Хопкино - небольшая сибирская деревенька в Кемеровской области, дворов на пятьдесят, жители все коренные, точнее закоренелые, так как корни пущены глубоко и надолго. Можно сказать, что все почти связаны между собой родственными связями, кто-то сват или сватья кому-то, другие кум или кума и тому подобное.
Пир шел горой, тому была причина- жена Леньки Бушмакина родила «поскребыша». У них уже было трое детей: два сына и дочка; старшего должны были призвать в армию. Роды были нелегкими, пришлось увозить Анну в районную больницу и забирать через пять дней. Погулеванить Ленька любил, было это у него в крови, а тут такой повод: сын родился, «Старый» Новый год... Жену забирал с роддома в изрядном подпитии, усадил в сани, накрыл полушубком, подхлестнул жеребца Каурку. С райцентра выехал еще степенно, но по дороге в деревню, под влиянием бражных паров, взыграло ретивое сердечко, разогнал горячего жеребца, не прислушиваясь к стенаниям жены Анны, которая умоляла не гнать, ехать спокойно. Обошлось, слава Богу, доехали. По деревне Ленька проехал с залихватским разбойничим свистом. Так свистеть мог только Бушмакин…
Войдя в дом, Анна поморщилась, чувствовались последствия возлияний мужа: гора немытой посуды, пустые бутылки, на столе объедки. Покормив сына, принялась наводить порядок. Стали подтягиваться гости, собралось человек около двадцати. На скорую руку собрали стол, выпить тоже нашлось, кто-то и с собой принес. Как в деревне жить без самогона, который являлся и является своеобразной «валютой», средством взаиморасчетов.
- Васькой назову, в честь бати.-басил Ленька охрипшим от пьянки горлом.
Мнением жены никто не интересовался.
- Ты, хоть сына нам покажи.
- Мать, покажи гостям Васятку.
Анна с опаской передал сына мужу, он распеленал его. Ребенок на руках отца заворочался, проснувшись, и тут же его описал. Это вызвало оживление у гостей:
- Мужик, мужик…
- Ишь, как батьку то окропил святой водичкой…
Последние слова натолкнули народ на тему.
- Надо дите в церкви окрестить, негоже будет, если нехристем вырастет, пусть под Божьей защитой с младенчества будет.
- Сейчас-то какое крещение, мороз за сорок стоит. – молвил кто-то разумный.
- Так можно ребенка и не везти, свозить чепчик, окропить его святой водой, освященный крестик там же купить.- уверенно заявил Ленькин сосед Пашка Мокрушин, хотя и сам вспомнить не мог, где и от кого он об этом слышал.
- Для этого дела должны быть кум и кума.- добавила Пашкина жена Людка.
- Чего рядить,- взял бразды правления в свои руки хозяин,- Гошка кумом будет… Оглядел застолье, остановил взгляд на разбитной живой бабенке, лет тридцати пяти, Катьке, с которой и сам раньше шашни крутил. Сейчас же Катька была бабой замужней, но по-прежнему бедовой.
- А Катюха вот, кумой…
Кандидатуры всех удовлетворили, за что дружно и выпили.
- Завтра , со сранья и поедете в город, в церковь.- подытожил Ленька.
За почти полвека Советской власти и вынужденного атеизма многие забыли, а другие и не знали о таинстве крещения и других церковных обрядах, за что не будем осуждать их, ибо сказано: « Не судите, да не судимы будете...» Сами же присутствующие, в большинстве своем, родителями были крещены и подсознательно тянулись к вере. Решили, что кум с кумой возьмут с собой младенческий чепчик, окропят его святой водой, купят в церкви освященный крестик, по возращению будет это одето на ребенка, таким образом и произойдет крещение.
Застолье продолжалось. Кум Георгий, лучший Ленькин друг, мужик серьезный и ответственный, пить не стал, засобирался домой, пояснив, что вставать рано. Обратился к будущей куме:
- Пошли, что ли домой…
- Ты иди, Гоша, за меня не беспокойся, я еще посижу, дома никто не ждет, мой-то в райцентре у брата видимо остался, не приехал сегодня. Утром заезжай, я рано встаю.
Рано утром Георгий запряг кобылу в сани, подъехал к Катькиному дому. В ограде, не вылезая с будки, стал лениво брехать лохматый кобель Мухтар.
- Да заткнись, ты Кабысдох…- бросил в его сторону Гошка, подходя к двери сеней.
Катька подала голос минут через семь после пудово-монотонного Гошкиного стука:
- Сейчас, сейчас, Гошенька…
Вышла минут через пятнадцать. Георгий уже стал подмерзать, притопывая валенками у саней. Катька была еще, или уже, навеселе, что рассердило Гошку, но он сурово воздержался от упреков. Вчера он видимо тоже хватил лишка, состояние было неопределенным, к тому же сухость во рту, которую он попытался унять, зачерпнув ладонью снега.
Мороз был нешутейный, полозья скрипели. До города было около двадцати километров. Катька задремала, прикрывшись кошмой. У Гошки тоже стали непроизвольно закрываться глаза.
- Кум, а кум?,- услышал он Катькин голос.
- Че те, язва? Говори…
- Да я вот думаю, Гоша,- игриво начала Катька,- не зря в народе говорят: «Что за кума, если под кумом не была.»- и многозначительно замолкла.
- Да отстань, ты… Кто про что, а вшивый про баню… Дело надо сделать, а не шутки шутить.
После этого он просто не обращал внимания на другие Катькины намеки и она обиженно замолкла.
Вскоре, уже засветло, въехали в город. «Город»- слишком громко сказано, около тридцати тысяч населения, преимущественно частный сектор. Лишь то, что в нем узловая железнодорожная станция, давало какое-то право называться городом. Одна небольшая деревянная церквушка, сохранившаяся каким-то чудом с дореволюционных времен. Батюшка, седобородый священник, худого телосложения, но с выпирающим брюшком, узнав о цели прибытия, пояснил, что крещение необходимо провести по всем канонам в церкви. Добился обещания, что младенца привезут к весне, лишь после этого внял просьбам новоявленных прихожан и выполнил их просьбу. У Георгия отлегло от сердца, поручение выполнено.
На выезде, у железнодорожного переезда, он остановился у магазина. Взял бутылку водки. У саней остановился, сорвал пробку.
- Будешь? -предложил Катьке. Та кокетливо пригубила из горла, но закашлялась и резко протянула бутылку обратно.
- Что ж, ты,Гошенька, о стакане не позаботился?
Тот протянул ей конфетку, которую дала ему продавщица на сдачу, потом крутанул водку в бутылке, запрокинул голову с открытым ртом. и водка буквально пролилась в горло. Отстранил посудину, осталось около трети, занюхал обшлагом овчинного полушубка и тут же решительно допил остаток зелья, закусив на этот раз слепленным снежком.
- Но…, милая! Поехали.- это уже лошади, когда уселся в сани и вожжи были в руках. На душе у Гошки стало легко, он затянул песняка про «удалого ямщика», безбожно путая слова, добавляя отсебятину. Лицо разрумянилось, глаза заискрились, то ли от сверкающего под ярким солнцем снега, то ли от переполняющих душу чувств любви к окружающему миру. Теплая волна, прошедшая от желудка к голове, опустилась вниз живота.
- Катюха, что ты там намякивала про кума с кумой?
Катюха оживилась, заговорила, что мол поговорка такая есть:«что за кума, если под кумом не была…»
- Ну и как, здесь на дороге, в санях, или с дороги съедем?
- Да здесь, Гошенька, неудобно на дороге, вдруг кто поедет…
Георгий свернул в сторону, лошадь тяжело пошла, почти по грудь, по снежной целине. Остановились у начинающегося недалеко от дороги леса. Слева оказался овраг с торчащим корнем обломившейся березы. Многоопытная Катька оценила пень по достоинству:
- Давай, Гошенька, у пенька, а то раздеться холод не даст…
Тот не стал возражать, притоптал снег у пенька, Катька нагнулась… Ее оголившиеся белоснежные тугие ягодицы еще сильнее возбудили Гошкино желание, он расстегнул ширинку, припевая: «Распрягайте ,хлопцы, коней…». В момент начала соития раздался хруст, Георгий не успел понять, что произошло, и как держался руками за Катькины бедра, так и полетел куда-то вниз, следом за кумой. Уже внизу в овраге, помог подняться ей. Попавший сквозь ширинку снег, потек ледяными струйками по ногам, покалывая их и промежность.
- Вот незадача, пенек то обломился, Гошенька.- резюмировала Катька, выбирая снег из своих панталон.
Поднялись по пологому склону, подошли к саням.
- Может лучше, Гошенька, в санях…
- Да иди, ты…, со своей оглоблей…- с придыханием, еще не отдышавшись, ответствовал ей Георгий. Его желание пропало и в мыслях мелькнула мысль: «Не навсегда ли?».
Приехали в деревню, отдали чепчик и крестик, выпили немного с дороги у Бушмакиных, разошлись по домам. Ленька сказал, что поспела брага, ночью он выгонит самогон, так что завтра к обеду ждет их в гости. Гошка по пути довез Катьку, та пыталась смягчить его недовольство, оправдываясь, но тот послал ее к … матери и уехал к себе.
В обед Георгий был у Бушмакиных. Ленька был веселый и хмельной, ночное бдение сказывалось, выгон зелья не прошел без дегустации. Гостей не приглашали, еще вчера решили отметить «крещение» в семейном кругу: родители, да кум с кумой. Уже сидели за столом, когда пришла Катька. Ее было не узнать: нос припухший, губа разбита, под обоими глазами лиловые фингалы. Стали расспрашивать, но Катька упорно отмалчивалась. Лишь после нескольких принятых стопок, с горестным видом поведала:
- Муж сегодня утром приехал… Я ему давай рассказывать, что кумой стала, что ездили с кумом в церковь. А когда обратно возвращались, то, мол, увидели, как какой-то мужик с бабой, на санях у леска, с дороги съехав, остановились. Баба наклонилась к пеньку, мужик к ней сзади притулился, а пень-то возьми и обломись, трухлявым оказался… Полетели они вниз в овраг… И я лечу… и кум за мной… Вот опосля этих нечаянных слов, в мое белое личико и прилетел мужнин кулак, да не один раз… Обещал и тебе, Гошенька, морду набить, но выпил изрядно. Да спать завалился…
Гошка было нахмурился, но тут до него дошло… Его зычный, заразительный хохот подхватил хриплый раскатистый Леньки. Смеялись долго и до слез, в их мужское ржание вкрадывались хихиканье Анны и самой Катьки.
Деревня есть деревня, в узком кругу не удержалось, и вскоре у каждого, при встрече с Катькой на языке вертелись, ставшие в деревне крылатыми слова: «И я лечу…и кум за мной…».
Катькин муж долго на Гошку косился, но силы были неравными, Гошка отличался богатырской статью и силой. А спустя год, на словах выяснили отношения, злость уже прошла, вместе посмеялись и расстались друзьями.