишком трудная. А еще нужная и важная... Всем, без исключения...
- Так уж и всем, - пренебрежительно промолвила Тоня, мотнув головой. Короткая и черная, как смоль, челка боднулась над крутой подкрашенной бровью. – Пускай эту трудную и нужную работу выполняют другие, кто любит так жить.
- Ишь ты! А мы будем отсиживаться в уютных гнездах? Ничего себе позиция. Чисто обывательская и весьма вредная.
Тоня молчала. Она достала из кармана модных брюк, плотно обтягивающих её тонкую фигуру, сигареты, закурила, выпустив струйку ароматного дыма через нос.
- Ну и мотайся по белому свету, как неприкаянная! – зло промолвила, уловив к себе со стороны офицерской жены снисхождение, а не заинтересованность, и снова затянулась дымком, выталкивая его из себя серо-голубыми колечками; они, меняя форму, медленно растекались по комнате. Юля морщила нос, но сделать замечание Тоне, чтобы она не курила в комнате, не посмела. – Жили бы на одном месте, появились бы хорошие вещи, мебель там, меха... Как у меня, например.
- Не в вещах, Антонина, дело. Важнее всего – твоё место в этой жизни. Как этого не понимать? У тебя возраст такой, что пора бы соображать.
- Давай-давай! Агитируй! Ты это умеешь...
Юля махнула рукой, отгоняя от себя сигаретный дым.
- Я, Тоня, счастлива, что мой муж офицер, что он носит военную форму. Он же защищает нашу общую Родину. Твой муж может этим похвастаться? А Василий может? А Дима?
Тоня затянулась сигаретой.
- Ты, Юлька, всё преувеличиваешь. Если твоего Алешку одеть в модную рубаху, брючки с молниями и заклепочками, галстук с голой девкой или рыжим солнцем... А ну-ка, представь себе на минуточку! Представь-представь! Вечером дома, в выходные дни тоже: иди в кино, в театр... Ночью нет тревог и подъемов, когда он, сломя голову, бежит по ступенькам, стуча сапожищами. Нет отбоев, а есть мягкая постель и нежная женушка.
Пропуская все эти мысли мимо себя, словно листая страницы очень скучной книги, Юля думала о том, что всё же надо втолковать соседке то, чего она не знает и не хочет знать, и спокойно продолжила:
- Тревоги, Тоня, будут до тех пор, пока у нас есть враги. А если это так, то и защитники нужны. Вот она, простая арифметика. И только следуя ей, человек не должен отступить от своего долга, святого долга: защищать в минуты беды страну и свой народ.
- Ты, Юля, или не понимаешь, что такое удобство в жизни, или не хочешь понимать. У военных всегда чемоданное настроение. Разлуки, встречи, ожидания... – Маленькой ладошкой она смахнула набок непокорную прямую челку и оголила чистый узкий лобик. – Что в этом хорошего? Неужели тебе нужны постоянные волнения за мужа, бессонные ночи, когда он по тревоге убегает в ночь?
Спокойно выслушав и эти претензии, Юля не обиделась на соседку. Что она может знать о быте офицерской семьи, имея шикарную квартиру, такую же шикарную мебель и одежду, а на столе – сплошные деликатесы?
- Ты, Тоня, к сожалению, этой жизни не понимаешь. И не поймешь! Тебе доступны все блага, чего многие не имеют. Ты спишь, ешь, отдыхаешь, а тебя и твоего мужа охраняет мой Алеша и его солдаты. Разве так трудно понять важность работы людей в военной одежде? При наводнениях и землетрясениях, при пожарах и любой стихийной беде народу помогают солдаты, Не твой муж в модных брючках и не ваш сосед с книгой в руке, а мой муж со своими бойцами. Идут в огонь и в воду, под пули и на нож.
- Они обязаны, - как-то примирительно ответила Тоня. – Долг ведь требует.
- А почему у твоего Ильи, у Васи, у Димы нет этого долга? Когда позавчера в нашу сберкассу ворвались преступники с оружием и потребовали деньги, выбежавшая на улицу женщина позвала на помощь не гражданских мужчин, которых рядом было много, а единственного офицера, проходившего мимо. И тот побежал в сберкассу, а другие остались на улице созерцать Им хотя бы что! Поэтому и погиб капитан без поддержки, а трусы остались живы... Выходит, у одних, военных, есть долг, у других – его нет. Вот в чем дело, Антонина.
Жмуря серые глаза, Тоня всё глубже затягивалась сигаретным дымком, нервно глотала его, отряхивая пепел в маленькую ладошку, сложенную лодочкой.
Юля поставила на стол вместо пепельницы блюдце: муж ее не курил, и, настраиваясь на дальнейший разговор, продолжила:
- Будет мир на земле – будет и жизнь. Только надо хорошо трудиться. Всем без исключения. Все чудеса в мире, даже самые уникальные и невероятные, сотворены упорным трудом человека. И если чего нет в жизни – в этом вина его же.
- Хо-хо-хо! Как громко и серьезно! - Тоня повернула к Юле тонкое, размалеванное яркой косметикой лицо. – Как же? Ты везде успеваешь. Школу белишь, лозунги пишешь, землю таскаешь, в хоре поешь... Кошек и собак под охрану взяла, перевязываешь им лапы и хвосты, будто тебе больше всех надо. Всё с ходу, всё на ура!
- А зачем раскачиваться? Не терплю бездельников.
Тоня вспыхнула:
- Это уже в мой огород. – Стараясь не встречаться с распахнутыми на всё лицо глазами Юли, Тоня бросала свой взгляд то на шкаф, где наверху горбились разной величины чемоданы, то на простую, потертую во многих местах дорожку.
- Ты меняешь школы, как модница перчатки. Тебе нравится колесить по белу свету, таская за собой горшки и подушки. Как можно к этому привыкнуть? Команда: «Вперед»! – и ты через день-два в дорогу. Уму непостижимо!
- А как же иначе, Тоня? – в сердцах воскликнула Юля, суммируя в голове всё, что сказала до этого, и выделяя то, что еще надо было сказать соседке. –За всем этим – новые места, новые люди и друзья... А сколько впечатлений! Города, поселки, реки, горы... Мне нравится такая жизнь.
- Кочевая, цыганская?
- Да, кочевая, но не цыганская. Новые места, Тоня, - это не только почва под ногами, а люди с их миром и долгом. – Юлины щеки покрылись заметным румянцем. – Ты вот знаешь только свой город, не ждешь никаких перемен и новых впечатлений. Обросла вещами...
Стукнув дверью, Антонина ушла. Юля облегченно вздохнула. Она всегда волновалась, доказывая кому бы то ни было такие простые истины. Не все понимали её и поддерживали. Не все разделяли её искреннее желание и стремление следовать за своим мужем в любой гарнизон, не рассуждая, где лучше, а где хуже.
«Надо - значит надо ! - думала она, собираясь в очередную дорогу. – Моя обязанность – быть всегда рядом с мужем и оставлять в каждом гарнизоне пребывания добрые дела.»
И оставляла.
Будучи от природы робкой и стеснительной, с волнением входила в новый коллектив и сразу же включалась в работу: собирала школьников, разбивала с ними клумбы возле школы, садила цветы, деревья, проводила дополнительные занятия с отстающими учениками, опекала животных.
- Откуда у этой женщины столько сил? Ведь берется за любую работу, - давали Юле характеристику в новом гарнизоне женщины. – И получается неплохо.
- А худенькая какая! Одни глаза на лице.
- Может, больна? Или что в семье неладно?
- Да нет! Там – полный порядок, - ответила новая соседка Юли. - Просто на земле живет очень порядочный человек.
3
Алексей уехал в Монголию ранней весной, пообещав жене и сыну вскоре забрать их к себе. Все вещи были готовы в дорогу.
Весна в этот год была скороспелой и шумной. Яркое солнце щедро согревало продрогшую за зиму сырую землю. В ответ на это тепло она выбрасывала к солнцу зеленые шильца свежей травки. На деревьях набухали почки, затем лопались, обнажая изумрудные тугие ткани будущих листьев. На ольхе и березе повисли
золотистые сережки, привлекая к себе хлопотливых пчел.
Природа, как лучший живописец, разбрасывала в траве первые цветы, а на деревьях и кустах развешивала яркие ситцы и взбивала им пышные зеленые прически. На сопках сиренево цвел кустистый багульник.
Слишком остро воспринимая эту красоту природы, Юля тосковала по мужу и с нетерпением ожидала документов на выезд за границу. Дни сменялись днями, а их не было.
- Что же папа нас не берет к себе так долго? – спрашивал не раз Рома, и на его бархатных цвета каштана глазах появлялись слезки. - Очень я соскучился...
- Мы скоро уедем, Ромочка! Очень скоро! – успокаивала сына Юля, волнуясь всё больше и больше.
- А куда уедем? К папе, да?
- Да, мое солнышко, да! Мы скоро увидим нашего папочку.
Ромка прищурил карие глазки:
- А я ему подарок привезу.
- Какой подарок, сыночка? – Юля обняла его и прижала маленькое теплое тельце к себе. – Покажи-ка мне свой подарок!
Ромка соскользнул из рук мамы и побежал в свою комнатку. Тут же явился с белым листочком в руках.
- Это я для папы рисовал. Смотри, мамочка!
На листочке был нарисован сам папа в военной форме.
- Понравится это папе?
- Обязательно понравится, сынуля. Он будет хранить твой подарок в своем столе.
В один из вечеров, когда Юля, уложив сына спать, сидела за столом и проверяла ученические тетради, позвонил Алексей.
- Трудно мне без вас, Юлька... – издалека долетал его непривычный мягкий голос. – Скучаю без вас... Скоро приеду за вами...Здесь сейчас чудная весна... Всё цветет...
Терпеливое Юлино сердце зашлось в радости. Всю ночь не спала, мысленно измеряя неизвестное ей расстояние от своего дома до Улан-Батора, где жил теперь Алексей. Она очень скоро привезет ему тепло своей души и Родины, окружит его заботой и вниманием, чтобы ему было легче выполнять свой долг в незнакомой ей и очень доброй, по словам Алексея, соседней монгольской стране.
Думала о скорой встрече с мужем, и счастливые слезы застилали ее глаза.