Одиночество - это когда те, кого ты любишь, счастливы без тебя.
* * *
Я вышел на балкон подышать. Ух! До чего же воздух свежий! Тонкие перистые облака хрупким панцирем скользят по небу, их нижний край розовеет от солнца, которое всё еще далеко за горизонтом. Наверно, Париж можно было бы назвать симпатичным городом, если б в нем не было этой дурацкой башни. Эх, хорошо! Вон как жмутся друг другу домики в серой предрассветной мгле. Так спокойно и так красиво. Чего ж мне-то не хватает?
После ночи с Моникой была какая-то опустошенность. Я понял, что утратил цель жизни, ту самую тонкую путеводную нить, которая придает осмысленность моему существованию. Последние семь лет ушли на то, чтобы оказаться в постели с этой женщиной. Не то, чтобы она была моей идеей фикс, и я сутки напролет только то и делал, что строил планы ее соблазнения. Просто в какой-то момент мне захотелось ее заполучить и осуществление этой задачи было маяком на сумеречном горизонте. Я жил своей обычной жизнью, порой не вспоминая о Монике неделями, а то и месяцами, но когда вспоминал, то снова начинал к ней стремиться.
Сама Моника – персонаж довольно забавный. Взять хотя бы ее имя. На самом деле ее зовут Моник Лоран (она ведь француженка), но ей так хочется выглядеть космополитичной современной женщиной, что она всюду называет себя Моникой – на американский манер. Помню, как-то одна журналистка брала у нее интервью и в разговоре назвала ее Моник. Как же она обиделась! Вся надулась, покраснела и отказалась продолжать беседу.
Моника – фотомодель и актриса. И если особым актерским мастерством она похвастаться не может, то модель из нее просто великолепная. Лицо и фигура по первому разряду, плюс она всегда сразу точно понимает, чего от нее хочет фотограф. Случается ее приглашают и на различные показы мод в качестве манекенщицы, но редко и в особых случаях. У подиумных моделей совсем другие параметры, там нужно показать одежду, не отвлекая внимания на себя, а Моника все-таки женщина с нормальными формами – как у взрослой белой женщины, а не у китайской девочки-подростка.
Стоит заметить, что из семи лет на пути к ней только три были осмысленными. То есть именно три года назад я впервые увидел Моник (тьфу ты! Монику) в клипе одного французского репера. По сюжету она была горячей подружкой этого орангутаноподобного засранца, и за весь клип ни разу не надела ничего скромнее бикини. Это был первый клип в стиле ар-эн-би, который я досмотрел до конца, а досмотрев очень захотел эту малышку, вытянувшую на себе всю ту ахинею, которую представлял из себя этот видеомузыкальный выкидыш. Я поставил себе цель - рано или поздно заполучить Монику (слава богу, вертелись мы в одних кругах). К тому времени я уже несколько лет жил в Париже, а Моника Лоран была здесь частой гостьей. Ах да! Я ведь еще не сказал, что я профессиональный фотограф, моя специализация – фотосессии для мужских журналов. И хотя фотографированием одних лишь голых красоток моя деятельность не ограничивалась, фото в стиле «ню» удавались мне лучше прочих. Не стану скромничать, сегодня я считаюсь лучшим специалистом в этой области на территории Старого света. Что тут поделаешь? Я точно знаю, какой должен быть макияж у конкретной женщины, что должно быть на ней надето, чтобы она выглядела по-настоящему сексуально. Я знаю, в какую позу она должна встать, какой должен быть «задник» (ну фон то есть), откуда должен падать свет и под каким углом нужно фотографировать. Я лучше всех могу свести воедино все это так, чтобы получилась картинка, за которую редакторы мужских журналов галстук съедят перед подписанием контракта, лишь бы мне угодить.
Почти полтора года у меня ушло на то, чтобы выяснить, кто эта девочка в черном бикини, войти в круг ее знакомств и даже начать с ней легкий флирт. Надо признаться, что мне все время мешал ее бойфренд. Встречалась она с английским банкиром по имени Эдгар. Это был типичный папинькин сынок, который ничего из себя не представлял, но благодаря отцовским миллионам считался выгодной партией. К счастью для меня, парнишка оказался типичным мажором, который не знает меры ни в женщинах, ни в вине. Полгода назад они со скандалом разошлись, и я вступил в игру по-настоящему. План у меня был изуверски хитрый и простой одновременно – я заставил ее раздеться для меня и еще для нескольких миллионов прыщавых подростков. Если быть точным, то разделась она для немецкой версии журнала «Максим» (почему-то немцам очень нравятся француженки, наверно, какой-то национальный сексуальный комплекс на почве сложной совместной истории). Чтобы уговорить ее на это, у меня ушло примерно два часа и две бутылки шампанского (я чисто случайно попал на дамские посиделки у нее дома). При этом где-то полторы бутылки выпила она (я нарочно проследил за этим), а закусывать модельки не привыкли – фигуру берегут. Когда она была уже под градусом, я изложил ей суть проекта и в красках описал, как она истратит гонорар за фотосессию. Получив невразумительное согласие, переходящее в икоту, я сунул ей под нос контракт, а в изящную ручку – потертый «Паркер». Не расстанься она месяц назад с Эдгаром, точно бы отказалась, но теперь, когда кончились деньги банкира и жить приходилось, так сказать, на одну зарплату, у нее практически не было сил, чтобы устоять перед искушением.
Снимали у меня на квартире почти полдня. Моника была очаровательна. За несколько недель до того мне попался на глаза рисунок в стиле фэнтези, сделанный знакомым художником. Назывался он «Дьявольский соблазн», и запечатлена там была невероятно красивая девушка в красном бикини с рожками и хвостом. Что меня больше всего поразило, это схожесть дьяволицы с Моникой. С тех пор образ Моники в роли демонессы-искусительницы никак не шел у меня из головы. Не знаю, чего здесь было больше – профессионального чутья или собственных эротических фантазий, но я очень хотел сделать пару фото с ней в этом облике.
Во время съемок я нарочно строил кислую мину и всё время недовольно бурчал себе под нос. Для большего эффекта бурчал по-русски.
- Ну чем ты недоволен? – спросила она, наконец.
- Да всем! – говорю. – Всё не то!
Надо отметить, что это была совсем неплохая работа, и я знал, что ребята из Берлина наверняка останутся довольны. Однако мне хотелось остаться с Моникой тет-а-тет без бригады гримеров-костюмеров-осветителей, чтобы наша фотосессия плавно перешла в романтический вечер. И сработало! Благо, повод был благовидный – заказчик оплатил работу помощников только на один сеанс. А по правилам, если фотограф не смог уложиться в стандартные четыре часа, оговоренные в контракте, пусть оплачивает их дальнейшую работу сам (в Европе с этими вещами строго). Естественно я отказался платить сверх контракта, а вот Монике деваться было некуда, свой гонорар она могла получить только в случае публикации. Ну а если известный фотограф говорит, что материал не годится, значит нужно переделывать.
В итоге все вышло просто великолепно: немецкие подростки получили пикантные фото французской красотки, издатели журнала – рост продаж, а мы с Моникой кругленькую сумму и друг друга. Какое-то время я был просто на седьмом небе от счастья, но постепенно восторг прошел и я понял, что не получил того, чего хотел.
Глядя на Монику сейчас, я определенно не вижу в ней ни одного изъяна, который стоило бы исправить. В ней все гармонично – великолепное тело, покладистый характер, хорошие манеры. Не побоюсь этого слова, она идеальная женщина. Но за то недолгое время, что мы с ней вместе, она успела мне наскучить. Она чем-то напоминала силиконовую куклу из секс-шопа – вроде все при ней, но пластмасса есть пластмасса. Не было в ней естественности, в жизни Моника оставалась все такой же глянцевой, как и на обложке журнала. Пожалуй, соскучился я по обычным женщинам, тем у которых чуть заметный целюлит на попке, которые сроду не ели Фланби из бобов Тонка с брусками фуа-гра и которые ведут себя глупо, когда влюбляются. Наверно, любой парень из моего родного городка полжизни бы отдал за то, чтобы хоть неделю побыть в моей шкуре – деньги, машины, рестораны, красотки. Эх! Устал я от всего этого гламура, надоели мне устрицы да омары, хочу картошки с луком. Черт возьми! Это ж сколько я не был дома? Семь лет. Люди добрые, семь лет! К черту, еду домой! Вот они преимущества фрилансера – вольного копейщика: отпуск, когда хочешь, а не когда шеф соблаговолит.
Ой, кажется, Моника проснулась.
* * *
Поскольку прямого рейса Париж-Харьков еще не изобрели, лететь пришлось в Киев. В родной столице довелось проторчать добрых четыре часа – ждал пересадки на Харьков. Но ничего, зато купил подарков матери и брату. По-хорошему, нужно было купить что-нибудь чисто буржуйское еще в Париже, ну да черт с ним. В киевских бутиках тоже много всего, да и цены, в общем, те же самые. Немного побродил по центру, вспомнил университетские годы. Хорошо тогда было, весело. Но все-таки, Киев мне так и не стал родным.
Рейс подали в начале третьего, это значит, через полтора часа я в Харькове.
* * *
До Борислава взял такси. А зачем мне трястись в автобусе? Деньги есть, слава богу; да и отвык я от нашего общественного транспорта. Вообще смешно – дал таксисту сто евро (ерунда по большому счету) и сказал, чтоб летел, как ветер. Так он за сорок минут домчал меня из аэропорта прям под родные ворота.
Выйдя из машины, глубоко вдохнул. Сказка! Наконец дома! Огляделся по сторонам: в конце улицы на трехколесных велосипедах гоняли мальчишки. Прям как мы с пацанами почти… О Господи! Тридцать лет назад! Вот время летит. Интересно, чьи это дети?
А вон туда дорога спускается вниз и за перекрестком всего в ста метрах три небольших пруда, или ставка, как мы их называли. Сколько лет подряд мы там купались и ловили рыбу! Ох как хочется туда сбегать. Но это потом, а сейчас…
- Ну-ка, погуди! – говорю таксисту.
Конечно, можно было бы зайти во двор и дождаться, когда на собачий лай выйдет хозяйка. Но я люблю эффектные появления. Пусть мать вообразит невесть что, а потом выйдет и увидит меня. Вот удивится, я ведь никого не предупреждал, что приеду. Понятно, что выгляжу сейчас точно столичный франт из старорежимного романа, приехавший в родное село (в принципе, так оно и было), но что поделать.
Таксист погудел еще пару раз, наконец, калитка щелкнула и на улицу вышла мама. Несколько секунд она стояла как вкопанная, толи не узнала, толи растерялась от неожиданности. Я тоже не двигался с места и улыбался, как дурак (ну не мог я ничего с собой поделать). Наконец, она пришла в себя, подбежала ко мне и бросилась обнимать.
- Сыночек! Родненький! Вернулся! Вернулся! – причитала она.
Очень скоро я понял, что продолжаться это может сколь угодно долго. Поэтому, вырвавшись из объятий, забрал из машины свой не очень объемистый багаж и мы пошли во двор. Дом выглядел вполне опрятно, что снаружи, что внутри. Однако в интерьере совсем не чувствовалось той "штуки" евро, что я ежемесячно отправлял матери переводом. Телевизор, холодильник, газовая плита, стиралка, микроволновка, еще хрень какая-то (хлебопечка, наверное) – для деревенского домика вполне неплохо. Одного я в толк взять не мог: мама до сих пор держала корову, поросёнка, разную птицу и сажала небольшой огород. Не знаю, зачем ей было это нужно. По-моему, на 12 тысяч евро в год в нашем селе прожить можно без прелестей сельхозтруда. Вывод я мог сделать только один – ей это нравиться. Странно, конечно, но бог с ним. У каждого свои мухи в голове, и жужжат они по-разному.
На обнимания, причитания (ой сыночек вернулся!) и расспросы ушел весь остаток дня. Ужин мать хотела устроить праздничный. Здесь таковым считается тот, в котором присутствуют колбаса и сыр, дешевая икра, торт-наполеон, тропические фрукты и какая-нибудь особенно дорогая водка. С трудом мне удалось отговорить ее от похода в продуктовый, заверив, что этого добра я и там наелся.
- Мам, а приготовь мне картошку жареную с луком! – мечтательно попросил я.
- Что, неужели простую картошку?
- Да, я так скучал по твоей картошке! Ты не поверишь…
Её сразу охватила гордость, что всем буржуйским деликатесам я предпочел ее картошку, и она принялась чистить-резать-жарить. А я тем временем решил предаться ностальгии и стал обходить двор, сад, огород, вспоминая, как жил здесь когда-то. Вон сарай для сена (как же я ненавидел заготавливать его на зиму для коровы!), вон папин гараж, превратившийся в склад всякого барахла после того, как папа умер. А вон по той яблоне всегда было особенно удобно лазить. Можно было забраться почти на самый верх и оттуда видно всю улицу и даже часть соседней. Однажды брат Мишка слишком залюбовался горизонтом и свалился с нее, сломав руку. Сколько тогда было крику и слёз! Правда, главным образом маминых.
Так я гулял довольно долго, пытаясь в мыслях перенестись в прошлое. Я заметил, что лучше всего воспоминания пробуждаются от запахов. Из сенного сарая пахло жарким лугом и десятым потом под палящим солнцем. Трава в саду пахла каникулами и походом в лес на пикник. Кирпичный гараж источал аромат ночного ветра в лицо и дикого рева в хлам заезженной «Явы». Коровник пах всеми теми зорьками, розками, чайками и золушками, которых у нас сменилось немало на моей памяти. А еще он пах тяжёлой работой с вилами раз в год в октябре, когда навоз нужно было равномерно разбросать по огороду. Каждый кустик, каждый угол здесь пах детством. Тем детством, из которого так хотелось вырваться, о котором скучаю и в которое, наверное, все же не хочу возвращаться.
* * *
На завтрак было свежайшее молоко с варениками и в качестве десерта первая, еще толком невызревшая и от того довольно кислая клубника. От натурального, никак не обработанного молока, мой кишечник просто офигел, поэтому первую половину дня я провел в дощатом туалете за домом. Уж что-что, а это место мне никогда не снилось в Париже. После западных клозетов эта собачья будка напоминала камеру особо извращенных пыток. Но генетическая память – вещь стойкая, поэтому я быстро освоился в этом раю.
Покончив с «утренним туалетом», я решил прогуляться по округе.
- Не забудь проведать отца! – бросила вслед мама.
- В первую очередь, мам!
Однако не сложилось. Дорога к кладбищу идет через Вовкину улицу. Просто пройти мимо его дома я не смог. С Вовкой мы дружили с ясельного возраста. Если б я не уехал, то мы, наверно, до сих пор были бы лучшими друзьями. Но много лет назад наши пути разошлись. Я уехал учиться в Киев на фотографа-оператора, а он – в Харьков на инженера-агронома. А потом все пошло еще радикальней, я в Париж, а он на ферму. И вот теперь между нами, кажется, нет ничего общего кроме детских воспоминаний.
А Вовка нынче заделался фермером: свиней выращивает, теплицы всякие у него с овощами да фруктами, плюс несколько сотен гектаров арендованной пашни под соей и пшеницей. По местным меркам он, конечно, крутой бизнесмен – вон домину себе двухэтажную отгрохал, две машины в семье, трактор и еще целая куча прочих признаков настоящего «куркуля». Правда, горбатился Володька на своей ферме с утра до ночи, и вид у него был такой измученный, что мне даже жалко его стало. Я ведь на порядок больше него доходов имею, а условия работы у нас, мягко сказать, несопоставимые.
- Ты хоть когда-нибудь отдыхаешь? – спрашиваю его за «рюмкой чаю».
- Да вроде того, - говорит. - Вот зимой десять дней в Карпатах в санатории был. А еще взял себе за правило не работать по воскресеньям. Пусть персонал сам трудится хоть раз в неделю.
- М-да… - Протянул я. – Крутой у тебя отдых. Тебе бы на тропический остров недель так на пять, на пляже там поваляться, с мулатками пофлиртовать. Вот это отдых! А ты – санаторий…
- Да какой там остров! Я в санатории десять дней был всего, каждый день по три раза управляющему звонил, и все равно потом месяц разгребал, что они тут без меня наворотили. А насчет тропиков, знаешь, какая жара у нас тут летом бывает в последнее время? Никаким папуасам не снилось. Помнишь речку лесную, из которой три ставка питались, где мы рыбу ловили?
- Ну?
- Так пересохла она!
- Как? – признаюсь это была неприятная новость. Та речка и три ставка – один из краеугольных камней моих воспоминаний о детстве. Самое родное место после двора и сада. Это та самая Родина, которую можно было потрогать руками. Это за неё люди на войну идут, а не за правительство.
- Да так! Уж три года как последний головастик издох. Глобальное потепление, будь оно не ладно! – От выпитого «чаю» Вовка совсем разгорячился и в сердцах хлопнул кулаком по столу.
- Ну ладно-ладно! Ты лучше вот что мне скажи, как там Татьянка моя?
Думаю, будь я трезвым, все равно бы спросил. А учитывая, что пошла уже вторая бутылка, вопрос этот был практически неизбежен. Татьянка – девушка, с которой я довольно долго встречался в старших классах, а потом, уехав в Киев на учебу, возобновлял с ней отношения во время каникул. Нет, пожалуй, просто сказать, что мы с ней долго встречались, будет немного обманом. Она вообще была моей единственной девушкой в этом городке. Да и потом в Киеве более-менее серьезные отношения были только с одной местной киевлянкой. Татьянку я в последний раз видел семь лет назад, перед тем, как свалил во Францию. По большому счету, ничего особенного Татьянка из себя не представляла, самая обыкновенная деревенская «тёлка» и всё тут. Я никогда не был в неё по-настоящему влюблён. Просто она относительно легко поддалась на мои чары (если то, что я делал, можно так назвать), а я не стремился к чему-то большему. Хотя временами, мне казалось, что это она меня выбрала, а не я её. Как бы там ни было, но мы с ней идеально подходили друг другу, нам всегда было очень легко вместе, хорошо и комфортно. Никаких напрягов, как мы тогда говорили. А самое главное, с ней всегда было интересно. Была она девчонкой жутко озорной и вечно втягивала меня во всякие истории. Однажды дело дошло даже до общения с участковым дядей Мишей. Татьянка – мой второй краеугольный камень.
- Да нормально Татьянка, - хмыкнул Вовка. – Только не твоя она теперь. Замужем уже давно, детишки есть. И кстати, Татьянкой ее теперь никто не называет.
- Вот как? – я вдруг почувствовал, как у меня защемило сердце. Нельзя сказать, что ее замужество стало для меня неожиданностью (как-никак нам уже по тридцатнику), но все-таки почему-то было очень обидно. Кажется, я потерял что-то очень дорогое и это уже никогда не вернуть. С этой потерей пересохшая речка и рядом не валялась.
* * *
Она была учительницей. Упасть - не встать! Разбойница Татьянка стала учительницей. Она преподавала историю и географию в Бориславской городской школе. Поначалу я хотел сразу подойти к ней и заговорить, но когда увидел, как она вышла из школы в сером деловом костюме (пиджак, блузка, юбка до колен), то чуть со смеху не покатился. И это та самая девчонка, с которой мы воровали яблоки из бывшего колхозного сада? Неужели это та самая чертовка, которая от домашнего вина становилась настоящей бестией? Хотелось бы посмотреть, как она ведет урок. Это ж дети, наверно, теперь называют ее Татьяной Михайловной! Очуметь.
Татьянка зашла в детский сад, который находился тут же у школы (там на детских скамеечках вечерами мы устраивали посиделки). Спустя пятнадцать минут она вышла из садика, ведя за руку малыша лет четырёх. Когда я увидел эту идиллическую картину, меня чуть не парализовало. Татьянка в строгом костюме (наверно экзамены, или что там учителя делают в школе в июне) идет по улице с ребенком за руку. Эх, нужно быть мной, чтоб прочувствовать, насколько это фундаментально. Это ж все равно, как если бы Хрущёв стал британским премьер-министром и продвигал рыночный либерализм.
- Привет, Татьянка! – зуб даю, лет пять ее так не называли.
Она повернулась в мою сторону, и на ее лице отразилось самое простодушное удивление, которое только можно себе представить.
- Привет!
Невероятно, с годами из обыкновенной девчонки она превратилась в красивую женщину. То есть по-настоящему красивую. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль сфотографировать ее. Думаю это профессиональное.
- Значит, учительница? – не удержался я.
На моем лице играла нагловатая улыбка, с которой я ничего не мог поделать. Глядя на ее чопорный вид, у меня перед глазами вдруг возникла картинка, как Татьянка в рваных джинсовых шортах и видавшей виды футболке пытается управиться с моей «Явой» (одно время ей захотелось стать мотоциклисткой). Эти два образа настолько контрастировали друг с другом, что я никак не мог мысленно свести их воедино в одном человеке.
- Ну да, учительница.
Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться.
- Присядем?
В двадцати метрах от нас в тенистом скверике располагалось летнее кафе, именно там я предложил продолжить беседу.
- Я угощаю, - видя ее нерешительность, добавил я.
- Ну хорошо.
Когда принесли меню и я предложил ей выбрать что-нибудь, она заказала самый дешевый салат и стакан сока.
- Так не пойдет!
Я нарочно выбрал блюдо с самым «изысканным» названием и солидной ценой, ее мальчишке я заказал мороженное. Признаюсь, мне было приятно продемонстрировать, что жалкие полторы сотни гривен, в которые мне обошелся заказ, для меня не деньги.
- Ну как ты живешь? – опередила меня Татьянка.
- Да так, - я неопределенно пожал плечами. – Фотограф я.
- Правда? И что фотографируешь?
- Голых баб. В основном, - я ехидно улыбнулся.
- Тише ты! – Она кивнула на сына, который в паре метров от нас катал пластмассовую машинку по траве.
Я посмотрел на него и только сейчас меня лавиной накрыла мысль – «Это ее сын. У Татьянки есть сын». Нет я не идиот, конечно, Вовка мне еще вчера сказал, что у нее есть дети. Но узнать не значит осознать. А вот теперь я осознал, прочувствовал каждой клеткой своего мозга, что у МОЕЙ Татьянки ЕСТЬ СЫН! И вот в этот момент она стала такой далёкой, что даже не описать. Когда я жил в Париже, она не была столь далека. Кажется, в этот момент я понял, что Татьянки больше нет. Даже не так. Моей Татьянки больше нет. А есть вот эта женщина – Татьяна Михайловна, с которой мы в юности были близки. Да… А сейчас уже нет. Мы с ней теперь далеки, точно так же как и с Вовкой.
- Извини, - почти прошептал я, толком не отойдя от навалившейся на меня глыбы понимания. - А как его зовут, малыша твоего?
- Сережа.
- Ну! – деланно возмутился я и скорчил обиженную гримасу, пытаясь не подать виду, что у меня в душе рушатся горы и реки обращаются вспять. – А я-то думал, ты назовёшь своего первенца в мою честь!
- Во-первых, это мой второй ребёнок, а во-вторых, размечтался!
Она откинулась на спинку стула, сложила руки на груди и отвернулась в сторону. Признаюсь, я не смог определить, всерьёз она обиделась, или просто дурака валяет. А ведь раньше я легко мог понять, о чём она думает, просто посмотрев в глаза.
- А кто твой муж? Он не будет тебя ревновать из-за того, что ты тут со мной в кафе сидишь?
- Не будет. Мой муж знает, что я его люблю.
- Ну так кто же он? Я его знаю?
- Саша Николенко.
- Ты шутишь? – я чуть со стула не упал. – Шурик Николенко? Этот ботан?
Она снова отвернулась. Кажется, мне следует быть немного посдержанней. Но как тут, черт возьми, можно удержаться, когда такая рас****яйка (прошу прощения за точность формулировки) как Татьянка выходит замуж за классического ботана-очкарика? С другой стороны странно, что Шурик так и остался в этом сраном городке. Нужно отдать ему должное, он мог далеко пойти.
* * *
Таня ушла. Язык больше не поворачивается называть ее Татьянкой. Наверно, это имя осталось только в моей памяти. Оно часть моего прошлого и мне совсем не хотелось понимать, что никакой Татьянки больше нет, а есть Татьяна Михайловна – учитель истории и географии Бориславской общеобразовательной школы №1, и ничего общего с той взбалмошной девчонкой, которую я любил (сейчас я это понимаю), у нее нет.
Я смотрел ей вслед, как она спокойно шагала по тротуару, ведя за руку сына Серёжу, и вселенская тоска пробиралась ко мне в душу. Да, я потерял ее навсегда. Но если я сам уехал в другую страну, почему же мне тогда так обидно? Она повзрослела и стала другой, совсем чужой для меня. А повзрослел ли я? Да, я стал старше, поездил по миру, пообщался со многими известными людьми, начал много зарабатывать, но стал ли я взрослее? Нет, я никогда ни о ком не заботился, кроме себя. Я не стал ответственнее. Все, чего я достиг за те двенадцать лет, что прошли со школьных времён, это независимость. Я стал независимым и самодостаточным. И только! У меня по-прежнему не было ни своего дома, ни своей семьи. Я привык скитаться по съемным квартирам, неделями жить в гостиницах, спать с кем попало и ни за что не отвечать. До сих пор мне такая жизнь нравилась. А теперь?
Серёжа посмотрел на свою маму и что-то спросил. Наверно, он интересовался, кто был этот дядя, что купил ему мороженное. Она ему ответила. Наверно, сказала, что просто старый друг, одноклассник. И они пошли дальше. Скоро они свернули за угол, и я больше не мог их видеть. Она так ни разу и не оглянулась. Ни разу. Я был для неё лишь частью прошлого, не более.
На душе было гадко, в горле стоял комок, который нужно было чем-то запить. От водки я давно отвык, хорошего вина в этой забегаловке, наверняка, не было, поэтому я заказал пиво. Что-что, а наше пиво ничем не уступает европейскому. Вскоре официант принес мне бокал с холодным напитком, и я сделал несколько глотков. Это было отменное пиво. Его сварили профессионалы по всем правилам и технологиям. Оно было нужной температуры. И вкус был что надо. Но я не мог насладиться им в той мере, что когда-то. Тогда, много лет назад, когда я впервые отведал напиток из хмеля и солода, его вкус показался мне горьким и противным. И в то же время он был едва ли не сладким, ведь это был вкус нарушенного запрета. Первое пиво почти так же великолепно на вкус как первый поцелуй. Потом, неоднократно пресытившись и тем и другим, так хочется вернуться к истокам и снова отведать все будто впервые.
- Ничего себе! Какие люди!
Я повернулся и увидел рядом с собой Людку… Черт, как же её фамилия? Ну, в общем, когда-то она была первой красавицей школы. А сейчас… Может, уродиной она и не стала, но былая красота, сводившая с ума мальчишек, точно куда-то подевалась.
- Привет! – я собирался предложить ей сесть, но она уселась раньше, чем я успел произнести хоть слово. – Как поживаешь?
Это была моя ошибка. Словесный понос продолжался у нее больше часа и обошелся мне в полторы сотни, на которые она меня раскрутила без малейших угрызений совести. Если опустить подробности, выходило, что она, во-первых, дважды разведена, во-вторых, имеет дочь от первого брака, в-третьих, работает продавцом в продуктовом магазине. Больше ничего интересного она сообщить не смогла.
Большого желания что-то рассказывать о себе у меня не было, но слово за слово она выудила из меня практически всю историю моей жизни за последние семь лет.
- Обалдеть! – восхищалась Людка. – Да ты, получается, самый крутой из нашего выпуска. Кстати, ты как, совсем вернулся, или на время?
- Пока не знаю, - я пожал плечами. – Посмотрим.
Дальше последовал разговор ни о чем, который невозможно пересказать в виду его полной бессодержательности. В кафе мы просидели до позднего вечера, пока у меня не закончились деньги. Я проводил Людку до ее дома (главным образом потому, что она меня об этом попросила). Жила она в частном секторе на окраине, недалеко от моего дома. У калитки она замешкалась, явно пытаясь уламать меня на поцелуй или даже на «кофе». Тоже мне свидание! Лет десять-двенадцать назад я мог только мечтать о таком, теперь же у меня не было ни малейшего желания продолжать этот бессмысленный вечер.
- Пока!
Я чмокнул ее в губы, чтобы совсем не расстраивать, повернулся и зашагал прочь. Наверно, какое-то время она смотрела мне вслед, потому что калитка скрипнула только, когда я отошел на три дома.
* * *
Мой брат Мишка жил, как здесь говорят «в прыймах», то есть в доме жены. Мы с ним никогда особо не ладили, но не навестить его я не мог. Сам он работал механиком в местной агрофирме. Как мама сказала, на хлеб с маслом хватает. Впрочем, по внешнему виду забора этого не скажешь. Старый, позеленевший от времени шифер и давно некрашеные ворота говорили о том, что у хозяина нет денег на них, либо просто наплевать.
- Чего вам? – спросила его жена, выйдя на лай собаки.
Мишкину жену я практически не знал. Брат был старше меня почти на три года и женился сразу после школы. Когда я учился в старших классах, то не часто бывал у них дома. А потом и подавно. Сейчас у них двое детей: мальчик тринадцати лет, если не ошибаюсь, и девочка восьми лет.
- Я Мишкин брат, в гости вот приехал.
Её реакция была довольно забавной. Сначала она растерялась, потом удивилась, а потом, как мне показалось, даже немного рассердилась.
- Сейчас я его позову.
Брат появился спустя минуту и выглядел радостным. Толи соскучился, толи он меня в свое время недолюбливал намного меньше, чем я его, но гостеприимству его не было предела. Всыпав жене за холодную встречу родственника, он наказал ей немедля состряпать что-нибудь праздничное (вот тут уж без колбасы под водку с апельсинами, к сожалению, не обошлось).
А пока супруга трудилась на кухне, Мишка провел для меня небольшую экскурсию по своим владениям, начав, конечно, с хаты. Домик был довольно просторным, хотя и одноэтажным. Мне вообще после Европы трудно привыкнуть к тому, что загородный дом это далеко не всегда коттедж в три этажа с чердаком и подвалом. В детской комнате я чуть не споткнулся прям на пороге. Над письменным столом, где дети, должно быть, делают уроки, висел постер размером полметра на метр. Запечатлена на нем была демонесса в красном бикини с рожками и хвостом, также известная как Моника Лоран.
- Да ладно уж, мальчишки есть мальчишки, - произнес брат, проследив за моим взглядом. - Помнишь, какими мы с тобой были?
- А это ему заниматься не мешает? – выдавил я, наконец.
- Смотря чем, - он рассмеялся, найдя свою шутку остроумной, и повел меня дальше.
После экскурсии за праздничным столом Мишка начал жаловаться мне на жизнь: жена – леньтяйка, дети – оболтусы, на работе – сплошные идиоты. Впрочем, как я понял из разговора, он действительно старается. На работе его ценят, зарплату платят неплохую и без задержек, дети учатся почти на отлично, жена-стерва и та его слушается. А вот на забор времени не хватает. Думаю, если б он врал или перехваливал себя, я бы точно почувствовал, ведь знаю его как облупленного.
- Но я не жалуюсь. Жизнь она такая, - заключил он нашу многочасовую беседу.
Я старался пить меньше, закусывать больше, но все равно чувствовал, что изрядно набрался. И вот тогда я задал ему вопрос, который может придти только в пьяную голову. Классическое «Ты меня уважаешь?» я сформулировал так:
- Ну вот вы все здесь живёте, все обустроились, все уважаемые люди. И ты, и Вовка, даже Татьянка и та вон, страшно сказать, учительница. А что вы про меня думаете?
Не буду дословно приводить его слова (про себя столько хорошего мне говорить не с руки, особенно если это неправда), но вывод можно сделать примерно такой, что я тут для них чуть ли не местная легенда. В Европах живу, в ресторанах питаюсь, со знаменитыми артистами дружу и вообще пример для детишек, что бывает, ежели хорошо учиться.
От Мишки я уходил (если не сказать уползал) со смешанными чувствами. Во-первых, мне было жутко приятно с ним поговорить. И почему я его в детстве так не любил? А во-вторых, он наговорил мне кучу всяких хороших вещей. Большая часть, наверно, даже для него была под большим вопросом, но все равно приятно. Однако существовал еще и третий аспект, который был понятен только мне. Они все думают обо мне намного лучше, чем я есть на самом деле. И происходит это лишь потому, что они почти ничего не знают обо мне. И если я хочу и дальше выглядеть классным парнем, то должен снова вернуться в Европу и сиять для них издалека.
* * *
На следующий день после беседы с братом у меня страшно болела голова, но эта боль не шла ни в какое сравнение с тем, что я чувствовал в душе. Утром я понял еще одну вещь, от которой мне стало совсем уж гадко. Я осознал, что в добавок ко всему, я просто не представляю, как жить здесь - в этом городе, в этой стране. Дело не в комфорте и не в уровне жизни. Дело в том, что здесь я просто никто и ничего из себя не представляю. Вовка успешный бизнесмен, его здесь уважают как настоящего «хозяина», Мишка хороший семьянин, ценный сотрудник, соседи про него хорошо отзываются. Татьянка… Таня – учительница, а учителей у нас всегда уважали. А я кто? Фотограф голых баб? Это что, профессия такая? Они все стали кем-то в этой жизни, несмотря на то, что остались в маленьком провинциальном городке и живут совсем не богато. Они все состоялись как личности, все уважаемые люди. А я почему-то так и остался шалопаем, до которого никому, по большому счету, нет дела.
Перед тем, как уехать, я решил еще раз увидеться с Таней. Снова встретив ее у школы, я напросился провести их с малышом домой. Разговор почему-то не вязался, поэтому большую часть пути мы прошли молча. У калитки она остановилась и, дождавшись, когда Сережа убежит во двор, заговорила.
- Знаешь, когда ты уехал за границу, ты по-настоящему разбил мне сердце. Конечно, было трудно пережить разлуку во время учебы в институте, а тем более то, что ты, как я понимаю, встречался с другими девушками. Но я думала, что это временно, что мы выучимся, вернемся назад и поженимся. Я, в общем, так и сделала, но какой удар я получила, когда узнала, что ты не просто не вернешься, а вообще уедешь из страны. Я ведь кроме тебя никого никогда не любила, да и не было у меня никого. А ты даже толком со мной не попрощался тогда. Поначалу мне даже жить не хотелось. Но время шло, все как-то успокоилось, а потом я вдруг заметила, что на свете есть другие мужчины. И некоторые из них ничуть не хуже, чем ты. Да, они другие, но они не хуже. И они рядом. Я вышла замуж и сейчас совершенно не жалею об этом. Вопрос в том не жалеешь ли об этом ты? – помолчав немного она добавила. – Не приходи больше, в этом нет необходимости. Не нужно, чтоб люди говорили, что я с бывшим кавалером по городу гуляю. Будешь там у себя в Париже, передавай привет французам. Прощай.
* * *
Не знаю, может, это её месть такая была. Но после второй встречи с Таней мне было во сто раз хуже, чем после первой. Я пробыл дома еще неделю, а потом стал собираться обратно. Теперь я знал, что во Францию я не уезжаю, туда я возвращаюсь. Наверно, навсегда. Я позвонил Монике, сообщил, что снова буду в Париже. Она очень обрадовалась и пообещала, что обязательно встретит меня в «Орли».
В Киеве, в очередной раз убивая время, на этот раз до рейса на Париж, я решил пройтись по Крещатику. Летний дождь застал меня врасплох, и прятаться пришлось в ювелирном бутике. От нечего делать я стал рассматривать украшения в витринах и подумал о Монике. Раз она захотела встретить меня в аэропорту, значит, на то есть причина. Возможно, все не так плохо и у меня еще есть шанс стать человеком. Чтобы это проверить, я купил кольцо с большим брильянтом. Пусть я не сын банкира, но предложение сделаю не с пустыми руками.
5 февраля – 6 июля 2010 года