Я ей что-то говорил...
Слова были правильными, даже красивыми,
но складывались монотонно и слишком условно.
Так, наверное, механическое пианино пыталось бы передать
мёртвыми размеренными звуками взволнованное щебетание
потревоженных птиц.
Её холодный взгляд выполз из моих глаз,
сполз к шее и залез под кожу. От этого мне стало зябко,
затрясло, как будто начала подниматься температура.
И тогда... слова взбесились, подчиняясь только одному желанию -
быть свободными, как птицы, и я сказал наконец то,
что на самом деле думаю: "Я больше не могу тебя видеть. Мне больно!".
На миг мне показалось, что на её лицо легла маска скорби,
но эта была лишь прихоть отражения языков пламени
огня из камина.
......
Вдалеке дачные коттеджи теперь казались точками.
С неба густо валил снег. У высокого ельника машина забуксовала,
и теперь только чудо могло спасти меня из этой снежной ловушки.
Вокруг - никого. Мне представилось, что я внутри стеклянного шара,
который какой-то любознательный малыш всё время встряхивает и смотрит,
как падает и падает снег.
Бросив попытки выбраться, я уснул в машине.
И мне показалось, что это сон - на огромном тракторе,
который тарахтел впереди и тащил мою машину на тросе,
сидел дед Мороз, а в его прицепе тряслись ёлки...
Доехав до трассы, "дед Мороз" отцепил трос и, ухмыльнувшись
в фальшивую бороду, спросил: "Живой? Повезло тебе, парень,
ведь я последний раз везу ёлки на продажу,
а то бы ты так и остался там, у леса,
на все новогодние праздники".