...Солнца луч проник… пытаясь отогреть сырые камни стен…
Этот город холоден и пахнет льдом. И солнце, встающее на горизонте, пронизывает холодный воздух лучами, как стрелами.
А на арене, почти гладиаторской, посыпанной серо-желтым песком, горько пахнет кровью и сладко – сталью.
...Я пленный воин, я виновен без вины…
У него лохматые ярко-алые волосы, рассыпанные по плечам, и черные рожки. На худых запястьях блестят, отражая солнечные лучи, серебряные браслеты. За спиной подрагивают маленькие крылья, кожистые, как у летучей мыши. Изящные пальцы в черных перчатках сжимают рукоять ножа.
Некоторые называют его Никто.
...Но что же это, Боги, предо мною он…
У него длинные белокурые волосы, обрамляющие худое лицо с резко очерченными скулами. На шее блестит девятиконечная звезда, вплавленная в ошейник. За его спиной подрагивают сломанные крылья, белые, как у птиц. Изящные пальцы в белых перчатках сжимают рукоять ножа.
Никто называет его Светлый.
...Вам нужен бой? Ну ладно. Будет бой.
От каждого шага песок под ногами вздымается пылью, мешает смотреть.
Они идут по кругу, как в танце, и холодные солнечные лучи отражаются от стальных лезвий их ножей.
Они смотрят друг друга в глаза: черные с алой искрой – в льдисто-синие.
А потом бросаются друг на друга, и в стали ножей отражаются острые ухмылки.
...Ну что ж, мой друг…
Близко. Так близко, что можно почувствовать дыхание друг друга.
Близко. Так близко, что запах чужой крови в жилах щекочет ноздри.
Близко. Так близко, что не нужно даже замахиваться, чтобы ударить.
…давай повеселим народ…
Никто сжимает худое запястье Светлого, не заставляет выпустить нож, просто удерживает. Сверкает в лицо улыбкой.
А потом шагает вперед, напарываясь на чужое лезвие, по рукоять вкалывая свой нож в незащищенный живот противника.
...И задохнется крик…
...И захлебнется стон…
А на арене, почти гладиаторской, посыпанной серо-желтым песком, одуряюще-сладко пахнет кровью. И горько – сталью.
***
...И едва заметной дрожью только руки выдают, что ты давно устал безмерно…
Камни осыпаются. Сложно прикидывать расстояние, когда идешь по узкой дороге, опоясывающей гору. И гораздо легче, когда висишь, прижимаясь к ней всем телом, и чувствуешь, как затекают пальцы.
Прикидывать расстояние до земли.
А камни все осыпаются.
И ветер ерошит волосы, швыряет в лицо белокурые пряди, мешает смотреть.
А за спиной подрагивают бессильные сломанные крылья. Белые, как у птиц.
...Длинною в жизнь был в бездну твой прыжок затяжной…
- Привет, Светлый, - Никто опирается на камень и скалился заостренными зубами. Из под его пальцев, привычно затянутых в перчатки, сыплется известняк. – У тебя же есть крылья. Почему ты не летаешь?
Он не ждет ответа. Подпирает голову ладонью, устраиваясь поудобнее, заглядывает блондину в лицо.
- А знаешь, я мог бы тебя спасти. Правда-правда.
Камни осыпаются. Руки сводит судорогой.
Никто наклоняется, опираясь животом на камень.
Между их лицами – четыре фута отвесной скалы.
- Тебе стоит всего лишь попросить. Два коротких слова. «Помоги мне».
- Нет, - хрипло. И губы сухие настолько, что больно говорить.
...И запоздалый крик «держись!» звенел натянутой струной…
- Ну как хочешь.
Никто пружинисто вскакивает, качает головой, откидывая непослушные пряди, и уходит прочь.
Камни осыпаются. Вот дрожит валун под рукой, срывается вниз, ломая плечо.
Негнущимися пальцами уцепиться за другой, чуть ниже, расцарапать щеку острой кромкой.
- Никто, - шепотом в спину. Шепотом, который громче крика. – Помоги мне.
- А волшебное слово? – рогатый нависает над кромкой, привычно усмехаясь.
- Пожалуйста.
И разжать пальцы.
...Боль на дне холодных глаз…
Никто рывком протягивает руку, навалившись грудью на край обрыва.
Четыре фута. Расстояние страха.
Четыре фута. Расстояние смерти.
Четыре фута. Расстояние доверия.
Ловит чужое запястье, крепко – не вырваться, и тянет к себе.
...И хлынет боль дождем осенним…
А потом – лежать на боку, уткнувшись лбом в чужое бедро и в кровь кусать губы. Слушать, как Никто, опираясь спиной на камень скалы, пытается отдышаться и вполголоса то ли смеется, то ли ругается. Разминать ноющие пальцы и не думать о том, что придется вставать.
***
…Обломки камней, которые когда-то были величественными строениями. Разноцветный песок, в который превратились мозаики мостовых. Битое стекло и осколки каменных плит…
А еще была сила. Клубилась облаками, собиралась воронками, висела густым туманом. Алым и синим. Сталкивалась, переплеталась, искрилась и рассыпалась разноцветными звездочками.
Двое мужчин тяжело дышали на двух концах этого неожиданного, удручающе маленького поля боя.
Один, белокурый, в шелковой светлой одежде, тяжело опустился на камень, прижимая ладонь к плечу. По руке, расписывая одежду причудливыми узорами, текла кровь.
Другой, взлохмаченный, с длинным чертячьим хвостом, прислонился спиной к устоявшему обломку колонны.
- Хорошо подрались, ага?
Он посмотрел на кровь, красочно стекавшую по руке противника, и лицо его начало стремительно зеленеть.
- Боишься крови? – оскалился Светлый.
- Меня сейчас стошнит, - признался Никто.
Блондин рассмеялся, рванул рукав рубахи, обнажая рану, и встал. Покачнулся, пытаясь удержать равновесие и шагнул к противнику. Оперся на колонну над плечом Никто, улыбнулся, обжигая дыханием чужую щеку.
Рогатый вернул улыбку, поймал Светлого за талию. Не обнимая, только удерживая. И наклонился, слизывая кровь с загорелой кожи противника.
Светлый дернулся, было, но чужие руки держали крепко.
Никто уже облизывал рану, иногда чуть прикусывая кожу, заставляя почти терять сознание от боли. Медленно, убийственно медленно. И так же убийственно болезненно.
Пытка закончилась так же неожиданно, как и началась. Никто отстранился, посмотрел в глаза. В его зрачках плясали алые чертенята.
- Ты же сказал, что боишься крови, - прошептал Светлый, прислоняясь к колонне здоровым плечом.
- Я соврал, - рассмеялся Никто. – Ты руки все же вымой. А то кровь на руках это, знаешь ли, дурной тон.
Светлый посмотрел на раненую руку. На вымазанном кровью плече белел затянувшийся рубец.
***
Ловушки работают даже спустя много лет после того, как их установили. Даже если их создателя давно нет в живых. Ловушки для этого и предназначены. Ловить незваных гостей.
Шаг. Тугая змея вдруг оплетает ноги. Рывок. Петля стягивается, дергается, опрокидывая жертву на спину. Еще рывок. И земля оказывается на месте неба.
Никто описал круг, будучи подвешенным вверх тормашками, и с тоской наблюдая за веревкой, перекинутой через массивный сук.
Система была отличная. Сук играет роль рычага – веревка через него только перекинута, а крепится она – у выступающих над землей корней дерева замысловатым, самостоятельно стягивающимся узлом.
Из тени дерева вышел Светлый.
- Ловил меня? – осклабился Никто, любуясь на кинжал за голенищем сапога блондина, до которого не мог дотянуться.
- Нет, - пожал плечами Светлый. – Но это ничего не меняет.
Он присел на корточки у подножия дерева и принялся развязывать тугой узел. Удача улыбнулась блондину с пятой попытки. Узел скользнул меж пальцев, распутываясь, веревка обожгла руки. Придержать ее Светлый даже не подумал.
Никто с грохотом свалился в пыль.
- Я чуть шею не свернул, - взвыл он, садясь и потирая ушибленные плечи.
- Жаль, что чуть, - вяло ответил блондин. – Знаешь, почему говорят, что у смерти синий взгляд?
- Почему? – оживился рогатый, заглядывая в синие глаза спасителя.
- Сейчас узнаешь, - пообещал Светлый, вытаскивая меч.