Когда звенит будильник и играет волынка, я обычно поднимаюсь с кровати, чтобы первым зайти в ванную, после сварить обоим кофе, отогнать от ног вертящегося в них, воспитанного в лучших сторожевых традициях Листика и вернуться в спальню к вороху одеяла. Так и сегодня.
Я стаскиваю его с кровати, он недовольно что-то мычит, пытаясь зарыться обратно под подушку, упрятаться под покрывалом, но прохладная вода из душа будит лучше некуда, а еще он просто притворяется, что настолько уж недоволен пробуждением. Сейчас не семь утра, как всегда, а половина десятого. Потому зеленоглазый выгибается, довольно щипая меня за задницу, и строит возмущенные рожи, стоит мне только попытаться схватить его и притянуть к себе, зацеловать... Нет, убегает, задевая по носу крылом и смотрит шельмовскими глазами из душевой кабинки. На оскал нехорошо щурится, мол: и не пытайся, кобелина. На приближение с весьма артистичным ужасом прижимается к обратной стороне стены, будто крича: спасите, помогите, насилуют! Приходится облизываться, разворачиваться к зеркалу и не уходить, занимая себя чем угодно, но не выпуская из зрения очертания стройной фигуры за мутной стенкой душа. Но даже так видно, как он прогибается, зарываясь рукой в шоколадные волосы, прекрасно зная, что за ним наблюдают, сглатывают вязкую слюну и желают обернуться, раскрыть дверцу... потереть, конечно же, спинку. А как иначе?
С его тронутой солнцем кожи скатываются капли воды, обрисовывая узкую грудь и темные соски, спускаясь ниже по чуть заметным ребрам, замирая над ямочкой пупка, падая в нее и скатываясь ниже... Отвлекающее покашливание мешает спуститься взглядом ниже, и приходится протягивать ему полотенце. Ему, кашляющему обязательно мурлыкающим тоном.
Отводит руку, изящными длинными пальцами беря полотенце, проводит им по телу, змеиным движением оборачивая вокруг бедер с сексуально выступающими тазовыми косточками, а ты смотришь... Смотришь, смотришь, следя за каждым движением и желая быть на месте этого полотенца... Возмущенный оклик, и приходится уходить из ванной, подталкиваемый к выходу. И он специально тесно прижимается руками к моей спине и касается оголенным животом и пахом. Он невыносим и невероятен.
Конечно, спокойно никогда нельзя налить себе кофе. Надо уронить все, до чего удалось дотянуться, нагнуться, чтобы поднять упавшие вещи, обязательно стоя ко мне либо шикарным задом, либо предоставляя взору красивый профиль. Хочется упасть, самому ему все поднять, но тогда же завопит, что он и сам может, нечего ему помогать, окажусь виноватым во всем и вся, а эта перспективка совсем не радует. Ты допиваешь кофе.
Невозможно идти по улице, когда мое шоколадное солнце липнет к каждому столбу, оглядывается на каждого симпатичного мужчину, а спит в автобусе на моем плече, слушая музыку, и безбожно желая так и не ехать в универ. Вспоминается, как ты изящно разделывал труп, взрезая холодную кожу, а твой тонкий нос чувствовал отбивающий запах гнили аромат мяты. Да, оказывается труп можно изучать так изящно, так аристократично и невозможно привлекательно, как это делаешь ты. Всегда так, чтобы не запятнать себя, всегда так, чтобы выебнуться. А я слюни глотаю. Скальпель в твоих руках - это инструмент художника.
Тащишь тебя по лестницам, ты все еще спишь, а потом пробуждаешься, оказываясь в бойкой толпе однокурсников, готовых общаться на любые темы. Трещишь без умолку, смеешься, а на тебя смотрю и думаю: солнечный мальчик. Летний, такой невыносимый, шикарный, милый, ласковый, как котенок... Который может стать огромным львом, распушившим гриву, и взорвать в клочья мой мозг.
Опускаешься ко мне за парту, улыбаешься, едва слушаешь препода, а я с посмеивающимся видом рисую тебе на полях тетради лошадок... Табун зеленоглазых. Пробежавшийся по тетради моего парня.
Вытаскивая из аудитории, прижимаю к стене в уборной, щуря улыбающиеся серые глаза, кладя ладонь на внутреннюю сторону твоего бедра, поглаживая. Ты млеешь, обнимая за шею, мурлычешь, отвечая взаимностью, так как никого здесь сейчас нет, двигаешь красивым бедром в сторону... Скрип открывающейся двери и полоса света, превращающаяся в призму. Уборщица замирает с открытым ртом и неуверенно на нас косится, так что приходится отлипать от любимого и одарять женщину улыбкой.
- Помогал застегнуться. Знаете, руку парень ушиб...
Утягиваю шатена за собой, минуя обалдевшую женщину, а он уже недовольно и возмущенно смотрит на меня, будто я ее сам позвал туда, будто она что-то разглядела и сделала выводы. Улыбаюсь ему, а он сбрасывает с себя мою руку и, гордо вздернув нос, идет в аудиторию один. Как всегда, боишься, что увидят вместе.
Впоследствии мой личный соблазнитель ходит так, как не ходят мальчики примерного поведения, и лишь тогда, когда находится в зоне моего обозрения, косит взглядом, и я замечаю это, предупреждающе усмехаясь и собирая сумку. Поправляет волосы... Я хочу взять его за тонкое запястье и притянуть к себе, захватить в объятия рук, но юркий воробей ускользает, упрыгивает, и когти лап стучат о когти, а в голове мысль: подожди до дома.
В автобусе жарко, но ты все же липнешь ко мне и стреляешь зелеными глазами по сторонам, а выражение лица хитрое-хитрое. Так и хочется поцеловать твои вкусные мягкие губы, но знаю же, что потом огребу за то, что при людях. И так всегда.
А потом ты скрываешься в дверном проеме, мигом направляясь в душ, потому что на улице было до одури душно, мне предоставляется почетное право кормить Листика под шум воды, я бросаю сумки и снимаю с себя майку.
Ты выходишь из ванной, кожа чистая и пахнет морским бризом от геля для душа. Откуда узнал? Уже обнимаю тебя за стройную талию, мягко увлекая за собой. Куда? Обратно в душ... Размыкаю руки, оборачиваешься, на этот раз весьма игриво стреляя зелеными глазами.
- Иди сюда, котик...
Мурлыкающие интонации доступны и тем, кто по жизни холоден, но тает от одного взгляда вспыхивающих яркостью глаз любимого пернатого.
И добившийся своего воробей попадает в изогнутые когти скопы.
И ты вновь оказался провокатором, мой выебистый виктим.
И я снова весь твой.
9.07.'10