РАСПРОДАЖА СЕРДЕЧЕК
У всех торговок одинаковые голоса. Я это прекрасно знаю – сколько раз, бродя по рынкам, ловила себя на мысли, что слышу одну Общую Бабку, которая умудряется одной глоткой выкрикивать кучу слов одновременно:
– Стельки, носочки!
– Огурцы свежие, помидоры, лук!
– Девушка, джинсики!
Я иду, а она меня со всех сторон обкрикивает. И я уже привыкла отключать слух и ориентироваться на рынках глазами. Но в этот раз выкрик прозвучал особенно пронзительно и пересилил всеобщий рыночный гомон.
– Распродажа сердечек!
Я как раз хотела натушить куриных сердец. Удивившись, что не заметила новый мясной ларёк, я пошла на голос. Бабка, к моему удивлению, стояла с пустыми руками.
– Сердечками торгуете?
– Ага. Девушка, выбирайте. Лучшие сердечки!
– А почём кило?
– Кило? – удивилась бабка. – А не много ли будет? Хотя, дело хозяйское.
– Так почём?
– А вы о деньгах не думайте. Выберите сначала, а там договоримся.
– Ну хорошо. А из чего выбирать-то? Я что-то не вижу.
Бабка проворно сунула руку под пальто и выудила толстую мятую тетрадь.
– На вот, гляди. Лучшие сердечки. Со всего города!
Я не знала, как реагировать, и поэтому просто взяла тетрадь. В ней был список имен, вдавленный в бумагу мелким и сильным почерком.
Абашин…
Абрамов…
А…
Я листала тетрадь, ничего не понимая.
Во...
Вр…
Имена были сплошь мужскими.
Вш…
Вы…
Вь…
…
Вы? Выс… Высокобойников Андрей Сергеевич.
– Это что?
Я раскрыла тетрадь перед бабкой и ткнула пальцем. Та плутовато улыбнулась пятизубым ртом.
– Нашли свой товар, девушка? Купите! Хорошее сердце…
Я в испуге отбросила тетрадку и полубегом покинула рынок. А торговка за спиной снова заголосила, вливаясь в голос Общей Рыночной Бабки.
В голове вертелось: Высокобойников Андрей Сергеевич, Высокобойников Андрей… Дурацкая шутка! Сердцами она, видите ли, торгует. Я нервно выдернула из кармана мобильник и набрала Андрея.
– Привет, Андрюш.
– Мариша… А я тебе как раз звонить собирался.
– Здорово! – умилилась я. Стало спокойнее. – А ты чего хотел?
– Да я… Да нет, давай ты сначала.
– Я сейчас на рынке тётку встретила. Она типа сердечками торгует. Я думала, это куриные, а она мне какую-то тетрадку сует, и там имена написаны. И, представляешь, нашла там тебя в списке. Бред, правда? А у тебя что?
Он молчал.
– Андрюша?
– Извини, я потом перезвоню, – буркнул он и оборвал вызов.
Домой я пришла в лёгкой тревоге. Может, у него случилось что? Мне вдруг захотелось его увидеть. Срочно, вот прямо сейчас. Странно, в последнее время мне все больше казалось, что я к нему охладела… В неожиданном порыве я кинулась к телефону и набрала смс:
Андрюшенька, я тебя ужасно люблю!
Нажала «отправить» и сделала три радостных прыжка по комнате. Кот одноглазо таращился на меня со спинки дивана. Я схватила его и прижала к себе.
– Тигрик, ты мой сладкий!
Тигра недовольно мявкнул и брыкнулся.
– Ну ладно, ладно. Топай.
Коротко звякнул телефон:
Сообщение абоненту Andrey доставлено.
Сердце заколотилось так, что я ощутила, как бьётся пульс в перетянутых узкими сапогами лодыжках. А может, и хорошо всё будет? И я вовсе даже и не хочу его бросать. Он у меня самый лучший! Я вдруг решила сделать ему сюрприз и приехать в гости. Следующие полтора часа я, пританцовывая, пекла блины. Чтобы привезти их ему тёплыми, завернутыми в фольгу, пахнущими растопленным сливочным маслом, и он бы ел, а смотрела.
Дорогу до его дома я пролетела в один миг. Вот я скребу ключом в своём замке, и Тигра мяукает за дверью, а вот я уже жму на звонок Андрея.
– Открыто! – глухо крикнули изнутри.
– Андрюш, это я! – возвестила я с порога, и в глубине квартиры что-то упало со стуком.
Я скинула сапоги и прошла в комнату. На полу валялась невскрытая бутылка водки, а Андрей сидел в кресле так, будто его скрутило. Я видела только его спину, макушку и колени.
– Солнышко, что стряслось?
– Мариш, прости… Я такая тварь… – выдавил он.
– Ну что ты!
Я кинулась на коленки рядом с креслом и схватила Андрея за руки. Пакетик с блинами, хрустнув фольгой, шмякнулся рядом с бутылкой. Его руки, ледяные и влажные, будто чуть похудели.
– Ну что такое?
Я чмокнула его в макушку и крепко обняла.
– Марина, я так виноват! Я такой…
– Ты самый хороший! – перебила я.
Андрей поднял голову, и я увидела, что он стал старше. Словно ему не двадцать три, а сорок три. И в волосах, кажется, пробилась седина. Но это сделало его ещё прекраснее.
– Андрюшенька, я тебе сразу всё-всё-всё прощаю! Хочешь блинчиков?
– Ты не знаешь, что я сделал…
– Со сметаной!
Он устало провёл рукой по взрослому лицу.
– И чайку нальёшь?
В этот вечер я осталась у него. А утром мы лежали в обнимку и шептались.
– Знаешь, Марин, мне показалось, что я начал тебя терять.
– Да? Глупости. Хотя… – на меня напала беззаботная откровенность, какая бывает, когда точно знаешь, что за правду ничего не будет. – А я ведь думала от тебя уйти. Вот дура, правда?
Я хихикнула, а он поднялся на локте и напряжённо вгляделся в моё лицо. А потом его лоб разгладился и он улыбнулся.
– Правда! Ну что за дурочка.
И мы вместе над этим рассмеялись.
– Я сегодня еще заскочу, – сказала я, уходя.
Андрей кивнул и поцеловал меня на прощанье. Он выглядел так, будто испытал величайшее облегчение в жизни. Но когда я позвонила ему вечером, он не взял трубку. Нет дома? Я позвонила на мобильный. Недоступен.
Весь вечер я не сидела на месте, всю ночь не спала. И лишь под утро, едва я начала засыпать, от него пришло сообщение:
Я не могу быть с тобой. Я сделал нечто ужасное и недостоин тебя. Прости.
Я кинулась перезванивать. Как это – «не могу»? Как это – «недостоин»? Он ведь… Да подумаешь, ужасное! Он всё равно самый лучший!
– Вызываемый абонент временно недоступен.
Андрюшенька, мне не важно, что ты там сделал!
– Вызываемый абонент временно недоступен.
Ты достоин, достоин! Возьми трубку!
– Вызываемый абонент…
День прошёл как в дыму. Жгущем глаза и лёгкие дыму, из которого иногда показывались неотвеченные исходящие и жёлтые глаза кота. Мысли рассыпались, никак не желая собираться. Я думала то об одном, то о другом. Но постепенно одна мысль вытеснила все прочие:
Высокобойников Андрей Сергеевич.
Я вскочила и стала судорожно собираться. Выгребла все деньги, побросала их в сумку, наперекосяк натянула свитер и кинулась на улицу. Я должна вернуть Андрея. Я могу его вернуть!
Рынок уже закрывался, но самые стойкие старушки всё ещё кричали у своих палаток.
– Джинсики, девушка!
Я игнорировала и джинсы и домашние огурцы.
– Распродажа сердечек!
– Бабуль! – я, тяжело дыша, вцепилась ей в плечо.
– А-а, это вы, девушка. Ну как, надумали?
– Да! Я куплю сердце!
– Замечательно! – бабка достала ручку и свою тетрадь. – Какое сердечко берём?
– Высокобойникова Андрея Сергеевича.
– На кого записать?
– На Шорохову Марину Игоревну.
– Так. Вычёркиваем Высокобойникова… Шорохова… На какой срок берёте?
– Срок? – я растерялась. А затем сунула ей все деньги сразу. – А на сколько хватит?
– Нет-нет, милая. Я же говорила, о деньгах даже не думай. Сердца за деньги не продаются.
– А…
– А продаются они за время. Ты на сколько лет его хочешь?
– На всю жизнь!
– Нет, так не выйдет. На сколько лет покупаешь, столько лет и платишь. А если купить на всю жизнь, то тут же и умрёшь.
– Тогда… тогда на сорок лет!
Торговка довольно крякнула, вписала в тетрадку число «40» и засунула её за пазуху.
– И всё? – спросила я.
– И всё.
Бабка развернула меня за плечи и легонько подтолкнула.
– Иди-иди. Твой он. Никуда не денется.
И я пошла. А через два шага телефон ожил.
– Аллё?
– Мариша… Я с ума сойду… Давай встретимся. Я тебя так люблю! Я тебя всегда любил, а сейчас ещё больше!
– И я тебя! Андрюшенька, как же ты меня напугал!
Внезапно его интонации изменились.
– Марина. У тебя… голос состарился.
– Что?
– У тебя постарел голос. Ты это сделала, да? Ты тоже?
Я вмиг замёрзла, телефон выпал из леденеющей ладони на асфальт. Я подбежала к бабке и схватила её за руку.
– Он у тебя был?!
– Кто, девушка? – она попыталась вырваться, и из её плаща выпала тетрадь.
Я схватила её и жадно открыла.
– Это не та тетрадь. Алфёрова, Анисова…
Имена были женскими. Я пролистала в конец.
На асфальте голосом сорокалетнего Андрея похрипывал телефон. А в тетради было написано и вычеркнуто:
Шорохова Марина Игоревна.
Высокобойников.
20.