Зимние каникулы коротки, как и сам зимний день. Надо помочь родителям по хозяйству, убрать снег во дворе, расчистить тропинку к колодцу, управиться со скотиной – всех крестьянских работ не перечислишь.
Школа в восьми километрах, зимой не набегаешься, вот и живешь на частной квартире, бывая у родителей лишь по выходным, а помощь им, ох как нужна! Планы на каникулы огромные, но сбудутся ли?
- Мама, когда все дома сделаю, можно я к деду сбегаю?
- Вот если все-все, тогда сбегай, я сама у него давно не была, как он там, один одинешенек, ладно Фётко с Лушей помогают, что бы он сделал, ведь ему скоро восемьдесят.
Дед Семен жил в семидесяти километрах от нашего целинного совхоза. Оставшись один после смерти жены, он не захотел ехать к зятю и за ним приглядывал его родной племянник -Пешков Федор Иванович, живущий напротив.
Каникулы скоро кончатся, а работы не впроворот. Мама и сама была озабочена судьбой своего отца, от которого давно не было весточки.
- Ладно, Федя, завтра иди, навести деда.
Ранним утром перед рассветом мать дала мне кусок хлеба «наудачу в дороге», который я сунул за пазуху, надел лыжи и отправился в путь.
За небольшой деревушкой Павино начало светать. Мои школьные друзья: Петя Драничников со сводным братом Николаем, наверное, спали, как и Миша Синицин, печи в их домах не топились. Тишину нарушает лишь шелест лыж по конной тропе санной дороги. Мне жарко. Бегу в тяжелом драповом пальто, которое впоследствии перейдет от меня по наследству к подрастающим сестрам и братьям, оно и теперь живо, хранится у младшей сестры.
Справа ветряная мельница, за ней поворот к селу Рыбное, слева остается деревенька Кротовка, жители ее проснулись, топятся печи. Зайти бы к здешним друзьям, но надо спешить к деду, путь еще неблизкий, впереди Рыбное, Долговка, Сорокино, Жуково, а за последней деревней в трех километрах конец моего путешествия - село Верхнее.
Лесные участки пути остались позади, за Рыбным сплошные поля.
Остановился передохнуть. Остыл, отломил корочку нагретого телом хлеба и снова в путь. В спину начал дуть холодный северный ветер, который усиливался с каждой минутой. Я, взяв разбег, распахнул полы пальто и покатил, словно на буере, по накатанной санной дороге! Красота!
На закате солнца, усталый, но довольный вваливаюсь в дом деда Семена
- Каким тебя ветром занесло? – спрашивает дед, распахнув руки для объятий, а я радостно сообщаю:
- Попутным, дедушко!
- Садись, сынок, отдохни, молочка выпей. – заботливо предлагает дед.
- Где берешь молоко, у тебя же коровы нет?
- Как нет, держу одну титьку. Фётко три дня доят корову, а четвертый мой - моя титька. Пока бабушка была жива – мы полкоровы держали, а теперь и этого хватает. Летом им сено помогал косить, бывает, и теперь помогаю - управляюсь.
- Чем я могу тебе помочь, дедушко.
- Чем, чем? Повидались и ладно. Когда тебе в школу?
- Через три дня, две ночки у тебя ночую и домой.
Велико было желание помочь деду, что бы такое сделать? Утром увидел во дворе несколько толстых сучковатых чурбаков у стены и попросил деда дать топор, чтоб расколоть эти коряги. Дед нехотя согласился:
- Зачем они тебе? У меня дров хватит, а тебе отдохнуть надо. Желание у тебя есть, но хватит ли силы? Если осилишь, расколешь, то и жениться пора!
- Расколю, но жениться не собираюсь! Учиться надо, не до женитьбы.
С чурками я справился.
На другой день, спозаранок, собираюсь в обратный путь. Горечь расставания угнетает, но надо! Ждет мать, ждет школа.
Дед заботливо оглядывает западный небосклон.
- Ночуй еще ночку, не ходи! Вон, видишь, морок? Буран будет. Не ходи!
- Дедо, но мне, же завтра в школу, если не приду, сегодня домой, то мама беспокоиться будет, надо идти. - я настоял на своем, не подумав о переживаниях деда не хотевшего отпускать меня в дальнюю дорогу перед мороком, предвещавшим буран.
Пока шел по селу видел, как встречный морок накрывает небо. В жуковском бору вначале было тихо, но вот первые порывы ветра начали раскачивать сосны, с веток посыпались комья старого снега с глухими хлопками падающего вокруг меня. На кромке бора сбоку ударил резкий ветер. Началась поземка, барханами переметая дорогу. Стало убродно.
В деревнях, по улицам идти было легко. Прошел Долговку, где жила моя перваяучительница Анна Ивановна Додонова, вышел к больнице, известного на весь мир доктора Илизарова Гавриила Абрамовича. От больницы дорога повернула навстречу ветру, и снега на ней не было, теперь он резко ударял в лицо и слепил глаза. Ложась на ветер, еле передвигаю лыжи по скользящей колее дороги. Повернув голову вправо, вижу, как со стороны фроловского лесного массива на поле появились темные точки и двигаются параллельно моему пути, наша встреча может произойти на новом повороте дороги.
Первая мысль: волки! Нет, волки должны быть стаей. Вспомнилось, как они загрызли в этих местах тестя Саши Сидорова. Эти животные идут цепью навстречу ветра и часто останавливаются, разрывая лапами землю. Присматриваюсь. Лисы! Вышли на охоту за мышами.
За поворотом дороги поземка совсем замела дорогу, лишь столбы телефонной линии указывают ее направление. Как я и рассчитывал: лисы всего в пятнадцати – двадцати метрах пересекают мой путь.
Драповое пальто спасало от пронзительного встречного ветра, но не спасло от усталости, а приближало ее.
Оглянулся. По моему следу движется лошадь, запряженная в розвальни, возница в них запорошен снегом и почти не виден.
Останавливаюсь в надежде на помощь, но в помощи мне отказывают:
- Лошади тяжело, сам дойдешь!
Силы на исходе. Повозка удаляется. Надо отдохнуть. Остановился у небольшой копны соломы, решив ее зажечь и обогреться. Желанного тепла не получил, вместо него клубы черного дыма уносимые ветром. Надо идти! Уже видны крыши села Рыбное, где можно отдохнуть, но обида на возницу двигала вперед, придавая новые силы: до Кротовки километра четыре – пять, дойду!
В лесу местами сохранилась дорога, но на выходе из леса намело огромный сугроб свежего снега выше пояса. Взял и эту преграду, а в лучах заходящего солнца увидел крылья кротовского ветряка, но пока добрался до мельницы по занесенной снегом дороге – совсем стемнело.
Путь по улице был чистым, так как ветер дул вдоль нее и мне в спину. Снял лыжи, идти не могу, надеть их вновь, нет сил. Подхожу к дому Юры Чернышова и слышу, как они запирают ворота на засов. Кричу:
- Юра, не закрывай!!
- Ты откуда?
- Из Верхней, завтра нам в школу.
- Ночуй у нас, а утром пойдем вместе.
Обогрели. Накормили. Ночевал. Утро было тихим, ослепительно искрился на солнце снег, мы встали на лыжи и вперед! Ребята бегут легко, а мои ноги не шагают. Ребята подтрунивают, но не бросают, бегут рядом.
Саше Зуеву с Юрой Чернышовым – своим одноклассникам даю наказ: бежать быстрее, чтоб не опоздать в школу и сообщить: что прийти не смогу. Ребята проводили меня до нашей деревушки и умчались, им надо было преодолеть еще восемь километров.
Дома меня встретила встревоженная ожиданием мать.
Почему я написал эти строки?
Ныне я сам дед и невольно сравниваю прошлое с настоящим в отношениях к старшим, к родным и близким, к школе. Теперь внук или внучка промчатся мимо двора под музыку тяжелого рока, повернув голову в другую сторону, чтоб их не смогли опознать престарелые родственники, нуждающиеся в минуте внимания.
Строками памяти отдаю дань стертым с лица земли деревням: Павино, Кротовке и другим разделивших такую же участь и конечно своим школьным друзьям, которые ковали характер способный преодолеть любые препятствия.