Старик Васильич любил выпить кружечку светлого пивка вечерком, перед передачей, которую он по привычке называл программой «Время». Пиво Васильич потреблял, присев за столиком в пивнушке, на противоположной стороне улицы, где смуглые юноши торговали лавашами и чебуреками. Он мог бы пить пиво и сидя на скамейке под могучим тополем в родном дворе, но там ему мешали местные алкоголики, постоянно подходившие к старику и выклянчивающие деньги на выпивку. Опухшие небритые личности презрительно морщили физиономии, если им давали железо. Они признавали подаяние только бумажное.
За долгую жизнь Васильич повидал несколько поколений этих «бухгалтеров», как он их называл, потому, что их интересовало только лихорадочное просчитывание монет в грязных ладонях. Они на его глазах появлялись, росли, веселились, приплясывая в рваных тельняшках, когда собиралась удачная компания, пили подозрительные жидкости из гранёных, а ныне пластиковых стаканчиков, потом целыми днями сидели на скамейках во дворе, нахохлившись, грязные и похмельные, и, наконец, исчезали. Их место занимали другие, так же проводящие время во дворе или у магазина, нигде не работающие, но денно и нощно ругающие «власти», да и весь мир.
Итак, Васильич пил светлое пиво. Закат летнего дня догорал, кафе было заполнено мальчиками с колечками в ушах и девочками в джинсах, держащихся на косточках таза и с фенечками в пупках. Они говорили на своём птичьем языке, покуривая сигареты и хихикая, под непроницаемыми взглядами черноглазых парней, сидящих за крайними столиками. Вынырнув из мира своих размышлений, Васильич увидел сидящего напротив его старичка, с седой бородкой и в старомодном пиджаке от фабрики «Большевичка». Старичок с явным удовольствием потягивал пивко, разглядывая Васильича лукавым зелёным глазом. Другой был прищурен, что придавало старичку хитрое и добродушное выражение.
Потихоньку между ними затеялся разговор. Начался он, как ни странно, не с того, что «ограбили нас, сволочи», и даже не с погоды, которая всегда не такая, какой была раньше, а со спора о бессмертии души. Акинфий («Старовер, что ли, - подумал Васильич, - хотя какие сейчас в Москве староверы») утверждал, что по смерти телесной, душа человека, а иногда и сам человек, в полном, так сказать, комплекте, продолжает существовать. Только разум некоторых личностей спит, а отдельные люди продолжают функционировать. Так и сказал. Васильич, купив ещё одну кружку, что он позволял себе крайне редко, отвечал, что обыватель не имеет представления об окружающем мире, о космосе, о масштабах Вселенной.
- Да наши бабы на работе представляют космос в виде Овна, Льва и Скорпиона. Бред! Они феноменально глупы! Если самый быстрый космический корабль послать к ближайшей звезде, к Проксиме Центавра, то он будет лететь до неё десятки тысяч лет! Только в нашей галактике, Млечном пути, более ста миллиардов звёзд! А в наблюдаемой нами части Вселенной – метагалактике, таких звёздных островов, как Млечный Путь – более миллиарда! Наше Солнце – ничтожный жёлтый карлик, летящий на окраине спирали нашего звёздного скопления. Перед нами бездна, которую луч света, имеющий максимальную скорость, преодолеет только за два миллиона лет –это до ближайшего звёздного острова – туманности Андромеды, галактики, сходной с нашей! – кипятился старик.
- А, строение космоса тут не причём, - попивая пивко, говорил Акинфий, - Человек - это наивысший узел сложности, достигнутый развитием духа и материи в данном фрагменте мироздания. Дух человека подчиняется собственным энергетическим законам. Существуют благоприятные энергетические минимумы, где обитают самые разные разумные сущности, только живому человеку не дано преодолеть преграды, для того, что бы познать их. Есть несколько фундаментальных запретов, которые возвели те, кто конструировал наше мироздание и его законы. Один их них – человек поле физической смерти тела не способен донести до мира живых свои посмертные знания.
- Значит, их и нет, - не сдавался Васильич, - Умер человек - и его мозг отключился. Исчез навсегда, тело и разум канули в вечность.
- Это есть немыслимое нарушение законов бытия, - возмущался Акинфий, - Информация, накопленная человеческим разумом за его жизнь, не может исчезнуть бесследно. По закону сохранения энергии, информация, накопленная в одном месте, не исчезает, а проявляется в другом месте, в данном случае, в другом энергетическом уровне.
- Где живут черти и ангелы, - саркастически усмехнулся Васильич, - а также лешие и русалки, - сказал он, и, повернувшись к забавному старичку спиной, направился к выходу.
Молодёжь, обсуждающая животрепещущую тему про Медведа и Ктулху, посмотрела на старого идиота, что-то бормочущего про какую-то галактику, с жалостливым презрением.
- Домовые тоже, - ударили в спину уходящего Васильича слова седобородого Акинфия, - Вот помрёшь, узнаешь.
Васильич, повернувшись, показал кулак издевающемуся старику, и побрёл домой смотреть свою программу «Время».
Ночью Васильичу стало плохо с сердцем. Он капал нитроглицерин, сосал таблетку валидола. Под утро он умер.
Часов через шесть после смерти своего физического тела, пережив родовую травму осознания посмертного существования, понаблюдав, как два медбрата погружают его тело в машину, Васильич, повинуясь мощному зову, полетел по радужному мосту.
Пройдя через туннель, полный звуков и световых образов, блистающий молниями и радугами, Васильич оказался в новом, непривычном мире. Был вечер, на фиолетовых небесах не было никаких признаков звёзд, зато ярко сияли три Луны – одна из них была красноватого оттенка.
Васильич каким-то образом понимал, что здесь время не движется. Потрясённый утратой физического тела, разум Васильича не мог понять суть этого явления. На поляне, обрамлённой деревьями, среди которых им были узнаны дубы, кедры и осины, на удобном деревянном креслице сидел старичок, показавшийся Васильичу странно знакомым.
Немного приспособившись к этому странному миру, Васильич величаво подплыл к старику.
- То, что я покинул физическую оболочку, я уже понял, - сказал Васильич, - а ты, Акинфий, что, тоже? Как это Вы умудрились в один со мной день? Шаурму, случайно, не покупали в кафе?
- Ах, оставьте, - строго зыркнул на излишне освоившуюся душу бородатый старичок, - Итак, вы есть Пупыркин Анатолий Васильевич, 1930 года рождения?
- Да, это я, - растерянно сказал Васильич, удручённый тоном спрашивающего товарища, - А вы тут кто?
- Об этом позже, - промолвил Акинфий, - Мне из канцелярии дали выписку из вашего дела, я его изучил, подумал пару дней, и у меня родилось предложение, от которого вам будет трудно отказаться.
- Как, пару дней? Я ж только вчера…
- Помолчите уже, если ничего не понимаете. Это вчера было там, у вас. Здесь всё по-другому. И спешить здесь некуда, потому как время субъективно.
- А нас-то там, внизу, со временем - за что так? – ахнул Васильич.
- За свободу воли платить надо, - буркнул Акинфий, - видишь ли, ангелы есть суть существа, произошедшие от помыслов Творцов, а вам дали свободную душу. Детский сад, штаны на лямках развели, понимаешь, - продолжал он ворчать, - Спускают вам, спускают инструкции по применению, а вы, вместо того, что б соблюдать их, наколете бумажку на копьё, да вперёд… справедливость устанавливать.
- Кстати, а где ж эти… ну, вы сказали про ангелов? Я то, когда Библию читал, как-то представлял себе всё не так…
- Библию он читал! – возмутился Акинфий, - Грамотный! Сто миллиардов звёзд, - вдруг улыбнулся он, - помню, помню наш спор. Ухватили вы самый краешек знаний. Изучили внешний вид, скажем так, системного блока. Ящик серый, квадратный, ага. Даже внутрь заглянули – почти пустой, есть проводки, как работает – не понятно. А на самом деле мироздание – это высокие технологии запредельно сложных процессоров. Эх! - покачал головой старичок, - Библия когда писана? Правильно, когда ещё стремена не изобрели. А вы скоро звездолёт начнёте проектировать. Что, не слышал? Куда уж тебе…
Короче, тут такая штука. У ангелов проблемы. В их ведомстве возник дефицит ценностей. Как праведные души представляют рай? Чем-то наподобие коммунизма. Тот планировался, как рай на земле, этот должен быть, как коммунизм на небесах. Запросы райских душ стали расти. Но, что характерно, все сидели под яблонями с райскими яблоками, на лирах играли, вместо что б работать.
В итоге – в рай запись временно закрыта.
- И куда меня? – робко вставил слово Васильич.
- Куда, куда, - заворчал Акинфий, - грехов ты особых не натворил. Национальные проекты ведь не курировал? Законы в Думе не принимал? В Газпроме не работал? Но, ангельские, ввиду кризиса в их Департаменте, ссылаются на разные древние параграфы, времён Фомы Аквинского. Совсем обюрократились. Это ж, кто в здравом уме, сейчас, в 21-м веке, будет соблюдать все правила жизни христианской общины? Короче, никаким Макаром пропуск тебе туда не добыть.
- Да, я ведь атеист, я и в церковь не ходил, - жалобным голосом сказал Васильич, - Что ж меня, туда, вниз?
- В какой-такой низ? – изумился старик, - Вы мне тут свои геоцентрические представления бросьте проповедовать. У люциферских ещё хуже дела. Ввиду наплыва клиентуры возник острейший энергетический кризис. Газ-то, понимаешь, покупают на Земле. А агенты, что из людей, такие цены взвинтили, воспользовавшись трудностями, что у чертей бедных никаких золотых тельцов не хватит расплатиться. А Люцифер подписывал Контракты кровью – приходится соблюдать их и платить. Все зубы скрошил, ждёт, когда олигархи помрут – пойдут по спецобслуживанию. Так, что имеется простой сковородочного оборудования, электро-грили тоже стоят. Работяги керосин стали с горя пить! Да, слышал я – секта христианская в аду завелась! Правда, давят их, давят! Но, показатель, да.
- И что? – снова вякнул Васильич.
- В общем, мы тут посовещались и решили, коль дела в смежных ведомствах не ахти, а работник ты хороший, не ссылать тебя на усиление совсем уж посторонних структур, ну, троллей разных. Решили приписать к моему сектору. Я то, будем знакомы, за московскими домовыми приглядываю. Будешь работать домовым в своей же квартире. Только, безо всяких материализаций и полтергейстов. Молод ещё. В квартире то родственники жить будут? Вот и помогай. Иди, знакомься со служебными инструкциями…
Итак, приняв домовячье имя Пупыш, получив в инстанциях магнитную карту-пропуск, бывший уже Васильич прибыл в своё бывшее жильё. Но, как часто бывает в наше неспокойное время, его ждало жестокое разочарование. Пока он изучал инструкции и выправлял документы и командировочные, на Земле прошло более месяца. Родственники, кремировав тело хозяина квартиры, поплакав на похоронах и справивши поминки, благополучно продали квартиру некоему восточному гражданину.
Пупыш стоял посреди развалин помещения, подвергающемуся в настоящее время молдавскому евро-ремонту, и прикидывал, как и что тут будет. Внезапно его потревожил шорох в соседней комнате и слабый звон фарфоровой посуды. Людей в квартире не было, а мыши… ну какие сейчас мыши в московских квартирах? Прошли те времена вместе с коммуналками. Ну, почти прошли, не кидайтесь лавками.
Пупыш заглянул в комнату – там, на коврике сидел маленький человечек. Он пил из пиалы чай, в чашке лежал сладкий рахат-лукум.
- Ты кто такой? – спросил удивлённо Пупыш.
- Я - Юй иеси, - ответил, улыбаясь, человечек, - Кабардинский домовой. Мой хозяин вселяется в этот благословенный дом, я буду следить за покоем его семьи.
- Но мне дали направление именно в эту квартиру, - заспорил было Пупыш.
- Что ты говоришь, дорогой, - улыбаясь, сказал иеси, - Садись лучше чай пить. Вот рахат-лукум, вяленая дыня. Хочешь, шаверму из молодого барашка в лаваш с помидорчиками заверну? Мой хозяин купил эту квартиру – я теперь здесь хозяин. Вот, у меня от моего сектора документ с печатями, вот магнитная карточка-пропуск. Нельзя тебе тут быть, у нас менталитет разный. Сходи к своему начальству, разберись. Может, тебе, что другое подыщут.
- Да уж, пойду я, - проговорил, опустив голову, Пупыш, и покинул чужое жилище.
Грустно сидел бездомный домовой на скамейке в сквере, там, где ещё недавно Васильич любил выпить вечернюю кружечку пива. Вдруг, он увидел маленькую фигурку, которая шла по дорожке с узелком на палочке, низко опустив голову. Пупыш окликнул дамочку. Она посмотрела на него, печально улыбнулась, подошла.
- Тебя что, тоже эти инородцы турнули? – спросил безработный Пупыш.
- Нет, у меня другая история. Мои хозяева более своего семейного счастья полюбили водочку.
- Ну и что? - спросил Пупыш, - Помогла бы им, домовые ведь могут отвадить от зелена вина.
- Уже поздно, - сказала Маньша, так звали домовую, - Водки им надо всё больше, призрачного счастья в ней всё меньше. Сначала в уплату за кайф идёт работа, потом семья, любовь к близким, потом и имущество пропивают. И приходят бесы – злющие твари, не те весёлые чертенята, которые раньше в деревнях шалили. Поселяется бес в доме, и только на него жильцы и молятся. Но не долго – быстро помирают. Нам, домовым, там места нет. Потому как нет там ни Дома, ни Очага.
- И много таких? – спросил, ужаснувшись Пупыш.
- Десятую часть народа из-за водки бесы забирают. Независимо от веры и пола. От богатства и национальности. Вот такое равенство…
- А я вот что придумал, - сказал Пупыш, - Пойдём-ка отсюда в Лес. Лес большой, уйдём подальше. Вдруг нас в лешие возьмут? Пойдём отсюда, Маньша… пока это место не наше.
2007