Заметив с какою жадностью она ест, Крапивин покосился на земляка. "Свинья, - подумал он, испытав к нему гадливое чувство, - таскать за собой девушку и даже не покормить её как следует". Липко клевал носом и, судя по всему, уже ничего не соображал.
А ресторан между тем бурлил, гремела музыка, и пол сотрясался от ног танцующих. В другом конце зала, за длинным банкетным столом гуляла компания. Там среди других несколько раз мелькнуло лицо Альбины.
Крапивин потягивал свой кофе, бросая на неё редкие взгляды. Она, кажется, его тоже заметила, но делала вид, что будто бы не узнала. Возле неё увивался Валерик. На этот раз он сиял от восторга, видимо, обласканный её благосклонностью.
Липко очнулся, когда к ним подошёл официант. Явно конфузясь, тот протянул ему счёт. Липко долго делал вид, что не замечает ни счёта, ни его самого. Он сидел с мрачной миной, хмуро косясь на эстраду.
- Я тут вам принёс... - наконец насмелившись, пробормотал официант.
- Принёс? – недовольно буркнул Липко. – Чего ты тут принёс? Ах, это? Ну, давай, посмотрим. – Он взял в руки счёт, пробежал по нему мутным взглядом и небрежно швырнул его на стол.
Официант продолжал стоять. Крапивин с любопытством наблюдал эту сцену. Некоторое время Липко всё продолжал разыгрывать комедию. И вдруг взбеленился:
- Это что?! – Он словно только что заметил официанта. – Какого чёрта ты здесь торчишь?
- Да, но, видите ли, - пролепетал тот, - у нас снимают кассу...
- И что с того?
- Но ваш заказ, он слишком большой...
- Ну?
- С меня требуют... Хотят, чтобы вы расплатились.
- Ах, хотят! – вознегодовал Липко. – Так ты что же думаешь, что я убегу?! Я?! Да ты хоть знаешь, с кем ты разговариваешь?!
Почти с минуту Липко разглядывал его тяжёлым взглядом.
- Нет, ты видал? – обратился он к Крапивину. - Как тебе это нравится? Видал, какие у них тут порядки? Вот, что значит провинция... – Всё более распаляясь, он с оскорблённым видом достал свой бумажник, отсчитал несколько купюр и собрался швырнуть их официанту в лицо. Но Крапивин перехватил его руку, отобрал деньги и с извинениями передал их официанту.
Тот моментально исчез.
Раздосадованный Липко плеснул себе ещё водки, залпом выпил и перевёл взгляд на девушку.
- А ты чего тут расселась?! – Рявкнул он так, что у бедной даже выпала из руки вилка. – И ты тоже катись!.. И пускай катится, - продолжал он, не слушая возмущённых возгласов Крапивина.
Девушка встала и поплелась к выходу.
– Ненавижу я этих присосок. Всем им от меня что-нибудь надо.
- Ты что это себе позволяешь?! – набросился на него Крапивин. – Это что ещё за скотство?!.. – Он больше себя не сдерживал и высказал ему всё, что о нём думал.
Тот, впрочем, кажется, его не слушал. Он мрачно взирал на стол, как бы размышляя, что со всем этим делать, потом опрокинул ещё рюмку водки, закусил её грибком и вытер салфеткой рот.
- Ладно, Петрович, не кипятись. – Он рыгнул и поморщился. – Ты прав, чего тут скажешь. Да, я скот, да, я падаль, – вдруг словно протрезвев, объявил он. Он поднял на Крапивина налитые тяжестью глаза и криво усмехнулся. – Что, презираешь меня, да? Не говори, я и так вижу. Ну и ладно, и правильно делаешь. А думаешь, я себя не презираю? Эх, Петрович, Петрович, знал бы ты... Я ведь, как жену похоронил, так почти и не просыхаю совсем. Так вот и лечу вверху ногами. И сколько буду ещё лететь, одному богу известно... верно, теперь уж до самой могилы. Да и скорей бы уже – опротивело всё... А что я без неё, без Васильевны-то моей? Тридцать лет прожили... И ведь я за ней, как за каменной стеной... Она ж, Васильевна-то моя, она меня во как держала. Бывало, чуть что не так, сейчас - хвать меня по затылку... ох, и тяжёлая же у неё была рука... так прямо искры из глаз. А всё ж любила, - ухмыльнулся он, почесав затылок. - Точно знаю, что любила. Может, потому и нянчилась со мной, непутёвым. Ух, и помотал же я ей нервы. Сейчас вспомню, так вот веришь, хоть в петлю полезай... Эх, Петрович… - Он хватил ещё рюмку, всхлипнул и, утерев рот салфеткой, продолжал: - Я ж ведь, Петрович, непутёвый... бестолковый я совсем. А что делать, раз уж таким народился? Но зато она... У-у, Петрович, она!.. Ты б хоть разок её увидел... Не знаю, и чего она во мне нашла... Инсульт. Пошла в магазин и не вернулась. Так-то вот. А бизнес – это тоже всё она. С меня-то, что? С меня, как с того козла молока. Её-то вот третий год как уж нет, а я всё её денежки проедаю. Давно б всё просадил, да старший не даёт... Он-то, старший мой, Алёха, ну вылитый мать. Сейчас я вот здесь, а он там всеми делами заправляет. Не знаю, может, чего и получится. – Он внезапно умолк, и слёзы покатились по его щекам. А ещё через минуту он опять клевал носом.
Тем временем закончилось варьете, и за дело принялись музыканты. Липко вдруг встрепенулся, протёр глаза и, откинув салфетку, стал выбираться из-за стола.
- Ты куда? – забеспокоился Крапивин.
- Да надо мне тут... Хочу мою любимую сбацать. – И, пошатываясь, он направился к эстраде.
Добравшись до музыкантов, он с важным видом стал им что-то втолковывать. Те сначала всё посмеивались и мотали головами, но он настаивал. Между ними даже вышел небольшой спор, который, впрочем, моментально уладился, как только он вынул из кармана деньги. Его подхватили под руки и помогли вскарабкаться на эстраду. Он подрегулировал под свой рост микрофон, сделал несколько распоряжений музыкантам и, наконец, замер, широко расставив ноги и выпятив пузо вперёд. Оркестранты отыграли небольшое вступление - и он начал. Это была одна из тех тоскливых, со слезой вещиц, которые обожают крутить водители автобусов и маршрутных такси.
Однако, как выяснилось, петь Липко не умел вовсе, и вообще, то, что он делал, едва ли можно было назвать пением. Но он старался, и от усердия лицо его взмокло и налилось кровью.
Но публика осталась глуха к его напыщенным бормотаниям, к странным вскрикиваниям в особо чувствительных местах. Наконец из-за столиков полетели смешки и негодующие возгласы. Какой-то толстяк с рыжим бобриком и толстой золотой цепью на шее, орал, топая ногами, требуя, чтобы Липко убирался ко всем чертям. Но тот ничего этого не замечал и всё с тем же усердием продолжал выводить свои рулады.
От избытка чувств он раза два даже всхлипнул, собираясь пролить слезу, чем ещё больше раззадорил и без того подогретую публику - жалкое зрелище, заставившее Крапивина испытать неловкость и досаду.
Однако, наблюдая за ним, Крапивин неожиданно понял, что именно его здесь удерживает. Нет, это было не любопытство и даже не желание развеять тоску, - во всяком случае, не в той степени, как он сначала думал, - скорее это шло от желания снова возвыситься в собственных глазах. Что ж, Липко был для этого отличным фоном. Но как это низко и противно. Крапивин поморщился и посмотрел по сторонам, словно опасаясь, что это заметят и другие.
А Липко, закончив с песней, с видом триумфатора вернулся к столику. Садиться он, впрочем, не стал.
- Пойду, - сказал он, проверяя карманы. – Где-то там моя Катюха... надо бы перед ней извиниться. Прощай, Петрович, прощай земляк... Может, больше и не свидимся. – Он махнул рукой и, покачиваясь, направился к выходу.
Продолжение: http://proza.ru/2010/07/09/158