Нам не забыть тот день,
Поросший чёрной былью,
Не вычеркнуть из памяти те дни…
Сергей Ульянов
Весной 1987 года я уволился из депо Курган, где работал помощником машиниста электровоза в колонне №2 , а устроился газорезчиком в организацию «Вторчермет». Сразу после увольнения, примерно через месяц, из почтового ящика я вынул первую повестку. Потом были ещё попытки военкомата таким путём вручить этот документ. И, сколько бы я не игнорировал действия Советского РВК г. Кургана, всё же одна повестка нашла своего адресата. Не помню точно, когда это было, кажется, в конце лета. Повестку мне вручил начальник цеха «Вторчермет» Высоцкий, сотрудники военкомата нашли меня на работе. Пришлось идти на медкомиссию, которую я прошёл успешно 23.07.1987 года. Годен. Началось ожидание, когда же меня призовут на ликвидацию аварии ЧАЭС. И это случилось в мой день рождения - 11 ноября 1987 года. Всех нас направили на повторную медкомиссию в областной военкомат. После её прохождения отпустили на несколько часов домой. На скорую руку отметил свой день рождения, а примерно к 18-00 прибыл на мобилизационный пункт в областной военкомат. Во дворе военкомата нас построили, началась проверка. После объявили, что есть лишние люди по набору и кто не хочет ехать, пусть сделает шаг вперёд. Пока я раздумывал, выйти или нет, действие уже свершилось: я остался в строю.
К военкомату подошли два троллейбуса, и мы поехали на центральный вокзал. К поезду, следующему через станцию Каменск Уральский, пришли жёны. Их было не так много, но моя жена Катерина была среди провожающих. Вглядываясь в её лицо через стекло вагона, я внимательно смотрел ей в глаза и хотел увидеть в них, понимает ли она суть происходящего. Тогда я этого не увидел. Может ни я, ни она сама не осознавали трагедию случившегося и уж ,конечно, не знали, что будет дальше. Хотя я прекрасно понимал, какая опасность меня ждала. Кое-какие знания о воздействии радиации на человеческий организм у меня были, ведь я в своё время окончил «учебку» (в/ч 11570 г. Камышлов, Свердловской области осенью 1974 - весной 1975 г. по воинской специальности «химик-разведчик»).
Поезд тронулся… Прощай, Курган! В вагоне никто не пел, кто ехал рядом, все знакомились друг с другом. За четверть века из памяти стёрлись имена и фамилии тех, с кем по воле судьбы ехал я тогда на место аварии. Под стук колёс уносила нас судьба всё дальше и дальше от дома, где остались наши семьи, близкие, друзья, работа. На ст. Каменск-Уральский - пересадка, и мы уже едем до ст. Челябинск. Вот так прошёл мой очередной день рождения, а исполнился мне тогда 31 год…
Прошла ночь. Утром прибыли на центральный вокзал г. Челябинска, ожидали несколько часов и, наконец, - посадка в электричку. Там к нам присоединяются «партизаны» - челябинцы. Примерно к обеду прибыли на центральный вокзал г. Златоуста, построение и пешком в гору до места дальнейшей дислокации в/ч 29767. Место, где находилась наша часть (если несколько бараков можно было назвать частью), было расположено рядом с территорией хим. батальона. Это был бывший летний лагерь пионеров или спортсменов. После острыми умами «партизан» ему было придумано название. Не могу написать, как это произносилось, но не случайно в русском языке есть поговорка: «Не в бровь, а в глаз». Так вот «народное» название, а в данном случае «партизанское», - самое точное… Построение, перекличка. Офицеры зачитывают фамилии, кто куда направлен. Я попал в 1-ю роту, где нас позже начали готовить по воинской специальности «химик-дегазатор». Командир роты капитан Рыбалко – Ликвидатор аварии ЧАЭС. Замполит, майор Хохлов – Ликвидатор аварии ЧАЭС. Фамилии тех, кого я запомнил.
Нас направляют в первый барак. Производится выдача обмундирования с дальнейшей «подгонкой» его. Получив вещмешок, котелок, кружку, ложку, я готов вновь служить Отечеству. Перечисляю фамилии, имена тех, кто остался в памяти. Со мной служили Валерий Журавлёв (п. Варгаши), Александр Паршуков (г. Курган), ныне покойный Владимир Брагин (посёлок Лебяжье), Алексей Федотов (Лебяжьевский район), Вячеслав Дегусар (г. Курган), челябинцы Анатолий Чигинцев, Николай Евсиков. Вот и все фамилии, что остались в памяти.
Начали обживаться и знакомиться ближе друг с другом. В казарме было холодно, в некоторых местах в щель в полу - проходил палец, батареи еле-еле грели. Когда ударили морозы ниже -30, стало совсем холодно. Спали в обуви, бушлатах и шапках. Надо было что-то делать с отоплением. В то время котлы топили солдаты срочной службы, которые жили рядом с нами. Увидев многих из них днём, можно было ужаснуться, какие они были грязные. Повар, который нам готовил еду, был чернее котла. Дисциплина у них хромала на обе ноги, чем занимались товарищи командиры в этой части - не трудно догадаться.
Про наших офицеров такого сказать не могу. Всё было в пределах Устава Воинской службы.
Так вот мы предложили командованию части к отопительным котлам поставить наших ребят, тех, кто на гражданке занимался этой работой. Такие нашлись. После первого посещения кочегарки стало ясно, почему батареи не грели: разводка была сделана неправильно, и кочегары из солдат срочной службы, спали на котлах во время дежурства. Мы с Володей Брагиным были сварщиками и после ревизии отопительной системы предложили её переделать. Что и сделали первым же делом. Потом мы с ним занялись сварочными работами отопления в новой столовой.
Питались под открытым небом, только позже мы перешли в холодную казарму – столовую. Кормили ужасно, но голод не тётка, ели и эту баланду.
Холоду в казармах скоро пришёл конец - система отопления начала работать. Кочегары, набранные из наших ребят, работали на совесть. В казарме вскоре мы покрыли пол ДСП. Началась работа и в ленинской комнате, были организованы занятия по подготовке личного состава по воинской специальности. Когда на улице было тепло, занимались тактико-технической подготовкой.
Нам же с Володей Брагиным, Валерием Журавлёвым и другими ребятами пришлось заниматься сварочными и слесарными работами в новой строящейся столовой. Так шли дни. Мы познакомились ближе с офицерами нашей роты. Расспрашивали их, чем они занимались во время службы на ЧАЭС. Они отвечали нам коротко и просто: «Приедете на станцию - всё узнаете сами». Оказалось, что майор Хохлов служил вместе с полковником Шаминым в Уральском полку в Чернобыле. Шамин был моим ротным в «учебке» во время прохождения срочной службы. И моё первое желание после рассказанного, конечно же, было попасть именно в Уральский полк и обязательно встретиться со своим командиром. Выяснилось, что старший брат Валерия Журавлёва, Виктор, вместе с майором Хохловым служил в Уральском полку, водителем. Через некоторое время после прибытия со службы домой Виктор умер. Валерий потерял старшего брата…
В эти дни появились первые потери среди нас – ликвидаторов. Семьи теряли кормильцев, мужей, отцов, сыновей. Но тогда мы ещё не знали, что судьба готовила нам ещё много испытаний и потерь…
20 декабря. Общее построение. Нам зачитывают приказ о том, кто, куда и в какую часть распределён. Потом нас ждал ночной вокзал Златоуста. На перроне - все наши три роты и провожающих. Быстрое прощание с офицерами нашей роты без духового оркестра - всё делалось тихо. Посадка в пассажирский поезд, и мы следуем до столицы Украины - города - героя Киева. Прибыли. Строем выдвигаемся на привокзальную площадь. Небольшое ожидание. Удивительно, но в памяти о том моменте почти ничего не осталось, даже не могу вспомнить всех красот Киевского вокзала - всё стёрто. Потом подошли автобусы «Икарус», и вот мы следуем до города Белая Церковь. Таким же маршрутом прошли и пройдут ещё десятки тысяч ликвидаторов аварии ЧАЭС. И этот поток прекратится только в 1991 году. Шла страшная война по ликвидации катастрофы. А чиновники, приняв все бюрократические меры, не признают сейчас того, что мы принимали участие в боевых действиях, а всё из-за того, что за это надо платить деньги и предоставлять льготы. Мерило всего сейчас в нашем обществе - деньги, а не почёт, уважение, исполнение Законов и Конституционного права. Хотя в справке МСЭ, которую мне выдали гораздо позднее, после получения инвалидности, написано: «Группа инвалидности: вторая. Причина инвалидности: увечье, получено при исполнении обязанностей военной службы, связано с аварией на ЧАЭС». Это всё нас ждало после ликвидации аварии: болезни, потеря друзей, унижения, суды, борьба с чиновничьим произволом… А тогда нас ждал город Белая Церковь, где во время Великой Отечественной войны шли кровопролитные бои, где насмерть дрались и побеждали наши отцы и деды. Теперь и нам предстояло победить и доказать, что мы достойные их потомки.
Автобусы прибыли после обеда на территорию воинской части, где нас разместили на несколько часов. Проверка документов, перекличка, построение. Потом подошли крытые автомашины «Урал». Звучит команда: «По машинам!» И снова дорога, которая ведёт нас увидеть своими глазами, познать, испытать последствия аварии ЧАЭС. …Несколько часов пути, и мы прибыли в пункт дислокации 25-й бригады в село Оранное Иванковского района Киевской области. Ждали долго, пока нас распределят по воинским частям. Снега не было. Влажный, пронизывающий насквозь ветер вселял в душу непонятную ещё тогда тревогу. Для укрытия от непогоды стояла одна палатка, печки там не было, но от ветра можно было укрыться. Потихоньку наша группа уменьшалась, представители («покупатели») выкрикивали фамилии и после уводили к себе в часть. Нас, последних шестерых, забрали последними после полуночи.
87-й банно-прачечный батальон располагался рядом с 25-й бригадой в трёхстах метрах напротив. С одной стороны - сосновый лес, с другой - болото. Мы прошли через КПП. Сопровождал нас ст. сержант из «хозвзвода». Зашли в крайнюю палатку вместимостью сорок человек. На каркас из сосновых жердей был натянут брезент, слегка испачканный сажей, окон не было. Стояли две буржуйки - одна на входе, а другая - в конце палатки. По краям палатки стояли кровати в два яруса. Горела одна лампочка, но настроения она не прибавляла. Закопчённый потолок мрачно нависал над нами. Но было натоплено, и после долгого пребывания на холоде мы, наконец-то, оказались в тепле. Стали знакомиться с теми, кто находился в палатке. Это были несколько человек, приехавших недавно со второй смены с Припяти. Нам показали, где находится умывальник. Он тоже отапливался таким же способом, как и палатки, только ещё и с подогревом воды. На душе стало полегче, когда мы освежили себя водой и ощутили аромат душистого мыла.
После приятной процедуры мы зашли в палатку, старшина «обалдел» от нашего вида. Мы были все в одинаковых футболках белого цвета. На груди у нас красовалась эмблема, придуманная нами в Златоусте. Нарисовал её художник - оформитель Слава Дигусар, он остался на Урале завершать оформление ленинской комнаты. Мы переделали эмблему американских «зелёных беретов». Череп, на нём зелёный берет с кокардой на фоне распластанных крыльев. Кокарду мы заменили на знак «Осторожно: радиация», а на крыльях написали крупными буквами «ЧЕРНОБЫЛЬ». Глаза старшего сержанта заблестели, и он громко закричал: "Махнём! На два новых тельника!". Я согласился. Комплекции мы были одной - сделка произошла мгновенно. Так моя футболка поехала в качестве подарка племяннику старшины…
Отбой, короткий сон, подъём, туалетные процедуры и первый завтрак. То, что мы видели в нашей столовой в Златоусте и что увидели здесь, было как небо и земля. Отличалась пища и по их разнообразию продуктов, и по качеству приготовления блюд, что было немаловажным при работе в зонах с радиационной нагрузкой. После долгого принятия пищи всухомятку (а это были солдатские сухие пайки) горячая и свежая еда пришлась нам по вкусу.
После завтрака - утренний развод. Нас распределили по ротам, роты выезжали на работу по сменам, их было три: 1-я, 2-я и 3-я. Работали без выходных в городе Припять, на территории бывшего хлебозавода. Там стояли передвижные прачечные комплексы «шхуны», где и проводилась дезактивация (стирка) заражённого обмундирования. Если выражаться точнее, это было нательное (зимнее) бельё. Рубашки, кальсоны, портянки, которые привозили со станции. После окончания работы на станции проводился, помыв личного состава, со сменой нижнего белья. Загрязнённое бельё старшины подразделений привозили к нам. Меняли на чистое бельё, прошедшее дезактивацию специальными растворами (вода, порошок СФ2-У, сода и белая глина), остальные компоненты я не помню. Контрольные замеры мной проводились при помощи бета-гаммарадиометра КРБГ-1, до и после стирки, и сушки белья. Для этого было определено специальное место, с самым маленьким уровнем радиации, на территории хлебозавода. Насколько помню я, дезактивация снижала уровень радиоактивного загрязнения, примерно в пять раз. На территории хлебозавода находился и объект «НАУКА». В одном из боксов бывшего гаража, была установлена стиральная машина, похожа она была на большую бетономешалку. Работали на ней наши ребята. На вечерней проверке зачитывались фамилии тех «счастливчиков», кто должен был работать на этом объекте, в зоне повышенной радиации. Всё отмечалось специальным приказом по части. С ними работал и я, проводя контрольные замеры, уровень радиации на объекте был более одного Р/ч. Проводилась дезактивация с повышенным загрязнением радионуклидами обмундирования, которое привозилось со станции. На «НАУКЕ» применялись новые составы дезактивирующих растворов, состав их и кем они разрабатывались, я не знаю. Точно помню одно, раз в неделю, на объект приезжали какие-то люди, старших офицерских чинов. Просили предоставить данные моих замеров, переписывали их с моей тетради, после чего уезжали. Это всё произошло позже, а пока нас на станцию не направляли. Я ходил дежурным по штабу, мой земляк Александр Паршуков принял командирский УАЗ и возил комбата по фамилии Пасичка призванного из запаса. Челябинцы Коля Евсиков ходил дежурным по КПП, Анатолий Чигинцев был назначен хлеборезом в столовую, Александра - фамилию запамятовал - назначили на должность санинструктора, в его обязанности входило выдавать витамины и вести учёт выехавших ликвидаторов на станцию, а также приглашать вовремя для забора крови медиков. Контроль проводился раз в две недели.
Главной героиней и любимицей батальона была гусыня Галка. Она расхаживала по батальону, зорко следила за нарушителями дисциплины и спокойствия. Для неё было отведено специальное место и построена будка, а за кормление Галки отвечал дежурный по штабу. Был у Галки и гусак, но его до нашего приезда зарезали дембеля из Донбасса, зажарили на закуску перед отъездом - таким образом, приняв ещё одну небольшую дозу радиации. С Галкой иногда проходили смешные курьёзы, вот один из них. Когда в батальоне кто-то из личного состава выражал громко свои эмоции, гусыня бежала в ту сторону, громко хлопая крыльями и щипала за ноги нарушителя спокойствия. Так произошло и в этот раз. Шёл утренний развод. После обращения комбата к личному составу слово взял начальник штаба. Народ его недолюбливал за скверный характер и пижонские выходки. Прозвище ему дали точное - «Окурок» - из-за его постоянной издевательской выходки. После развода часто из его уст вылетала крылатая фраза: «Операция «Окурок». Это значило одно: всем идти и собирать окурки, разбросанные недобросовестными курильщиками. Не любила его и Галка, а всё из-за того, что он любил пофорсить и покричать на подчинённых, прогуливаясь вдоль строя. Ничего серьёзного и умного в нравоучениях не было. Из строя иногда в его сторону летели шуточки, и он ещё больше раздражался. Так случилось и в этот раз. На крик начальника штаба вылетела гусыня и, изогнув шею, помчалась в его сторону. Со всего «разбега» она врезалась в кричавшего, чего он не ожидал, Галка наступала, щипала клювом его штаны, а он пытался увернуться от её ударов и отступал. Раздался дружный хохот и выкрики из строя: «Поделом ему! Галка, ату его, ату!» Начальник штаба быстро ретировался в сторону своей палатки. Вскоре он демобилизовался. Прибыл новый начальник штаба - большая противоположность предыдущему. Позже, когда меня назначили дозиметристом батальона, я проверил оперенье гусыни специальным прибором, улавливающим и измеряющим излучение бета - частиц. Индикатор загорелся красным цветом, это значило, что уровень загрязнения превышал норму.
31 декабря меня назначили дежурным по КПП, и после ужина я заступил в наряд. Новый 1988 год пришлось встретить один на один. После 12-ти часов кто-то из ребят принёс мне на КПП праздничное угощение. Поедая сладости и запивая пепси, я писал письмо домой. Утром меня сменили. Год старый сменил новый, а работа по ликвидации аварии на атомной станции не прекращалась ни на одну минуту. Колонны машин за колоннами везли людей на смену и со смены. Батальон располагался рядом с дорогой, и, когда какая-нибудь колонна двигалась в сторону станции или обратно, это было хорошо слышно на территории батальона. Движение не прекращалось круглосуточно.
Дорога на ЧАЭС
Колонна за колонной машины идут.
Дорога на ЧАЭС - у нас один маршрут.
Мы победить пришли беду сюда -
Дорога подвига, в бессмертие года.
Припев:
Дорога, дорога, дорога на ЧАЭС,
А рядом у дороги погибший Рыжий лес,
Дорога с Украины, она вела меня,
Дорога с Белоруссии, она вела тебя.
Одна дорога нас ждала тогда,
Работа день и ночь без отдыха и сна.
Дорога, что в конце пути?
ЧАЭС - и это Ад нам за грехи!
Полем боя идём, идём, идём,
Рота за ротой, полк за полком,
Бой будет долгим, годы пройдут,
Рота за ротой, в небо уйдут.
Припев:
Мы о себе не думали тогда,
Так Бог решил, и мы пришли сюда.
Дорога на ЧАЭС - отметина в судьбе,
Ты, Боже, нас прости, когда придём к тебе.
Ты, Боже, нас прости, когда придём к тебе.
В начале января выпал снег, прикрыв загрязнённую радиоактивными элементами землю, но радиационный фон не изменился. Пришло время и нам с Николаем Евсиковым увидеть станцию своими глазами. Вторая смена. Из части мы выехали примерно в 16-00. Крытый брезентом Урал выехал из части с поворотом налево и помчал нас на первую встречу с ЧАЭС. Названия полков, которые располагались вдоль дороги, были такими: «Белорусский», «Московский», «Одесский», а также были и отдельные батальоны: «Ремонтный», «Химический» и т.д. Все эти части находились в сосновом лесу, через который походила дорога. Доехали до пункта смены машин Лилёв, дальше следовать, на чистой машине было запрещено. Пересаживаемся в автобус ПАЗ, въезжаем в тридцатикилометровую зону. По пути следования встречаются населённые пункты, где дома - с зияющими чёрными проёмами вместо окон… Ушли люди, ушла жизнь, и всё поросло бурьяном. Эта картина разрухи наводила грусть. На душе было тоскливо от того, что я увидел. В разговоре с ребятами я не участвовал, всё смотрел в окно автобуса. Когда подъезжали к станции, уже издалека увидели грандиозное сооружение над четвёртым энергоблоком, именуемое «Саркофаг». Наша дорога в г. Припять вела мимо станции. Вечерело, и от этого саркофаг казался ещё больше в размерах. Этакая громадина, бетон, обшитый листовым свинцом, казался каким-то инопланетным объектом. Мы смотрели молча, не задавая вопросов, всё было просто и ясно. В город заезжали со стороны «Рыжего леса». Почему он погиб - можно было только предполагать. Его валили бульдозерами и сгребали в бурты. Дальше шли бывшие дачи энергетиков, маленькие домики постепенно разрушались без присутствия человека.
Въезд в город Припять охранялся нарядом милиции. Короткая проверка сопровожда-ющих документов (общий пропуск), поднят заградительный шлагбаум. Вот мы и в городе. Хлебозавод находился на южной окраине города, откуда мы и въезжали.
Въезжаем через ворота предприятия, и автобус останавливается в центре бывшего хлебозавода. Возможно, некоторые моменты и детали пребывания в Припяти стёрты из памяти временем: не помню точного расположения «шхун», строений, какая была погода. Заводик, насколько помню, окружал сосновый лес с двух сторон. Ограждений в виде забора не было, его заменял кустарник, когда-то старательно выровненный людьми. Позднее, когда мне пришлось проводить контрольные замеры радиации на территории, он оказался более 2-х рентген/час (российское обозначение - Р/ч). Справа от выезда через ворота, на территории завода, зияла огромная, довольно глубокая яма под мусор. Я подошёл к ней с прибором бета-гаммарадиометром КРБГ-1 (с его помощью вёлся контроль уровня радиации). В тот момент он был настроен на обнаружение «бета» частиц загрязнения. Когда нас обучали работе с прибором в учебном подразделении, было интересно слушать треск в наушниках, вызываемый учебным источником радиационного излучения. А тут было всё на самом деле. Прибор был включён на диапазон (миллирентген) МР/ч. Я подошёл к яме - стрелка на шкале прибора зашкаливала, в наушниках треск увеличился. Прибор сигнализировал, что рядом находится источник большого радиационного загрязнения. Переключил в другой диапазон Р/ч. И что я увидел?! Боже, стрелка показала более 5 Р/ч! Испуга не было - только огромное любопытство. Вот он, этот миг познания!
…Всё это было позже, а пока в первую мою смену выезда в зону меня определили помощником машиниста дизельной установки. Передвижная мобильная установка работала на дизельном топливе, вёлся подогрев воды и подавался на «шхуны». Ночь прошла без приключений. С машинистом мы быстро нашли общий язык, он был с Украины. Рассказали друг другу о себе, потом он научил меня, как управлять установкой. Дежурили по очереди, меняясь через 2 часа. Ничего сложного в управлении не было, надо было просто запомнить порядок подачи воды, следя за процессом по показанию манометров.
Иногда я выходил на улицу подышать свежим воздухом. Было темно, только в небе ярко сияли звёзды. Глядя на них, я затягивался сигаретой и думал о том, что где-то за тысячи километров, кто-то у нас в Кургане так же смотрит на небо. С нежностью думал о жене, дочери и сыне, передавая им, мысленный привет… Холодный ветерок быстро прогонял сон, и я снова шёл к месту работы выполнять свои обязанности. 12 часов пролетели, как один миг, наступило утро, приехала другая смена.
Снова посадка в автобус, едем назад.
Вот примерная карта нашего маршрута движения: Припять, ЧАЭС, Копачи, Лелёв (пересадка с загрязненного радионуклидами автобуса на чистую машину «Урал»). До Чернобыля от станции было примерно 18 км, мы объезжали город южнее, следуя на Черевач, помню, что переезжали речку Уж. Какие были населённые пункты дальше - не помню, а что хорошо осталось в памяти - это пункт радиационного контроля Дитятки. Машина сбавляла скорость, и, если уровень загрязнения превышал установленный, раздавался звуковой сигнал и на светофоре загорался красный свет. Производилась дополнительная проверка при помощи радиометра ДП-5А (одного из самых надёжных приборов в то время). Если показания подтверждались, машина следовала на дезактивацию в пункт санитарной обработки (ПУСО). Нас высаживали в относительно безопасном месте, проводилась обработка машины дезактивирующими растворами, затем - ожидание вторичного контроля. После дезактивации загрязнение уменьшалось, и мы продолжали движение к расположению части. Наконец, остановка возле пункта санитарной обработки под названием – «Баня». Это была обыкновенная палатка для мытья военнослужащих в походных условиях. Комплекс состоял из помывочного отделения, водяного котла с парообразованием, парной, комнаты отдыха и раздевалки. Кто-то только мылся, любители попариться могли похлестать себя веником, потом снова душ и - процедура окончена. Переодеваемся в чистое нательное бельё и не спеша идём к своей палатке. Небольшой отдых, подшивка белого подворотничка и гигиенические процедуры закончены. Пришло время обеда. По тропинке между сосен, ведущей к столовой, идём обедать. Запах, идущий с кухни, рождает здоровый аппетит. Качество приготовления пищи и меню лично меня удовлетворяло всегда. Пообедав, выходим на улицу, и курящий люд тянется к курилке. От бессонной ночи и дороги, накапливается усталость, а вкусная сытная еда клонит к послеобеденному сну. Мы отдыхаем…
Снилось ли нам что-то тогда - не припомню, наверное, всё-таки снилось. Одно помню хорошо, как я сильно скучал по дому, семье, нашему заснеженному Зауралью, хотелось домой, обнять жену, детей. Какая связь тогда была с домом - нетрудно догадаться, это солдатская почта. Ближе к ужину приезжал наш почтальон (письма он получал в районном центре Иванков) и разносил по подразделениям. Часто ли они приходили? Приходили, конечно, но почему-то хотелось получать их каждый день. Перед ожиданием очередного письма я перечитывал все ранее полученные. Писали в основном мои родные: папа и мама, крёстный, сестра, дочка и жена. Сын Петруша был ещё мал, и в письмах Катерины и дочки Алёны в конце письма, как печать, шариковой ручкой была обведена маленькая кисть его руки. Слёзы наворачивались на глаза… «Домой, когда же домой?» – задавал я себе вопрос в те минуты. Время тогда для меня словно остановилось. Но шли дни, недели, приближая мою встречу с родными. А пока я читаю очередное письмо.
К вам весточка не скоро прилетит,
Из далёкого, дальнего края.
Украина, ЧАЭС - здесь находимся мы -
Незавидная служба такая.
Здесь горе с бедою сошлись на года
И атомным пеплом покрыта земля,
Идёт здесь война, но стрельба не слышна,
Лишь стронция пыль поражает меня.
Вот пишу со слезами письмо,
Так скучая по вам, дорогие!
А в округе кружит и кружит вороньё,
Мне пророча страданья отныне.
И сбылось - не исправить уже,
Та примета как доля лихая.
Так же кружит у нас вороньё,
Ничего в жизни той не меняя.
Что накаркал мне ворон тогда?
«Что ему?» - так и вторила стая?
Чёрной былью полынь, как воронье крыло,
Надо мною парит и кружит, нависая.
Пришло время ужина. Батальон был освещён по периметру палаток, свет от фонарей долетал и до тропинки, что вела в столовую. Обычно мы, уральцы, а было нас четверо, пятый - Анатолий - самый старший из нас (работал хлеборезом, нарезал хлеб, масло, в его обязанности входила ещё и уборка столов), собирались вместе и шли на ужин. Поужинав, мы оставались в столовой, чтобы помочь Анатолию в уборке. Столовая служила нам также кинозалом, каждый вечер там демонстрировались фильмы. Бывало и так, что наш «кинщик», не получивший нового фильма, показывал старый. Делать было нечего - и мы вновь смотрели фильм заново. Других культурных мероприятий не было, кроме нескольких концертов. Приезжали артисты эстрады из Киева. В подарок за их выступление, кроме наших горячих аплодисментов, выделялись и продукты с кухни. А чем ещё был богат банно-прачечный? Это, конечно, стиральными порошками. Вечерняя программа заканчивалась быстро. Потом проводилась общая батальонная вечерняя проверка. Командирами зачитывался приказ перечня работ на следующий день. Затем отбой. «Спокойной ночи, малыши!» - так шутя мы говорили себе и шли в палатку.
Кровать моя стояла у самого входа. Преимущества в этом, конечно, не было никакого, как раз наоборот, спать у входа было холодно. Но я, как истинный парень с Урала, не боялся украинских холодов (зимними морозами это никак не назвать) и терпеливо выносил неудобство, покрываясь несколькими одеялами. Так проходили почти все ночи. После команды «Подъём» я выходил по пояс раздетый и, как ни в чём не бывало, обливал себя водой, бежавшей из скважины. Вентиль на трубе никогда не перекрывался, и вода из шланга текла прямо в болото, которое было рядом с частью. Это взбадривало и закаляло. За всё время пребывания на украинской земле я ни разу не заболел.
Вот так монотонно, без каких-либо происшествий и солдатских подвигов, проходили дни и ночи. Правда, об одном случае я вам расскажу. Он произошёл со мной, когда приказом по части я был назначен на должность старшего дозиметриста батальона.
По своим обязанностям я должен был вести радиационный контроль на территории части, действуя по утверждённой командованием схеме. Все измерения заносились ежедневно в дозиметрический журнал. Начинал со столовой, потом с жилых палаток, где размещались различные подразделения части, бани, хозяйственные постройки и заканчивал КПП. В первый же день я решил провести проверку спальных принадлежностей подразделений. Это одеяла, подушки, матрасы - основные накопители пыли (естественно, радиоактивной). Хотя личный состав занимался их выбиванием, этого было недостаточно, что и показала контрольная проверка. От кровати к кровати, с нарядом, находившимся в палатке, я подходил со специальным прибором для проверки. Название его не помню, мы просто называли его «утюгом», так он сильно походил на этот бытовой прибор. На верхней панели прибора находились две квадратные лампы зелёного и красного цветов. Если уровень радиационного загрязнения не превышал норму, загоралась зелёная лампа, как только уровень превышал допустимый, загоралась красная лампа, сигнализируя мне об этом. Проверив всё постельное, я сильно расстроился от полученных результатов. Примерно 80% матрасов, одеял и подушек «горели красным цветом». В то время с нами в палатках находились и ликвидаторы, отдыхающие после смены. Когда я подходил с проверкой к какой-либо из кроватей, хозяин мне говорил: «Проверяй на совесть, тут я сплю». Каждого волновала его безопасность. Результаты были видны сразу, прибор сигнализировал повышенную загрязнённость постельных принадлежностей радионуклидами. Лампа горела красным. В мой адрес посыпались вопросы, что будет дальше с ними. Получая дозу на станции, они ещё и на отдыхе получали определённую дозу облучения. Находясь на территории части, ликвидатор, не выезжающий на станцию или в город Припять, получал 0. И возможность уехать домой по набранной дозе откладывалась на долгое время, т.е. на шесть месяцев. На самом деле получалось так, что и без выезда в зону мы получали малые дозы облучения, а это не учитывалось в послужной карточке.
Я написал рапорт на имя командира части и главного радиолога сектора по итогам проверки.
Народ подступал ко мне с вопросами. И мне пришлось уговаривать полковника Морозова провести лекцию о последствиях воздействия радиации на человеческий организм. Вопросы были разными, но преобладал один - вернутся ли они домой мужчинами. Ответ полковника был прост: «Тот, кто сюда приехал мужчиной - им и останется. Кто же им не был, не надейтесь, радиация не поможет». Смешно? Да нет. Но тогда мы были молоды, в полном рассвете сил и не думали о последствиях. Ликвидаторы часто оставляли записи, везде, где их только можно было оставить, хотели «увековечить» свои мысли. Приведу один пример, что остался в моей памяти:
«Спасибо партии родной за мирный атом, теперь я буду спать с женой, как с ридным братом (от шахтёров Донбасса)». Вот такой солдатский юмор.
Ожидая реакции на мой рапорт высшего начальства, я думал о том, какая будет реакция этого начальства? Будут ли приняты меры по устранению последствий? А пока руководство решало, как оно поступит, я принял свои меры по улучшению быта ликвидаторов части. Обратился к командиру, чтобы мне выделили списанные простыни для косметической отделки потолков в палатках. Благоустройство начал со своей палатки в качестве примера. Получив простыни, проверив их на загрязнённость радионуклидами и убедившись, что опасности нет, мы с ребятами начали прибивать их гвоздями к прожилинам потолка. Дело продвигалось быстро, и мы сразу увидели итог своей работы. Закопченный сажей потолок исчез, став совершенно белым. В палатке стало светло и уютно. К нам стали заходить любопытные из других подразделений. Благая весть разнеслась мгновенно по части. Командование в лице замполита поблагодарило меня за идею и проделанную работу. Вскоре после этих событий к нам приехал зам. по тылу Киевского Краснознамённого Военного Округа с разбирательством, по моему рапорту. Показал ему готовые расчёты итогов проверки, провёл и показательную проверку на месте. Всё подтвердилось. Ворча и ругая меня, майор уехал в Киев. На следующий день он возвратился, но уже с новыми матрасами, одеялами и подушками, а ещё и с полиэтиленовой плёнкой, которую я выпросил дополнительно. 100% постельных принадлежностей были заменены. Майор приказал вытащить кровать перед палаткой. Построил личный состав, который смог собрать, и демонстративно начал нас обучать, как надо правильно заправить матрас одеялом. Находчивые ребята популярно его «послали», на что он не обиделся, махнул рукой и быстро пошёл в сторону штаба, ворча себе что-то под нос. Взрывного он был характера, но отходчивый. Я догнал его у штаба, извинился за ребят, объясняя ему, что мы не салаги и нас не надо было тыкать носом. Поблагодарил его, что он так быстро отреагировал на мой рапорт, что без его участия ничего бы не сдвинулось. Он быстро успокоился, обнял меня, сказав на прощание с достоинством: «Живите, ребята», чуть не уронив слезу. Вот такой был впечатлительный зам. по тылу.
Я пошёл обратно, улыбаясь и вдыхая воздух полной грудью. День был, как по заказу: яркое солнце и голубое небо добавляли хорошего настроения. Сжимая кулаки, говорил про себя: «Получилось, получилось!!!» Зайдя в первую палатку, где находился привезённый майором рулон полиэтилена, сказал ребятам, чтобы они порезали его на куски, по длине кровати, и разнесли в другие подразделения. Ликвидаторы часто лежали на кроватях в форме, на ней - то они и переносили радиоактивную пыль и загрязняли то место, где сидели или лежали. А новые одеяла, матрасы мы специально покрыли полиэтиленом, ведь пыль с плёнки легко смывалась водой. Простая мера безопасности, но эффективная. За проявленную бдительность и выполнение должностных обязанностей мои земляки и товарищи по службе организовали праздничный ужин. В нашей столовой была пожарена картошка с украинским салом, был добыт самогон, и всё это было съедено и выпито в нашей баньке под дружные крики «Ура!» Выпивали мы? Не буду обманывать, выпивали иногда.
23 февраля 1988 года мне вручили нагрудный знак «ККВО. За ликвидацию последствий аварии. ЧАЭС». Советской Армии исполнилось тогда 70 лет.
15 марта на утреннем разводе был зачитан приказ о моей и Александра Паршукова демобилизации. Попрощавшись с ребятами, мы сфотографировались на память и после обеда автобус повёз нас в Иванков. Оттуда – в Киев. Время летело вместе с километрами пути, приближая нас всё ближе и ближе к дому. О чём я думал тогда? Мысли в моей голове были только об одном: слава Богу - всё закончилось, слава Богу - всё закончилось. Не знал я тогда, счастливый и здоровой, что ничего не кончилось, а только начинается. Впереди меня ждали болезни и бессонные ночи, инвалидность, произвол чиновников, борьба за свои права в судах. Не знал я тогда, что это будет мой крест на всю оставшуюся жизнь…
Вот и столица вильной Украины Киев. Берём такси и по Крещатику мчимся по адресу, указанному моими друзьями, оставшимися в части. Нас дружелюбно встречают гостеприимные хозяева, ужин мы уплетаем за обе щёки, успев отвыкнуть от домашней кухни за четыре с половиной месяца. Не обошлось и без 100 граммов спиртного, а если точнее - выпили мы больше. Встали рано утром, попили чайку, и Виктор, у кого мы были в гостях, уже подогнал машину к подъезду. С ним мы едем в аэропорт «Бориспiль». Прямого рейса до Кургана не было, и мы берём билеты по воинскому требованию в кассе аэропорта до Тюмени, с пересадкой в Москве... Взлёт, посадка в аэропорту Домодедово. Автобусом добираемся до аэропорта Внуково, ожидание четыре часа и - авиалайнер Ту-154 доставляет нас в Тюмень. Был где-то час ночи, автобусы до Кургана не ходили в это время. Ждать до утра не хотелось: домой, только домой. Сердце радостно стучало: скоро, скоро будем дома! Таксисты нас атакуют, настойчиво предлагая свои услуги. Договариваемся по устраивающей нас цене. Чуть больше двухсот километров в ночи – и мы будем дома. Около трёх часов езды по заснеженным просторам Тюменской области, Зауралья – и мы оказываемся в родном городе. Здравствуй, Курган!!!
До дома Александра ехать было ближе, чем до моего, поэтому таксист подвёз нас к его дому. Стучим в дверь, происходит радостная встреча с объятиями и поцелуями. Жена быстро накрывает на стол, пьём горькую за встречу, потом разговоры, разговоры. Незаметно проходит время. Вот уже и рассвет. Подъехал брат Саши на автобусе КАВЗ, мы прощаемся, и я еду уже в сторону своего дома. Город жил своими утренними заботами, и до моих переживаний никому не было никакого дела. Внимательно вглядываюсь в силуэты домов, я вспоминал почему-то моё возвращение в ноябре 1976 года из армии. Вот примерно такие же чувства я испытывал и сейчас, в апреле 1988 года. Минуты встречи с домашними всё ближе и ближе. Дом наш находился возле совхоза «Тепличный» у комбината «Синтез». Мы подъезжаем. Благодарю водителя и жму ему руку. Подъезд, первый этаж, второй, третий - вот и дверь моей квартиры. Звоню. Из-за двери доносится голос жены:
- Кто там?
- Я, Катя, я!
Распахивается дверь. Ура–а–а! Я дома! Прошу Катю дать мне мешок, снимаю всё с себя и складываю в него, потом выношу всё это «добро» на помойку…