<и еще назад>
Дома пить проще и удобнее, каждый миллиметр знаком, это и плохо. Бар как храм, и тебя там не знает никто, кроме верховного жреца, который – всё и всех, загадочный и молчаливый сфинкс. Лед щекотал верхнюю губу, а то, что холодило язык, уже грело чакры (или что это там между сердцем слева и сердцем справа). Как всегда, у самого алтаря, и как всегда уже поздно, и чем поздней – тем лучше.
Владимир поставил стакан, льдышки недовольно зацокали, им всё мало. Немой вопрос – немой ответ – и они снова как рыба в воде. В такой момент нужен собеседник, иначе напьешься сам, а если никого нет, то нужно его выдумать. Как бы то ни было, возникший сосед ничуть не удивил. Леннон или Паганель, скорее второй, типичный друг детства, только чужого; заказал пятьдесят, покрутил ими под длинным носом (ведь всё относительно), повернулся к Владимиру и продолжил (будто было что):
– Но вот такой он: или всё – или ничего, верно? И я так думаю, детский сад – да и только! Хочешь быть всем – будь и грязью под ногами, и адом для брошенных, и самим собой вчера вечером. И почему «или»? Всё – это то же самое, что ничего, как все цвета сложить, да?
Наверное, все же Леннон, больно красиво говорит. Владимир сморщился и, как бы нехотя, ответил:
– Ну давайте еще о простых радостях жизни расскажите, вроде любить и быть любимым, дети наше будущее, жажда познания, служить человечеству, передать эстафету, музыка сфер, полый тростник, хорошее виски и сиськи и письки.
Паганель заржал. Его коньяк жадно облизывал стенки бокала, но до верха так и не добрался.
– Вот и он об этом. И еще говорил про абсолютную невероятность сушествования, и что уравновесить конечность жизни можно только совершив что-то бесконечно огромное, а иначе – что был, что не был, и много ещё такого. Смешной. И где он теперь?
– А где?
– Сам бы хотел узнать. Подозрения всякие есть, конечно. Мог и покончить, если придумал, наконец, как – чтобы и наверняка, и небольно, и другим в радость – но это вряд ли. Или в мистику ударился, возомнил себя богом или чертом… А вернее всего – так и мается, книжки читает, пьет потихоньку, может и сам сочиняет, но никому не показывает. Да и показывать, собственно, нечего, верно?
Он (Леннон? Паганель?) поставил недопитый бокал, подсунул под него купюру и исчез. Перевод продукта.
Владимир расплатился за свое. Уже встал, когда бармен, глядя в сторону, сказал:
– Если вам действительно интересно, позвоните. Завтра.
Визитка: семь цифр – и больше ничего.
<кажется, слишком разогнался и далеко прыгнул, придется еще заполнить брешь>