Я уверен, Небо послало Шлиману его заветный «клад Приама» просто для того чтобы он отвлекся и перестал уничтожать Хисарлык. Вряд ли его можно было остановить иначе. Сейчас смотреть на его работу страшновато. Сорокаметровый ров, на дне которого каменные стены с характерными рядами наклонных камней – Троя-I, 2920 год до Рождества Христова... Если честно, в голове укладывается с трудом. Эти стены старше пирамид. Наверное, начнись раскопки сейчас, сверху, никогда бы мы этой кладки не увидели, слишком много интересного лежало выше – в том числе, хорошей кусок «той», Гомеровской, Трои.
Понятно, что Троянская война была всего лишь кратким эпизодом в жизни Илиона. Десять лет и пятьдесят веков! Но из этой истории родился культурный код целой цивилизации. Вернее, из части эпоса, из обрывка белковой цепочки, спавшей в сухой кости.
Удивительные смысловые узлы завязаны в граде Приама, на стыке культур и континентов. Отсюда отплыл Эней, и отправился странствовать, чтобы дать свою кровь будущим римлянам. А через много лет его город перенесен на Босфор, в бывшую колонию Мегары, последним царем которой, говорят, был сын Агамемнона. Хотя у Константина Великого даже была мысль перенести столицу сюда, на Дарданеллы…
Да, странные судьбы людей и странные перевивы героических дорог. Впрочем, ничего определенного - фольклор и мифы, переносы, интерпретации. В мотивах приходится разбираться почти на ощупь.
Точно так же, впрочем, идешь по троянскому раскопу. Вьется узкая тропинка, всюду ленточки: туда не ходите, сюда не наступайте, а лучше почитайте схолию на щитке. "Перед вами находится – под вами лежит…" Приходится верить. Самому все равно не разобраться, здесь пять тысячелетий перемешены с камнями, пылью и одуряющим запахом разлапистых листьев, что набухают на разломе рыже-млечным соком. От римских цифр рябит в глазах, а раскаленные камни в щетине высохшей травы могут только красноречиво молчать или не менее красноречиво наползать один на другой. Раскопки обнажили многое, и порой даже непонятно, на чем держатся древние стены. Похоже, просто на привычке.
Скамандр давно высох, поля сражений разбиты на зеленые квадратики. А море, что пестрело парусами тысячи кораблей, отступило, и не без труда обнаруживается вдали. До него не дойти, холм огорожен колючей проволокой. Зато можно любоваться лабиринтами кладок разной степени сохранности и просто камнями, разбросанными в беспорядке. И в тишине… Но все равно прищуришься и представишь великие битвы. И вспомнишь, как еще в школе полночи придумывал длинный монолог для урока истории – про греков, троянцев и их богов. И заснул на полуфразе, и приснилось бирюзовое небо, серое море, желтый песок, черные корабли…
…Ужас насильственный, Страх и несытая бешенством Распря,
Бога войны, мужегубца Арея сестра и подруга.
Тропинка спускается под гору. Здесь не так давно нашли длинный тоннель, пробитый к источнику воды. Сто шестьдесят метров, четыре вертикальные шахты ведут на поверхность. Вход сейчас забран решетками и заложен камнем, а ручей, вытекающий наружу, не выглядит особо чистым. Судя по диаграммам, рукотворная пещера даже старше первой Трои. Интересно бы знать, как выглядели люди, подкопавшие подошву городского холма, и какое наитие вело их вперед, метр за метром. Тоннель даже считался одно время входом в подземное царство… Не через него ли спасся Эней со спутниками?
От пещеры идешь наверх, и вскоре возвращаешься почти в исходной точке. Город очень маленький… Здесь уже все кажется знакомым – скамьи амфитеатра, колонны, каменный император. Римская эпоха, Византия, и долгое забвение. Я даже, кажется, знаю, что здесь было под занавес. Как в пустом, развалившемся селении древний старик выходил на сцену и возглашал перед рядами пустых скамей:
Трех дочерей на свет явила Леда:
Звалася Фебой первая из них,
Жена моя, вторая, Клитемнестрой,
А младшая Еленой…
Может, его кто-то даже слушал. Или это тень мелькнула на камнях, померещилось?
Впрочем, в Византии театры уже были не в чести. Зато там помнили Гомера. Там вообще всему было свое место. Даже каждому противоречию. Для всех сил находилась равнодействующая, ткалась из разных нитей несгораемая ткань, которую не порвать и доселе. Греки, фригийцы, восток, запад, христиане и эллины, Европа и Азия, ромеи, турки и крестоносцы… Попробуй что-то выдерни.
Уже и троянские призраки рассыпались в прах от старости, а покоя здесь нет, да и нужен ли он вообще? Троя такое место, где пробуждаются странные желания. Перемены отчизны, к примеру. Мехмет, говорят, осмотрел Хисарлык и воскликнул, что довольно уже, дескать, тревожить тени. Его можно понять, ведь западные воины намекали, что «мстят за Илион»… Но все же неугомонные европейцы добрались сюда. И пришлось туркам строить своего деревянного коня и длинный рад сувенирных лавочек. Довольно скучных, кстати.
Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков:
Ветер одни по земле развевает, другие дубрава
Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают;
Так человек: сии нарождаются, те погибают…
Пожалуй, из Илиона можно вынести только одно бесспорное наблюдение, и оно на поверхности: здесь обнажился чуткий нерв, болевая точка Азии. Нечто сродни помосту в жилище пророка Елисея, в который бил стрелами Иоас - сюда ударишь, там стрела отзовется победой. Только знать бы, куда и сколько раз ее пустить… Жаль под рукой нет ахейской пики. Может, земля опять готова зазвучать песнями о героях, уплывших на поиски новой родины или старого дома, в который так трудно вернуться «не однажды оплаканной тенью из мрака»? Как знать.
Возвратившись в Абидос, сели в кафе пообедать, но ощущение драмы не покидало, данайская гроза висела над головой. Она разразилась всего лишь пожаром под крышей дома, который быстро потушили привычные турки. Пришлось, однако, на четверть часа покинуть столик, ибо сверху сыпались брызги стекла и воды. А сидели мы до последнего, к неудовольствию пожарных, которым было непонятно такое безразличие. Потом был тихий вечер в приморском городе и нелепый конь на берегу, связанный из бревен американскими киношниками…
Домой в Эджеабат, древний Сест, возвращались уже в темноте. Трансконтинентальные переходы всегда волнуют нарушениями равновесия, к ним невозможно привыкнуть. Когда переплывали Дарданеллы, я заворожено наблюдал за эволюциями горизонта. Паром героически выгребал против течения и постепенно разворачивался под напором воды, готовясь ткнуться в грудь Европы. Берега пролива смещались, увлекая за собой цепочки огней. Наколенник Галлиполи стремился прикрыть сочленение материков, но Азия своенравно отползала на Восток. Сфера небесная тоже совершала медленный оборот, и казалось что вращаются два черные жернова, растирая на линии горизонта сверкающие звезды в тончайшую муку, в пыль для мирового Океана.
Шествуй, о друг! А когда что суровое сказано ныне,
После исправим; но пусть то бессмертные все уничтожат!