Александр ГЕРАСИМОВ
ПРЕТОРИЯ
1
Сколько себя он помнил, Иван Бумажкин жил в Претории. Нельсон Манделла, в данном случае, отдыхает в сторонке. Потому что Претория располагалась на севере Ленинградской области. По слухам основали поселение с чудным названием беглые из Петербурга немцы по имени своего предводителя Франца Преториуса. Так это или нет ли - пойди теперь разберись. После окончательной победы советской власти над разумом, имени прадеда иной не знал, куда уж помнить отцов, так сказать, основателей. В сороковом году, перед войной, один из преторианцев, Лёшка Берингов, местная голь перекатная и дурачок, предлагал переименовать село в Красноярск (два с половиной десятка домов Претории вытачивались в серое северное небо с высокого яра речки Свирь). Однако старики надоумили полудурка, что населенный пункт с таким названием, не к ночи будет помянут, уже существует. И что в этом Красноярске уже есть преторианцы (угнанные в тридцать восьмом мельник Фрайбург и фермеры Гансовичи), а более разумные из молодых надавали Лешке тузанов, чтобы особенно не дурил. Так село и осталось со старым названием.
Бумажкин сидел у своего крытого черепицей дома и думал о том, что нехудо бы эту черепицу с крыши содрать и вдуть кому-нибудь по сходной цене. Больше ему продавать было нечего, все мало-мальски стоющее Иван уже снес на станцию и за гроши отдал проезжающим пассажирам единственного поезда, следующего через Преторию в Подпорожье и останавливающегося у полуразрушенного перрона, слепленного из принесенных в незапамятные времена ледником булыжников.
Пока Иван соображал, как бы ему половчей забраться на крышу, в его двор въехал на своем стареньком велосипеде местный почтальон, Генрих Бахмат, или, как его звали сельчане, просто «дядя Гена». Почтарь с лихостью притормозил прямо у ног хозяина черепичного дома и, сдвинув форменный картуз на затылок, весело закричал:
- Принимай почту, Иван! Заказное тебе!
- Еще чего придумаешь? - недовольно буркнул Бумажкин, - Откуда мне может быть письмо, да еще заказное, когда я есть окончательная и бесповоротная сирота?
- А ты читай! - и Бахмат добыл из объемистой, облупленной до коленкоровой парши сумки большой желтый, запечатанный сургучом пакет и протянул его Ивану.
2
Бумажкин нерешительно, будто бы опасаясь подвоха принял посылку обеими руками. Письмо было запечатано в необычный, плотной лощеной бумаги конверт с прозрачным слюдяным окошком в нижнем левом углу. «Г-ну Ивану Бумажкину, собственный дом, поселок Претория, Ленинградской обл., Россия», - Бумажкин прочел напечатанный в окошке адрес и взглянул на почтаря.
- Тебе, тебе, не сомневайся! - бодро подтвердил тот, - Вишь написано по-печатному - «Бумажкину», а кроме тебя, Ванька, у нас в Претории других Бумажкиных и нет. Стало быть, точно по адресу доставлено письмо. Как говорится, награда нашла героя.
- ***се! - удивился Иван и, повернув конверт, прочел напечатанный по-английски адрес отправителя, - «Law Office of Bubenbrock & Sons, 7 th street Architects, Pretoria, South Africa». Хуясе! - повторил он с еще большим чувством.
- Ну ты даешь, Иван! - Бахмат сорвал с головы картуз и бросил его оземь с явным намерением по-русскому обычаю растоптать головной убор в доказательство искреннего изумления лингвистическими способностями односельчанина. Но потом ему, должно быть, стало жалко портить почти неношеную вещь и он только сплюнул на заросшую травой землю и достал из кармана кисет с табаком и трубкой, - Тебе в ООНе заседать нужно, а ты в глуши сидишь, ровно тетерев.
- Это почему же я тетерев? - обиделся Иван, - Ты, дядя Гена, выбирай выражения, не в кабаке находишься, а на моей частной территории и при исполнении служебных обязанностей почтальона.
- Какие мы стали гордые! - осудил официальный тон Бумажкина посыльный, - Ты, сосед, не особенно нос задирай, несмотря на то, что тебе письмо из-за межи. Может это исполнительный лист на алименты, а ты важничаешь. Распечатывай-ка лучше посылку, да давай вздрогнем по малой, для ясности. Ты сегодня у почты единственный клиент, а у меня нынче день ангела, - с этими словами Бахмат выудил из сумы початую поллитровку водки и решительно вышагнул из рамы велосипеда.
Увидав водку, Бумажкин сменил гнев на милость и широким жестом пригласил письмоношу в дом.
Говорят, что красна изба не углами, а пирогами. Только пирогами в доме Бумажкина не пахло со времени расставания с женой Ириной. Не выдержав убогости жизни и мужниного пьянства, одним прекрасным днем Ирина Бумажкина собрала в узел пожитки и в поисках лучшей доли отправилась, куда глядели ее глаза. Детей супруги не нажили, имущества общего только и было, что доставшийся Ивану по наследству от отца дом да трехцветная, давно отчаявшаяся получить от хозяев хоть какой-нибудь фураж, а потому жившая исключительно мышеловством, кошка Муська. Потому-то, без особого сожаления Ирина села в пробегавший через Преторию, уже известный читателю поезд, и была такова. По слухам она осела в Питере и вполне довольна своей новой жизнью. Ну и флаг ей в руку! Для дальнейшего нашего повествования важной роли она не играет. Поэтому забудем ее совсем. Пусть себе живет как-нибудь сама. И дай ей Бог здоровья, и мужа, как говорится, хорошего!
3
Суровая простота убранства бумажкинского дома навевала мысли о философе-кинике Диогене Синопском. Все, что представляло хоть малый коммерческий интерес, было вынесено хозяином и выставлено на продажу. Проезжающие в Подпорожье или еще далее, в Олонец, пассажиры охотно покупали у Ивана полезные в хозяйстве вещи - будильник замечательной русско-швейцарской компании «Henry Moser & Cie», механическую шинковку для резки листового табака, фарфоровую кофейную меленку, коллекцию курительных, принадлежавших еще деду Бумажкина, Францу Папирхофферу, трубок. Тем более, сравнительно с истинной ценностью таких предметов, негоциант запрашивал сущие гроши. Так что в единственной горнице Иванова обиталища было пусто, словно в бочке из-под сельдей. «Хорошо у тебя в доме, Иван. Просторно, хоть в кегли играй!» - деликатно оценил интерьер почтовик и стал выгружать на основательный, неподъемный (именно поэтому уцелевший) дубовый стол взятый с собой припас.
***
«Минуточку, - заметит внимательный читатель, - как же так выходит, что дед главного героя назывался германской фамилией «Папирхоффер», а родной внук вдруг ни с того, ни с сего Бумажкин?» А фокус весь в том, что незадолго до мировой войны все население Претории по совету присланного из Центра предселькома Гаврилы Шапошникова взяло себе более привычные русскому уху фамильи. Так, например, Хиль превратился в Каблукова, Шнайдеры взяли фамилию Портновы, Малер так и остался Маляром, изменивши только единую буковку, Отто Шрайнер стал именоваться Анатолий Столяров, а Франц Иоганн Папирхоффер, волею сельского писаря, перевернулся в Федора Ивановича Бумажкина. Такая дальновидность впоследствии сыграла самую положительную роль в судьбах преторианцев. Известно, что перед войной всех приграничных жителей, чьё прозвище было похоже на немецкое, взяли на цугундер. Незначительность поселения и удаленность его от стратегических дорог помогли местным жителям избежать жестоких репрессий со стороны властей.
***
Между тем, Бахмат выгрузил из своей бездонной сумы еще одну, запечатанную бутылку «Московской» водки, мятые, вареные «вкрутую» яйца, пакет с малосольными огурцами и целый круг «Полтавской» колбасы.
- Вот, Иван! - торжественным жестом почтальон указал на закуску, - Понимай преимущество семейной жизни над бытом холостяка. Супруга моя с утра собрала вот этот харч и велела мне в доме до вечера не появляться. А всё прочему? Потому, Ваня, что в день моего Ангела, вздорная баба большую стирку затеяла.
- И что, - засомневался Бумажкин, - прям-таки и водкой тебя снабдила?
- Никак нет, - не стал врать почтарь, - напитки это я сам, в нашем сельмаге на заначку приобрел. Только хватит тянуть - оросим душу спиртуозой и вскроем с Богом доставленное тебе письмо. Уж больно любопытно мне, Ваня, узнать, какие это у тебя связи с потусторонним миром заграницы вдруг нарисовались.
Они выпили по рюмке, занюхали огурцом и принялись потрошить пакет.
4
Совместными усилиями корреспонденты разобрали, что к чему. Пакет был полон гербовой бумагой с извещением на трех языках - английском, африкаанс и русском - о том, что г-н Бумажкин является единственным наследником почившего в августе прошлого года Фридриха Папирхоффера, южно-африканского промышленника и миллионера. Причиной смерти г-на Папирхоффера явился, так называемый, «антонов огонь» - следствие неосторожного обращения с оружием на охоте. С тем, чтобы разогнать застоявшуюся от сидения в офисе кровь, золотодобытчик отправился за триста километров от Йоханесбурга, подстрелить леопарда. На второй по счету импале, зверя он добыл, но, перезаряжая карабин, случайно выстрелил себе в ногу. Рана загноилась, началась скоротечная гангрена, и в три дня всё было кончено.
Из присланных душеприказчиками покойного бумаг выходило, что Иван Бумажкин очень сильно разбогател. Дело оставалось за малым - поехать в Петербург, в генконсульство ЮАР, выправить положенные бумаги и, отправившись к черту на рога - в настоящую Южно-Африканскую Преторию, вступить во владение имением. Легко сказать. Дальше районного центра Бумажкин и не путешествовал никогда. Для ясности открыли вторую бутылку.
Странное дело - когда русскому человеку требуется свежая голова и острый ум, он непременно напузырится водкой по самые ноздри, полагая, что именно в таком состоянии эта самая ясность мысли к нему и придет.
- Ты, Ванька, главное не горюй! - успокаивал собутыльника Бахмат, - На такое дело деньги найдутся. Всем миром соберем! С наследства отдашь.
- Ясное дело, отдам, - уверял почтальона Бумажкин, - Куда ж я денусь с подводной лодки?
Шутка про подлодку так понравилась собутыльникам, что они стали повторять ее перед каждой рюмкой.
- Точно, Иван! - кричал дядя Гена, - С подводной лодки не убежишь!
- А куда бежать, - соглашался Бумажкин, - когда кругом одна вода… соленая? - и приятели заливались счастливым смехом.
Когда водка кончилась, бражники отправились в магазин. Почтарь усадил товарища на раму велоциклета и, подпрыгивая на каждой кочке и безбожно виляя из стороны в сторону, они каким-то чудом доехали до места. Продавщице сельмага, тете Дусе, предъявили официальные бумаги и взяли два литра «под наследство». Скоро вся Претория знала о свалившемся на Бумажкина богатстве. К дому нувориша стали подтягиваться любопытные сельчане. Зная о суровом стиле жизни новоявленного «мильёньщика», преторианцы подходили со своими сиденьями и закуской. Спонтанный междусобойчик скоро перерос в полноценную коллективную пьянку.
5
- И очень просто! - убеждал публику Бахмат, - С каждым такое может случиться. Вон, когда я работал на Севере, так у нас один перец «Волгу» в лотерею ДОСААФ выиграл. Полтора месяца на радостях по этому поводу бухал с каждым встречным-поперечным. Прогулял все, что заработал на стройках социализма, за пьянство беспросыпное и с работы его поперли, и места в бараке лишили. А когда, протрезвев маленько, сподобился лотерею официально в сберкассе проверить, оказалось, что билетик ему в пьяном угаре подменили. Вот оно, как бывает!
- Ясен пень! - поддерживал почтальона фермер Лука Пивоваров, - У нас в армии тоже один крендель письмо получил из дома, что все его семейство от печки угорело. При разбирательстве дела оказалось, что бабка его в матрасе сто тыщь советских денег облигациями зашила. Вышло так, что при деньгах парень оказался и со свободной жилплощадью. Короче, он на радостях умом тронулся. Хохотать стал и портянки с автографом на память дарить. «Берите, - кричит, - мне теперь ничего не жалко!» Ну, его, ясен пень, скрутили - и в санчасть. А там комиссовали подчистую - и в дурку, как положено, уже гражданскую.
Гуляние стало приобретать угрожающие масштабы. Молодежь запалила во дворе костер, и особо отчаянные стали прыгать через огонь, словно на праздник Ивана Купалы.
Утро Бумажкин встретил на сеновале в обнимку со свиноподобной продавщицей сельмага, тетей Дусей Брик. Дуся раскинулась, как Черное море, бесстыдно и широко. По тому, как она шевелила губами, пускала пузыри и улыбалась, во сне ей, должно быть, виделось что-то приятное. Вид голой продавщицы сильно оскорбил эстетическое чувство Бумажкина. Он прикрыл белотелую гетеру валявшимся в стороне линялым сарафаном, надел штаны и по танцующей из стороны в сторону лестнице осторожно спустился вниз.
Двор представлял собой поле битвы после сражения. Повсюду, там, где их свалил хмель, валялись «мертвые тела». У нас даже немец научился пить так, будто делает это в первый и последний раз в жизни. Иван подошел к водоразборной колонке, нажал на рычаг насоса и минуты две стоял, наклонившись и подставив голову под ледяную струю воды из артезианской скважины. После водных процедур, он присел тут же, на большой камень, закурил и стал соображать, по какому поводу в его дворе собралось такое множество нетрезвого народу.
Через какое-то время двор зашевелился. Преторианцы оживали. Оглядевшись кругом и увидав Бумажкина, очередное «мертвое тело» поднималось, приводило себя в относительный порядок, приветствовало хозяина вежливым поклоном и отправлялось восвояси. Все происходило, как в театре абсурда, в полном молчании и с некоторым замедлением движения.
6
Скоро все гости, подобравши принесенной с собой имущество, разошлись. Даже тетя Дуся умудрилась спуститься с сеновала с помощью лестницы, хотя это никак не согласовывалось с законами открытыми такими уважаемыми учеными, как Исаак Ньютон, Архимед и Роберт Гук. Однако, если принимать всерьез теорию старика Альберта Айнстайна, тогда конечно, такой спуск вполне можно признать вероятным.
Заторопился домой и письмоносец Бахмат. Он было собрался проделать обратный путь так же, как и приехал, на велосипеде. Однако, оглядевши машину хорошенько со всех сторон, сообразил, что сделать этого не удастся, по причине вчерашнего катания на ней продавщицы Дуси Брик. От такого аттракциона обода, не рассчитанных на подобную нагрузку колес, сделались восьмерками и по этой причине не могли уже хорошенько крутиться. Дядя Гена принял покалеченный агрегат на одно плечо, навесил на другое растерзанную собаками казенную сумку, насколько позволила нагрузка церемонно поклонился Ивану и отправился домой к ожидавшей его со вчерашнего вечера супруге, по дороге прикидывая, как лучше объяснить ей причины задержания на службе до светла.
Бумажкин зевнул, поскреб затылок и поднялся со двора в дом, где не увидал ничего почти что нового. Повсюду валялись порожние бутылки и огрызки вчерашней закуски. Принесенная гостями мебель воротилась по хозяйским домам. В горнице по-прежнему было тоскливо и пусто. На давно выцветших обоях, приделанные на хлебный мякиш, висели радужные от винных пятен южно-африканские официальные бумаги. Иван отлепил документы от стены, свернул их в трубку, подпалил с одного конца серной спичкой и получившимся факелом разжег давно нетопленую плиту. Короткие огненные языки жадно принялись лизать высохшие за много дней, заправленные в топку еще бывшей супругой, Ириной, мелкие еловые дрова. Поленья затрещали и занялись дымом. Иван открыл печную заслонку, пошуровал в топке кочергой, присел на корточки, закурил и стал смотреть, как разгорается и набирает силу рыжее пламя.
Спб, Июль 2010