ПЯТИДЕСЯТНИЦА
ЯВЛЕНИЕ
Апостолы, обращаясь к собранию мужей израильских и гостей города, отверзли уста и изнесли речи, возвещавшие воскресение распятого Иисуса Назорея; и каждый из собравшихся услышал эту Весть, как речь, обращённую к нему лично, на его родном языке.
Что это? Свидетельство о реальном явлении или метафора рассказчика, говорящего высоким стилем, подобающим значению события? Метафора, долженствующая указать на вселенскость Благой Вести, восходящую к вселенскости возвещаемого События – воскресения Иисуса Назорея?
Нас, читателей и восприемников свидетельства, эта метафора вводит в пространство Деяний апостольских – новое по отношению к пространству Евангелий. В Евангелиях мы видим иудейского пророка, учителя закона, мессию, Иисуса Галилеянина, который действует в пространстве эллинизированной Иудеи, неспокойной провинции Рима. После Воскресения мы встречаем уже не еврейского мессию, но Космократора, Владыку Вселенной, который посылает апостолов возвестить Его воцарение и Власть всем народам; посылает их не как учеников еврейского учителя, проповедующих новое вероучение, но как клевретов Царя Мира. Это радикальное изменение – новый мир, новый век. Осью этого поворота является Воскресение Иисуса Назорея: Он пришёл как царь Израиля, но воскрес как Царь Вселенной. Это центральное содержание возвещения апостольского.
В пользу метафоры (против простого описания факта) говорит противоречивость свидетельства Деяний: с одной стороны апостолы в день Пятидесятницы были единодушно вместе в некоем доме, – в котором, разумеется нет места парфянам, мидянам, эламитянам, аравитянам, берберам, критянам и прочим «гостям». С другой стороны сбежался к этому дому весь Свет, привлечённый шумом Ветра Дыхания Божьего (Руаха или Камикадзе) – и Понт, и Асия, и Фригия с Памфилией, и Египет, и Ливия, и Месопотамия.
Независимо от того, каким был реальный факт Пятидесятницы: возвещали апостолы благую Весть народам или только собирались возвещать; обнаружили они при этом знание иностранных языков или только поняли необходимость их изучения, – в любом случае это требовало вдохновения. Ибо возвещение апостолами благой Вести всем языкам (хотя бы и виртуально, только в качестве принятого решения идти проповедать Воскресение всей Ойкумене) явилось выходом за пределы иудейства, – как веры, как царства и как народа. Это велико для всякого человека, и такие вещи без Вдохновения не делаются.
Итак, отвлекаясь от внешних подробностей явления, и умственно прозревая явленное, можем судить, что апостолы обнаружили вдохновение, или присутствие Духа. И в этой части авторитетный рассказчик даёт образ этого вдохновения, прозревая невидимое духовными очами.
ЯВЛЕННОЕ
Автор «Деяний» говорит нам, что пришло Вдохновение; и даёт зримый образ незримого, происходившего в душах апостолов: «и внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились; и явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них».
Помимо Вдохновения, знаменуемого более Ветром, чем Огнём, в этой картине разделяющегося на языки пламени единого Огня резонно усматривать метафору отдельной миссии, отдельного задания для каждого из апостолов: некую тайну Жребия; невидимое обряда выявления Воли Божьей в отношении каждого из одиннадцати наследников Царства… – кому в какую страну идти, какому народу возвещать Воскресение Иисуса. Но, с другой стороны, огонь, как стихия духа также отсылает к Вдохновению.
Подобно тому, как ветер дыхания Божьего вошёл в уста Адама и наполнил плоть его, и сотворил его душою живою, частицею живого Бога, так и здесь Ветер Бога (Руах, Камикадзе) наполнил дом собрания апостольского, или первую церковь, и апостолы вдохнули это Дуновение и исполнились Духа Божьего. Но, сверх этого, голова каждого из апостолов соединилась с небом посредством языка пламени, или огня. Огонь – стихия мысли; он же – дух. И можно основательно предполагать, что это тот самый огнь духовный, которым крестит Иисус Назорей.
Кажется почти очевидным, в таком убеждении, что огненный канал, соединяющий голову имярека с небом, должен, как минимум, означать устремление его мыслей к небесному, соединение ума со Вселенским Разумом, сообщение мудрости от небесной Софии. Этому заключению негласно предпосылается понятие о голове, как органе мысли. Однако, древние философы, распределяя функции и способности души в человеческом теле, не помещали разум в голову, и не считали мозг органом мысли. Что же тогда означает язык огня, почивший на главе?
Если в отношении головы, как вместилища ума, находятся сомнения, то, несомненно, голова – орган речи. И речь, равно как мысль, своей стихией имеет огонь – «словами жечь сердца людей!». Таким образом, язык пламени, почивший на главе, означает божественный дар речи, благодаря которому неграмотные галилейские рыбаки и отставные таможенники, не посещавшие риторских школ, смогли произносить вдохновляющие людей проповеди, к тому же на иностранных языках.
РЕЗЮМЕ
Итак, что же произошло в собрании апостолов на Пятидесятницу после первой Пасхи нового века? мы видим, из рассказанного выше, что дети Иисуса собрались ради исполнения воли своего воскресшего Отца, воцарившегося на престоле небесном, велевшего им идти и возвестить всем народам Весть о Царстве Божьем здесь и теперь. В этом собрании (= церкви) они просили у Отца и получили потребное им для этой миссии: жребий, кому куда идти; и божественный дар речи.
Это слово от брата Якоба.
СЛЕЗТЬ СО СМОКОВНИЦЫ
Сказал Иисус Закхею мытарю: «Закхей, слезь со смоковницы, ныне буду вечерять у тебя в доме» (Лк. 19, 5-8).
Также сказал Он Нафанаилу, которого позвал Филипп: «видел тебя под смоковницей…»(Ин. 1,48). А перед тем, видя его грядуща, возвестил о нём: «вот истинный израильтянин, ибо нет в нём лести (лукавства)».
Оба наших героя, и Закхей, и Нафанаил, стоят в определённом отношении к смоковнице, различаясь лишь тем, что Закхей ещё сидит на смоковнице, – и помазанник в цари Израиля велит ему слезть, – а Нафанаил уже слез со смоковницы и пребывает в подножии ея, где и видел его Иисус.
Итак, два мужа, которых привлекает к себе Иисус Христос, представляют два различимых состояния, возможных для иудея того времени: на смоковнице и под смоковницей. Эти два состояния соединены и разделены актом и процессом «слезания» с дерева смоквичного. Что же знаменует собой этот акт, в результате которого так радикально меняется состояние человека: Закхей оправдывает своё имя Чистого: из грешника превращается в избранного, чей дом навещает Бог; а Нафанаил, до того будучи безвестным, усыновляется Спасителю? И что же это за волшебная смоковница?
Обратимся за ответом к одному из ключевых событий земной жизни Спасителя. Помазанник Божий торжественно вошёл в свой престольный град, Иерусалим. Пришёл в храм, обратился к народу, оказал свою власть, – и был разочарован. Он не получил отклика, на который надеялся. Израиль оказался недостоин своего избранничества. Своё разочарование Иисус выразил тем, что, найдя под городом бесплодную смоковницу, пред лицом бывших с Ним, предрёк этой смоковнице вечное бесплодие (Мтф. 21,19).
Под этой бесплодной смоковницей Спаситель разумел Израиль. Народ, представленный родословным деревом, корень которого – Авраам, ствол – Исаак (он же Израиль), основные ветви – двенадцать сыновей Израиля; потомки которых, разветвляясь, образуют крону дерева.
Эта смоковница; этот обласканный Богом народ должен был принести Богу плоды Верности, согласно договору, заключённому Авраамом, подтвержденному Исааком и возобновлённому Моисеем. Этих-то плодов и не обнаружил Иисус на древе народа своего. И нет уже времени на ожидание плодов, ибо настало время Суда, когда испрашивается у должника, одолженное ему. Время суда над народами, когда всякое дерево (= народ), не приносящее плода Богу, срубается и бросается в огонь.
В лице Иисуса Помазанника пришёл Суд, и Он произнёс приговор: не будет более плодов на смоковнице сей вовек, ибо вскоре будет срублена и брошена в печь.
В другом Евангелии, в той же ситуации, Иисус износит свой Суд другими словами, – относясь уже не к образу дерева, а к храму, как сердцу культурной и общественной жизни народа. Он говорит: недолго ждать, и увидите, что не останется камня на камне от строения сего (Мк. 13,1).
Вот, что за смоковница, с которой велел Он слезть Закхею, и под которой видел Нафанаила.
Заранее знал и предвидел Иисус, – и предрекали то пророки, – что не выдержит Израиль Суда, но Суд должен был прийти, по справедливости Божьей; Израиль должен был предстать в Суде и сделать свой выбор, хотя и предречённый, но свободный, – в согласии со свободой воли, данной человеку при Творении.
Итак, Иисус знал, что не спасётся Израиль, но спасутся некоторые из народа – братья Его, рожденные Матерью, но не знающие Отца; братья, которых Отец поручил Ему найти и собрать по миру, ради спасения их.
Чтобы не погибнуть им вместе с народом, должно им отделиться от народа в лести его. Такого отделившегося увидел Иисус в Нафанаиле, – в котором нет лести. В Закхее он увидел не столько отделившегося, сколько отделённого – извергнутого из среды народа, как «грешника», собирающего подати в пользу ненавистных римлян. Тем легче Закхею отделиться. И тем легче обратиться, – ибо, почитая себя за грешника, и потому не обольщаясь на свой счёт, как большинство евреев, якобы верных заветам предков, Закхей готов искать милости Бога, уповая не на себя и свою «праведность», но на Любовь Божью.
Если народ представлен в образе дерева, смоковницы, то отделиться от народа означает слезть со смоковницы. Отделившийся Нафанаил уже слез, чем порадовал Спасителя; а Закхею, готовому слушаться Господа, Он повелел слезть.
Разумеется, здесь, отделение от народа не является каким-то публичным актом: это внутренний акт воли отделяющегося лица. Поэтому мы относим «слезание со смоковницы» к внешним образам внутреннего.
ПРЕВРАТИТЬ ВОДУ В ВИНО
Там, на браке в Кане Галилейской, в доме жениха было много больших сосудов с водой. Указывая на них Мать Жениха сказала Сыну: видишь, Сыне, как бедны они; не хватает вина им. Этим побудила Она Сына призреть на бедных братьев: на сосуды глиняные, полные воды, но без вина. И Он, мировая Лоза виноградная, в которой всё вино мира, внял Матери своей и претворил воду, наполнявшую сосуды их, в вино. И возвеселились все от превосходного вина, много лучшего, чем вино Вакха.
Как и эллинского бога Вакха, величают Иисуса отпрыском винного дерева, Лозой виноградной. Отчего не веткой Дуба или Ясеня, священных деревьев? Может быть потому, что Вакх даёт веселие, наделяя души Духом Винным (Spiritus Vini). Этим вакхическим веселием принято украшать брачеванье, которое часто так и зовётся – Веселие. На Браке Жениха небесного тоже имеем Веселие, но иное, горнее – от Духа Святого. Однако, благодаря аналогии с веселием земного брака, причиняемого духом винным, имеем возможность в определённых контекстах представлять горнего Духа и горнее Веселье винным духом и, таким образом выражать невидимое и невыразимое горнее видимым и выразимым дольним.
В обычном, земном смысле, претворить воду в вино, значит наделить влагу духом винным (spiritum vini). Если под сосудом, в котором совершается эта алхимическая трансформация, мы разумеем сосуд плоти человеческой, то под претворением воды в вино мы должны понимать наделение винным духом влаги души, – так что в результате веселится душа, воспаряя в эмпиреи вместе с летучим духом винным.
Образ сосуда скудельничего, сиречь глиняного, как метафора человека, широко распространён в античности. Неудивительно поэтому, что мы находим этот образ также в том месте Евангельского рассказа, где Иисус велит ученикам, выйти на улицу града и там встретить человека, несущего сосуд с водою, и у него в доме устроить пасхальную трапезу. Этот образ замечателен тем, что представляет собой «билингву» – здесь сосуд с водой и человек соединены, так что взаимно отсылают друг к другу, как слово и его значение.
Представление человека сосудом глиняным восходит к мифу о Боге Горшечнике, который взял праха земного и со слюной своей замесил в глину, и слепил сосуд – человека. Слюна Бога – вот влага глиняной плоти, или плотская душа. Земля смешанная со слюной Бога становится живой плотью. Этим животворящим «брением» Иисус помазал мёртвые от рождения глаза Иерусалимского слепца и оживил их: «Сказав это, он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому» (Ин. 9. 6).
Также Святой Эпиктет животворящей слюной своей оживил мёртвые уста немого отрока, – как повествует житие святого:
«Однажды одна знатная женщина пришла к ним со своим сыном, которого несли ее слуги, так как он был нем, глух и расслаблен. Ему было около пятнадцати лет от роду. Положив сына своего к ногам святого старца, женщина сказала сему последнему:
– Я не знаю, откуда ты пришел, но верю, что если ты захочешь, то можешь исцелить моего сына. По-видимому, ты ученик Назарянина, о Коем мы слышали много чудесного и удивительного. Если ты действительно Его ученик, то помоги нам и научи нас познать Его, чтобы и нам сделаться Его рабами.
Святой же сказал ей:
– Если ты, женщина, уверуешь от всего сердца, что един есть Бог истинный, Который создал для нас небо и землю и всё видимое, то будет исполнена твоя просьба.
Сказавши это, он повелел поднять отрока с земли и, три раза плюнув в немые уста его, спросил:
– Скажи нам, чадо, в какого бога нужно веровать? В кумиры ли, которых изготовляют люди, или в Иисуса Христа распятого, Который тебя ныне исцеляет?»
В культуре слюна издавна связывается с жизнью, с живыми флюидами плоти, – как и кровь. Плюнуть на человека – значит благословить, наделить жизненной силой. Отец, отправляя сына в странствие, плевал в лицо ему, благословляя и передавая свою витальную энергию. В Книге Генезис (Бытия) лепка тела Адама из земли, смешанной со слюной Богов, остаётся за текстом. Там описан следующий этап одушевления – вдувание в тело живое Дыхания Божьего, или Духа, которым живёт не плоть, но личность. Так создаётся полная душа – из влаги и воздуха, или ветра. Так что ветер волнует внутреннее озеро души, Генисаретское озеро…. На это озеро ступает Бог и утишает ветры, успокаивает душевные бури. Но об этом – позже. Теперь же у нас другие образы.
В сцене превращения воды в вино на браке в Кане дух представлен не ветром («руах»), но винной закваской, от которой начинает бродить влага души, претворяясь в вино – новую влагу души, пронизанную спиртом («спиритусом» = духом), и оттого гораздо более летучую и огненную. Равным образом Дух представлен в Евангелии также хлебной закваской, или дрожжами, от которой вскисает тесто, или внутренняя плоть человека. Здесь имеем дело с дихотомией внешнего и внутреннего человеков: внешний человек лепится из земли с применением живой слюны, а внутренний составляется из пищи, в согласии с тем очевидным обстоятельством, что пища потребляется внутрь. В некоторых мифологиях считается, что человек слепленный из пищи (теста) представляет собой более совершенного человека, нежели слепленный из земли или вырезанный из дерева, что отсылает нас к иерархии внешнего и внутреннего = иерархии тела и души (ума, духа), локализуемых внутри тела. Дух, представленный винной или хлебной закваской, соотносится как раз с внутренним человеком слепленным из пищи. Практически во всех аборигенных культурах известен способ приготовления алкогольных напитков с помощью пищи и слюны. Именно, пища (корнеплоды, злаки, сердцевина пальм, листья и т.п.) жуётся с обильным выделением слюны, а затем сплёвывается в чан, где начинает бродить под воздействием ферментов слюны. В результате получается алкогольный напиток. Как мы знаем уже, алкоголь, или «СПИРИТУС» обозначает собой дух, как субстанция летучая и горючая. Именно этот внешний образ духа (внутреннего) использован в рассказе о браке в Кане. В глиняные сосуды сплёвывается закваска, превращающая воду (= душу) в вино (= дух) путём брожения. Но поскольку речь идёт не о духе вообще, а о Святом Духе триединого Бога, то закваска эта отсылает нас к слюне Бога; той самой слюне смешанной с брением, которой Иисус потёр глаза слепому и сделал его зрячим, той слюне, которая дала речь немому и слух глухому.
«Привели к Нему глухого, косноязычного... Иисус, отведя его в сторону от народа, вложил персты свои в уши ему, плюнув, коснулся языка его... (Мк.7; 32,33)
Приходит в Вифсаиду, и приводят к Нему слепого... Он, взяв слепого за руку, вывел его вон из селения и, плюнув ему на глаза, возложил на него руки... (Мк.8; 22, 23)
Иисус ( Логос, Хлеб и Виноград) суть те винные дрожжи, которые сбраживают влагу души в сосудах глиняных плоти гостей Брака в Кане; и внешним образом эти дрожжи суть хлеб, прожёванный Им со слюной, который он сплёвывает в сосуды.
Отсюда ясно, что многие сосуды с водой находимые в доме жениха суть присутствующие на браке люди, человеки, нищие духом, которых благословенны, ибо благословил их Бог своим плевком; и которых есть Царствие Божие, ибо сбродило от этого плевка сусло душ ихних, и родилось вино, субстанция огненная и летучая (= эфирная), то есть дух. Так что теперь сосуды плоти наполнились духом = люди одухотворились.
Так Иисус одухотворяет людей плотских и душевных («психиков») делая их духовными («пневматиками»). Этот таинственный и несказуемый внутренний процесс описан для нас в евангелии внешними образами, ранее отобранными и отложенными в культуре, современной апостолам Христа Иисуса, и легко читаемыми теми, к кому апостолы обращали свою весть и проповедь. Потому мы и поведали вам об этом как о внешних образах внутреннего.
АМИНЬ.
НАВИГАЦИЯ, ИЛИ НОВЫЙ ХАРОН
Навигация, или мореплавание всегда была и остаётся ныне (теперь в поэзии) богатейшим источником образов, составляющих язык повествований о жизни и смерти, о судьбе человека, о загробном странствии, о жизненном пути, как плавании по бурному морю, об избавлении, как о выживании в кораблекрушении, о спасении, как о переправе и так далее. Эти образы были распространены по всей античной Ойкумене, – географическим сердцем которой было Средиземное Море, а сердцем экономическим – морская торговля, – и понятны всем. Отсюда столь значительное место, занимаемое образами навигации в языке Нового Завета.
Практически весь земной путь Христа Иисуса – от крещения Иоаннова до последнего хождения в Иерусалим, – сосредотачивается вокруг моря. Мы неизменно находим Иисуса или в море или на берегу моря, или в приморских городах. Его ученики – рыбаки, владельцы лодок. И свою проповедь, обращённую к людям, собравшимся на берегу, Он износит с лодки, не выходя на берег, чем подчёркивается Его миссия Перевозчика, нового Харона, переправляющего людей из этого мира и века в иной мир и век (= с этого берега на тот). Само место собрания – на берегу, в виду лодки, обличает собравшихся, как людей, желающих переправиться на тот берег, то есть спастись. И этот зачин: «переехал на другой берег моря», регулярно повторяется в Евангелии.
В вышеозначенном контексте образ моря, лодки, переправы отображает космический и эсхатологический аспекты хождения Бога среди людей. Повествует о Его миссии спасения перед лицом надвигающегося катаклизма. Космический аспект Иисуса здесь особенно подчёркнут его хождением по водам. Он шествует по водам, не омочив ног, подобно Ветру, Божьему Дыханию (Руах). Это приводит на память начало Творения, когда Дух Божий носился над водами, и указывает на начало нового Века, как повторение начала Творения.
Но, помимо космического и эсхатологического контекста, образ плавания на лодке по морю (навигации) используется и в контексте микрокосмическом, как отображение внутренней динамики души. В этом случае, море есть влага душевная, налитая в глиняный сосуд плоти. В этом море плавает лодка с парусом, гребцом и кормчим. Соответственно, воды моря и воздух над ними, с ветрами и волнами, отображают безличную часть души, а лодка с кормчим отображает личное начало, или персональную волю. Отсюда следует, что плавание по морю в лодке Иисуса с учениками имеет, благодаря вышесказанной образности, не только космический аспект Спасения, но и внутренний аспект личного спасения, как персонального акта воли, работы души, личных усилий.
Для того чтобы разобраться в этом, прежде нужно рассмотреть сосуд плоти человеческий изнутри; понять состав и происхождение моря душевного.
СТРУКТУРНОЕ СООТНОШЕНИЕ ЭЛЕМЕНТОВ В СОСТАВАХ ЧЕЛОВЕКА, ИЛИ ДУШЕВНАЯ АЛХИМИЯ
В стихии земли человек обнаруживается как плоть, или тело (глиняный сосуд) сферической, сиречь совершенной формы, во всех частях своих омываемое водой земных источников, – а лучше сказать: проницаемое, протекаемое и пропитанное водой, подобно губке, этими водами, и также – испарениями земли. Эти влага и пары несут тепло подземного огня Вулкана. В этом подземном костре сжигается пища, поступающая извне из пространства телесных общений. Она сжигается в воздухе, подаваемом мехами (лёгкими) из того же пространства.
Земная вода, согретая подземным огнём, как стихия животной души, сообщает телу (земле) жизнь, или одушевлённость. Насыщенность тела влагой, или «гуморами», омываемость его влагой и согретость огнём, обнаруживается в самопроизвольном движении тела (известный внешний признак одушевлённости).
Эту земную влагу мы отличаем от влаги сердечной, связанной с деятельностью органов чувств, получающих своё питание из пространства образных коммуникаций (или общений).
Сердечная влага заполняет до половины сферическую полость в средине тела. Её именуют сердцем. Верхнюю часть этой полости заполняет воздух, насыщенный испарениями чувственных гуморов. Как и сама влага, заполняющая нижнюю полусферу, может рассматриваться, как сгущение сердечной атмосферы.
Сказанная полость имеет отверстия, как в верхней, так и в нижней части. Через отверстия нижние сердечная влага чувств сообщается с влагой телесной (сиречь с плотной душой), и последняя сообщает ей вкус: горький, кислый или сладкий, - откуда имеем выражения, такие как «горечь разлуки», «сладость жизни», «кислая физиономия» и т.п. Таким образом в сердце отображены состояния тела, – то что в аналитиках восприятий именуют «внутренним чувством».
Через отверстия верхние сердечный воздух соединяется с пространством коммуникаций, или общения с другими существами. Потоки сообщений, проникающие через указанные отверстия, создают внутри сердечной сферы ветры, волнующие воду сердца (отсюда такие выражения, как «душевная буря» или «волнения» и т. п.). Это сердечное море, волнуемое ветрами коммуникаций, есть ничто иное, как «страстная душа». (Ведь в аналитиках общительных состояний человека «страсти», или «страхи» обозначают некоторые терминальные модусы коммуникаций.) Её особенность в сравнении с плотной душой, или влагой, омывающей тело, как раз в том, что в ней отображаются общения: телесные (т.е. осуществляющиеся через тело и придающие сердечной влаге вкус, как мы сказали выше) и образные, осуществляющиеся через отверстия воздушной полусферы сердца. (Здесь в скобках можно заметить, что в планах анатомо-физиологических, или медицинских представлений человека, сказанные отверстия и общения через них соответствуют «органам чувств», внутренних и внешних.) Различные ветры общения, каждый со своей специфической энергией, обмениваются энергией с волнами душевного моря, приобретая от них в свою очередь силу и запахи от вкуса воды, так что волнения страстной души и её вкусовые качества обратно, через те же отверстия, инициируют общения в пространстве коммуникаций. Вся эта динамика структурирует сердце как сферу чувств, и пространство образных коммуникаций как чувственное пространство.
НЕБЕСНЫЙ ОГОНЬ ЛОГОСА КАК СТИХИЯ, ВЫДЕЛЯЮЩАЯ ЧЕЛОВЕКА ИЗ СРЕДЫ ЖИВОТНЫХ
Однако всё описанное строение не принадлежало бы исключительно человеку, если бы эти сферы и пространства не были пронизаны воздушным огнём логоса, подобно тому, как земляное тело проникнуто теплом огня Вулкана. Этот не имеющий размерности, нечувствительный огонь, проницая собой всё и освещая нечувственным светом всю предметность чувств, преобразует чувственную сферу в сферу речи, и образное пространство чувств в логическое пространство, – так что, к примеру, слуховое, или звуковое пространство преобразуется в пространство речи и музыки, а звуковой слух – в речевой и музыкальный; так же визуальное пространство преобразуется в знако-несущее, и зрение становится проводником логоса, и так далее. Таким образом вся чувственная предметность, будучи воздушной по природе, у пронизана огнём, и все ветры общений несут в себе огонь, или дух (в согласии с каковым представлением Бог Дух является как огонь из воздуха, отчего и оказывается возможным представление Бога Саваофа в виде Громовника). Соответственно, все отверстия сферы сердца имеют, условно говоря, огненные ободки. Это означает, что у человека с органами чувств совмещены духовные органы, как то: духовные, или огненные очи (откуда, «огненные очи» демонов) и духовный же, или огненный слух (имеющие уши, да слышат), – которые воспринимают сообщения, несомые огнём, или логосом. Отсюда весь чувственный мир обретает невидимую обратную сторону, подобно невидимой обратной стороне луны, – видимую, однако, для духовных очей и слышимую для духовных ушей (музыка сфер и светила как божества).
АКТИВНОЕ НАЧАЛО, ИЛИ МУЖ (АДАМ); ЧУВСТВЕННОЕ НАЧАЛО (РЫБА) И ЛОГИЧЕСКОЕ (ЛОДКА С ГРЕБЦОМ И КОРМЧИМ)
И поскольку сообщения, получаемые посредством органов общения, возбуждают и определяют волю, мы, в согласии с вышесказанным, находим у человека две воли и двух субъектов воли: чувственного и логического, - каждый из которых получает свои сообщения, извлекая их из единого воздушно-огненного потока, так что один из них слышит слово, как звуковое тело, другой понимает его; один видит надпись, как некую фигуру, другой её прочитывает. Далее, поскольку в воле работает энергия волн сердечного моря, оба названных субъекта плавают в этом море. Но неравным образом. Первый есть естественный человек, Энкиду. Он представлен рыбой. (Рыба же – предок человека, сущий в составах его, как подлежащее.) Рыба, по природе своей, ищет глубоких и спокойных вод или быстрого течения, или восходящих и нисходящих потоков, или сладкой воды, и т.д. Отсюда ясна определённость воли чувственного человека – она зависит от состояния сердечного моря, определяемого ветрами и донными источниками.
Не то логический человек, Адам. Он представлен лодкой. Последняя также подвержена ветрам и течениям, но ей нельзя тонуть. И ещё в лодке есть кормчий и гребец, и если они не спят, то лодка может плыть против течения и ветра и держать курс, независимый от стихий и состояния моря. Но для этого у кормчего должны быть ориентиры, устойчивые по отношению к ветрам, волнам и метеорам всякого рода, образующимся в пространстве общения из влаги, ветра, света, звука и проч., а у гребца должна быть сила, непричастная силам ветра и волн. Что до кормчего, то такие ориентиры есть, это – светила, находящиеся за пределами тверди чувственного неба, в сферах эфира, или не палящего огня, логоса (ср. «неопалимая купина», в явлении Бога Моисею у горы Хорив). Следует заметить, что они могут служить независимыми от стихий ориентирами именно благодаря своему месту за твердью, то есть за пределами пространства чувств. Таким образом, речь идёт не о чувственно воспринимаемых светилах, а о логических понятиях, которые, тем не менее, могут носить те же имена, то есть солнце, луна, планеты, неподвижные звезды. В чём здесь дело, должно быть ясно из вышесказанного.
А именно, воспринимаемые чувствами светила, закреплённые на тверди, замыкающей пространство чувственных общений, имеют, - как и прочие предметы чувств, - огненную, или логическую, «подкладку», ключом к открытию которой, как логической структуры, служит имя; содержащее, в раскрытии, два инверсивных простирания: одно отсылает к чувственному предмету, является указанием на него, второе же отсылает к логическим смыслам имени (таким образом, первое простирание направлено под твердь, а второе – за твердь). Благодаря этому свойству имён (языка), кормчий Адам, или муж, ориентирован по светилам эфирным, или духовным и сверхчувственным, носящим те же имена, что и светила чувственные, то есть солнце, луна, звезды…. Это позволяет говорить о духе аналогически, – что мы и делаем, используя термины мореплавания, - и, таким образом, эксплицировать в речевом общении духовные смыслы, не прибегая к изобретению особого языка.
СООТНОШЕНИЕ СУБЪЕКТОВ (МУЖЕЙ) В ЕДИНОМ ЧЕЛОВЕКЕ. ДВУСМЫСЛЕННЫЙ ЯЗЫК КАК МЕМБРАНА СОЕДИНЯЮЩАЯ СОСТАВЛЯЮЩИЕ ЧЕЛОВЕКА БЕЗ СМЕШЕНИЯ.
Ещё важнее, что имена, обладающие двойной семантикой, и, соответственно, язык, открывающий сразу два смысловых пространства, позволяют сохранить единство человека, соединяя в одной воле разнородные его составы (земнородный и небеснородный). Последнее весьма важно для гребца, - чтобы иметь ему силу выгребать против ветра и течения душевного моря. Ведь вопрос единства составов человека это вопрос инвестиций сил влажной души в логическую волю кормчего, который не сможет провести лодку по курсу, если гребец не выгребет. В последнем случае нужно различать две ситуации: 1) гребец не гребёт совсем, и тогда лодка погружается в воду и садится на рыбу; вследствие чего лодка будет следовать тем курсом, которым плывёт рыба, а вовсе не тем, который кормчий определил по светилам; тогда кормчему остаётся или побудить гребца, или делать вид, будто он контролирует ситуацию и как раз задумал идти именно этим курсом; 2) гребец выгребает по курсу, не обращая внимания на рыбу, - но рыба, однако, достаточно велика, для того чтобы увлекать за собой воду, создавать течение, бурливость и таким образом влечь за собой лодку, искажая её курс и препятствуя продвижению.
Ясно, что в первом случае огненная, или логическая воля существует лишь номинально, подчиняясь рыбе, и через неё стихиям. Во втором же случае эта воля остаётся сухой, поскольку воды животной души не участвуют в ней, и человек оказывается раздвоен на две воли, несоединённые друг с другом: логическую и чувственную. Такое состояние разрыва не может считаться космосом, и, таким образом, микрокосм человека не вписывается в макрокосм Вселенной. Следствие этого – душевные муки и гибель духовного человека. Выход здесь один – нужно выловить рыбу и поместить её в лодку. Поэтому кормчий должен быть также удильщиком, рыбаком (отсюда, ученики Иисуса суть рыбаки, плавающие в лодках по морю и вылавливающие рыб). Но для того чтобы выловить рыбу, её нужно приманить. Поэтому логос кормчего, определяющий курс, должен служить также приманкой для рыбы. Это как раз и означает, что слово должно иметь два смысла: логический и чувственный. Отсюда заключаем, что духовный язык (выражающий духовные содержания), не случайно, а необходимо таков, каким мы находим его в традиции – понятным одновременно и для душевных и для духовных ушей; а также приятным и для плотских ушей, сиречь благозвучным. (Поэтому откровенные истины поются в ритуалах служения.)
Прежде чем двинуться дальше в нашем изложении традиционной ментальности, присутствующей в Новом Завете, нужно заметить о «гребце», без которого кормчий бессилен. Гребец – его сила. И если кормчий есть муж, то гребец – жена. Они едины, и только вдвоём составляют человека как логоса. Сказанное есть духовная сторона того откровения, чувственную сторону которого мы прочитываем в Книге Бытия, где сказано, что человек плотский суть двое: муж и жена, составляющие «плоть едину». И это замечательный пример двусторонности языка, о которой мы сказали выше.
Возвращаясь к смыслам того, что изложено этим замечательным языком, нужно сказать, что сказанное единство кормчего и гребца не существует, как изначальная данность. Гребец даётся кормчему в помощь, как и жена создана была помощником Мужу (Адаму). И мы находим, что единство мужа и жены устанавливается как господство и преданность, повелением свыше, то есть в свободе воли. Что и подтверждается нарушением верности со стороны жены. Это означает, что логос (или огонь) в составах человека, который мы рассматривали как единое, безразмерное всепроницающее начало, по отношению к пространственным стихиям, в себе распадается на два логоса, отнесённых, один к воле кормчего, второй к воле гребца. Различие между ними выясняется из разности функций кормчего и гребца в плавании: кормчий, как говорится, «исправляет путь», и ради этого он знает порт и понимает язык светил. Гребец же трудится и умеет управляться с вёслами. То есть гребец, помощник есть человек умелый, трудящийся, или, собственно Адам, возделывающий землю, – от слова «адама`», возделанная земля. Только с ним кормчий может осуществить «вторую навигацию», и только он может приманить рыбу, потому что именно его логос, посредством труда воплощается в чувственные предметы, которые только и могут привлечь немую, сиречь бессловесную рыбу, или чувственную душу, не понимающую бестелесных логем, воспринимающую слова речи лишь как тональные тела, переносчики эмоций.
Поэтому когда мы говорим о «чувственной стороне языка», мы несколько упрощаем. На самом деле, воздушная сторона слова обращена не к бессловесной рыбе, но ко гребцу, который уже руками воплощает воздушное слово в садок для рыбы, или искусственную вещь, артефакт, коим и пленяет рыбу. Здесь следует заметить, что руки есть часть тела, и что хотя руки есть главная инструментальная часть трудящегося тела, в принципе всё тело гребца участвует в создании искусственных ниш для себя и вовлечённых существ, представленных здесь рыбой. Отсюда заключаем, что тело, будучи естественным, не бытует, однако, в своём естестве, а служит проводником логоса в телесно-чувственную сферу. Поэтому трудящееся тело отличается по форме и энтелехии от естественного. Отсюда и земля, как субстрат тела культурного человека не есть дикая земля человека животного, но – земля возделанная, или адама`.
Обратившись здесь к тексту Книги Бытия, или Генезиса, можем оценить возможности языка, который мы теперь осваиваем. Читаем в сказанной книге, что Боги поселили Адама в Саду, то есть в земле возделанной, да обрабатывает её. В интроспективном контексте разумеем эти слова так, что «внутренний человек» есть Муж, духовное существо, поселённый в теле, или земле плоти, с заданием возделывать сад, посаженный богами на ней его. Так открывается акт Творения – взяли боги животного человека (= дикую землю, или дикую плоть) окультурили его, то есть обучили (воспитали, образовали), насадили сад знаний (общераспространённая в поздней античности и средневековье метафора), и тогда из своего Дыхания (= духа) родили Мужа (= Адама) и поселили его в этом саду, чтобы он возделывал его. Таким образом, в первых же стихах Библии мы находим богов родителей и описание двойного рождения, присущего человеку, – о котором говорил Иисус Никодиму: рождение плотское, затем культивирование плоти, как подготовку к духовному рождению, и, наконец, рождение от Духа, или дыхания Божьего.
Возвращаясь к нашему контексту, – то есть от души, как сада, к душе, как морю, – можем констатировать, что здесь возделанная культурная земля представлена лодкой, как артефактом; и забота о лодке является важной частью усилий гребца по привлечению к себе рыбы, сиречь бессловесной души, плавающей в море страстей. В плане Спасения лодка представляет собой Ноев ковчег. Последний даёт семантическое тождество земли и лодки. Чтобы убедиться в этом достаточно вспомнить форму ковчега: он –квадратный. Между тем, квадрат –древний символ земли, как круг – символ неба.
ЛОДКА – ИСКУССТВЕННОЕ ТЕЛО-ОРУДИЕ ЧЕЛОВЕКА, ДОПОЛНЯЮЩЕЕ ПРИРОДНОЕ ГЛИНЯНОЕ ТЕЛО. В ЛОДКЕ МУЖ ХОДИТ ПО МОРЮ ДУШИ, НЕ ОМОЧИВ НОГ
Итак, после уточнений, мы имеем теперь следующее строение человека: муж кормчий, или господин, муж гребец, или помощник (слуга), плывущие в лодке к берегу вечной жизни, также пойманная в сети и следующая за ними приручённая рыба, или чувственный человек, в море влажной или животной души, заключённом в сердце, или срединной полости глиняной сферы. Эта последняя есть земля, которую возделывает муж помощник. И делает он это, пребывая в сердце. Такое возможно потому, что в сердце он имеет представительство глиняного тела – лодку. То есть он ремонтирует и содержит в порядке лодку, которая также есть тело человека; но - тело, взятое как предмет труда и продукт труда. Именно поэтому лодка деревянная, а гребец здесь – плотник, «тектон». (Вспомним, кстати, о двух природах Иисуса Назарянина: с одной стороны он сын вселенского кормчего, а с другой сын плотника.)
Так что одно и то же тело суть вместе и глиняное и деревянное, - взятое, соответственно, в аспекте естества и в аспекте искусственности (причём дерево здесь не растение, а строительный материал, глина же, напротив, естественная горная порода). Таким образом, глиняное тело человека есть стихия в порядке физического космоса, именно поэтому из глины человека лепят Боги, – деревянное же тело человека есть артефакт, поэтому его созидает умелый человек, наученный Богами. И поскольку артефакт исходно есть логическая конструкция, или безразмерная огненная сущность, постольку в этом своём семенном качестве (логос как семя вещи) искусственное тело может пребывать в сердце человека и быть предметом и продуктом воли мужа-помощника, а именно лодкой, которую он строит по указаниям кормчего, руководимого вышними сферами. И чтобы вам убедиться, что непустое наше толкование, и верно понимаем мы древний язык, напомню вам о Потопе и скажу, что этот умелый муж-помощник, наученный богами, есть никто иной, как Ной (он же Атрахасис, или Утнапиштим, что значит «нашедший жизнь»), а лодка – ковчег. Спросим себя теперь, что такое «ковчег», плавающий по водам? Ведь в нём заключена вся жизнь земная, вся вселенная; всякая тварь и всякое растение представлены там, и сам человек. Разве это не микрокосм? А что есть «микрокосм», как не логическое отображение всего космоса в уме человека? И тогда, о чём же говорит Мудрость в этом мифе? Она молвит о том, что в безумный век, когда всё человечество утонуло в волнах моря страстей, спасается муж разумный, сохранивший внушённое богами понятие божественного Космоса: спасается в умной лодке, которая есть представительство всего этого Космоса в логосе.
И отсюда имеем мы обогащение нашего понятия о человеке, в части деревянного тела. А именно, мы видим, что это тело, или ковчег, есть отображение человека в системе всего космоса, что отвечает вовлечённости глиняного (природного) тела в физический космос. И, таким образом, муж-помощник, трудящийся над ковчегом, как своим деревянным телом, этим самым культивирует и своё природное глиняное тело; и делает это не произвольно, а в системе природных связей: правильно встраивает тело в физический космос; в аспекте конфигурации лодки это означает, что ковчег должен быть квадратным, что соответствует гармонии душевных сил, инвестируемых в разумную волю (см. Платон, Государство). Ведь только при этом условии пойманная и помещённая в садок рыба, как природное существо, будет здравой. Может быть, здесь уместно также вспомнить, что рыба в древности вообще есть символ здоровья (откуда благопожелание – «будь здрав, как рыба!»), и поэтому если рыба стеснена, чувствует себя плохо, то это означает болезнь. Вот вам древняя мудрость о культе тела под водительством богов. Конечно, мы знаем её из разных древних толковых текстов и учений, дошедших до нас, но разве мы вычитывали её в Библии? (Мы читали, что Бог задаёт размеры ковчега, и в древних шумерских версиях мифа ковчег квадратный, - но это вызывало у нас только недоумение, и мы высокомерно делали скидку на сказочность истории). Теперь мы прочитываем древнюю мудрость, и это можно справедливо полагать доказательством верности нашего восстановления языка предков.
ВСТРАИВАНИЕ ТЕКТОНА, СТРОИТЕЛЯ ЛОДКИ В СОВЕРШЕННОГО СПАСЕННОГО ЧЕЛОВЕКА
Возвращаясь к понятию о человеке, скажем, что трое в лодке: кормчий, гребец и рыба, – в лицах же только двое, так как немая рыба не имеет лица, – предприняли плавание через море к вершине горы, на которой обитает Владыка горы, Шадай, в поисках жизни, так как запас жизни в ковчеге ограничен, и он неизбежно будет захлёстнут волнами моря, и утонет, если не будет идти верным курсом, на котором утихнут бури вокруг лодки.
В мифах эти трое представлены также парой: Гильгамеш и его помощник Энкиду; в лице Энкиду присутствует и рыба, которая угадывается в начальной дикости Энкиду, пойманного в поле и окультуренного в городе. Они плывут за вечной жизнью по следам своего предка, Утнапиштима, которого бог Эа научил строить лодку во спасение от потопа. И в этом факте мы находим указание на традицию, в которой человек обретает умение строить лодку (научается творческому логосу), ибо качество это не прирожденно, но может быть получено только от предков. И здесь же мы видим недостаточность традиции, так как, следуя традиции, Гильгамеш и Энкиду нашли предка, но не обрели вечной жизни, потому что, в отличие от них, Утнапиштима вёл сам Бог, они же шли по следам предка. Оттого-то на вопрос Гильгамеша о том, как он обрёл Жизнь, Атрахасис отвечал, что не знает. И это так, потому что не знанием, но водительством Божьим находится бессмертие. Гильгамеш же не попросил познакомить его с Богом, он спросил только о знании, и вернулся ни с чем. В параллельном мифе, Адам, положившийся на знание, был, как мы знаем, изгнан из Сада и отлучён от Бога, то есть от земли плодородной и живого тела в землю неплодную и тело смертное; неплодное и смертное, потому что культивируемое произвольно, без божественного внушения и водительства.
Последнее равносильно строительству ковчега по своему разумению, а не по указаниям Бога. (Между тем в Мифе особенно подчёркиваются точные размеры ковчега, которые даёт Бог, и требование неукоснительно блюсти их. Размеры указаны как в мифе о Ное, так и в мифе об Атрахасисе. Это указывает на невозможность самовольного построения ковчега, так как размеры того ковчега, что спасает, знает только Бог.) Произвольный же ковчег неизбежно утонет в водах моря и не вместит начала всех тварей земных, - то есть и плыть не сможет и жизни в себе не сохранит. Так наш язык обнаруживает скрытую связь повествований об изгнании из Рая и о Потопе.
ВСТРАИВАНИЕ КОРМЧЕГО В СОВЕРШЕННОГО ЧЕЛОВЕКА
Ради дальнейшего открытия интересующего нас теперь языка, спросим себя, по каким же светилам правил лодку кормчий Гильгамеш, что предка обрёл, а бессмертия не нашёл? Мы догадаемся, если вспомним, что жилище усопших предков есть луна. Гильгамеш правил на луну, но луна – это ведь не подлинное светило; не огонь его стихия, потому что луна есть лишь зеркало, отражающее свет солнца. Субстрат же зеркала – медь, сиречь вода (согласно Фалесу Милетскому). Это означает, что логос традиции (знания, полученного от предков) вторичен. Его свет не есть свет первичного огня, но – свет, отражённый от медного неба, которому принадлежит медная луна, – благодаря чему мы можем говорить о мире под твердью, как о «подлунном». Потому-то Гильгамеш и не приплыл в Дильмун, страну блаженных, но лишь приобщился к отцам. Для успеха же, должно было ему править свой путь по солнцу и звездам, подлинным светилам, чья стихия – небесный огонь.
Нахожу нелишним напомнить, что, говоря об огне, мы имеем здесь в виду непалящий огонь логоса, отличный от физического огня. Непалимость логического означает, что здесь у огня отнято свойство тепла, или жара и сохранено свойство света, ибо слово для ума есть свет, в котором тот ходит.
Итак, отправляясь от ведущего начала, мы видим человека, как кормчего, имеющего в сопутниках и помощниках гребца и ведущего лодку с пойманной рыбой (ментальное тело) по морю страстей сердечных к берегу Жизни. Ведёт же он эту лодку (она же – ковчег, как микрокосм), ориентируясь по светилам эфирным. И это, прежде всего, неподвижные звезды, каковых неподвижность относительно круга земного свидетельствует об их вечности, то есть неподверженности вращению времён, и позволяет держать курс к Вечной жизни. Кормчий, как обладающий духовными очами, видит звезды, кои суть глаза богов. Над твердью, отделяющей воздух от эфира, в прозрачности последнего звезды видны всегда. Под твердью же звезды видны только в ночи, поэтому кормчий активен только в ночи, а именно, в ночи ума и чувства. Это означает, что свет, видимый духу, глядящему в очи богов, есть тьма для ума и души, которые пребывают в ночи, когда дух созерцает звезды. (Об этой ночи, как необходимом условии единения с Богом, говорит Иоанн Креста.) Так что, либо голова кормчего пробивает твердь неба и возвышается над нею в сферу неподвижных звезд (что возможно, когда он стоит на плечах гребца), либо он может видеть звезды только в ночи ума и чувства, в которой воля гребца и воля рыбы спят, не имея света для своей деятельности.
ПОЛОЖЕНИЕ ГРЕБЦА И РЫБЫ В НИЖНИХ СОСТАВАХ ЦЕЛОГО ЧЕЛОВЕКА
Закон неподвижных звезд, сообщаемый созерцающему звезды кормчему, есть закон вечный, так как не зависит от вращения времён. И поскольку звезды не видны днём, то и узнающий закон горнего неба укрыт от нижних в вечной ночи заатмосферного космоса. Так что для гребца, деятельного при свете дня, голова кормчего, находящего путь по звездам, спрятана за облаками воздушными, – подобно тому, как укрыт был от взоров народа Моисей, получающий от Бога закон на вершине горы. Не видны ему также и звёзды, укрытые сиянием дня, поэтому путь свой гребец находит в свете солнца. Солнце движется по земному кругу, освещая все дела человеческие. Вместе с тем солнце занимает определённое положение среди неподвижных звезд и является, таким образом, посредником, передающим закон от эфирного звездного неба обитателю воздушной сферы.
Но так как положение солнца среди звезд меняется, меняется и закон, или правда царя-солнца. Этим изменением закона образуется время, но не физическое, а историческое, – в котором исторический год, век, эпоха, соотносятся с физическим годом, веком, эпохой постольку, поскольку логическое солнце бытует в коммуникациях трудящегося человека (гребца) как имя природного дневного светила. И, восходя обратно, можем заметить, что светлая половина суток, называется «днём», вместе с тем день, раскрываемый как понятие (а не имя вещи), означает бодрствование, то есть активное расположение трудящегося огненного человека. Этот логический огненный человек имеет воздушную сторону (согласно метафизике непрерывного перехода стихий друг в друга: огня в воздух, воздуха в воду, и обратно), и со стороны воздуха логос бытует как звучащая речь, отчего поле логических коммуникаций, в свою очередь, бытует как звуковое пространство или пространство слуха, «акаша», в каковом пространстве слово становится доступным чувственному человеку, но не в виде логической единицы, а в виде звукового паттерна. Этот чувственный человек есть водяной человек, или рыба, но рыба летучая, то есть имеющая участие в воздухе воздушной стороной своего существования, – опять же, по свойству перехода стихий друг в друга. Не прирученная рыба в пространстве слуха слышит слово только как звук, приручённая рыба понимает его, как сигнал, соединяющий её с открывающимся в воздухе огненным человеком; приручить же рыбу можно только, оказывая ей любовь.
Так, любовью созидается единство составов человека даже и в этой части. При этом воздушный человек, в отличие от водяного и огненного, не имеет своей сущности, и есть с одной стороны рыба, выпрыгнувшая из воды и летящая в воздухе, а с другой – логос, открывающийся в воздухе через печати угасшего огня: дымы имён, указующие на вещи. Чисто же воздушный человек, или птица речи, порхающая в пространстве слуха, несамостоятельна, но является посланцем творящего логоса, и есть вещий ворон. (Заметим, что только ворон из всех птиц, выпущенных Утнапиштимом из ковчега долетел до земли, и соединил тем самым лодку и землю, разум и плоть. И это удалось ворону потому, конечно, что из всех птиц только он – носитель речи.)
Таким образом, рыба, гребец и ворон суть команда лодки, подчинённая кормчему, - и это нижняя полусфера микрокосма. В верхней полусфере, гребец, или творческий трудящийся логос, будучи обвиняем вещами в насилии, и испытывающий наказания со стороны вещей, ищет оправдания своей деятельности у Судьи, или Уту, который есть солнце правды, соотнесённый именем с физическим дневным светилом. Общение с Судьёй совершается уже не на границе огня и воздуха, как с рыбой, но на границе огня и Огня, а именно, огня очага и небесного огня. Огонь очага – несамостоятельный огонь, это огонь частных человеческих дел, зажигаемый от небесного огня. Как раз необходимость зажигать очаг от небесного огня и служит соединению солнца и очага, правды небес и домостроительства. Посредником же здесь, в сфере огня, сиречь логоса, служит слово вопрошания закона и правды, обращённое к Судье, или царю. Закон же правды, по которому судятся все вещи, сообщается Солнцу от неподвижных звезд, в зависимости от положения солнца среди них. Этот закон знает муж, шагающий среди звезд, то есть пребывающий и общающийся с богами, он сообщает его царю-судье. И это общение происходит на границе эфира и огня, где божественная пневма, или дыхание Жизни открывается в огне логоса. Так что верхняя полусфера микрокосма выстраивается от огня очага трудящегося человека через слово, просьбу о суде, обращённую к царю, солнцу, и от судьи, через вечный божественный закон, к звездному мужу, приобщенному богам.
ОБЗОР ЦЕЛОГО СТРОЕНИЯ СВЕРХУ ВНИЗ
Итак, Вечная Жизнь, вечное дыхание, или (божественная) Пневма, присущая богам, обитателям эфирного неба неподвижных звезд, – пребывающих в вечном совершенном движении вокруг своего главы, Зевса, или Небесного Отца, неподвижного Движителя, представленного неподвижной полярной звездой, – в человечестве есть Сын Божий, причтённый к богам, Единый со Отцом, восседающий одесную Отца на престолах небес, как Космократор. Эта Пневма на границе эфира и огня открывается Логосом закона и суда, или Солнцем Правды; в общественности это откровение таково, что Сын Божий открывается Христом Царём, небесным Судьёй человеков. На границе небесного и домашнего огня (очага) Логос небесного Закона открывается в логосе домостроительства, сообщаемом Учителем ученику. Соответственно, в близком общении Христос Царь открывается Учителем, сообщающим ученику Суды Христовы и научающим его возжигать огонь очага душевного дома от небесного Логоса, и поддерживать этот огонь, т.е. устраивать дом свой по закону Божию. И эти двое, связанные взаимной верностью, заботой и послушанием, образуют первый общественный элемент.
То есть все вышеперечисленные откровения Вечной Жизни суть элементы духовные, составляющие сокрытую от плотских и умных очей духовную сферу человека, где совершается личное общение с Господином и через него с Отцом, тогда как пара Учитель-ученик есть первое явленное: союз воспитующей и воспитуемой любви и заботы, осуществляющийся в поле логической коммуникации, которая на границе огня и воздуха открывается звучащей речью, на границе воздуха и воды открывается эмоцией, а на границе воды и земли открывается жестом тела, – и через это становится видимой, слышимой, ощущаемой и понимаемой, то есть явленной. (В общественной памяти, обобществляющей и фиксирующей явления духа, сказанная дихотомия, разрезающая духовность на явленную и сокрытую, или тайную, изображается завесой храма, отделяющей святая святых, где совершается тайное жертвоприношение невидимому Богу на сокрытом от глаз алтаре, от пространства молитвенного общения.)
Устанавливая же соответствия между нашей мифологической и философической речью, скажем, что Учитель это «кормчий», а ученик – «гребец», который учится на «кормчего», дом с очагом это «лодка», или умная душа с умелым телом, рыба есть чувственная воля ученика, в отношении которой ученик есть рыбарь. Гребец, ученик кормчего, есть человек умелый, умелым же он стал, обучаясь у тектона, который научил его удить рыбу, меряться с ней силами («Старик и море» Хэмингуэя во многом об этом), трудиться, готовить материал (поделочную древесину из дикого дерева), строить лодку и управлять ею. Словом, Тектон есть первый папа Карло, который, взяв живое полено, начинает изготовление человека. Именно таков тектон Иосиф, отец Иисуса; о нём мало сказано в Евангелиях, но без него мог ли Иисус стать тем человеком, с которым мы впервые встречаемся на Иордане, в баптистерии Иоанна? Тектон (всё тот же Гильгамеш) находит в поле дикого человека (Энкиду) и творит его себе в сына. Таким образом, тектон, с одной стороны, как персонификация личность-образующей культуры, есть первый творец совершенного человека, полагающий его начаток в рождённом (искусственное в естественном). С другой стороны он есть последняя эманация Логоса, соединяющая Его, в качестве формирующего начала, с бессловесной природой. Плод его (тектона) усилий и заботы есть земля возделанная, «адам;» – предпосылка рождества духовного человека; то есть почва, в которую сеется семя огненное, вырастающее в древо, приносящее плод в эфирном небе.
РАСПАДЕНИЕ ЦЕЛОГО ЧЕЛОВЕКА, И ПРИЧИНЫ РАСПАДА
Мы знаем, однако, что совершенный человек чаще не удаётся, чем удаётся. И первый сбой становления происходит именно здесь, в отношениях: тектон – подмастерье. Оттого Евангелие повествует лишь о тех, кто явил собой «почву добрую», т.е. хорошо возделанную землю. Лишь у них есть судьба. В них прорастает семя логоса (логой сперматикой). О тех же, в ком семя Логоса не прорастает, нечего сказать, кроме того, что они отбракованы уже на первом шаге. В них прорастает лишь дикое семя, дающее тернии и волчцы, которые предназначены огню, но не животворящему, а сожигающему. Сбой всегда происходит от дефицита любви, так как именно любовь есть та ось, на которую нанизан весь Космос. Любовь есть Начало универсальное и предшествующее Логосу, как его Мать. Ибо никакая коммуникация невозможна, если не создан канал общения. Но как вы создадите канал в области свободной воли? Кто захочет вас слушать, и тем более слушаться? Поэтому, там, где нет принуждения, соединять может только любовь. Метафизически, это эфир, подстилающий огню, сущий всюду. По эфирному следу пробегает огонь. Эфиром бог предшествует во всём. (Ведь сфера эфира есть место богов). Таким образом оправдано убеждение, что без Бога ничто не делается. В христианстве это первенство Бога открыто, как «любовь – всему голова». Итак, без любви нет общения, без общения нет формирования. (Когда полено пищит, папе Карло следует прислушаться.)
Результатом сказанного сбоя может явиться: физическая неготовность, неумение трудиться, слабость логической воли (неумение справляться с рыбой), неспособность грести, неспособность подчиняться (своеволие), и т.д.; значит, неумение построить лодку и управляться с нею. В итоге такой гребец постоянно тонет в водах сердечного моря, соединяясь с рыбой. Он не человек, а ихтиандр, или человек, всё время возвращающийся к природному; видовой же предок человека есть рыба, как учил Анаксимандр. Его логическая воля всегда влажна, ей не хватает сухости. Его дерево всегда сырое, его не может зажечь огонь. Его палочки для зажигания огня отсырели, и он не может разжечь своего очага. И таким образом он потерян для тех историй, которые слушают, сидя у домашнего огня; потерян для дальнейшего развития в Слове.
При недостатке внимания к воспитуемому, у того развивается нарциссизм. Это значит, что он находит своё отражение не в наставнике, а в воде своего сердца, - то есть образует ложное понятие «эго», отождествляя себя с возмущениями душевного моря (переживаниями пассивной души), откуда и происходит чрезмерная влажность воли. При слишком плотной опёке развивается беспомощность, иждивенчество, то есть постоянное заимствование средств и сил для решения задач у наставника, наместо мобилизации собственных сил и способностей: он не столько стремится стать плотником, сколько рыбкой в аквариуме наставника, которую тот кормил бы с рук. Такой ученик послушен, ласков, но бездеятелен, - паразит; склонен питаться чужой кровью, жить насчёт чужого ума и воли. По холодности крови, он больше рыба, чем человек. При жестоком обращении воспитуемый вырастает в насильника и мучителя. Его воля чрезмерно суха (лишена сострадательности, исполнена презрения к чувствам), и даже бывает согрета и освещена нижним огнём (Преисподней), то есть бывает злой. Здесь самое место нам отвлечься и воротиться к исходной модели человека в раскрываемой нами теперь ментальности. Мы уже провели космическую вертикаль от поверхности душевного моря, через воздух, медную сферу луны, к небесному солнечному огню. Но ничего не сказали о том, что находится под глиняным дном моря. А именно, о нижнем огне Вулкана, скрытом под землёй. Доступ к этому огню закрыт землёй, то есть телом природным. Но человек, как искусник, культивирующий тело, возделывающий землю, может, в нарушение агротехники, прокопать ямы в особых точках, где огонь близко подходит к поверхности (в так называемых «центрах удовольствия») и добыть нижний огонь. Этот огонь запрещён к употреблению, от него нельзя зажигать очага.
Нельзя также возжигать ложного солнца, произнося самостоятельный суд своим делам, не испрашивая суда у судьи. Это, однако, предмет последующего разговора, касающегося Учителя.
Равным образом, как Тектон, будучи честным земледельцем, исполняющим заповеди Хозяина Сада, не должен допускать, чтобы ученик добывал из под земли огонь преисподней, так и Учитель должен являть собою Солнце Правды, не подавая дурного примера выдумыванием законов и судов, и не допуская самосудов и самоузаконений со стороны ученика. Это подводит нас к свойствам общественности, как модуса существования человека и определённой страты в иерархических составах антропокосма.
Нужно заметить, что в метафизическом срезе общественность принадлежит воздушному слою космоса, так как это сфера открытой (слышимой и читаемой) речи, - ведь не может быть публичности без открытости. Поэтому, как мы сказали выше, общественность есть первое откровение Духа, где нечувственный огонь логоса обнаруживается в речи доступной чувствам. Здесь огонь как бы сгущается, формируя воздушные тела, воспринимаемые слухом. И это суть метеоры, вызываемые небесным огнём. (В физических аналогиях: небесный огонь, извергаемый Зевсом, обнаруживается громом и метеорами бури.) Вместе с тем, снизу в воздух открывается и вода. Её испарения также создают воздушные тела, которые могут иметь форму речи, когда энергии волн моря инвестируются в речь как умение, или трудовую деятельность, когда трудовой субъект (гребец), использующий силы воды, подобно водяной мельнице, может, благодаря памяти, воспроизводить формы, рождённые огнём логоса, просто как артефакты. Такие водные по субстанции речевые формы суть лишь копии, и ложно выдаются за феномены небесного Огня. Такие копии откровений играют свою роль в обучении, но не могут иметь статуса самих откровений. И тот, кто обучает ученика воспроизводству этих копий, является тектоном, наставником ремесла, но не учителем, в том смысле, в каком Иисус был учителем апостолов, - ибо эти речи осуществляются как артефакты. Последнее доказывается тем, что их формы могут иметь развитие только топологическое, то есть по связности внешней формы, по внешней логике. Отсюда схоластика, чьи результаты могут иметь лишь риторическое значение, но не открывают ничего нового о Логосе.
Общественность, в которой обращаются лишь водные копии огненных метеоров, принадлежит подлунной сумеречной сфере, или ночи Правды, так как истины, освещающие пути здесь, светят лишь отражённым лунным светом. Такая общественность мертва в Боге, и оживляется только подлинным Учителем, открывающим в речи суды Царя Солнца. Когда же Тектон, могущий научить грести и разбираться в картах, но не могущий привязать эти карты к светилам, и потому не знающий Пути, выдаёт себя за Кормчего, и убивает настоящего Кормчего, то это нарушение космоса, отрезающее человека от небесных сфер и вынуждающее его существовать в неполноте зачатка, лишённого возможности к развитию.
ПРАВИЛЬНЫЕ СООТНОШЕНИЯ И ВНУТРЕННИЕ ОТНОШЕНИЯ КАК УСЛОВИЕ ЦЕЛОСТИ ЧЕЛОВЕКА
Таким образом, совершенный человек, или человек в полноте своего имени не может быть только сыном Тектона, но должен быть также сыном Учителя, которого Господин – Бог. Именно таким мы находим Иисуса Назарянина, как свидетельствуют о Нём ученики учеников Его, - с одной стороны Он сын Тектона, Иосифа, который и воспитал его в лодочника и гребца, с другой стороны Он сын Учителя, Иоанна, который крестил его к приятию небесного Слова, то есть вырастил в Кормчего. Такова совершенная общественность, могущая сотворить человека. Она подобна двум деревьям, растущим навстречу друг другу, из земли и неба, встречающимся и сплетающимся ветвями в воздухе середины. Она отвечает двум природам человека: земной и небесной (или же водной и огненной).
Слово «природа» здесь настолько привычно, что мы перестаём вдумываться в его смысл. Между тем «природа» означает полученное при рождении. И если мы говорим о двух природах, это значит - о двух рождениях и двух лонах.
Две половинки разных природ, из разных частей космоса, должны встретиться и соединиться в одного, целого человека. Отсюда общественность, в которой обращается логос, должна обеспечить два водительства, навстречу друг другу, и, соответственно, две разных системных общности: одна провожает водяного мальчика, родившегося от рыбы, к месту крещения, где передаёт его другой общности, провожающей на небо; другая сводит звёздного мальчика с неба на землю, к месту крещения, и далее – до самой преисподней, – но не передаёт его низовой общественности, а напротив ограждает завесой и запретной чертой. Принцип верхней общности – священство, нижней – старшинство. Отсюда, мы можем условно обозначить их как иерократию и геронтократию. Они имеют разные истоки и в собственных бытиях не смешиваются; в деятельностях же, где пересечение необходимо, они соподчинены. Исток первой – Сын Солнца, теург. Распространяясь в общениях, образует теургическую общность, осуществляющую богослужение. Исток второй – сын ума, тектон, демиург. Распространяясь в общениях, образует демиургическую общность, созидающую образы ума. Обе общности причастны Богу, но по разному: первая причастна Царю через господство, вторая причастна Единому через красоту. Соответственно, это отдельные не смешивающиеся целые. В деятельностях же, как сказано выше, они соподчинены. И неважно, станет ли тектон совершать домашнее богослужение или жрец будет устраивать алтарь и собирать дрова для жертвенного огня, - в любом случае демиург подчинён теургу в составах личности.
Это пересечение в деятельности, таким образом, не означает смешения. Так что соединяться сказанные общественности могут, только выходя за свои пределы. Такое выхождение и соединение происходит в генесеургии, или содействии становлению. Когда тектон, обучая отрока, не просто реплицирует себя, но имеет в виду его возрастание за пределы ремесла. В свою очередь теург выходит за свои пределы, нисходя к отроку в служение эйдолам, ради его возрастания. Но что может побудить теурга и демиурга к выхождению за свои пределы в область генесеургии? Только любовь к отроку. Итак, мы вновь видим, что единый Космократор, соединяющий отдельные целые космоса воедино, в человечестве открывается как любовь.
Откровение о таком устроении мы находим в свидетельствах о Совершенном человеке. Вот генезис Иисуса Назарянина: Иосиф Тектон срубил дерево, выросшее из земли (то есть из плоти жены его, Марии), и сотворил из него деревянного человека – лодочку со гребцом (распространённая, кстати, детская игрушка), а затем отправил его в плавание по морю общественности, передав Кормчему, Иоанну Крестителю. Тот же привёл его к дальнему берегу, на котором сходятся земная и небесная твердь; ко вратам Солнца, где Пиноккио, сын плотника, смог встретиться и соединиться с Эммануилом, звёздным мальчиком, который родился навстречу ему в лоне Супруги Бога. Эфирный телом Эммануил, с огненным оком, каковым заглянул Он в сердце пророка, и открылся в воздушной сфере речи молниями пророческих слов. И эти молнии воспламенили воздух сердца Иисусова. Именно этим пламенем соединился Иисус с божественным огненным оком, которое и осветило сердце его, ставши светильником дому и преобразив через это все прочие составы.
(Ведь звездный человек не может спуститься ниже небесного огня, божественного Логоса, поэтому дальнейшее выстраивание микрокосма человека может происходить только путём воспламенения воздуха сердца земнородного человека).
Что же общего у огня очага и солнечного огня? Ведь первый возгорается в воздухе (и фимиамы, воспаряемые из вкусной воды, горят в домашних лампадах), второй же возгорается в эфире, и нет ему никакого топлива. Жар любви есть то единое, что роднит очаг домашний с мировым Очагом и дозволяет говорить об единосущии (‘омоусии) бога и человека. Этот жар есть обнаружение всепроницающего, всюду сущего эфира, гипостазирующего всякий феномен жизни (как единая и всеобщая ипостась). Всякое, теряющее опору на любовь самоуничтожается. Поэтому только в лампаде любви должны гореть масла, испаряемые из воды сердца, - тогда мы имеем верный свет.
Также и воздушные лектоны речи должны возгораться огнём логоса только в лампаде любви, – тогда дадут они верный умной свет.
Итак, отрок восходит ко вратам Солнца (Царя), опираясь на любовь: так что любовь к домашним поддерживает любовь к учителю, а любовь к учителю поддерживает любовь к людям, которая и сливается с той любовью, которою Бог возлюбил мир.