Не надо приходить на пепелище

               

    Она очень любила изречение: « Время разбрасывать камни, время собирать камни». Но его до того затёрли, до того замызгали, употребляя где надо и где не надо,  что эту любовь скрывала даже от себя. Но, несмотря на это, время собирать камни  к ней, всё же пришло. Началось всё с чувства вины перед теми, кто ушёл в мир иной из её малочисленной родни. А может и многочисленной, но разными обстоятельствами разбросанной по всей огромной стране и потому ей неизвестной. Для начала, приехав на родину, в город, который выйдя замуж, покинула навсегда, отправилась на могилу матери. На материных похоронах она не была, всё это легло на плечи сестры и племянника. И если бы только на похоронах… Не была она у матери и во время её болезни, как раз очень сильно заболела сама. Хотя не это главное…Болел и очень тяжело, с  самого рождения, младший сын, и она боялась, что во время её отсутствия он умрёт, а уж этого она бы себе никогда не простила. И выбрала сына. Он конечно всё -равно умер, но спустя три года. Она была рядом. А похоронив его, поехала на могилу матери просить у неё прощение. Простила ли мать? Ей хотелось думать, что да, простила. И она так думала. А иначе как жить? На какое-то время успокоилась. Но ненадолго. Стали часто сниться бабушка с дедушкой, которые их с сестрой воспитывали, так как мать практически не вылезала из больницы. И она снова собралась в путь.               
      Кладбище, на котором они были похоронены, находилось практически в полузаброшенном состоянии. Отыскать могилу деда, которого хоронила когда-то вместе с матерью, естественно не могла, а бабушку не хоронила вообще – была на другом континенте. Сестра в своё время за могилками ухаживала, но болезнь и уход за парализованной матерью, эту возможность отняли. Она даже до материной могилки, которая находилась на новом кладбище, добиралась с трудом.  Стали искать. Таксист подвозивший их на кладбище посочувствовал и рассказал, что сам некоторое время назад не смог найти в городе детства места, где года три назад похоронил отца. Так у нас в маленьких городках и сёлах обстоят дела с захоронениями. Мафия туда кладбищенская не дошла, видимо не выгодно, а властям наплевать. Сестра по каким-то, только ей известным приметам, место захоронения всё-таки отыскала. Но ни оградки, ни памятника уже и в помине не было. Люди теряют из-за метала последние остатки совести. Что ж поделаешь…
    Женщины, отпустив таксиста, привели в порядок то, что осталось от могил их деда и бабки, положили цветы, поплакали и назад поковыляли пешком.
-Ну что, Люба, успокоилась твоя душенька?- спросила сестра, когда уставшие, обезноженные они возвращались домой.
-А твоя?
     Они посмотрели друг на друга и уже до самого дома не произнесли ни слова. И всё же чувство исполненного долга  было. Мы ведь не ради них, усопших, на могилы ходим, им это всё равно. Свою совесть тешим, да вот только признавать это не хочется. Вечером сёстры уже смеялись, шутили и даже примарафетившись пошли в кафе, где с удовольствием выпили по бокалу сухого вина. А потом до полночи вспоминали село, где прошло их детство, старый сад, дедушку и бабушку, которым было по столько же лет, по сколько сегодня им самим.  Но вместе с тем вспомнили и то, что там, в этом селе осталась могила их тётки, на которой никто не был более сорока лет. Сестра тётку не знала совсем, она родилась  позже, да и сама Люба её помнить не могла, слишком мала была, когда та умерла. Но все говорили, что в детстве она на тётку была очень похожа. Остаток ночи Люба проворочалась, а утром заявила сестре, что едет  на тёткину могилку.
    -Да ты что, там уж и никакой могилки давно нет, - отговаривала её сестра, - там уж теперь другие похоронены, да ты и места-то не найдёшь.
     -Найду, Нина, найду, там огромное дерево росло. Помнишь?
     -Так сколько лет прошло, того дерева уже теперь и следа не сыскать.
     -Ты не езди, у тебя ноги болят, а я поеду. Да ведь и не только на могилку, просто взглянуть хочется, как там теперь стало.
     -Если есть на что взглянуть, - не унималась сестра. Но переубедить Любу она уже не смогла.
  Два с половиной часа пути она неотрывно смотрела в окно автобуса.Почти все поля заросли кустарником.Самая западная область России обихаживала города, а сёла старели и рушились.Новых домов по пути люба пости не встретила. всё старые немецкие, обшарпанные. "Наверно не ремонтировались с тех самых пор, как война закончилась", - подумала она и тяжело вздохнула.
  Родное село она конечно узнала. Но не потому, что оно не изменилось. Нет! Узнала, как узнают покалеченного человека. Кажется, живого места не осталось, а всё ж таки он. Так было и с селом. Вот здесь когда-то стоял их дом. Его давным-давно снесли и построили огромный несуразный Дом Культуры. И благо бы дело он отвечал своему назначению. Увы! Люба походила вокруг – ни души, двери и окна забиты. То место, где у них был прекрасный сад, заросло бурьяном. Во дворе, где росли раскидистые липы, поросль от них образовала непроходимую чащу. Липы или срубили, или они сами рассыпались от старости. А вот клён остался! Он стоял на отшибе и его не тронули. А может, это уже не тот клён, может на его месте выросло новое дерево. Но Любе очень хотелось, чтобы клён был именно тот. Лет в семь она с этого дерева летела вниз и очень сильно поранила руку о лежащее под ним бутылочное стекло. Она невольно посмотрела на локоть, где до сих пор белел шрам, и вспомнила как бабушка тогда её и ругала, и жалела одновременно. Под ложечкой засосало, и она быстро смахнула, невесть откуда, появившиеся слёзы. «Нет, нет, отсюда надо уходить. Пойду я лучше посмотрю на пруд, где мы в детстве купались. Какая там была красотища, посреди пруда маленький островок, а на нём плакучая ива. Интересно, она ещё жива?»
Уверенной походкой она направилась к пруду. Обогнула какой-то машинный двор – раньше там был колхозный ток, и попала в заросли кустарника. Выйдя из них, встретила женщину с огромной хозяйственной сумкой. «Господи,  ну куда здесь можно идти с такой сумярой? – Подумала Люба, -  И жилья то нигде никакого нет».
    - Женщина, подскажите пожалуйста, где здесь пруд? Давно не была, заблудилась, - как бы оправдываясь, что не может найти такое знакомое место спросила Люба.
    - Да, давненько вы здесь не были, коль не знаете, что и пруда, и парка, в котором он находился, уже почитай лет сорок, как не существует, - ответила ей женщина и глубоко вздохнула
   -А… А где же всё делось? – Люба понимала, что вопрос её глуп, но не молчать же услышав такое.
   - Вот видите остатки развалины? Здесь , говорят у немцев было какая-то контора или хозяйственные постройки, я ведь не местная…
    -Да, я помню, там ещё баня была, я там даже ногу обварила, шрам вон остался, а потом её почему то закрыли, - не заметив, что перебивает свою собеседницу, скороговоркой проговорила Люба.
     -Ну не знаю баня или ещё, что, - как ни в чём ни бывало продолжила женщина, - только решили на этом месте сделать свинарник, а свиней через парк к вашему пруду купаться гоняли. Ну вот теперь вместо пруда во-о-он там болото. Видите кусты?  А со временем и свинарника не стало. Так-то.
    -А подойти туда как-нибудь можно? – ещё на что-то надеясь пролепетала Люба.
    -Не советую, сгинете - ответила женщина, и тут же спросила- А вы по какой надобности в наши края? – Чувствовалось, что уходить она не собиралась и неожиданной собеседнице была рада. Люба рассказала, что приехала на могилу к тётке, но всё ещё никак туда не дошла.
    -Я была в том месте, где стоял наш дом, там наше с сестрой детство прошло, вместо дома забитый досками клуб… Я даже расплакалась.
    -Вон оно что… -женщина внимательно посмотрела на Любу, как бы убеждаясь, можно ли с ней быть откровенной. И видимо решив, что можно представилась: - Меня зовут Мария, я немка, приехала сюда из Сибири, а туда накануне из Казахстана, там все мои предки жили, а мне места не нашлось, как перестройка началась. Вот я с сыном инвалидом и дочерью подростком и подалась, как говорят, на историческую родину. Ну какая она мне Родина? Моя родина Казахстан. А это ваша родина, да того немца, что как и вы плакал у заколоченного клуба.
    -Какого немца? – Любе никак не приходило в голову, что её дом, мог быть ещё чьим то.
    - Да приезжал года три назад старик из Германии, говорил, что стоял в том месте большой одноэтажный деревянный дом покрашенный в голубой цвет. Он там родился, и детство его там прошло.
   -Да, голубой, дедушка тоже красил его в голубой цвет, - опять не замечая, что перебивает собеседницу, как бы про себя проговорила Люба. А Мария, толи снова не заметила этого, а толи сделала вид, что не заметила.
   -Я немецкий хорошо знаю, вот и поговорила с ним. Он земли  с того места, где дом стоял набрал в коробочку, тогда, после войны не думал об этом, маленький был. Видишь, как и у нас, тоже землю берут,  - заметила как бы между прочим Мария, совсем позабыв, что она тоже немка, а её «как у нас», ещё раз доказывало, что и она, и её дети, да и деды бабки уже давно стали русскими.
    -А вы где живёте? Что-то я нигде поблизости жилья не вижу, а вы с хозяйственной сумкой в этих зарослях – поинтересовалась Люба.
    -А вон там и живу –показала она на полуразрушенную халупку, которую ещё сараем назвать как-то  можно, но жильём… Как оказалось это бывший бригадный домик, он уже не  использовался по назначению вот руководители хозяйства  и отдали его женщине с двумя детьми за небольшую сумму. Для них  небольшую, а для неё огромную. «Могли бы и так отдать»- подумала Люба, но в слух ничего не сказала, чтобы лишний раз не расстраивать женщину. Марии хотелось ещё поговорить, рассказать человеку, который ни с кем из селян обсуждать её не будет, о своих проблемах, которых у неё непочатый край. Но Люба спешила, ей ещё надо было сходить в школу, где когда-то проучилась с первого по третий класс и на кладбище, что собственно и было первоначальной целью её поездки.
     К школе прилепили двухэтажную пристройку и, видимо, было это не менее тридцати лет назад. Пристройка выглядела не намного лучше основного небольшого одноэтажного здания из красного  кирпича. Люба заглянула в окошко – в то, около которого она сидела в первом классе. Но никаких парт там не было. Вместо классной комнаты её глазам предстал большой спортивный зал. «Разгородили», - с сожалением подумала она, как будто это что-то теперь для неё значило. Вокруг не было ни души. Она прошла по школьному саду, когда-то он ей казался большим, девчонки на переменках там даже в прятки играли. От огромных кустов смородины не осталось даже воспоминаний, но тропинка, которую они обрамляли, была обсажена молодыми берёзками. Уходя со школьного двора, она несколько раз оглянулась и опять едва не расплакалась. «Сентиментальная я что-то стала,- подумала бывшая ученица, а теперь пенсионерка с пятилетним стажем. – И никого не встретила…Ах, лето же… А немцы умели строить, новое-то рушится, а у старого и кирпич не выщерблен даже».
    Дорогу на кладбище еле нашла. Куда ни пойдёт везде заросли травы, словно её специально чем-то поливали, чтобы росла. А ведь от их дома до кладбища было всего ничего, они мимо него в лес за малиной ходили. Хотя от бабушки потом и попадало, но от этого походы были ещё притягательней. Когда-то кладбище стояло на небольшом холме, и всё было обсажено кустами сирени. Кладбище было старое, немецкое, но наши переселенцы решили, что мёртвым делить нечего и стали своих хоронить рядом с недавними врагами. Но к удивлению Любы холм исчез. Кладбище было, и даже с двух сторон сирень была, а вот холма или хоть какой-нибудь небольшой возвышенности не наблюдалось. А вот дерево, старый огромный клён, только наполовину разломленный толи молнией, толи временем высился посреди кладбища, словно и не было промелькнувших как один день пятидесяти лет. «Да, я здесь не была около пятидесяти лет», - с некоторым удивлением подумала Люба. Она подошла к клёну, конечно могилы тётки не было и в помине. С тех пор как село покинули дедушка с бабушкой, ходить на кладбище стало некому. Люба положила цветы, которые сорвала по дороге на кладбище,  к  дереву и осмотрелась. Прямо рядом с тем местом, где она стояла, была похоронена молодая женщина. Присмотрелась к фотографии и узнала младшую сестру своей школьной подруги. Видела в последний раз ей маленькой девочкой, а с фотографии смотрела  женщина лет сорока пяти-пятидесяти. Но не узнать её было нельзя, бывает, что люди с годами практически не меняются – просто стареют. Решила пройтись  и посмотреть, кто ещё из знакомых переселился в мир иной. Знакомых фамилий насчитала с десяток. Вернулась снова к дереву, вслух попросила у тётки прощения за всех родных и, главное, за дочь - за свою двоюродную сестру, которой было уже семьдесят, и которая сама этого сделать уже не сможет.
     -Ну вот и всё, надо идти – вслух произнесла она, хотя вокруг не было ни души. Назад шла быстро, не оглядываясь. Вернувшись в центр села,  около автобусной остановки увидела как три женщины,  о чём-то оживлённо беседовали. Она извинилась и спросила давно ли они живут в этом селе. Две, оказывается здесь и родились. Одна из них была постарше Любы лет на пять, другая примерно на столько же помоложе. Выходило, что в её детстве они  не общались,  не подходили по возрасту, а теперь почти ровесницы. Но бабушку с дедушкой помнили, и двоюродную сестру, старшая из женщин, тоже знала. Никого из одноклассников Любы в селе не было, но кое о ком женщины ей рассказали. Инициативу в беседе взяла в свои руки старшая из женщин, она всё про всех знала.
   -Подруга твоя, Нинка, в Питере живёт, а сестра её Настя померла.
    -Я видела на кладбище её могилку, почти на месте моей тётки похоронена. Что с ней случилось, болела? – с сочувствием спросила Люба.
    -Ага, болела, как же… - с сарказмом произнесла женщина, - от водки загнулась.
    -Ну не совсем от водки, - перебила её односельчанка,- она упала с лестницы, вся изломалась, долго в больнице лежала, потом в доме инвалидов жила около кода, там и умерла.
     -А упала отчего? Да пьянющая была, с кобелём таким же пьяным подралась, он её и столкнул, - не унималась оппонентка.
     -Злая ты Тонька, да, покойница была не ангел, и пила, и гуляла. Так ведь она уже давно на том свете, а о мёртвых плохо не говорят.
      Та, которую звали Тонькой, хоть было ей никак не меньше шестидесяти пяти лет, от таких слов чуть на месте не подпрыгнула: - Может ты, Мариночка и сестру мою Гальку пожалеешь, которая прежде чем умереть попилась моей кровушки, помучила меня.
Люба наконец-то нашла возможность обратить на себя внимание женщин, которые казалось уже и забыли о её присутствии: - А как ваша фамилия, Тоня, может я кого из ваших знала…
- Лебедева я была в девичестве, да ты должна нас помнить,  нас трое девок было, - обрадовалась Антонина тому, что разговор перешёл на её семью.
    -Вот Галю и помню, - ответила Люба, когда я уже старшеклассницей приезжала сюда на каникулы, у бабушки с дедушкой жил  дедов  племянник - мой дядька двоюродный, так он с вашей Галей гулял.
    -Сестрица любила мужичков, она с кем только не гуляла, всех и не упомнишь.
    -А от чего она умерла? –спросила Люба, словно обрадовавшись, что нашёлся еще кто-то, кого она знала в той давнишней жизни, хоть этого кого-то и уже нет на свете.
-От чего! – удивлённо воскликнула Тоня, - от водки, от чего ещё, у меня и сыновья от водки загнулись, прости меня Господи, что о родных детях так, и муж от водки подох. Слабые все были, не справились с жизнью, развал кругом, работы нет… Хотя не в том дело, вон твоя подруга в Питер подалась, Сашка Соколов на севере, Коля Гуторов на тракторе, Бобков вон в городе, уже на пенсии и работает, а эти... одно слово – слабые.
    -Это всё в перестройку началось, или уже теперь? – осторожно спросила Люба.
    -Какой чёрт в перестройку, развал давно уже, это ты здесь не была тыщу лет, вот тебе так и кажется –Антонина  словно ждала свободные уши, чтобы выложить всё, что накопилось в душе.Свои односельчане, видимо, всё это слышали не один раз.
    -Вон видишь стоит  здание – магазин лет тридцать назад построили, спросить зачем строили, если в нём торговать было нечем кроме скумбрии в томате да того же томатного сока? – Женщина смачно выругалась и сплюнула, - а пришло новое время в старом магазинчике люди открыли торговую точку и всем хватает. А клуб? Спрашивается, зачем деньги вбухали, а твоих деда с бабкой в курятник переселили? Огромный  спортзал ещё туда прилепили. Для кого? Старый бы клуб лучше отремонтировали. А теперь и то и другое заколочено и бурьяном заросло.
     -А где бабушкин новый дом был? – спросила Люба, перебив словоохотливую собеседницу – они все такие одинаковые эти домики, я теперь и не узнаю.
     -Так для переселенцев делали, одним словом курятники, - Люба словно обрадовалась тому, что ей дали возможность продолжить говорить о накипевшем. – ну скажи, чем думали…
     -Да хватит тебе, успокойся, видишь человек спрашивает, где дом её бабки, - перебила Антонину  женщина помоложе, которую Тоня называла Мариной,  - Вон видите тот домик, на котором круглая антенна? Там теперь моя племянница живёт, а они купили его у Лежневых, а те у твоих.
     -Извините, я пойду поближе посмотрю, - сказала Люба и почти побежала к выстроившемуся вдоль дороги ряду белых  домишек. Тогда в детстве они ей такими крохотными не казались, она даже завидовала подругам, которые жили в новых русских домах, а она в старом немецком. Потом когда приезжала к бабушке в гости в этот домик, уже  было не определений. Дед перетащил  сюда почти весь сад, во дворе вырыл добротный подвал и окончательно надорвал своё и без того слабое здоровье. Так что жили они в этом доме недолго - их забрала в однокомнатную квартиру Любина мать
От сада мало что осталось, а вот погреб был на месте. Люба смотрела на него и не могла поверить, что пролетело столько лет. «Они  и представить не могут какой ценой дался дедушке этот погреб. Может зароют его и выкопают новый, более современный», - с какой то  неуместной обидой подумала она о молодых хозяевах,которым было совершенно безразлично, кто здесь жил до них, и что строил.
Люба вернулась к автобусной остановке, женщины всё ещё, с её лёгкой руки, продолжали обсуждать прошлое. Подошёл автобус. Буквально через две-три минуты подтянулись и немногочисленные пассажиры. Приехав в город, она решила первым делом сходить в парк, с ним были связаны самые приятные воспоминания детства. Туда их с сестрой иногда водила мать. Они качались на каруселях, ели мороженое, пили газированную воду из автоматов и радовались жизни. Но парк зарос и стал настоящим лесом, а  качели – карусели перенесли в другое место. Туда Люба не пошла. Зачем ей нужен чужой парк? Она покормила с ладошки белку – даже не подумав удивиться, что та нисколько её не боится, и отправилась на автовокзал.
    -Не надо приходить на пепелище, не надо, - бубнила она себе под нос. - Как там дальше у поэтессы?  «И так стоять, как я теперь стою, а надо мной холодный ветер свищет и пыль метёт на голову мою». Нет не пыль, вон дождь накрапывает. У неё пыль, а у меня дождь.
    Домой приехала уставшая и разбитая. Сестра молча накрыла на стол. И только когда Люба поев легла на диван и заплакала, горько-пригорько, как бывало в детстве, если её несправедливо наказали, Нина с некоторым укором произнесла: - Ну я же тебе говорила  не езди. Что вернулась в детство? То-то!
    Отпуск закончился. Как ни жалко было расставаться с сестрой, Люба обрадовалась, что подошло время отъезда, что билет на руках и она возвращается в привычную  жизнь, с её радостями и бедами. «Всё, всё, больше никаких встреч с прошлым, зачем сердце зря надрывать. Ведь всё необратимо… Да и никому это не нужно. Долг памяти… Какая глупость!» - думала она глядя в вагонное окно под мерный стук колёс. Но уже где-то через сутки пути, перебирая в памяти события последних двух недель Люба  вдруг вспомнила, что есть могила довольно близкого ей человека, на которой она никогда не была. Да и не только она. Переселившись после войны в бывшую Восточную Пруссию, семье было недосуг съездить на братскую могилу старшего брата матери, погибшего в боях на Орловско-Курской дуге. Тут умерла сестра Любиной матери, оставив на бабушкиных руках десятилетнюю дочь, потом заболела тяжело мать Любы и они с сестрой тоже осели в бабушкином доме. А чуть подросли дети сама бабушка обезножила и дедушка не выходил из больницы. Вот и некому было съездить.
     И Люба решила, что ей просто необходимо побывать на братской могиле и попросить прощения у дядьки за всю родню. Когда пришло это решение, она как-то успокоилась, и вагон не стал казаться таким душным, и пассажиры такими шумными. « Вот доживу до следующего отпуска и поеду, - думала Люба, напрочь забыв, скольких слёз и нервов стала ей ещё не окончившаяся поездка на родину. – Ну и что же, что я его ни разу не видела, родной дядька всё – таки. Вот зайду в интернет, найду, где эта могила находится и поеду. А сестре пока ничего говорить не буду, а то опять возьмётся переубеждать». И почти счастливая, она крепко уснула.