Рабочий день уже заканчивался, когда продолжительный звонок разорвал тишину. Я выждал некоторое время, надеясь, что секретарша возьмёт трубку, но, похоже, что её уже вынесло в бутик по соседству, где давали модные полусапожки.
- Да, - я поднял трубку.
- Здравствуйте Михаил Ильич, меня зовут Николай Петрович, - незнакомый голос сделал паузу, - не могли бы мы с вами увидеться?
- На предмет чего, - я недовольно дёрнул плечом, и это моё недовольство, похоже, уловили на другом конце провода.
- Я из органов, подробнее объясню на месте.
Слово «органы» в то время предполагало нечто совсем иное, чем части человеческого организма. Николай Петрович назвал адрес какой-то квартиры, и мы договорились о встрече.
Меня недавно назначили главным инженером монтажного управления, которое совместно с немецкой фирмой «Крупп» сооружало крупнейший в Европе электрометаллургический комбинат. А там, где работают иностранцы, всегда начеку представители всемогущих «органов», я знал об этом.
Николай Петрович оказался совсем молодым человеком, но энергичным и серьёзным, как все молодые люди, которые стремятся сделать карьеру. Он вежливо раскрыл на секунду перед моими глазами красную книжечку, и я успел только прочитать в самом верху: »Комитет государственной безопасности».
Сначала мы беседовали о каких-то общих делах, в основном, расспрашивал он о работе и людях. Но потом плавно перешёл к тому, ради чего и назначил эту встречу:
- Ваше управление непосредственно контактирует с немецкими специалистами? - задал он вопрос, на который конечно же знал ответ.
- Да.
- В вашем управлении работает заместителем начальника некто Целле Герман, вы с ним дружите?
- Да, мы в хороших отношениях.
- А вам известно, что он немец по национальности?
- Конечно, его предки приехали в Россию ещё при Екатерине I I, и немало потрудились на благо отечества.
- А вы знаете, что он в течение десяти лет находился в заключении?
- И это знаю. Эка невидаль, да в нашей стране чуть не каждый пятый сидел или будет сидеть.
Николай Петрович как-будто не расслышал моей последней фразы:
- У нас есть сведения, что Целле собирается передать немцам материалы секретной лаборатории, где он работал до заключения.
- Я ничего такого от него не слышал.
- Ну, он вам и не расскажет ничего, но вы можете это сами уловить из бесед, анализируя его поведение и ответы на ваши вопросы.
Последнее предложение мне совсем не понравилось, но ещё больше не понравилось, когда Николай Петрович предложил подписать обязательство о неразглашении наших встреч и бесед. Видя моё замешательство, он сказал:
- Вы просто будете с ним разговаривать, а потом рассказывать об этом. Вы же понимаете, что наша задача состоит в недопущении утечки секретной информации.
Передо мной стояла дилемма: отказаться - значит войти в конфликт с могущественным ведомством, которое могло всё, и о котором до сих пор ходили страшные рассказы; согласиться - значит влезть в какое-то не совсем чистое дело. И всё-таки, я решил принять второе, поскольку в этом случае, мог сам управлять ситуацией.
И начались наши встречи. Сначала меня эта игра забавляла: конспиративные квартиры, тайные переговоры, анализ действий и намерений моего подопечного, отчёты о беседах в письменном виде - всё это пахло шпионскими страстями, которыми я зачитывался в детстве. Я рассказывал, что Герман интересуется германским городом Целле, откуда приехали его предки два столетия назад, но сам ехать туда не собирается, да и кто его выпустит.
Но, вскоре, мне вся эта бессмысленная суета стала надоедать. В Советской стране, в отличие от Российской империи, люди с немецкими, французскими, голландскими, еврейскими и прочими не русскими фамилиями вызывали повышенный интерес служб безопасности, словно настороженное чекисткое око видело в них потенциальных шпионов и вредителей.
Видимо, Николай Петрович, наконец-то понял, что результатов проделанной им работы не ожидается.
Тогда-то и состоялась наша с ним последняя встреча.
- Михал Ильич, вы понимаете, что затрачены усилия, есть ориентировки, а мы с вами ничего существенного не обнаружили.
- Ну так и нет же ничего, - наивно заметил я.
- Да кто в это поверит, поверят только в то, что мы с вами плохо работаем.
- Что выговор закатят? - попробовал пошутить я.
- Если бы только выговор, - серьёзно вздохнул Николай Петрович.
И тут до меня дошло, что он рвётся вверх, делает карьеру и ему нужны результаты работы. А какие могут быть результаты, если нет ничего.
- Если нет ничего, то надо сделать так, чтобы было,- уловил мои мысли собеседник.
Теперь я уже понял всё. Ну, нет, на это меня даже под страхом пыток не заставишь пойти.
- Поймите, человек этот недоволен властью, немец, имеет секретные разработки, ценные для страны. Мы не можем так это оставить.
- Ну, так не оставляйте, или оставляйте, а я то-тут при чём.
- Вы должны сделать соответствующее донесение. На основании его мы начнём следственные действия.
Всё во мне встало на дыбы, казалось, волосы на теле ощетинились.
Извините, Николай Петрович, но доносить ложь я ни на кого не буду.
Собеседник недовольно поджал губы:
- Михаил Ильич, мы – взрослые люди, занимающие ответственные посты. От вашего решения зависит ваша дальнейшая карьера, да и моя тоже. У вас, как и у меня, огромный потенциал, неужели мы будем портить себе жизнь из-за этого пустяка. Подумайте о семье.
Эти последние слова, которые я читал неоднократно в архивах допросов арестованных в застенках Лубянки, эти слова, прозвучавшие, как-будто из 37 года, эти слова, шантажирующие, намекающие на что-то, что может случиться с дорогими мне людьми, если я не буду сговорчив, перевернули всё внутри.
Я встал, показывая, что разговор окончен:
- Ни на кого я доносить не буду, тем более ложь, - чётко проговорил я, уже не называя собеседника по имени, показывая всем своим видом, какая пропасть лежит между ним и мной.
Уже надев куртку, в дверях, я услышал его запоздалые, дежурные слова:
- Ну, вы подумайте и позвоните мне.
Больше мы с этим сотрудником КГБ не встречались.
А моя карьера на этом закончилась. Сдачу производственной мощности к очередному празднику, как обычно сорвали, в этом обвинили меня, и сняли с должности. Намеченная двухлетняя командировка на строительство в Нигерию, сулившая обеспеченную жизнь, отменилась. До самого развала Советов, я был невыездным, меня под разными предлогами не выпускали за рубеж. Семью мою, слава Богу, не тронули, не те уже были времена.
Но я не жалею о том, что случилось, мало того, я благодарен Николаю Петровичу за то, что он вынудил меня проявить волю и защитить свои убеждения. Говорят, что «всё, что не происходит с человеком - к лучшему», я создал собственное предприятие, которое успешно работает много лет. Герман Целле остался на свободе и помог мне в организации фирмы, но я никогда не рассказывал ему о том, что могло бы с ним произойти, наступи я на горло собственным принципам.