40 дней спустя. Часть 4

Часть 4. Исход




Одиноко незрячее солнце смотрело на страны,
Где безумье и ужас от века застыли на всем,
Где гора в отдаленье казалась взъерошенным псом,
Где клокочущей черною медью дышали вулканы.
Были сумерки мира.
Но на небе внезапно качнулась широкая тень,
И кометы, что мчались, как волки, свирепы и грубы,
И сшибались друг с другом, оскалив железные зубы,
Закружились, встревоженным воем приветствуя день.

Николай Гумилев


Глава 1. Разведчики

Ровный ход вездехода – так же он когда-то ехал на своем «Патроле» по германскому автобану – подкупал иллюзорной возможностью расслабиться и отвлечься. Особенно если на водительском месте верный товарищ, а сам ты отдыхаешь после четырехчасовой вахты.
Никогда они еще не забирались так далеко. Богданов смотрел на руины, проплывающие в синеватом свете галогенных фар.
Эта война с самого начала казалось ему бредом, слегка замаскированным под реальность. Что-то не вырисовывалось. У убийства должен быть мотив, это закон жанра. Мотив нападения на Россию вроде бы был, но шитый белыми нитками, как детективная интрига в ироническом детективе.
Нефть? Те лужицы, что от нее остались, разработка которых обошлась бы втрое дороже, чем на Ближнем Востоке. Но стоит ли сжигать дом, чтобы поджарить яичницу? Особенно если яйца протухли. Цветные, редкоземельные металлы, что еще там… Но все это русские и так исправно гнали на экспорт.
Нет, Владимир не идеализировал америкосов. Он не сомневался в их враждебности, но в отличие от большинства патриотов понимал, что та вызвана не русофобией, а более прозаическими причинами. Они хотели кушать – и хорошо кушать, не так как китайцы. А когда нефтяные баррели, то есть по-русски, бочки начали показывать дно, перед мировым гегемоном встала реальная угроза... нет, конечно, не голода. Маленьких неудобств: дорогого бензина, спада производства, общей стагнации промышленности. Конечно, ветряки и этанол из кукурузных початков в баках автомобилей – это красиво. Но не факт, что возможно.
Да даже если так, этот переход влетел бы американской экономике в копеечку и лет на десять лишил бы ее конкурентоспособности. А в обстановке нарастающего противостояния с Китаем,  эта «пауза» могла стать роковой и обеспечить азиатскому дракону победу.
Вроде бы нападение на Россию выглядит логичным шагом. Но в этом «вроде бы» заключалась маленькая неувязка. Позвольте. Опыт Ирака доказал, что оккупационная разработка ресурсов не может быть рентабельной. Не на этом историческом этапе. Расходы на безопасность в стране, где у «демократизаторов» земля горит под ногами, многократно превышают доходы от добычи любого сырья.
Это в XVIII веке можно было пушками и ружьями держать голозадых дикарей в узде. Надо быть наивным, чтобы верить, будто подобное возможно в эпоху, когда взрывчатка и автоматы уравняли шансы колонизаторов и туземцев, а массовый героизм последних свел на нет любые достижения высоких технологий. Запад не смог переварить Ирак, Афганистан... уже первые дни операции в Иране показали, что потери растут по экспоненте. Неужели с таким опытом они решились бы сунуться в страшную дикую Россию, да еще так грубо?
А может, подумал Богданов, имело место «трагическое недоразумение»? Ошибочный пуск. Техническая неисправность. Птицы над радиолокационной станцией. Человеческий фактор. Вроде и Карибский, и все прочие эскалации напряжения в годы холодной войны не были запланированными провокациями. Просто, что называется, слово за слово, и понеслось. Может, и теперь так? И не было никакого заговора сионских мудрецов?
«Где ж вы, сволочи? Почему не прилетаете?»
Если в первые дни Богданов еще верил в возможность наземной операции, то теперь отбросил эти мысли как бред. Даже если у них по другую сторону океана что-нибудь сохранилось, никакой десант был бы невозможен в таких метеоусловиях. Да и зачем? Добивать тут было некого.
Он отогнал ненужные мысли. Нет, расслабляться нельзя. Тем более что он не просто отдыхает, а еще и выполняет обязанности штурмана. А при случае - и стрелка. Люк в крыше «Полярного лиса» явно был предусмотрен не для этого, но стрелять из РПК , поставленного на сошки, из него было удобно.
Теперь по снегу, покрывшему все и вся и регулярно валившему, несмотря на морозы, могли проехать только машины с высокой проходимостью вроде «шишиги», да и то с цепями на колесах. Но для разведки и молниеносных вылазок они гораздо чаще пользовались снегоходами. В их прицепы на полозьях вмещалось до трехсот килограмм полезного груза, а больше обычно и не требовалось.
К этому времени Академгородок был прочесан вдоль и поперек, и Убежище вынуждено было высылать поисковые партии дальше на север. Однако район Правого берега, меньше пострадавший от взрывов, не представлял большого интереса. Слишком много людей тут выжило, и прежде чем рассеяться по деревням, они еще в первые дни хорошо подчистили тут все. На складах и в продуктовых магазинах поисковики привыкли встречать картины разгрома и побоища. Их встречали распахнутые настежь или взломанные ворота, а внутри – пустые ящики, разорванные коробки, горы битого стекла да иногда изувеченные, раздавленные трупы – жертвы битвы за «урожай».
Поэтому в этот раз разведгруппа отправилась на Левый берег, где не так давно бушевал радиоактивный ад, и среди развалин был шанс найти нетронутые залежи продуктов. Но радиация была не единственным из того, чего стоило бояться.

Они ехали сквозь ночь. Город был морем мрака, в котором редко вспыхивали огоньки, похожие на созвездия. По их конфигурации и интенсивности наметанный взгляд Богданова мог определить многое. Прежде всего, что перед ним: костер или фонарик, или, может быть, пожар.
Вот промелькнула россыпь огней слева, в районе улицы Терешковой. Там, Владимир знал, небольшая община горожан занимала два многоквартирных дома. Община и клан были двумя четко различимыми структурами нового мира. Будь Владимир социологом, он мог бы гордиться своими наблюдениями.
Общиной он про себя звал объединение соседей, родных или коллег, которые стараются жить почти по-старому. Обыкновенно почти безоружные, ведь когда другие рылись на руинах ближайшего отделения милиции, они прятались в подвалах. Они ведут полуголодное существование, потому что, когда самые ушлые растаскивали магазины, эти ждали спасателей, и, как результат, успевали к шапочному разбору.
Они почти не покидали своих жилищ. Было что-то жуткое в их молчаливом ожидании. От любой тени эти доходяги ждали подвоха, но даже сейчас, находясь на последнем издыхании, они смотрели на пришельцев не столько со страхом, сколько с голодной ненавистью. Богданов это видел. Они были опасны, может, даже опаснее самых отмороженных. Им было нечего терять. Они были приговорены к смерти по закону Дарвина, и осознание того, что срок жизни их самих, их жен и детей исчисляется неделями, делало их неадекватными. Как стадо оленей, способное растоптать волка, они могли пойти дуром на автоматы.
Иногда все же приходилось иметь с ними дело – выспросить дорогу, совершить небольшой бартер, а пару раз, в самые лютые морозы, даже остановиться на ночлег. Владимир не любил смотреть им в глаза. Это было зрелище, страшнее верениц раздувшихся трупов, качающихся на волнах вышедшего из берегов водохранилища. Лучше отвернуться и побыстрее уехать прочь. Хорошо еще, что они ни о чем не просили, будто давно ни на кого не надеялись.
Владимир не знал, как ответить на немой вопрос, который можно было прочитать в каждом взгляде. «В чем мы виноваты?». Он мог бы переадресовать его тем, за океаном, если бы кому-то стало от этого легче. У него не возникло и мысли пригласить их в Убежище, куда и сам он попал, можно сказать, по блату. Ни на секунду. Их было слишком много.
Вереница снегоходов неслась почти след в след по бывшему проспекту. Окна первого этажа наполовину скрылись под снегом, как будто дома ушли на два метра под землю. В этом был только один плюс – не видно тел.
Владимир заметил пятно света у самой береговой линии. Рыбаки. Так их называли в Убежище, хотя, конечно, никакой рыбы они не ловили. Это уже клан. Объединение взрослых дееспособных мужчин, владеющих оружием и имеющих навыки выживания, говоря по-умному. Женщины и дети для них балласт, их нет или почти нет. Близко к понятию клана понятие банды. Только клан – это банда осевшая, а значит более удачливая.
В последнее время эти кланы изменились, образумились, что ли. Раньше, рассказывали старожилы Убежища, у них стоял дым коромыслом: горели костры, далеко разносился мат-перемат и женский визг. Порой даже играла забойная музыка. Теперь они подобрались, приобрели какой-никакой опыт и больше напоминали воинские подразделения. Изменилось и отношение к вооруженным чужакам. В драку никто зря не лез, старались разрулить миром. Естественный отбор успел выкосить глупых и борзых.
Грань между «мирным» жителем и бандитом из клана была тонкой, но легко очерчивалась. Первых можно было назвать травоядными, а во вторых узнавались черты стайных хищников.
Быстро же Зима все расставила на свои места. Раньше ты мог быть слесарем, менеджером, врачом, военным, да хоть академиком. А теперь оказалось, что под слоем лака – он у всех разной толщины – у людей находится примерно одно и то же. Животное. Для которого в жизни не существует ничего кроме жрачки и всего, что связано с физиологией. Правда, животные бывают разные. Кто-то вел себя как баран, кто-то как волк, кто-то как свинья. Были и крысы, и шакалы... Не жизнь, а зоопарк.
Под такие мысли он упустил момент, когда они проскочили мимо наблюдательного пункта Убежища. Дома слева и справа от дороги исчезли. Перед ними была река.

*****

Глядя на замерзшую гладь Оби, Владимир вдруг вспомнил, что он увидел две недели назад, в декабре, на автомобильном мосту. Тогда они забрались дальше всего на север, в район Речного вокзала.
Он всегда считал себя обладателем крепкой психики и к тому времени увидел слишком многое, чтобы сохранить способность испытывать потрясения. Но эта картина окопалась в первой десятке «чарта» видений послеатомного мира. Теперь оно будет располагаться рядом с похожими стоп-кадрами: автобусом, зажатым двумя грузовиками, все пассажиры которого сидели как живые, двумя силуэтами из жирной сажи на стене дома, и цепочкой детских трупиков у садика на Цветочной. Возле последней картины сопровождавший их группу бывший лейтенант из райотдела милиции, который до этого показал себя человеком твердым, выдал «Косточки, косточки, звездочки в ряд, трамвай переехал отряд октябрят...» и глупо захохотал. После чего затянул срывающимся голосом другую страшилку про маленького мальчика. Он остановился, только когда Богданов отвесил ему оплеуху. Владимир понимал, что перед ним истерика, и другого способа прекратить припадок не знал.
Мост был не на первом месте, но точно в первой тройке. Это было место, где количество тел на квадратный метр превышало все увиденное ими ранее.
Владимир попытался поставить себя на место тех людей, сразу после импульса высотного взрыва, «выключившего» большинство автомобилей. Сначала паники не было. Наверно, большинство осталось в машинах. Только некоторые поумнее и жившие неподалеку, решили идти домой пешком. Затем в центре города начали рваться крылатые ракеты, и тут паника стала распространяться как пожар. Дальнейшее легко представить. Машины были брошены, и их владельцы влились в огромную толпу, штурмовавшую подступы к мосту.
Тут-то их и застал удар. Все они погибли мгновенно, еще до прихода ударной волны. Судя по расположению тел, люди в основном бежали с западного берега на восточный. Но находились и те, кто в эти последние минуты двигались «против течения», создавая дополнительные трудности для остальных. Так широкий автомобильный мост превратился в непроходимую преграду для десяти с лишним тысяч человек. На таком расстоянии от места, где взорвалась первая бомба, они погибли еще до прихода взрывной волны, от одной лишь вспышки. Вплавились в асфальт, приклеились к железным ребрам моста и друг к другу. Содержащийся в человеческом теле жир превращается в клей при нужной температуре и давлении.
Впрочем, здесь в четырех километрах от эпицентра, и те, кто шел по мосту, и те, кто просто ждал, что будет дальше, и даже спустившиеся в неглубокие подвалы, были обречены. Разве что метро могло спасти счастливчиков, да и то без гарантии.
Тогда разведчикам пришлось ехать по сплошному ковру из тел, чуть прикрытых снегом. Вездеход на воздушной подушке проплывал над ними, даже не замечая, а снегоходам приходилось лавировать, то и дело подпрыгивая, как на кочках. Будь у них колесный транспорт, пришлось бы проделывать борозду в этом страшном поле.
В их задачу не входили действия на левом берегу, и все же они по собственной инициативе проверили мост. Владимир вспомнил, как шел тогда впереди, а его фонарь выхватывал из темноты картины под стать комнате страха. Скелеты в покореженных автомобилях скалились поисковикам вслед, словно приглашая разделить свою участь. Самим машинам сильно досталось, и не только от взрывной волны.
Казалось, нечто вроде бульдозера или грейдера прошло тут как таран, столкнул не один десяток легковушек в Обь, растолкав оставшиеся в стороны и изрядно помяв их оплавленные и обгоревшие бока.
Дальше им попалось три Урала. Бензобаки были пусты, аккумуляторы давно сели, но с виду машины были целыми, что радовало. Передав информацию в Убежище – связь в тот день была нормальной, они двинулись дальше. Надо было глянуть, что там с мостом.
Здесь, в городе, концентрация пепла в воздухе была выше, чем вокруг их Гнезда, поэтому Владимиру вначале было трудно адаптироваться к плохой видимости. Обрыв напрыгнул на них неожиданно. Только что впереди был солидный бетон, и вдруг из темной пелены вынырнул край, резко загибающийся вниз как на американских горках. Будь Владимир чуть менее внимательным, не видать бы ему больше убежища. Два пролета как корова языком слизнула – обвалилось ровно, будто направленным взрывом подорвало. Он не видел, что творилось на другой стороне, даже мощные аккумуляторные фонари не добивали до противоположного берега.
Они могли только догадываться, кто нанес мосту последний удар. Но, судя по военным машинам сопровождения, это была колонна бронетехники, которая в первые дни катастрофы неслась на всех парах на восток, выполняя какой-то идиотский приказ, а может, просто спасаясь из города. Когда на середину моста въехали несколько тяжелых Т-80 или Т-90, что-то не выдержало в несущих конструкциях, и целый пролет рухнул в реку. Вместе с ним на дно отправился один или несколько танков с экипажами. Они могли обеспечить защиту от поражающих факторов ядерного взрыва, но плавающими не были.
С этой колонной было связано еще одно открытие – полезное. Брошенные Уралы оказались забиты амуницией, причем помимо танковых кумулятивных и бронебойных боеприпасов (по понятным причинам бесполезных), в них нашлись шесть цинков с патронами «самых» ходовых калибров: 5.45, 7.62. и 12.7. В седьмом оказалось восемь новеньких противогазов и четыре десятка регенеративных патронов к ним. Еще в одном нашлись сигнальные ракеты и выстрелы к подствольному гранатомету. Три последних ящика были пусты и брошены открытыми прямо на снегу, будто уходили солдаты в страшной спешке. Еще бы, через несколько дней после взрыва фон там был о-го-го.
Того, что творилось внизу, из кабины было не разглядеть. Богданов не мог увидеть, как падают комья снега, поднятые волной воздуха от винта, с пятидесятиметровой высоты, заканчивая свой полет на черном льду, сковавшем Обь.
Тогда они вернулись домой с хорошими трофеями. Но еще в тот день у Владимира появилось предчувствие, что однажды им может понадобиться попасть туда, на левый берег.

*****

Как в воду глядел. И вот они стояли перед великой рекой – гораздо южнее, и он изучал в ПНВ ее скованное ледяным панцирем русло. Злой ветер завывал в ушах, пытался сорвать меховую шапку.
Другая группа неделей ранее докладывала, что распложенный севернее железнодорожный мост потрепан взрывной волной, но цел. Однако при приближении к мосту тех обстреляли – один был убит, двое ранены. Оказывается, местные поняли стратегическую выгоду от обладания единственной связующей нитью между двумя берегами, и держались за нее крепко. Возможно, там можно было прорваться, и все же Убежище предпочло меньший риск.
Поэтому вот уже неделю в районе Правых Чемов функционировала переправа. Отсюда на левый берег отправлялись поисковые группы и группы снабжения – двигаясь вдоль берега на север, они отправлялись в самое пекло, туда, где выжило меньше всего людей и до сих пор сохранялся довольно высокий уровень радиации. По возвращении и машины, и груз, и сами поисковики проходили тщательную санобработку. Но все равно это требовало постоянной ротации людей. Приходилось выбирать между опытными, но уже получившими дозу, и теми, кто еще не был проверен в деле, но был «чистым».
Группа Богданова продуктозаготовками не занималась. Ее задачей была дальняя разведка и иногда сопровождение важных грузов от временного лагеря на левом берегу до Убежища. В том числе и на участке переправы через Обь.
«Наша «дорога жизни» – подумал Богданов, когда увидел ее в первый раз. И правда, как похоже было на блокаду Ленинграда. Тогда ведь тоже каннибализм был, и из-за куска хлеба, случалось, убивали.
«Хотя нет, не похоже», – укорил он себя, вспомнив хари городских мародеров.
Народ был другой, а уж страна тем более. Тогда мародерствовали и человечину жрали единицы, а большинство оставались людьми несмотря ни на что. Последнее отдавали, но других поддерживали. А не как сейчас: «выжил сам – выживи другого». Психология шакалов. Если бы нынешнему поколению выпало воевать в ту войну, подумал Владимир, драпали бы от немцев до Владивостока.

Для тех, кто живет или часто бывает на «северах» и в других труднодоступных уголках страны – геологов, промысловиков, суровых туристов – переправа по льду на любой технике это не аврал, а почти рутина. Ничего сверхопасного тут нет, если строго следуешь простым правилам. Первой задачей при организации переправы было найти достаточно пологий участок берега, линия которого после разлива реки изменилась до неузнаваемости. Но худо-бедно разведчики нашли место, где склон обладал наименьшей крутизной.
Чтобы узнать, какой толщины лед намерз за эти месяцы на реке, Владимиру пришлось вспомнить давнее увлечение – зимнюю рыбалку – и вооружиться коловоротом. Он сделал замеры в трех местах, и в целом увиденное его обнадежило. Двадцать сантиметров. В принципе достаточно для прохождения машины весом до двух тонн на скорости. Лед был не мутный, к берегу примыкал без щелей, над водой не нависал. В Великую Отечественную по льду чуть толще без проблем гоняли танки и САУ.
Они опасались не за себя. Судно на воздушной подушке пройдет где угодно, удельное давление на грунт у снегохода тоже невелико. Но перевозки осуществляли грузовики – «Шишиги», «Садко», «Уралы», каждый из которых на обратном пути шел изрядно потяжелевшим.

Салон чуть наклонился вперед. Они съехали с дороги и спускались по пологому склону. Их судно понеслось по замерзшей Оби в двадцати сантиметрах над поверхностью льда. Снегоходы – «Буран» и две «Ямахи» следовали за ним.
Слева из темноты выступал гигантский силуэт разрушенной плотины. Даже это инженерное сооружение не было рассчитано на такие сотрясения. Владимиру показалось, что та кренится в сторону, как Пизанская башня, но это мог быть и обман зрения.
Вроде бы эта операция была хорошо отработана, но все равно каждый раз была легким стрессом.
Грея у исправно работающей печки руки, Богданов безмолвно считал секунды. Могло показаться, что они двигались вперед медленно – вокруг мало что менялось. Лишь иногда, то справа, то слева появлялись из темноты разбитые артефакты земной цивилизации – вмерзший остов катера, несколько покореженных яхт и опрокинутых моторок. Владимир довольно живо представил, как где-то там ползают по дну раки, вдоволь наевшиеся мертвечины.
На середине реки сидевший рядом Макс указал на видневшийся вдали силуэт корабля, вмерзшего в лед:
– Почему не проверить этот «Челюскин»?
– Вряд ли там есть что-то полезное, – покачал головой Владимир. – Похож на лесовоз. Да и нельзя нам останавливаться.
Он стал мнительным и не хотел лишний раз испытывать судьбу. А еще суеверным. Но покажите хоть одного несуеверного летчика, подводника, альпиниста – любого, кто ходит под смертью.
За себя и товарищей он не боялся, но переправа грузовиков постоянно внушала ему опасения. Богданов понимал, что самый опасный этап операции впереди.
Он пропустил момент, когда твердая земля под ними опять сменила ненадежную корку. Вот он, левый берег.

*****

Они встретили маленькую колонну возле временного лагеря на границе зоны сильного заражения. Та везла запасные части для фильтр-вентиляционной камеры и оборудование для скважины прямо со склада фирмы проектировщика Убежища, да еще много менее приоритетной добычи – топлива, одежды. Продуктов в этот раз почти не нашли.
Они начали путь по скованной ледяным панцирем Оби штатным порядком. Снегоходы конвоировали колонну, вездеход ехал в середке. Наконец, первый грузовик выехал на лед там же, где несколько дней назад переправилась на ту сторону. Так было надежнее, хотя гарантии, конечно, никто бы не дал. Следы колес давно занесло, но место было отмечено несколькими знаками, вроде поваленных столбов, которые чужаку бы не сказали ничего.
Еще до того как они миновали первые сто метров, Богданову показалось, что он что-то чувствует, но он списал все на недосып и нервное напряжение. Это произошло, когда они преодолели две третьих пути, и Владимир грешным делом расслабился. И в этот момент судьба нанесла первый удар, наказывая его за недопустимый оптимизм.
Матерный крик ворвался в тишину кабины, Владимир с трудом разобрал в нем отдельные слова.
– Это третий. Мы встали. Заглохли.
Нет, этого только не хватало.
– Караван! – гаркнул Богданов в микрофон. – Не останавливаться! Езжайте и ждите на берегу у кафешки. Сопровождение, не отставайте. Мы сами справимся.
Он повернулся к водителю:
– Поворачиваем. Вон он.
Впереди быстро уменьшались красные огни, обозначавшие два грузовика, спешащих покинуть опасное место. Судно выполнило поворот очень плавно, и они увидели остановившийся в самый неподходящий момент грузовик. Увидели и людей из группы материально-технического снабжения.
Один, видимо, водитель, ковырялся в моторе, еще четверо, из тех, кто переходил пешком, что-то делали у кузова – похоже, пытались выгрузить прямо на лед часть груза.
Развязка произошла на глазах разведчиков. Внезапно «Урал» чуть дернулся и накренился. Теперь только одна пара его колес имела под собой опору: передняя ось погрузилась, и  корма задралась как непристойно откляченный зад певички. Речная гладь сказала «крак» и прогнулась. По зеркалу ледяного покрова потянулись трещины, ширясь и заполняясь водой. Плавно, как в замедленной съемке, машина начала погружаться, и вдруг, перевалив через точку шаткого равновесия, мигом исчезла из виду, будто кто-то с силой потянул ее снизу. Все это заняло от силы три секунды.
Когда «Полярный лис» прибыл к месту катастрофы, разведчики готовы были бежать бегом, чтобы спасать тонущих. Тех чудом не затянуло вместе с машиной, но положение их было отчаянное.
– Куда?! – остановил товарищей Владимир, который помнил о коварной природе льда. – К самому краю не подходите.
Ветер давно разогнал облако холодного пара, и глазам собравшихся у полыньи предстало леденящее кровь зрелище. По темной маслянистой воде, подсвеченной галогенными фарами и прожектором на крыше «Полярного лиса», расходились широкие круги.
В воде барахтались люди, они насчитали три головы. Те пытались вылезти, но резали пальцы о край и падали, бултыхаясь в паре метров от спасительной кромки. В холодной воде неподготовленный человек быстро лишается сил и коченеет. А здесь и воздух был не просто холодным, а очень холодным, поэтому они находились в шаге от потери сознания.
Спасатели осторожно подползли к краю и оттащили от него тех двоих, которые уже выбрались без посторонней помощи. Их заставили бежать к горевшим в темноте огням «Лиса», чтоб согрелись, а сами занялись остальными. Тех вытаскивали, бросая им веревку с карабином. Вскоре они все были в безопасности, и им оставалось только согреться и отойти от шока. Им повезло. Чего не скажешь об Убежище, которое лишилось ценного груза.
Разместив спасенных в салоне «Лиса» они тронулись в путь, оставив позади полынью, где как насмешка над ними покачивался на поверхности воды десяток пачек корейской лапши из «трюма» грузовика, разделившего судьбу «Титаника». Вода почти на глазах покрывалась прозрачной, как целлофан, пленкой.
Картину происшествия потом восстановили, опросив чуть было не утонувших караванщиков. Грузовик действительно заглох в самый неподходящий момент, но это было полбеды. Сам майор сто раз говорил им распределять груз равномерно, не нагружать машины доверху, а лучше сделать лишний рейс. В этот раз они это распоряжение проигнорировали. Хотели привезти в Убежище как можно больше за один раз.
Теперь они потеряли грузовик с оборудованием, которое могло повысить жизнеспособность Убежища. Богданов готов был съесть свою шапку от злости, в основном на себя. Он чувствовал собственную вину, хотя размещение груза было не в его ответственности.
На берегу у заброшенной забегаловки они догнали колонну, а через два часа были уже дома. Но вместо того, чтоб направиться в Убежище, они свернули с Университетского проспекта, не доезжая метров пятьсот до подземного перехода. Проехав мимо разрушенных двенадцатиэтажных жилых домов, они оказались перед неприметным бетонным забором, за которым можно было различить силуэты зданий ангарного типа. Ворота были открыты. Их уже ждали.
Автобаза № 4 была плацдармом Убежища на поверхности.

*****

Здесь следы разрушения не так бросались в глаза, как в жилых домах. Многое совсем не изменилась. Как будто не было этих трех месяцев, за которые перестал существовать мир. Когда Демьянов впервые пришел сюда на разведку, стоило ему миновать железные ворота и КПП, как его охватила жестокая ностальгия. Он тогда подумал, что в его крохотном кабинете на втором этаже все еще стояла невымытая в пятницу чашка кофе и недочитанный журнал «Гражданская защита».
Но нет, конечно, там все сгорело. Может, оно и к лучшему. Эти воспоминания могли бы увлечь его еще дальше в прошлое. Еще до того, как его семейная жизнь пошла на дно, как торпедированный корабль. Только теперь он понимал, что это были страшные годы, а тогда жил как во сне, одним днем, не замечая, что тихо спивается и деградирует, становясь на пятом десятке старой развалиной.
Когда они пришли сюда, здесь не было ни души. Да и странно было бы, если бы кто-то решил пытаться выживать в этом месте. На мгновение он подумал о том, что стало с работниками базы, его бывшими коллегами. Разбрелись кто куда, и или погибли, или  в деревнях и переполненных лагерях беженцев. Те, кого он должен был защищать исходя из должностных обязанностей, которые он грубо нарушил 23-го.
Сами гаражные боксы пострадали меньше – только один полностью выгорел, видимо, воспламенились горюче-смазочные материалы, остальные четыре стояли почти нетронутыми. Правда, весь запас топлива пропал, как и почти весь транспорт, который был исправен, что не удивительно – людям же надо было на чем-то бежать из города. Новый пришлось добывать в ходе рейдов.
Их шаги гулко разносились по огромным гаражам. Двое связистов тащили, разматывая за собой, катушку телефонного провода – наводили связь с подземельем. В одном из них Демьянов остановился возле груды старых покрышек, сложенных у входа в нарушение правил пожарной безопасности. От огня они вулканизировались, стали твердыми как камень.
Пар валил у них изо рта. Здесь было немногим теплее, чем на улице, разве что ветра не было. Но он знал тогда, что скоро это место оживет, пустые помещения наполнятся голосами и шумом работы. Ее предстояло много. Именно отсюда они совершат свой бросок.
Вот уже почти месяц прошел с тех пор, как они начали готовиться к эвакуации. На первом этапе они не покидали подземелья, накапливая жирок в ходе рейдов. Теперь операция вышла на финишную прямую. Со всего района были собраны гусеничные трактора и прицепы – на них повезут материальное имущество. Для людей были предназначены почти три десятка автобусов с обогреваемыми салонами. С цепями на колесах у них будет достаточная проходимость, чтобы пройти вслед за гусеничной техникой там, где когда-то была автотрасса.
Формирования убежища, раздутые уже до четырехсот человек, трудились не покладая рук. Никто не сидел без дела. Разведгруппы исследовали будущий маршрут и оборудовали перевалочные пункты. Группы материально-технического и продовольственного снабжения искали среди руин необходимые ресурсы и продукты. Бойцы отделения охраны общественного порядка стерегли ключевые объекты Убежища – продовольственный склад, дизельную электростанцию, ФВК, чтоб не допустить повторения событий, которые чуть не погубили всех в первый месяц их заточения. Теперь к их обязанностям прибавится и несение караулов на автобазе.


Глава 2. Продукты и патроны

Они нашли ее во время самого дальнего из своих рейдов. Демьянов знал о ней, но не торопился, так как был уверен, что такой кусок имел своего хозяина с самого начала. Это был не мобилизационный склад с устаревшим вооружением, а действующая воинская часть мотопехоты, хоть и кадрированная, то есть постоянно службу на ней несли только офицеры и контрактники. Демьянов там не бывал, но знал, что, по крайней мере, БТРы у них там есть. Но ему была нужна не бронетехника (от пары «коробочек» он не отказался бы, но уж очень много жрут топлива, заразы), а пулеметы.
Тяжелое вооружение было нужно Убежищу как воздух. Около недели назад разведгруппа атаковала среднего пошиба банду, укрепившуюся в небольшом супермаркете. Потеряли двоих, но победу одержали. Когда закончили перевозить добычу, Демьянов поймал себя на циничной мысли, что размен вышел выгодным. Но он не мог не думать, что, будь у них крупнокалиберный пулемет, обошлось бы и вовсе без потерь.
Часть находилась почти в двадцати километрах к востоку от Академгородка. Здесь тоже обосновались очень серьезные люди, на их дозор и нарвались четверо поисковиков в конце ноября. Тогда чудом не пролилась кровь. У разведчиков хватило ума сложить оружие перед лицом превосходящей силы. Их со знанием дела подвергли «жесткому» допросу, но, после того, как они рассказали про Убежище, неожиданно отпустили, предложив майору встретиться с командованием базы лично.
Теперь эмиссары Убежища отправились туда.
«Стрелка» должна была состояться на нейтральной территории. Хотя нейтральность ее была условной, и Демьянов понимал, что, захоти их новые знакомые устроить им засаду, им ничего не удастся противопоставить. Но в этом не было резона – что с них возьмешь? А вот сотрудничество могло бы быть взаимовыгодным.
Когда «Полярный лис» доехал до условленного поворота, из-за рекламного щита на обочине, на котором повисли остатки рекламы дорогих сигарет, не таясь, вышел человек в камуфляже и поднял руку с химическим фонарем.

Вскоре они услышали шум мотора. Демьянов угадал – это был «бардак», его фары слепили привыкшие к темноте глаза. Встречавший их офицер вылез из люка подъехавшей БРДМ и легко спрыгнул на укатанный снег, вместе с двумя бойцами, которые для срочников выглядели слишком матерыми – скорее, «контрабасы». Типа личная охрана.
После того как в один день рухнуло все, что казалось незыблемым, Демьянов уже ничему не удивлялся. Не удивился он и теперь, когда встретил человека, который первым рассказал ему обо всем – тогда, в страшные минуты начала конца. Подполковник Дмитрий Иваненко собственной персоной. Тот самый, который уехал «оповещать» население, оставив вверенных ему солдат-ракетчиков в убежище.
А вот он, похоже, удивился, увидев Демьянова живым.
«Успел всех нас списать, – подумал майор. – И своих ракетчиков тоже. Просто спихнул на меня, чтоб не мешали драпать. Сволочь».
Но он слишком многое видел за эти дни, чтоб осуждать его. Он и раньше знал, что Дима относится к той группе российских офицеров, по которым люди посторонние обычно судили обо всех вооруженных силах. В силу своеобразной «кадровой политики» армия была наполнена теми, кто рад бы найти более хлебное место на коммерческой ниве, да умом или амбициями не вышли. Именно они были прототипами героев анекдотов про недалеких вороватых прапоров или офицеров. Службу такие люди воспринимали как неизбежное зло, и всеми силами пытались использовать это зло себе на благо. При любой возможности они меняли сферу деятельности на ту, где платили больше. Стоит ли удивляться, что он повел себя так, а не иначе?
И все же Демьянов был рад его видеть. С тех пор, как они в последний раз разговаривали, стоя среди парализованных машин на Университетском проспекте, за полчаса до ядерной атаки, подполковник изменился. Осунулся, помрачнел, его левый глаз стал нервно подергиваться. И все же выглядел он отдохнувшим, сытым и даже слегка пьяным. Демьянов знал, что сам смотрится куда более измочаленным. Взять хотя бы круги под глазами – спал он плохо. И все же на обоих были заметны следы этих семи недель ада. Оба были бледны, так как не видели солнца уже больше месяца.
– Какие люди! Ну, здорово, Серега. Мир тесен.
Они пожали друг другу руки.
– Диман, вот так встреча. И многих ты оповестил? – Демьянов не смог сдержать сарказма.
– Да всех, кого надо, - спокойно ответил Дмитрий.
– Хорошо устроился.
– Не жалуюсь. Ты сам-то теперь где, все в своей яме торчишь?
– Пока еще да, – врать не было нужды. Этим людям ничего от Убежища не было нужно.
– Как там мои орлы? – видно было, что спрашивает подполковник для проформы, судьба бывших подчиненных его мало интересовала.
– Молодцом.
– Ну, заботься о них получше. Вообще, я не думал, что из вашей затеи что-то выйдет.
Значит, и вправду похоронил заживо. Демьянов не знал, что ответить. Вместо этого он указал на пару огоньков в отдалении. Он знал, что это корпуса базы, до которой было километров пять.
– Офигеть. Аж отсюда видать. Кто это у вас там светомаскировку не соблюдает?
– Начальство, – скривил морду Иваненко.
– Так ты, значит, не самый главный?
– Где уж там. Есть тут аж три генерала: летун, танкист и МЧСовец. Даже ФСБшники и мэрия. Договориться до сих пор не могут, кто главнее. Я у них вроде завхоза. Ну и по связям с общественностью, – он усмехнулся. – Ладно, пошли к вам в салон. Зачем сопли морозить?
Тесная бронемашина для переговоров подходила мало, поэтому они переместились в транспортное средство принимающей стороны.
– Хорошая штука, – похвалил Иваненко снегоход на воздушной подушке.
Из БРДМа был принесен термос с чаем, бутылка водки, и немного закуски, в том числе даже печенье «курабье».
– Как вы нас нашли, а?- начал допытываться Дмитрий.
– Чисто случайно, – сказал правду майор.
– Врешь, ой врешь. Как там в песне поется: «Нам разведка доложила точно…» – однокашник рассмеялся, показав желтоватые зубы. – С чем пожаловали, гости дорогие?
Демьянов начал обрисовывать ему ситуацию. Кроткие, рубленные фразы повисли в воздухе: пять тысяч человек, женщины, дети… Он не собирался выступать в роли просителя. Если б в этом был толк, он бы переборол свою гордость, но это было бессмысленно. В новом мире ничего не давали даром.
– Пять тысяч, говоришь… – ответом был многозначительный взгляд. – Да вокруг пять миллионов таких бедолаг. И что?
– Значит, сидите на своем складе как собаки на сене, – тон Демьянова стал холодным.
– Сидим. Но это наш склад.
– Вы его купили?
– Ты это, не лезь в бутылку, застрянешь. Мы его взяли в первый день, пока эти по подвалам пряталось.
Демьянов подумал, что вряд ли смог бы быть дипломатом. Ну не получалось у него улыбаться, когда хочется дать собеседнику в рожу.
– Ладно, не горячись. Как будто сами вы не мародерили, – примирительно произнес Дмитрий. – Что хотел-то? Явно не за жизнь потрепаться.
– Предлагаю объединиться, – произнес майор, хоть это и далось ему нелегко. В нескольких словах он рассказал о плане переселения. Естественно, даже примерно не называя направления и конченого пункта. Он надеялся на их согласие, хоть и понимал, что тогда придется навсегда уступить власть сборной солянке из силовиков и чиновников. Он не тяготился ответственностью, но понимал, что вместе у них будет гораздо больше шансов.
Выслушав его, Дмитрий некоторое время хранил молчание, и Демьянов уже начал думать, что решение будет положительным, и они сейчас же отправятся к генералам, чтоб обсудить детали присоединения Убежища к тем, кто обладает реальной силой.
– Странный ты человек, Серега, – начал Дмитрий после затянувшейся паузы. – Всегда был себе на уме. Вот и сейчас… Город хочешь основать. Прям Петр Первый. Все нормальные люди себя спасают, а ты, блин, как дед Мазай… Гуманист хренов. До тебя, похоже, не доходит, в какое дерьмо вы вляпались. Ну, спасешь ты их сейчас, перевезешь, найдешь им харч на месяц, на два, даже на год. А потом что?
– Как-нибудь выкрутимся.
– Ты слушай, что я толкую. Зима. Это раз. Урожай погиб. Это два. Плюс еще земля изгажена так, что не факт, что в следующем году вообще что-то вырастет. Три.
Демьянов не понял, имеет ли он в виду землю как почву, или Землю как планету.
– Даже если завтра засветит солнце, – продолжал Дима, – ты со своими городскими баранами далеко не уйдешь. Они ж как гиря на ногах. Квелые, хворые, кроме как перед экраном сидеть не умеют ни шута. И тебя на дно утянут. Тебе мало?
– Подумай хорошо, – сухо сказал Демьянов. – Вас тут вряд ли больше сотни. Вы думаете, одни такие крутые? Тут на бронетехнике многие раскатывают. Они ради вашей еды, патронов и горючего не пожалеют.
– Ну, не пугай, – отмахнулся Иваненко. – Пока спокойно было. Гоняем иногда попрошаек, беженцев всяких. Да, прикатили на второй неделе несколько умников на джипах, начали из автоматов палить. Ну, мы их всех из КПВТ покрошили. Никто не ушел. Вы, наверно, видали бренные останки. У нас есть чем встречу организовать.
Демьянов вспомнил остовы сгоревших легковушек и грузовика, мимо которых они проехали по пути сюда, и кивнул.
– Вас там в городе скорее вычислят и раздавят как мух, – продолжал Иваненко. – Вы если выберетесь на поверхность и колонной пойдете, будете всем как бельмо на глазу.
– Пусть попробуют. Бойцов у нас побольше будет.
– «Бойцов», – с ухмылкой повторил Дмитрий. – Это ты о ком? У нас тут как в гражданскую, офицерский полк. Каждый второй в «командировке» бывал. Элита. А твои новобранцы дай бог, если в упор в слоняру попадут. Про штафирок вообще молчу. Вооружены, поди, пневматикой?
– Да ладно тебе… Мы тут сделали кое-какие расчеты. Зима может продлиться еще не один месяц, – испробовал последний аргумент Демьянов.
– У нас новый финский котел и угля полтораста тонн, – отмахнулся Иваненко. – А продуктов хватит года на три с гаком.
Значит, их и вправду было немного.
– Ну, пусть три. А дальше?
– Дальше? – то ли переспросил, то ли передразнил Дмитрий. – Какое, епть, «дальше»?
Он замолчал и отхлебнул чаю.
– А нет никакого «дальше», Серега. Всем нам хана. Дело не в том, кто сколько проживет, а в том как. Мы вот по-людски, а вы как крысы последнюю корку будете дожевывать.
– Ты демагогию для мемуаров прибереги, – оборвал поток его красноречия майор. – Это я предлагал вам поступить по-людски, а вы отказались.
На миг на лице его собеседника промелькнуло что-то похожее на сомнение. Но оно исчезло, не задержавшись даже на секунду.
– Даже не буду передавать твое предложение отцам-командирам, – устало бросил Иваненко. – С какого перепугу они согласятся поделиться с вашей кучей дармоедов?
– Вещь под названием «присяга» пойдет? В ней еще упоминалась одна страна.
– Ты с каких это пор юмористом заделался? – глаз подполковника дернулся сильнее обычного. – Ты еще про СССР вспомни. Звездец твоей стране, и тебе придет, если будешь всяким недоумкам сопли вытирать. Пионер-тимуровец.
Демьянов не отвечал, давя окурок в пепельнице. Только бы не сорваться.
– Хотя, подожди, – взгляд подполковника снова приобрел осмысленное выражение. – У меня встречное предложение. Оставайтесь. У нас место и паек человек для тридцати найдется. Выбери самых надежных, и идите к нам. Все равно вашему убежищу хана. Решай, однокашник, твой шанс.
«Скорее, твой… остаться человеком, – подумал Демьянов – и ты его просрал».
– Очень жаль, – глухо проронил он вслух. – Это твое заднее слово?
– Заднее не бывает.
– Ладно, значит, предложение снимается. Есть другое, деловое.
– Вот с этого и надо было начать.
– Покупаю пулеметы в розницу. Как я понимаю, у вас «Корды»  есть?
– Лишних нет, – хмыкнул Дмитрий. – Вот «Утесы»  найдутся.
– Тоже пойдет. Три штуки для хороших друзей наскребете? И патронов 12,7 до кучи.
Демьянов старался говорить так, чтоб казалось, будто и без того, и без другого они легко смогут обойтись. Первое правило рынка.
– Нехилые у тебя аппетиты, – Иваненко усмехнулся. – А что взамен предложишь?
Нутром Демьянов чувствовал, что с пулеметами у них проблемы нет, все дело в цене.
– А что вам нужно?
– Да почти ничего. Женщины. Остального тут навалом.
– Не, мы работорговлей не занимаемся, – вздохнул Демьянов. – Зато можем предложить все для охоты: капканы там и прочая фигня. На одной тушенке долго не просидите. Медикаменты. Снаряжение РХБЗ. Лыжи. Зимняя одежда. Алкоголь, включая элитный. Даже кокаин и героин, – он поморщился. – Золото. Брильянты. Чего только наши разведгруппы в городе не находили. Агрегат, на котором мы приехали, тоже продается. Но дорого.
Вещь была ценной для разведки, но когда эвакуация будет закончена, от нее неплохо бы избавиться – поддерживать ее в рабочем состоянии долго не получится, да и топлива много жрет.
– Ну, наркоманов у нас нет, – сказал, обдумав его слова, подполковник. – Без побрякушек и камней наши бабы пока обойдутся. А остальное пригодится. Машинка ваша тоже. Сторгуемся. Я так понимаю, с собой у вас грузов нет?
– Нашел дурака.
– Обижаешь, – Дмитрий отхлебнул уже подостывшего чаю. – Осторожные, значит. Ну, встретимся еще раз, здесь же.
– Встретимся, – сказал Демьянов, ставя пустой стакан и протягивая хозяину пачку бумаг. – Вот распечатка, это все, что у нас есть на складе. Определяйтесь, а через день мы привезем груз.
Естественно, в список было включено только то, что не было нужно самому Убежищу, или, по крайней мере, то, в чем оно не нуждалось остро.
– Неслабо, – Иваненко пробежался взглядом по списку, отмечая карандашом отдельные пункты.
Пять минут спустя он протянул его майору, успевшему за это время выпить кружку чая и съесть пару печенек. От водки он отказался.
– Готовьте товар. Учти, мы его внимательно посмотрим, так что не пытайтесь спихнуть фуфло, – вроде бы в шутку сказал майор.
– Обижаешь, – повторил и развел руками Дмитрий.
– На обиженных воду возят.
Хотя на радиоволны теперь полагаться было нельзя, они договорились поддерживать связь. После главы двух делегаций попрощались, и те разъехались в противоположные стороны.

*****

Примерно через неделю, после случая на реке, Богданов, который только что вернулся с разведывательной операции, столкнулся с майором в главном коридоре.
– Сергей Борисович, мы завтра в наш старый лагерь хотели наведаться. Забрать кое-какое снаряжение.
Женщин и детей «параноики» давно перевезли в Убежище, как и все транспортабельные грузы.
– Придется отложить, – Демьянов знаком пригласил их следовать за ним в «командный отсек». – Тут у нас сейчас как раз совещание. Вы мне понадобитесь. Это гораздо важнее.
Здесь почти ничего не изменилось с первого дня, только побелили потолок, а на полу настелили линолеум. В своем стремлении сделать интерьер убежища поуютней, постелили бы и ковер, если б тот не впитывал пыль, от которой здесь маниакально стремились избавиться. Поэтому все коридоры и помещения всегда были чисто вымыты, и это не было исключением.
В пункте управления, где часто яблоку было негде упасть, сегодня было всего пять человек. Ярко освещенная комната вместила в себя тех, от кого зависела жизнь Убежища. Повод, по которому собрались, был не очень радостным.
– Так что, доктор, значит, это было отравление? – спросил майор, буравя взглядом главного медика.
– Пожалуй, что так, – кивнул Михаил Петрович Вернер. – Алкогольная интоксикация.
– Вовремя, – зло бросил Демьянов. – Не мог он что ли в другой день…
И замолчал, хмуро глядя на карту на стене.
– Значит, – начал было Колесников, «министр обороны» Убежища. – Вы теперь комендант? Поздравляем, Сергей Борисыч.
– Значит. Но идите вы в жопу, господа, со своими поздравлениями, – не очень дипломатично оборвал их всех майор. – И нечего пустяками заниматься. Я вас не для этого собрал.
– Сергей Борисович, можно мне идти? – поднялся со своего места доктор. – У меня операция. Все равно я вам не помощник.
Демьянов взглянул на него поверх очков. Их заседание штаба больше напоминало неформальную беседу. Но он долго не был в действующей армии, и привык к неуставным речевым оборотам. Поэтому не сказал «Можно Машку за ляжку и козу на возу», а старшему по званию извольте говорить «разрешите обратиться». Вместо этого он коротко кивнул.
После того как Вернер ушел, Демьянов встал со своего места и подошел к карте, занимавшей полстены. Хотя надобности в этом не было.
– Вот здесь она, – Демьянов ткнул пальцем в точку на карте. На ней, в этом месте не было отмечено ничего, только лес и дорога. – Их немного, но у них полно топлива, патронов, еды. Они там хорошо закрепились. Мало кто из гражданских знает об этом месте, поэтому от толпы им отбиваться почти не приходилось. У нас с ними еще позавчера намечалась сделка, но в назначенное время они не вышли на связь, – продолжал Демьянов. – Решили отложить. А десять минут назад они вышли на связь. Кто-то, или что-то, разнесло полбазы к собачьей матери. Теперь на них прут со всех сторон. Гражданские, готовые припомнить им все хорошее. С тех пор они молчат, и, похоже, будут молчать уже всегда. Вот такая диспозиция.
На целую минуту в центре управления установилась тишина.
– Вы предлагаете помочь? – произнес, наконец, Богданов, сидевший рядом с Петром Масленниковым, бывшим следователем, исполнявшим почти в одиночку функции службы безопасности.
– Видишь ли, Вова, даже если бы хотел, не смог бы. Ну, сколько человек мы туда сможем перебросить? Сорок? Пятьдесят? Если они сами не справятся, им эта помощь погоды не сделает.
– Я тоже об этом подумал. Но если не помочь, то что? Друзей надо выручать.
– Друзья… Нет теперь друзей. Мы им предлагали объединяться на хороших условиях. Как вам. Они отказались. Что посеешь…
– То и пожрешь.
Здоровяк Колесников не сдержал смешка.
– Верно. К тому же, чует мое сердце, они уже покойники. Вот мы и хотим поживиться тем, что останется.
– А вы циник, товарищ майор, – пробасил Колесников.
– С волками жить… – вздохнул майор. – Ладно, пошли одеваться. Сам с вами поеду. А как вернемся, объявим народу о смене власти. Петр, ты остаешься за главного.
Бывший опер кивнул.
– Олег, Володя, отберите людей сами, – продолжал майор. – Все нам не нужны, только самые надежные. Человек сорока хватит. Вооружение – лучшее. Возможно, придется вмешаться в «спор хозяйствующих субъектов». Выезжаем через двадцать минут, а то без нас все соберут.

Очередная поисковая операция началась. Теперь «поисковыми операциями» у них назывались мероприятия по поиску продуктов, а не уцелевших. Демьянов знал: не факт, что скудных запасов хватит и для нынешних укрываемых. Любой, кому приходилось вести домашнее хозяйство знает, что еда имеет свойство расходоваться моментально и незаметно. А их «семья» состояла из пяти тысяч человек.
До этого они поддерживали спадающие штаны, перебиваясь случайным уловом – несколькими грузовиками с черствым подмокшим хлебом, остатками пшеницы из перевернувшихся хопперов возле железнодорожного моста (если снять радиоактивный верхний слой, ее можно есть без опаски), тушами околевших от холода и бескормицы коров на ферме рядом с Матвеевским, недозрелыми овощами с колхозных полей да чудом забытыми остатками в контейнерах с рынка на Гусинобродском шоссе. Эти источники уже иссякли, но путем жесткого рационирования они умудрялись поддерживать запас продуктов на отметке в три месяца.
И все же этого было удручающе мало, если вспомнить, что следующего урожая ждать минимум год. Все это время поисковые группы рыскали по округе в поиске добычи. Все значительные запасы продовольствия на складах и в магазинах были или растащены, или прибраны к рукам. Иногда Убежищу удавалось выменять немного продуктов в обмен то, чем оно было богато. Порой поисковикам получалось подстрелить какую-нибудь живность.
Демьянов все еще не мог поверить в удачу. Он думал не только про пулеметы. Еда была едва ли не важнее. Теперь они ехали за добычей, которая могла бы обеспечить их на все месяцы вынужденного бездействия. Метеоролог из Убежища с видом Нострадамуса предрекал приближение невиданных холодов.

*****

Ожидая донесения от разведчиков, Демьянов вспоминал свои впечатления от Базы, какой он ее увидел четыре дней назад, когда уже после окончания переговоров рассмотрел ее в бинокль ночного видения.
Крепость. Сначала он решил, что штурмовать ее без тяжелой техники – дело гиблое. Покрошат в капусту из пулеметов, и пикнуть не успеешь.
На территории в четыре-пять гектаров, огороженной крепким железобетонным забором, было около двадцати зданий. Гаражи, склады,– типовые бетонные коробки без окон, высотой с трехэтажный дом с крышей из рифленого железа. Определил тогда Демьянов и три двухэтажных казармы, и здание штаба – Г-образное, в три этажа. Именно там, наверняка, и сидели все господа-генералы. Тепло им, поди, было негодяям – собственная котельная под боком. Топливом для генератора тоже явно не были обделены.
Но не это, тогда привлекло внимание майора, прильнувшего к окулярам прибора, который окрашивал все не в зеленый, а в темно-синий цвет. Надо было отдать Артуру должное – его люди не сидели, сложа руки. Базу превратили в укрепленный форпост по всем правилам фортификационной науки. Подъездную дорогу и окружающую базу гладкую как стол низину осторожно прощупывало несколько прожекторов, установленных на настоящих оборонительных башнях. Поверх двухметрового забора пустили «егозу». КПП укрепили бетонными надолбами и плитами, позаимствованными с какого-то панелевоза, само сооружение обложили со всех сторон мешками с песком. Рядом из-за бруствера из тех же мешков торчал ствол крупнокалиберного пулемета, установленного на треноге. И как дополнительные огневые точки стояли в ключевых участках обороны четыре БТРа.
Так выглядело это место на прошлой неделе. Теперь это были перепаханные взрывами руины, подсвеченные пламенем десятка малых пожаров.
База горела. Вернее, догорала, как поняли они спустя секунду, переведя бинокль туда, где раньше находился штаб. Хотя основной пожар утих, и теперь пепелище курилось сизоватым дымом, вокруг было довольно светло – в отдельных очагах огонь еще находил себе достаточно пищи. Запах гари долетел до поисковиков вместе с едким дымом.
Гигантский костер, в который превратились здание штаба, гаража и казарм, не давал ответа на главный вопрос: «Кто тут теперь хозяин?» Однако разбросанные по всей территории кучки вооруженных людей, хаотически перемещавшихся по территории, не оставляли сомнений.
«Похоже, нас опередили», – мелькнуло в голове у майора.

Майор не собирался гадать, что же здесь произошло. Какой-нибудь герой-одиночка мог забраться в кабину грузовика с промышленной взрывчаткой и протаранить ворота цитадели на манер исламских фанатиков. Но это чушь, уж очень легкую мишень представляла бы собой бомба на колесах.
Могли рвануть боеприпасы… но тоже вряд ли, все ж таки эти ребята были не чайники. Могли загореться и рвануть бензин или дизтопливо – от сигареты или шальной пули. Могли рвануть кислородные или пропановые баллоны – мало ли, что они там сваривали при строительстве. Или просто котел в подвале. Причем рвануть мог без всякой стрельбы – допустим, новые хозяева, в послепобедной эйфории, оставили его без присмотра, давление дошло до красной черты, и привет...
Но, ни в одном из этих случаев, не было бы взрыва такой силы и пожара, захватившего такую площадь. Кирпичные здания разметало как карточные домики, и обломки наверняка собрали немалый урожай жизней. Но склады уцелели. И теперь именно возле них виднелось больше всего темных фигурок. Там они стояли так плотно, что образовывали толпу. Ворота их были сейчас распахнуты настежь, а внутри то и дело исчезали группки людей.
Видимо, там внутри и находилась основная масса захватчиков. По территории их ошивалось всего двести-триста. Из них всего человек пятьдесят с оружием, да и у тех это были в основном охотничьи ружья и как максимум помповики. Несколько человек, одетые в гражданские лыжные куртки и пуховики, прохаживались с явно трофейными автоматами. Даже на таком расстоянии майор видел, что они держат их как швабру. И походка нетвердая. Конечно, у Дмитрия тут и продукция ликероводочных заводов была. Ну, или хотя бы цистерна спирта.
Идиоты. Кто в лес, кто по дрова...
Возможно, организация у них и была, пока шел штурм. Но толи вожак погиб во время него, то ли был убит во время дележа, а без него войско распалось и превратилось в толпу.
«Тем лучше, – подумал майор. – Тем лучше...»
Сейчас, тут был сплошной раздрай: кто-то просто бестолково слонялся по территории, кто-то грелся возле костров, а кто-то уже дрых рядом, рискуя подпалиться. Но большинство явно было занято тем, что потрошило содержимое «ангаров».
В этот момент до них докатилось эхо ружейного выстрела. А потом еще одного.
Кто-то, то ли палил в воздух, то ли сводил счеты.
Ни часовых на вышках, никакого подобия охраны или патрулей. Демьянов довольно усмехнулся и крякнул, потирая руки – диспозиция складывалась удачная.
А это еще что? Посреди расчищенной площадки друг против друга застыли два трактора «Беларусь», за которыми волочились стальные тросы с какими-то обрывками, ошметками. Покрутив резкость, майор узнал шапку и цивильный полушубок, который был на его бывшем однокашнике во время последней встречи. Все его подручные тогда щеголяли в камуфляже.
В этот день Демьянов впервые увидел жертву казни, похожей на ту, которой казнили Ивана Сусанина. История не сохранила имени того, кто додумался до этой жестокой забавы. Казнимый привязывался за ноги к одному трактору, за руки к другому с помощью стальных тросов. Потом трактористы занимали свои места, и трогались с места – с легонца, так что обреченный видел, как разматываются и натягиваются тросы… Если очень повезет, человек умирал от болевого шока. Если нет, успевал почувствовать, как рвется пополам. Конечно, Дмитрий был мразью, но вряд заслужил такой конец.
То, что люди Убежища сделали потом, сошло бы за месть, если б не было продиктовано трезвым расчетом.
Они обрушились на ничего не подозревающий лагерь как вихрь. Игры в гуманизм закончились: Демьянов видел, как идет дележка продуктов, как выносят из ангара коробки, и возле них тут же закипает свара. На глаз он оценил численность врагов как двести человек. Между ними не было никаких личных обид, но это были именно враги уже потому, что встали между ними и едой для тех, кто остался в убежище и был им дорог. Для их женщин. Жизнь брала свое, и одиноких к тому времени в Убежище почти не осталось. Трудно сказать, чего в этом было больше, инстинктов или потребности в человеческом тепле среди хаоса смерти. Сам майор тоже сошелся с одной вдовой, хотя, пока даже про себя не называл ее своей женой. Только в Убежище он понял, насколько был привязан к жизни, что осталось позади еще задолго до войны.
Ну ладно, хватит лирики…
Люди Убежища приблизились незамеченными вплотную к забору, от которого мало что осталось. Противник был от них на расстоянии броска, а они оставались незамеченными. Все занимали удобные позиции для стрельбы – кто-то ложился, кто-то готовился стрелять с упора. Фиксировали автоматы в проломах, чтоб повысить точность и кучность стрельбы.
По сигналу десяток гранат взвились в воздух и приземлились рядом со скоплениями людей и плотными группками у костров. Ночь наполнилась взрывами, истошными воплями и беготней. Одновременно четыре снайпера с СВД  через проломы в стене сняли заранее выбранные цели – тех, кто производил впечатление вожаков. И тут же выбрали новые мишени – тех, кто не застыл и не побежал, а вскинул оружие. Таких оказалось мало: многие на той стороне, похоже, были пьяны или слишком заняты дележкой. Оружие было едва ли у каждого второго, и в основном это были ружья.
В двух разведгруппах Убежища было всего шестьдесят человек, но они были лучше вооружены и организованы, у них были приборы ночного виденья, а остальное решила молниеносность атаки. Первыми выбивали вооруженных автоматами и вменяемых врагов. Только когда они преодолели периметр, и оказались на территории части, где снег был черным от копоти, в ответ на слаженный огонь сорока стволов ударило несколько автоматов и нестройных хор гладкостволов. Майор видел, как в его группе упал человек, но тут же поднялся, матерясь и держась за ногу. Кто-то уже достал перевязочный пакет и колол промидол.
Сам майор вперед не лез, но и от своих не отставал. Стрельба шла уже среди обгоревших развалин. С той стороны крики непонимания и мат сменились воплями страха. Многие сами бросали оружие, но в горячке боя это не всегда спасало им жизнь.
Все проходило без сучка без задоринки до того момента, когда бой не переместился под крышу первого уцелевшего склада. Здесь у нападающих появились первые потери.
Так или иначе, через двадцать минут все было кончено. В руки к атакующим попала куча трофеев, которые собирали на месте, и обезоруженная толпа человек в сто. Почти столько же лежали на земле, большинство разбежалось. Пленных обыскали, загнали в пустой гараж и заперли, приставив караул.
Майор и его люди еще не пришли в себя после кровавой бани, а обстоятельства уже требовали от них быстрых действий. Если бы целью рейда была помощь «союзникам», можно было бы сказать, что они опоздали. Чем дальше они углублялись на территории, тем больше им попадалось тел в камуфляже. Большинство из них имели ожоги и раны, которые могли нанести только летящие осколки. У других видимых повреждений не было, но на лице была запекшаяся кровь, которая дорожками тянулась из глаз, носа и ушей. И только у очень малого числа были ножевые и пулевые раны. Похоже, большинство из них погибли еще до нападения банды.
После того как вмешалась третья сила, разнеся бетонные и кирпичные здания вдрызг, остаткам гарнизона не помогли даже пулеметы. Без генераторов погасли прожекторы, надвинулась темнота и холод. Но смерть, как понял майор, явилась в человеческом облике.
Наконец, поисковики пробились к развороченным дверям в складские помещения. Здесь, где раньше лежало материальное имущество части, теперь штабелями стояли картонные коробки и ящики. От одного взгляда на те, что были распечатаны, у жителей Убежища перехватило дух. Столько продуктов сразу они не видели давно. Бойцы части явно обчистили в первую неделю несколько оптовых складов.
Среди нагромождений провианта лежали изуродованные трупы.
– Зверье, – с трудом выговорил майор, утирая пот с лысины под шапкой.
– Может и зверье, Сергей Борисыч, – сказал Богданов, догнавший их со своим отрядом у самых ворот. – Но его правильно порвали.
– Ты что несешь?
– Мы тут разговорили аборигена. Он сообщил кучу интересного. На третий день тут бойня была. То ли беженцы попытались прорваться на базу, то ли приходили под стены еду выпрашивать. Кто-то самый смелый попытался перелезть через забор. Думали, не будут стрелять. А когда ударили из пулеметов, толпа побежала… Часть тел они свалили в овраг, а еще больше оставили лежать.
Демьянов слушал его в молчании.
– Это еще не все, – продолжал сурвайвер. – Через неделю, когда уже было темно, беженцы вернулись. Когда очень хочется жрать, про страх забываешь. И напоролись на минное поле. Уж не знаю, когда наши друзья его успели развернуть, но нам очень повезло, что снега нападало много, и что он не рыхлый.
«А мы ходили по их телам, – подумал Демьянов. – И по неразорвавшимся минам. Да, повезло. Но с машинами надо быть поосторожнее.
Он думал, будто все, что можно, уже пережил и увидел. Ан, нет. Перед его глазами прошла толпа худых как скелеты людей. Они сгибались, пошатывались от ветра. Передние ряды шли, проваливаясь по колено, но задним доставалась протоптанная дорожка; тысячи пар ног приминали снег, оставляя за собой почти чистое шоссе. Но ненадолго – буран сделает свое дело. Идти нелегко. Слабые отстают: то один, то другой спотыкается, кое-кто валится как сноп прямо на обочину. Некоторые из них не могут подняться, но никто за ними не возвращается. Вот уже до забора осталось всего ничего…
Луч прожектора режет глаза как ножом – их заметили. С той стороны ограждения тепло одетые и сытые люди не стреляют, а лишь смотрят и ждут.
Вот раздается первый взрыв. Толпа откатывает назад, воя от ужаса и боли, падают иссеченные осколками – мертвые и искалеченные. Из-за забора слышны смешки и подначивания. Да, психика вещь такая. Она защищается как умеет, майор это знал по себе.
Потом отдельные выстрелы, которые уже не нужны. Беженцы и так бегут. Толпа распадается и исчезает, чтоб через несколько часов или дней попытать счастья в другом месте. Выбора у них все равно нет. Когда они удаляются, несколько бойцов-контрактников, опасливо оглядываясь, проходят вдоль дороги. Трупы не обыскивают. Легкораненых добивают прикладами и штыками, хотя патронов у них еще много. На тяжелых даже не тратят сил.
А потом, в один прекрасный день, вся эта дрянь взлетела на воздух. Наверно, бог, все-таки, где-то там есть. И банда ошалевшего от собственной наглости сброда добивает тех, кто уцелел. Может и банда из числа тех же беженцев. Да и как определишь грань?
Майор вспомнил, как еще ребенком прочитал в одной книжке про поедание мяса травоядными. Да, такое бывает. Северные олени, когда им не хватает кальция, едят птенцов полярной чайки. Овцы, кролики, даже маленькие зерноядные птички могут от бескормицы лизать кровь.
Ворвавшиеся на склад, топтали и били военных ломами и лопатами, до превращения в кровавую кашу, развешивали на арматурах забора как елочные игрушки. Когда майор это увидел, в его душе шевельнулось нечто похожее на жалость к этим хорькам. Остатки заперлись в трех складах и держались некоторое время, пока нападавшие не  высадили ворота бульдозером.
– Ладно, хватит сопли жевать. Давайте разделим фронт работ.
Разведгруппе Богданова поручили продовольствие. Разведгруппа Колесникова занялась материальными ценностями, топливом и транспортом.
В одном из уцелевших гаражей нашлись два армейских грузовика «Садко» и две армейских машины МТЛБ , правда, со снятым вооружением. На территории части быстро отыскали автоприцепы и трактора ДТ. Вместе с их собственным транспортом этого должно было хватить, чтоб перевезти если не все, то хотя бы половину того, что было на складе. А МТЛБ или «маталыга», как ее еще называют – вообще бесценная вещь. Теперь у Убежища впервые появилась боевая техника. Остается только поставить на них пулеметы Калашникова в танковом исполнении, и с бандами можно будет говорить по-другому.
Организовывать было больше нечего, и чтобы не стоять без дела, Демьянов сам включился в переноску тяжестей. Они выносили коробки на асфальтированную площадку перед складом, где снег уже был расчищен множеством ног. Снаружи уже рычали дизеля – маневрировали среди развалин, оставляя борозды в снегу, грузовики и тягачи. Как только подъехал первый из них, началась погрузка.
– Двести восемь единиц, – гордо произнес Колесников, как раз вернувшийся с осмотра трофейного оружия. –  Пять «Утесов», один «Корд». Ну и так по мелочи много. Один мой любимый АГС-30 . Выстрелы для него. «Семерки», шесть цинков, «пятерки» четыре. Ну и для крупняка пара, один, правда, неполный. Гранат тоже немало. Милые такие, ручные. Нашли бы больше, да некогда трупы шмонать.
Майора очень порадовали пулеметы, но сильнее всего – станковый гранатомет. Это был просто отрыв башки. Их счастье, что бандиты или не умели им пользоваться, или просто не успели до него добежать.
– «У наших были пулеметы. Сведи как с пулеметом счеты…», – промурлыкал он себе под нос, проходя вдоль борта последнего «Урала».
– Смотрю я на вас, Сергей Борисович, и дивлюсь, – Богданов, оказывается, все слышал. – Маскируетесь под солдафона, но иногда выражаетесь как натуральный интеллигент. Киплинга вон цитируете.
– Да какой я интеллигент, Вова. Могу и в морду дать. Просто было время в жизни, когда книжек читал много. Потому что больше делать было нечего. Разве что пить. Так то.
– Товарищ майор, – подбежал боец, отправленный на чудом уцелевшую вышку, чтобы следить за окрестностями. – По шоссе идет колонна. Будут здесь через пятнадцать-двадцать минут. Пешая колонна, – уточнил он.
«Да уж не конная».
– Сколько их?
– Много. Тысяча, а может, полторы.
– Пойдем, поглядим, – позвал майор с собой командиров групп и обернулся к грузчикам. – Берите самое ценное сейчас. Второго рейса может не быть.
Они по очереди вскарабкались по лестнице и оказались на шаткой деревянной площадке. Майор навел бинокль на уходившую вдаль ленту дороги и поежился.
– Вот зараза, – пробормотал он, передавая Богданову бинокль. – Заканчивайте и быстрее заправляйте машины. Надо сматывать удочки, через четверть часа тут будет пол-Новосибирска.
Майор увидел, с кем им предстоит воевать. На них шла толпа, но это была не бандгруппа. Там были женщины, дети и больные. Оружия было не видно ни у кого, и от одного взгляда на тощих как узники Бухенвальда людей, сердце разрывалось.
Они спустились. Демьянов стоял и смотрел, как грузчики из Убежища лихорадочно переносили мешки в машины. В нем нарастал глупый и смешной протест. Он давил его, загонял вглубь, но тот упрямо рвался наружу. Чувствуя, как боль в груди становится все острее, Демьянов облокотился на колесо. К счастью, никто не видел, как исказилось в этот момент его лицо, а через мгновение он сумел взять себя в руки. Но в ушах шумело, перед глазами было темно, хотя кругом мелькали фары и огни фонарей.
– «Утесы» есть, удержимся, – откуда-то издалека донесся голос Колесников.
– Отставить пулеметы, – максимально твердо произнес майор. – Второй рейс нам все равно не сделать. Берем, что погрузили, и уходим.


Глава 3. Засада

В тот день они сорвали банк. К ним перешло почти триста тонн продуктов –  крупы, мука, овощи, растительное масло, консервы, сладости. Этой едой можно было кормить большой город пару дней или маленький – в течение месяца. У них аппетиты были еще скромнее, Убежищу этого хватит на полгода.  Вернее, людям из убежища, которые больше не будут жить под землей. Пока холод будет им союзником. Вокруг куда ни плюнь – природный холодильник.
Они не выгребли склады подчистую – часть еды была признана малоценной, другая забракована как подпорченная. После термической обработки и в отсутствие альтернативы эти сосиски, салями и «докторская» сгодились бы, но как раз сейчас у них альтернатива была. Показательно, что, даже когда эти мясопродукты начали попахивать, хозяева склада не отдали ни ящика беженцам, умирающим в нескольких километрах. Может, боялись высунуть нос за периметр, а может просто душила жаба.
Теперь уезжая, они волей-неволей оставили им немало продуктов, даже если не считать испорченные. Но Демьянов прекрасно понимал, что для такой оравы это все равно, что ничего, и лишь продлит их агонию.

То, что начинается хорошо, не может пройти безоблачно. Это аксиома, проверенная веками практики. Демьянов не зря опасался именно этого района.
Колонна была уже почти на месте. Большую часть пути они проделали пустырями, благо, им машины были достаточно проходимы. Узких улиц они избегали.
Морской проспект был широк, как и все улицы городов, проектировавшиеся в 50-60-х с учетом возможного нанесения ядерного удара. Широкие проспекты, зимой открытые всем сибирским ветрам, прокладывались не для того чтобы радовать глаз. Они должны были защитить от эффекта «огненного шторма», помешать распространению пожаров и дать возможность военной технике маневрировать среди развалин и обломков машин.
Беда в том, что в хрущевские годы никто в страшном сне не предвидел повальной автомобилизации, которая привела к кошмарным пробкам в Москве, еще в конце прошлого века. До Сибири это волна докатилась позже, и была не так сильна – все-таки тут не было узких переулков, строившихся из расчета на кареты и телеги. Но когда в быстроразвивающемся городе на каждого жителя приходится по автомобилю, это в любом случае создает проблемы.
Катастрофа случилась в субботу днем, совсем не в час-пик, когда большинство из работающих граждан еще не закончили свой «короткий» рабочий день (вот уж точно, короткий). Но за считанные минуты, с момента объявления сигнала «Внимание всем», многие успели вывести свой транспорт из гаражей. Самым быстрым удалось пересечь черту города и выехать на одну из трасс (М-51, М-52, М-53, К-12, К-17р, К-19р). Впрочем, даже они недалеко уехали – тех, кого не догнал взрыв, достал импульс.
Хаотичные перемещения не только моментально закупорили мосты, но и создали многокилометровые пробки у въездов на каждое из шоссе. Там их настигла волна ревущего пламени.
Не придумаешь более подходящего места для засады, чем постъядерный город. Куда там Грозному. Майору больше беспокойства внушали даже не развалины, а более-менее сохранившиеся дома. Плюс улицы были плотно забиты транспортом, в котором они с трудом проделали узкий коридор. Настолько узкий, что даже две легковушки могли разъехаться с трудом.
Мышеловка. Одну машину подпалят, и остальные будут как на ладони. Видимость – крайне затрудненная, что тоже будет играть на руку тем, кто сидит в безопасном укрытии и четко знает, куда стрелять. И против тех, кто окажется на открытом месте под перекрестным огнем.
Проехать незамеченными через весь район невозможно. Оставалось надеяться, что пронесет. Что не посмеют, испугаются, как волки, числа.
Не пронесло. Посмели.
Глупо обвинять охранение в том, что оно проворонило угрозу. Скорее уж себя за то, что накаркал. В каждую квартиру не заглянешь. Вернее, теоретически можно, но из-за этих проволочек колонна добиралась бы до Убежища дня три и не факт, что добралась бы вообще. Но грамотная засада и в этом случае могла сработать. Задача охранения была в том, чтобы принять первый удар на себя, сразу же засечь, откуда ведется огонь, и выступить в бой, чтобы снизить потери в самой колонне.

Должно быть, эти твари сидели тихо по квартирам, пока снегоходы и половина колонны не прошло мимо них и не свернули на улицу Ильича. В это время они распределяли цели, брали оружие наизготовку. И как только третий по счету грузовик втянулся между двумя почти целыми девятиэтажками, началась иллюминация.
Первый взрыв прозвучал где-то далеко впереди. Темноту прорезала вспышка.
Где-то рядом дико заверещали тормоза. «Полярный лис», который играл роль КШМ и шел в хвосте колонны, резко вильнул, чтоб избежать столкновения – идущий впереди ЗИЛ резко сбросил скорость, а затем и вовсе дал задний ход, чуть не поцеловавшись с ними.
И было от чего останавливаться. Демьянов увидел, от домов по обеим сторонам проспекта к ним протянулись цепочки трассеров. Стреляли, по крайней мере, из двух десятков окон.
Пытаясь избежать столкновения, водитель вездехода легко оттолкнул усиленным нештатно бампером каркас малолитражки, и заехал за гигантский рекламный щит с остатками слогана страховой компании, лежавший на боку. «Ваша безопасность – наше кредо» – мелькнули в свете фар гигантские буквы. В следующую секунду, опомнившийся водитель погасил их, и прожектор на крыше, сиявший как елочная игрушка. Теперь этот щит прикрывал их от неизвестного врага.
Схватив с сиденья автомат и сунув в нагрудный карман рацию, Демьянов, приоткрыл дверцу и выпрыгнул наружу – водитель без напоминания сделал то же самое на полсекунды позже.
Майор еще в машине оценил обстановку, и теперь сориентировался быстро, укрывшись там, где он оказывался, прикрыт с трех сторон – щитом, мертвым внедорожником и высоким силуэтом «Лиса». Отсюда хорошо просматривалась вся улица, а сам он был почти в безопасности.
Рация снова показала свою бесполезность. Он не смог докричаться ни до кого – магнитные бури всегда приходили вовремя. Хотя, что толку? Сейчас, прижатые со всех сторон огнем, его люди меньше всего нуждались в выборе стратегии. В горячке огневого контакта команды только помешали бы бойцам принимать верные решения, самим ориентироваться в боевой обстановке. Лучшее, что он мог делать сейчас – это не играть в Рокоссовского, а попытаться выжить в этом бедламе и помочь тем, кто был в пределах досягаемости.
К ним подбежали несколько человек, в которых Демьянов не без труда опознал своих. На бегу они лихорадочно стреляли по окнам.
В этот момент громыхнуло уже ближе, и к небесам взметнулся ярко-оранжевый факел. Взлетел на воздух грузовик, в который они чуть не врезались. Залепили в бензобак? Или из РПГ шарахнули, сукины дети.
Кто-то погиб прямо у порога родного дома. Сгорел или посекло осколками. Семерых «двухсотых» с битвы на базе они похоронили там, на месте, обрушив бульдозером стену, а вот уже новые потери.
На одной фуре, не соблюдавшей дистанцию с той, подбитой, загорелся тент. Плохо.
Но не падать духом. Бинокль был при нем – захваченный на базе тепловизор – и, окинув «вооруженным» взглядом колонну, майор с удовлетворением отметил, что паники нет. Никто не стоял столбом, и не бегал с криками от машины к машине, рискуя быть подстреленными своими же. Жители Убежища ворон не ловили. Не мешая друг другу, не попадаясь соседям на линию огня, они технично организовали оборону, плавно перешедшую в контратаку. Теперь они делали именно то, что требовалось. Залегли под прикрытием фур и грамотно отстреливались, используя все неровности пост-городского ландшафта.
Кругом шел бой. Эта картина казалась мешаниной света, криков и грохота, но глаз майора вскоре стал различить в кажущемся хаосе свою логику.
Вот «наши» – растянулись широким полукругом и огрызаются на каждый вражий выпад. Четыре огненных дуги были четырьмя маленькими отрядами. Ближайший возглавлял один из бойцов Богданова, фамилию его он забыл, но звали его Максим и он прошел Третью Чеченскую – его голос майор узнал во время переклички, когда грохот выстрелов на время стих. Два других очага сопротивления образовались вокруг Колесникова и самого вождя параноиков.
Хорошо держались ребята. Надо же: он до сих пор подсознательно делил людей из Убежища на «своих» и «богдановских». Хотя и те, и другие были одинаково «своими».
А вон «не наши» – в нескольких девяти- и двенадцатиэтажных домах с обоих сторон дороги. У них один или два пулемета, но, похоже, не крупнокалиберные.
Сам Демьянов боевого опыта не имел, но худо-бедно держал свой участок обороны вместе с десятком человек из ближайших машин.
На секунду майор, который был слишком молодым для Афгана и слишком старым для Чечни, увидел в этой картине свою жуткую красоту. Но мысль эта мигом ушла, когда рядом упал водитель «Лиса», молодой парень, один из выживателей. Этот уже точно наповал – отшвырнуло далеко, и даже не вскрикнул. Крови сразу натекло с литр. Его даже не смогли оттащить, огонь был слишком плотный.
 Самого его пока смерть обходила стороной. Кому на роду написано сгореть, не утонет, думал майор.
У большинства из бойцов разведгрупп были автоматы Калашникова – АКМ и АК-74, но майор слышал справа и слева от себя стрельбу из трофейных винтовок. Это кто-то из товарищей расстрелял впопыхах все магазины и брал, что попало под руку. Но даже с берданками они не прекращали вести огонь по окнам ближайших к дороге «хрущевок». С точки зрения экономии боезапаса, может быть, и глупо, но для дезориентации врага – самое то. Огонь на подавление не давал ему высунуться, оглушал. Поэтому даже тот, кто промахивался, мог спасти чью-то жизнь. Только после того, как все вокруг нашли надежное укрытие, Демьянов крикнул бойцам беречь боеприпасы.
Стрельба с той стороны тоже заметно поутихла. Нападавшие больше не видели открытых целей, к тому же вступили в игру четыре снайпера Убежища. Именно они и размочили счет, заставив супостатов пожалеть, что те пересеклись с ними в пространстве и времени. Ядерная зима не была для них помехой – на снайперские винтовки Драгунова, вместо штатного ПСО-1, были установлены ночные прицелы. И сразу же огонь из нескольких окон прекратился окончательно.
На время установилось что-то вроде шаткого равновесия, но позиции их все равно не были равноценными. Оборонявшиеся заняли круговую оборону и были прижаты к земле, в то время как неизвестный враг обладал свободой маневра.
Воспользовавшись затишьем, попавшие в засаду установили связь между отдельными группами. По цепочке передавалось количество уцелевших, ситуация с патронами, позиция. Демьянов немного воспарял духом. Все складывалось не так уж плохо. Они потеряли только каждого четвертого, что для такой внезапной атаки неплохо. Майор подумал, что время играет им на руку. Огонь гас, и поле боя окутывала тьма. А враги не могли быть поголовно с приборами ночного видения.
Словно в ответ ему глаза резанула новая вспышка, и со стороны оставленной колонны долетел тяжелый грохот. Демьянов заскрежетал зубами от злости, догадавшись, что взлетела на воздух еще одна машина. Точно РПГ. Надо было что-то делать, иначе все жертвы этого дня будут напрасными. Они и так уже потеряли минимум треть груза.
 Надеяться на то, что удастся связаться с Убежищем и вызвать подмогу, было глупо. Сам по себе, узнав о стрельбе в паре километров, оставленный за старшего бывший опер приказа выдвигаться всеми силами не отдаст. Сначала пошлет разведку. А это время, время…
Справа донеслось какое-то шевеление. Приглушенный голос: «Свои, мужики!». Над искореженным до неузнаваемости кузовом малолитражки поднялась черная рука. Низко пригибаясь, к ним пробрался один из бойцов Колесникова.
Тот предлагал идти на прорыв к левой стороне дороги. Она была ближе, а огонь оттуда велся не такой плотный. Обещал поддержать огнем крупного калибра. Дипломатичен старший лейтенант, ничего не скажешь. Не ставит его, простого хозяйственника перед фактом, как человек, имеющий боевой опыт, а просто предлагает. Не колеблясь, Демьянов дал свое согласие и передал план дальше по цепочке «выживателям», которые засели чуть дальше.
А потом, по сигналу майор и его бойцы покинули укрытие. На месте остался только снайпер. Сигналом стал выстрел из АГС, который кто-то из богдановских успел оттащить от колонны на закорках – им вдребезги разнесло остатки остекления на одном из балконов, где они раньше заметили движение. Отправил ли он кого-то к праотцам, было неясно, но, из нескольких окон, на то место, где засел гранатометчик, обрушился настоящий свинцовый дождь. Впрочем, он стрелял по навесной траектории, и попасть по нему было непросто. Зато, на время, на него переключилось внимание всех врагов.
Им повезло. Первую половину пути они преодолели незамеченными, петляя и пригибаясь к земле среди сгоревших автомобилей. Пожары к этому времени практически погасли, кроме подожженной последней «Шишиги». Демьянов даже подумал, что удрученные потерями, налетчики скрылись, когда со стороны здания прогремел первый выстрел. Пуля ударила в снег где-то рядом. И снова за их спинами заговорил станковый гранатомет. Словно копер, вбивающий сваи, он начал всаживать гранаты в окна, пока после шестого или седьмого выстрела поврежденный дом не показал, что с него довольно. С грохотом наружу вывалилась целая плита, повиснув на жилах арматур. Облако пыли на время перекрыло обзор, а когда оно осело, глазам майора открылись внутренности выпотрошенных квартир. Как музейные экспонаты стояли телевизоры, холодильники, ванны, кровати. Застывший натюрморт, хозяева которого давно сами стали натюрмортом и спали под снегом среди по-настоящему мертвой природы.
Но Демьянову было не до сантиментов – над головой носились пули, с визгом рикошетя от асфальта, росчерки искр мелькали в опасной близости. Он стрелял в ответ, ловя в перекрестье прицела, то одно, то другое окно, но главная партия в этой опере принадлежала крупному калибру.
К сольному номеру гранатомета подключился «Корд», прошив бетонную стену на уровне третьего этажа, а потом точно так же обработав квартиру на пятом. На расстоянии пятидесяти метров, изделие ковровских оружейников, пробивало тонкую панель как бумагу.
Одно за другим замолкали вражеские огневые точки. Только с шестого этажа лупил какой-то недоснайпер, всаживая пули в белый свет как в копеечку, но помешать им он уже не мог.
Борясь с желанием залечь, Демьянов и его люди добежали до цели. Судьба охраняла их, и никого не зацепило, не считая пары царапин об острую автомобильную жесть. И вот они уже были у стен девятиэтажки. На первом этаже дома был продуктовый магазин. Оттуда явно не было хода наверх, но можно было через запасную дверь попасть во двор дома. Это будет немного безопаснее, чем обходить вокруг.
Когда группа Демьянова добежала до своего подъезда, богдановские на левом фланге и колесниковские на правом уже вели бой на лестницах. В такт автоматному треску, громко бухало – это штурмующие пустил в ход гранаты, очищая квартиры от засевших там бандитов. Бой уже целиком переместился под крышу.
Как он узнал потом, какие-то недобитки попытались скрыться в подвале, но группа Максима закидала их там гранатами.
Быстротечные схватки в темноте кое-где переходили даже в рукопашную. Демьянов шел не первым и убил лишь одного, прежде чем все закончилось. Очередью скосил высунувшегося из квартиры бородатого мужика в камуфляжных штанах и лыжной куртке, с РПК. Второго, похожего на того как две капли воды из-за растительности на лице, превратили в решето сопровождавшие майора бойцы.
Третий гад в шапке-«гандончике» поднял руки, его АКМ уже лежал на полу Его это, впрочем, не спасло, потому что нервы у штурмующих были натянуты как канаты. Пленных начали брать позже.
Нет, это вам не шахиды. Их товарищи из двенадцатиэтажного дома по правую сторону дороги, похоже, поняли, куда дует ветер, и успели разбежаться тараканами. Ничего, пусть расскажут остальным.
Пленных, которых оказалось семеро, со скрученными за спиной руками, выволокли на улицу, подгоняя пинками и прикладами.
Только когда стихло стаккато перестрелки, удалось оценить масштабы сражения. Им казалось, что их атакует, по крайней мере, рота. На деле им противостояло около тридцати человек. Но, учитывая фактор внезапности и коварный городской ландшафт, семнадцать «двухсотых» можно считать потерями в пределах допустимого. Они распределились следующим образом: пятеро сгорели в подбитых грузовиках, девятеро погибли в перестрелке, в основном, в первые минуты, трое умерли от ран за первые полчаса. Четверо были из гарнизона – ребята, которых призвали только этой весной, двое выживателями, а остальные набраны из укрываемых.
«Быстро научились, сукины дети, – думал майор, осматривая место, где рванула на пути колонны бомба. – Нет бы чему хорошему…»
С чадящим дымом догорали подбитые грузовики, столкнутые тягачами с дороги.  Кое-что из них успели спасти, но гораздо больше пропало. Сами МТЛБ проявили себя в скоротечном бою хорошо – именно под прикрытием их брони сумели добраться до укрытия большинство выживших в головной и тыловой частях колонны.
На разостланном на снегу брезенте раскладывали трофеи – все как один боевое оружие, и не с мобскладов. Ранен, в поредевших вдвое разведгруппах, был теперь каждый третий. Кому-то смогли оказать помощь прямо здесь, для нескольких «тяжелых» уже сооружали импровизированные носилки. По вытянувшимся хмурым лицам тех, кто смыслил в медицине, майор понял, что перспективы у этих не очень, особенно у двоих, получивших свинец в живот. Могут и не довезти. Да и для полостных операций в Убежище были не слишком подходящие условия.
Да, оттепелью воспользовались не только поисковики. Когда холод на время стал обычным сибирским морозцем, из своих нор повылазили и Робин Гуды. Которые отбирали у всех и оставляли себе. Но, самый простой, этот способ был и самым опасным, потому что легко было обознаться и нарваться на кого не следует.
– У-у-у, паразиты, – Демьянов не удержался и пнул под ребра лежавшего в позе «руки на затылке» бандита. До того мерзкой ему показалась сытая харя татуированного упыря. Майор знал, что буквально через пару часов после Удара во всех исправительных учреждениях случился «день открытых дверей». То ли кореша с воли вызволили своих, то ли вохровцы слиняли и занялись окрестными магазинами, предоставив подопечных самим себе.
С допросом было закончено за пять минут. У них не было времени на изощренные методы, но ломания пальцев и фальшивого пряника в виде сохранения жизни, хватило, чтоб узнать многое. Стоит ли говорить, что никто выполнять обещания не собирался.
– Ну, что будем с ними делать? – спросил он Богданова.
– Самосуда не допустим, – ответил тот. – Гаагскому трибуналу отправим.
Демьянов не удержался от горького смешка. Нет, а молоток парень. Нет, не молоток, а настоящий молот. Еще и шутит. Тут у майора возникла мысль, уже посетившая его незадолго до катастрофы. Вот живешь ты, ходят вокруг обычные люди, и никогда не узнаешь, кто из них герой, кто сволочь последняя... а кто ни то, ни се – дерьмо на палочке. В мирной обстановке сразу не поймешь, ведь каждый пыжится, строит из себя этакого брутального мачо: «да я, да я…». И только две страшные буквы – ЧП – расставляют все по своим местам. Это может быть и мировая война, и обычный пожар в офисном здании. Когда запахнет жареным, и все вокруг начнет валиться в тартарары, тогда становится ясно, кто чего стоит. На его глазах многие, ходившие раньше королями, не выдержали проверку апокалипсисом, скурвились. Кто-то готов был сапоги лизать за миску супа, кто-то глотку родному брату порвать. И таких было много. Все-таки не тот человек пошел. Но бывали и такие исключения.
 А выражение «отправить в Гаагу» тянуло на афоризм.
– Какой к хренам самосуд? – покачал головой Демьянов. – Мы теперь с тобой и судьи, и прокуроры.
– А адвоката где возьмем? – прищурился главный «параноик».
– Обойдутся, черти.
– Согласен, – кивнул Владимир. – Так что, приступать?
– Давайте по быстрому. Речей толкать не надо. Вон с того краю.
Демьянов в последний раз пробежался взглядом по шеренге пленников. Крепкие парни; сытые, наглые морды. Выглядят ошарашенными, но не раздавленными. Раскаяния на лицах не заметно. Это сейчас, когда им вломили по первое число, они притихли, но дай в руки автоматы – возьмутся за старое. Партизаны, мать их. Сколько волка не корми, а он все на овец смотрит. И это не его вина – таким уж его природа создала. Но раз уж вы, товарищи, выбрали «путь волка», не обессудьте. Поступим с вами как с волчарами. Те хоть и «санитары леса», но и самих их надо отстреливать, если расплодятся.
Они кратко проинструктировали своих, и охватили пленников полукольцом. Семь человек, включая Богданова и майора, достали свое второе оружие – нечего было тратить патроны от автомата на эту погань. Рука Демьянова легла на кобуру, движением пальцев майор расстегнул ее и, вытащив «ПМ», тот самый, который был с ним еще с того времени, когда он работал охранником, снял с предохранителя и отдал приказ кивком.
К чести казнимых, только один из них испугано замычал. А может, остальные просто не поняли. Это было гуманно и быстро. Выстрелы прозвучали почти синхронно, и вот уже пленные замерли на грязном снегу, щедро окропляя его кровью из ровных дырок в затылках. Не было даже конвульсий. Там их и оставили.
Погрузка трофеев и того, что удалось спасти из подбитых машин, уже закончилась, и они, для порядка попытавшись выйти на связь с Убежищем, тронулись в путь.
– По машинам! – облетел колонну приказ, и на время на мертвом проспекте появилось подобие уличного движения.
Майор снова должен был занять место в хвосте. Он стоял, то ли глядя на обгорелый фасад Дома Ученых СО РАН, то ли просто в никуда, словно не замечая удушливой гари и ядовитых выхлопов, пока остальные экипаж» участников этого авторалли один за другим занимали места в кузовах и кабинах.
Мимо него проезжали, рыча и отфыркиваясь, тягачи и тяжелогруженые «Уралы»; между ними сновали снегоходы сопровождения;  проезжая прямо по нетронутому снегу между сугробами, под которыми гнили тела и железный лом. Прошло минут пять, прежде чем автопоезд принял прежний организованный вид и тронулся в путь.
Не то чтобы ему было жалко эту мразь. Нет.
Своим товарищам они даже не смогли вырыть нормальной могилы в твердокаменной земле. Подвал ближайшей «хрущебы», где уже лежали обледенелые трупы нескольких семей, стал им склепом, даже тем, у кого были близкие в Убежище. Таков был порядок.
Но ему было жаль даже не их и не тех, кто их не дождется. Скорее их всех. Тех, кто теперь никогда не увидит ничего, кроме этого. «Не хочу быть ни волком, ни свиньей, – неясно к кому обращаясь, подумал он. – Дайте лучше сдохнуть человеком».
В чувство его привел сигнал «Лиса», за рулем которого сидел уже сам Богданов. Колонна уже прошла – пора в путь дорогу. Немного осталось.
Пока они ехали, Демьянов думал о результатах экспресс-допроса одного из пленных. После четвертой раздробленной фаланги тот выдал, что бандитское гнездо находится в пределах досягаемости, в Кольцово. Судя по показаниям «языка», там скрывались еще десятка два головорезов с неплохим вооружением. Хорошо бы было нанести им дружеский визит и выжечь эту погань. Туда можно было бы отправить мобильную группу на снегоходах. Но и здесь майор счел за лучшее не рисковать. Они и так потеряли слишком много тех, кто умел держать оружие.

От вида родных мест стало теплее на душе. Но еще в полукилометре от цели они увидели, как над иззубренными силуэтами домов взлетела сигнальная ракета. К ним шла запоздалая подмога.
Их встречало человек триста как попало вооруженных дружинников во главе с самим Петром Масленниковым. Все были на лыжах, но на горных стрелков не тянули. Может и хорошо, что они не добрались до места засады. «Группа деблокирования» из них получилась бы никакая.
Когда они закончили перенос мешков и ящиков и спрятали машины, оживший было Университетский проспект опять стал пустынным, и только ветер завывал в пустых лабораториях, лекционных залах и коридорах, в конторах научных учреждений. Как будто никогда в них не звучали голоса людей, никогда не разносились шаги, а так и они и стояли с сотворения мира пустыми и безжизненными.
Но их это уже не касалось – они вернулись домой. Пусть на время, пусть дом был не очень комфортным, и в нем не хватало стольких людей, которых они предпочли бы увидеть... но как хорошо после холода, тяжелой, грязной, а иногда и кровавой работы вновь почувствовать тепло – душевное в том числе. Как приятно оказаться в безопасности, даже если понимаешь, что она относительна.
Теперь не было необходимости в утомительной дезактивации – ни себя, ни добычи. Продукты с базы были в основном в герметичной таре; крупы и мука там хранились правильно, овощи тоже лежали не под открытым небом. Для порядка майор просветил коробки и мешки счетчиком – в пределах нормы. Потом приказал снять с круп и муки пятисантиметровый верхний слой. Потом еще раз наказал всем хорошенько мыть консервы с мылом, перед тем как вскрывать, и потолще снимать кожуру с овощей. Только после этого началась долгожданная «раздача слонов». Но нормы, вопреки ожиданиям, почти не повысили, только сделали рацион поразнообразнее – среди привезенного добра было почти четыре тонны одного только шоколада, масса печенья и других сладостей, не говоря уже о приевшейся тушенке и разнообразных сублимантах.
Но баловать их Демьянов не стал. Неизвестно, когда ждать первого урожая. Там, куда они отправятся, им придется минимум полгода полагаться только на подкожный жир. Это будет слишком далеко, чтобы заниматься мародерством в крупных городах, которые к тому времени превратятся в рассадники мух и заразы.

Глава 4. Дорога

В тот день, когда они собрались на совет, по странному совпадению вышел из строя насос скважины. И хотя механики обещали устранить поломку, было ясно, что это плохой звонок.
На этот раз центр управления с трудом мог вместить всех приглашенных, и пришлось даже вынести все столы, освободив место для стульев.
Председательствовал на расширенном заседании, естественно Демьянов. Кроме руководства Убежище на него пришли почти сорок человек, представлявшие не только должностных лиц, но и научную «элиту» убежища. Демьянов был бы рад обойтись без этого, но решил, что такое судьбоносное решение не должно приниматься келейно, в узком кругу избранных. Надо было дать людям хотя бы иллюзию участия в нем. Им это было нужно.
Пока они тратили время на бесполезные разговоры, в гараже автобазы не прекращалась работа, которая уже вошла в финальную стадию. Там заканчивали укреплять борта автобусов железными листами, и теперь устанавливали тяжелые пулеметы и АГС в турели на «маталыги», превращая их из бронированных тягачей в полноценную боевую технику. После этого останутся сущие мелочи – надеть противобуксовочные цепи на колеса и заправить полные баки.
Сначала майор рассказал им, как разведгруппы обследовали Искитим, Бердск, Линево, Мошково, Колывань и везде наблюдали один и тот же горький катаклизм. Его слушали внимательно, но, как показалось Демьянову, с ноткой фатализма – мол, ведите нас, куда хотите, лишь бы там было тепло и светло. А за всем этим скрывалось желание не ехать никуда, а, в крайнем случае, найти новый дом как можно ближе. Они просто устали.
– Володя, тебе слово, – если б у майора был судейский молоток, он бы им стукнул, чтоб вывести аудиторию из ступора. Ну как сонные мухи, ей богу!
Богданов был краток и рассказал о своей последней вылазке в Тегучинский район. О том, как они обследовали сам райцентр и поселок городского типа Подгорный. Он не делал никаких оценок, ограничившись фактами, поэтому уложился в пять минут, будто соблюдая регламент. Он рассказал про отсутствие в городе людей, про состояние зданий и инфраструктуры. Закончив, он вернулся на свое место.
Демьянов кивнул: все пока шло по плану. У людей в зале проснулся сдержанный интерес.
– Я там бывал до войны, поэтому обойдусь без справочника, – снова заговорил майор. – В городе есть завод стройматериалов, мукомольный комбинат, ТЭЦ,–  Неподалеку находится несколько крупных горнолыжных трасс, а значит и сам городок в материальном плане жил неплохо, хибар-развалюх там нет. Город обеспечен сырьем. Рядом угольный разрез. Это высококачественные антрациты. Больше нам и не надо. Металл мы плавить не будем, нефтехимией заниматься тоже. Причем сначала нам не придется даже добывать – к нашим услугам угольные склады. Разведка нашла рядом целый состав с углем, цистерны с мазутом, соляркой. Железнодорожное полотно в обе стороны – до Новосибирска и до Промышленной в Кузбассе – уцелело. Самое главное, у нас будет лес. Пожары туда не дошли, а промерзнуть он не успел. Расстояние от нас до него семьдесят километров по нормальному шоссе. Средняя высота тысяча пятьдесят метров над уровнем моря. Вот туда и я предлагаю вам эвакуироваться. Точнее, переехать на постоянное место жительства. Есть вопросы?
Как ни странно, вопросы были.
– Сергей Борисович, разрешите возражение, –  поднял руку кто-то из ученой братии. Кажется, доктор наук, но каких, майор не помнил. – Нельзя ли поближе? Хотя бы из соображений безопасности.
– Зарубите себе на носу, господа, – Демьянов встал со своего места, чтоб его лучше видели все. – Место, куда мы идем - не лагерь для временного размещения. Нам там жить, не год и даже не десять. Нашим потомкам там жить. О них и надо думать, и о стратегических преимуществах, а не о трудностях переезда. Кроме того, повторю – пока район практически свободен от жителей. Климатический катаклизм, падение температуры до минус семидесяти по Цельсию, привел к их гибели. Но чем меньше там выживших, тем меньше будет столкновений. Эти надо воспользоваться. Я надеюсь, я ответил на ваш вопрос?
– Частично, товарищ майор, – не унимался наглый спорщик. – Раз уж мы заговорили о потомках… Поселения всегда возникали по берегам рек. Крупных рек. Это важно и для торговли, и для рыбной ловли. Может, лучше осесть где-нибудь поближе на берегу Оби? Хотя бы в районе Бердска.
Демьянов давно ждал этого вопроса и возблагодарил небо. Он кивнул главному экологу и тот начал свою партию, избавив его от необходимости разжевывать.
– А вот на это есть хороший ответ у нашего академика, – объявил он. – Тебе слово, Василий Петрович. Только давай попроще, не мудри.
С места в президиуме поднялся седовласый старик, один из самых пожилых обитателей Убежища. Но, несмотря на возраст, он был живчиком, и голос имел не дребезжащий и слабый, а сильный и уверенный. Он действительно говорил простыми словами – для него.
– За прошедшие после атаки четыре месяца уровень остаточной радиоактивности на расстоянии в десять километров от эпицентра упал до неопасного для жизни взрослого человека. Подчеркну – взрослого. Детям и беременным женщинам я бы наверху находиться не рекомендовал. Но радиационный фон – не самое страшное из зол. Исходя из современных данных, страшна не радиация, а доза облучения, которую она создает в организме, действуя определенное время. К радиации можно даже приспособиться. К примеру, постоянное облучение природным излучением ряда областей высокогорной Франции привело к адаптации человеческого организма, и население проживает там без вреда себе и потомству при уровне естественного фона от 150 микрорентген в час и выше. Проживало… Гораздо опаснее химическое загрязнение. К нему приспособиться невозможно. А после ядерных ударов в воздух, почву и воду попало столько вредных веществ, сколько химическая промышленность России не сбросила бы за десять лет. Пойма Оби заражена настолько основательно, что до показателей, приемлемых по довоенным нормам, очистится только лет через 200. А образовавшиеся после разрушения плотины болота тоже не улучшат санитарные характеристики района. Наконец, новая экосистема может тоже быть для нас неблагоприятной. Когда исчезнет снежный покров, легко прогнозировать демографический взрыв у насекомых. Про миллион трупов я даже говорить не буду. Вы сами все понимаете. В Подгорном, куда нам предлагается пойти, судя по нашим замерам, незараженные грунтовые воды, свободный от загрязнений воздух, а радиация представлена только естественным фоном. Это все, что я хотел вам сообщить.
Выступление было закончено. Демьянов обвел взглядом собравшихся. Все смотрели на него, недвусмысленно показывая, что окончательное решение было за ним.
Мерзавец генерал, как же вовремя он умер. Теперь ни на кого нельзя это спихнуть, некем прикрыться.
«Ишь вы, какие хитрые. Легко говорить вам. Доверили мне свои жизни, будто я супермен. А вы вспомните, кто я такой. Меня подняло наверх чудо. Оно же  заставило вас слушать меня, старого неудачника. Чем я лучше старлея Олега Колесникова, опера Петра Масленникова, доктора Вернера, академика Залесского? Они в своих областях профи. А я лысый обрюзгший тихий алкоголик в тельняшке без семьи, без карьеры… На хер. Чего сопли распустил, тряпка? Вы еще все у меня побегаете».
Он откашлялся и начал. Только без пафоса. Не надо его.
– Товарищи. Даже если бы мы очень хотели, мы не просидим тут всю жизнь. Можно подождать настоящего рассвета. Можно подождать, пока сойдет снег. Но вместе с оттепелью придут паводки и наводнения. Мы измеряли толщину льда и снежного покрова. Данные анализа свидетельствуют: паводок будет страшный. Убежище может и не затопит, но Академгородок превратится в Венецию. И половина Новосибирска тоже. И Бердска. Хотите прыгать по лужам, да?
Демьянов сделал паузу и отхлебнул простой воды из пластикового стаканчика на столе. – Вы могли бы спросить, почему нельзя пересидеть там год-другой, а потом перебраться на место получше? В низине? – он обвел собравшихся взглядом и понял, что и этот вопрос действительно вертелся у них на устах.
– Можно, конечно, и так, – продолжал Демьянов, – Можно. Но, увы, нельзя. Когда зима закончится и установится нормальный световой день, переселение будет невозможно. Зашевелятся банды, которые сейчас сидят тихо, вся нечисть повылазит, как тараканы из щелей. Надо выбирать сейчас, и не ошибиться с выбором. Надо успеть занять хорошее место пока это не сделали другие. А на равнине наши дети оснуют другие города.

*****

Вот и подошел к концу срок их заключения. Они направлялись к главному выходу – туда, где виднелся тусклый свет зарождающегося дня. Раньше этот коридор казался ей бесконечным. Теперь Маша видела, насколько он короток. От свободы их отделяло всего пятьсот шагов. Но через что им пришлось пройти, чтобы преодолеть их...
Машинально переставляя ноги и видя перед собой только сплошную стену идущих впереди, Чернышева думала о том, что все, в сущности, относительно. Эти четыре месяцев показались вечностью. И в то же время пролетели как один миг. Они столько потеряли… но жизнь-то продолжается.
– Как настроение, камераден? – донесся до нее бодрый голос Богданова, шагавшего впереди. – Никто не дрейфит?
– Все путем, – бодро ответил кто-то из выживателей.
– Только жрать охота, – подхватил второй. – Скорей бы привал.
Смешки, но редкие. Есть действительно хочется. Выходили практически на голодный желудок.
Чернышева в очередной раз взглянула на него – со своим ростом и светлой шевелюрой Владимир был хорошо заметен в толпе. Этот необычный человек притягивал ее как магнит. В последние месяцы они довольно часто общались в ходе совместной работы, но Маша давно понимала, что ей хочется большего. С Иваном, ее прежним кавалером они расстались неделю назад по взаимному согласию, без скандалов и обвинений. Когда единственное, что связывает людей это общая боль, такие истории нередки. За эти месяцы многие из них сходились и расставались по многу раз.
Наверно, это инстинкт – выбирать из имеющихся самого сильного.
«Ну и что, – подумала она, улыбаясь сама себе, – пусть говорят, что хотят». Маша знала, что он, пропадавший целыми днями в рейдах, а в остальное время то в пункте управления, то еще где, был пока свободен. По крайней мере, для серьезных отношений. Так почему бы и нет? Тем более что он сам делал ей знаки внимания, хоть и очень неуклюже.
Остальные беженцы в основном шли, потупив взоры или глядя без выражения в спину идущим впереди. Они не могли похвастаться уверенностью в завтрашнем дне, да и в сегодняшнем тоже. Все, что у них было за душой – надежда на то, что небеса сжалятся и дадут им немного пожить. Не обязательно «по-человечески», а как угодно. Будь это сценка из американского фильма, их лица были бы одухотворенными и  светились бы от радости. Но, ни ничего подобного: усталость и отупение смешались на них в равных долях. Еще был голод, а вот страха почти не было. После всего, что им довелось испытать, он как-то притупился.
«А ведь они правы. Мы же, блин, видели последний день Помпеи, – подумала Маша. – Мы видели такое, что не снилось Ванге, Нострадамусу и индейцам майя вместе взятым. Чего нам бояться?»

Где-то рядом в этой толпе шагала Настя. Та, что прошла через ад метро, лишь для того чтобы снова попасть под землю. Многие догадывались, откуда она взялась, но никто за эти неполных три месяца, что она провела здесь, не сказал ей ни слова. Анастасия прожила это время, общаясь только с парой человек, но никого это не удивляло, теперь это было скорее нормой, чем странностью. Иногда она вздрагивала во сне и просыпалась с криком. Но, все же за проведенное здесь время ее раны начали зарубцовываться. Она не могла вспомнить, когда в последний раз ее посещала мысль о самоубийстве, но это точно было до катастрофы. Теперь ей, как и остальным, мучительно хотелось жить.
Трудно придумать терапию эффективнее, чем терапия апокалипсисом. Когда-то она читала про оригинальный метод лечения депрессий, когда пациентов просто закапывали в землю на пару часов. Ноу-хау действовало как сильный электрошок. Похороненные заживо должны были избавиться от застарелых неврозов, груза навязчивых мыслей и страхов. Грубо говоря, стать другими людьми. Неизвестно, работала ли эта метода, но что-то подобное произошло с ними в Убежище. Они обновились. И как бы сильно она не отличалась от своих товарищей по несчастью, шагавших слева и справа от нее, в этот момент она чувствовала то же самое.
Правда, умом она понимала, что их ждет не приятная прогулка, а годы и десятилетия, полные лишений. Но ее это не пугало, ей было не привыкать.

«Прощай, Убежище», – мог сказать в этот момент каждый из них.
Они знали, что обязаны ему жизнью. Как шлюпка с затонувшего «Титаника», оно приняло на борт немногих, но, по воле случая, этими немногими оказались именно они. Каждой твари по паре: некоторые почти герои, другие именно твари в вульгарном значении слова. Но большинство – обычные люди, социальный срез, в котором и узбекские гастарбайтеры и члены академии наук. Это были не самые приятные четыре месяца, но они не прошли для них впустую. Они многому научились. Стали жестче, собранней, научились ценить кусок хлеба, крышу над головой и старый матрас. Стали видеть в соседе по комнате и коридору не неизбежное зло, а человека, от которого может зависеть твоя жизнь.
Это место было их домом недолго, но им уже трудновато было представить жизнь без него. Прошлое, где были плазменные телевизоры, пластиковые окна, кредитные «Форды» и поездки в Таиланд, скрылось под напластованиями новой реальности.
Но дом, из которого нельзя выйти, называется тюрьмой, а им пришла пора выйти на свободу. Поэтому придется заново привыкать к небу над головой вместо закопченного потолка. И пусть пока оно было то темным, то серым, они знали, что это ненадолго, и их ждет первое утро и первая весна новой эры. Прощай, Убежище.
Таким был их исход, и в тот день и верующие, и атеисты, и люди, которые никогда не задумывались о вечном, просили судьбу, чтоб он не стал смертельным.

Детей и стариков погрузили в автобусы, где худо-бедно было отопление, остальные без особых удобств разместились в кузовах грузовиков.
«Стариков… – подумал Демьянов. – Они ведь все равно умрут». И испугался своей мысли. Сам-то уже скоро будет старпером.
Автобусов не хватало, да к тому же грузовикам с хорошей проходимостью по бездорожью вроде «Уралов» и «Садко» они отдавали предпочтение. Пройдет еще пара лет, думал майор, и от дорог останется одно название, и тут дай бог поддерживать в норме асфальтовое покрытие хотя бы в пределах своего городка.
В который раз Демьянов проходил вдоль колонны разномастного транспорта, согнанного в, лучше всего сохранившийся, гараж автобазы. В углу опять намело кучу снега. Сорвало заплатку с пробитой, неведомо как зашвырнутым железным обломком, крыши, догадался майор. Бесполезно ставить, только до следующего бурана. Хотя это был их последний буран, пережитый в этом городе… бывшем городе.
Сквозь небольшую дыру в потолке проглядывало пятно черного неба. Из темного провала несло холодной жутью, а ветер, врывавшийся сквозь него, свободно гулял по полупустому залу, завывая под жестяными козырьками.
И все-таки это было хорошее утро, и погода благоприятствовала их предприятию. Было всего минус двадцать градусов по Цельсию, и по опыту Демьянов знал, что в середине дня будет еще теплее. И светлее. В полдень солнце может даже проглянуть через плотные облака бедным пятном.
Оставались считанные минуты. В каждом автобусе, назначенные неделю назад старшие, еще раз сверялись со списками, считая людей по головам и выкрикивая фамилии. Несколько бойцов осторожный Демьянов послал пройтись по всем помещениям Убежища, проверяя, не остался ли кто-то по одному ему ведомым причинам. У них были фонари – генераторы уже демонтировали и погрузили, и света в подземном укрытии не было.
В девять ноль-ноль караван должен был отправиться в путь. За пять минут до этого водители заняли свои места, и дружно зафырчали моторы.
Убежище было решено законсервировать. Слишком много они успели натаскать туда ценного, и не все было транспортабельно. Когда снег сойдет окончательно, можно будет забрать и это, а пока было решено устроить в подземном переходе завал, а второй и запасной выходы тщательно замаскировать.
– Поехали! – крикнул майор, взглянув на часы. Он достал свой верный ПМ и выстрелил в воздух, подавая сигнал, который услышат на всей территории автобазы. Опоздавших на этот рейс не должно было быть.

*****

Колонна двигалась на северо-восток. Они покидали город. Позади остались четыре месяца в тесном подземелье и миллион погибших в огне и в снегу. Впереди была трудная дорога с неизвестным концом и маленький городок, затерянный в горах Салаира, который должен был стать их новой родиной.
Демьянов подозревал, что эту дорогу придется не только очищать от снега, но и зачищать от нечисти, которая воспользуется потеплением, чтобы попытать счастья в единственном деле, которое могло дать им хлеб насущный. Но, к счастью, пока его опасения не оправдывались. Оставалось надеяться на сопровождение и на то, что никто не решится напасть на такую силу.
Вряд ли по дорогам в эти дни часто передвигалось столько машин и людей: шестьдесят пять единиц техники, из них две полноценной боевой – МТЛБ, развернувшие стволы пулеметов и АГС вправо и влево.
Серьезными были и силы прикрытия. Самые боеспособные были выделены в головное и тыловое охранение. Они состояли из бойцов поредевшего гарнизона, выживателей, бывших силовиков и отставников, итого почти две сотни. Им были приданы обе «маталыги» и несколько джипов-внедорожников «Тигр». Они зорко следили за обстановкой на дороге. Также наготове и всегда с оружием под рукой находились сидящие в «Уралах» ополченцы числом почти четыреста человек – из тех мужчин Убежища, кто служил в армии и худо-бедно умел стрелять. Вооружены они были похуже – милицейскими автоматами АКСу , винтовками и даже гладкоствольными ружьями.
Посередке поставили самых уязвимых – сорок два автобуса, в которых без особых удобств разместились четыре тысячи беженцев-нонкомбатантов. Сидеть им приходилось по очереди. Для того чтобы предоставить каждому сидение, пришлось бы раздуть колонну до невозможного размера.
 Сам Демьянов в «Полярном лисе» занял место чуть ближе к хвосту каравана.
Из-за частых преград на дороге, колонна двигалась с черепашьей скоростью и размазалась почти на километр по шоссе, которое, к счастью, было почти всегда прямым как стрела.
Тринадцатитонный бульдозер сталкивал на обочину редкие автомобили и раскатывал завалы там, где на дорогу упали рекламные щиты и столбы. Идущие впереди гусеничные машины разравнивали дорогу, счищая снег почти до самого асфальта. Тащившимся следом ЗИЛам, Уралам, «Шишигам» и автобусам, цепи на колеса были не очень-то нужны, они ехали по практически чистому шоссе.
Ехали с зажженными фарами, со многих машин сопровождения светили еще и прожекторы, развернутые, как и пулеметы, в обе стороны от дороги, освещая каждый подозрительный куст и овраг.
То и дело в небо взлетали сигнальные ракеты: красная – «общая остановка», зеленая – «продолжать движение». Радиосвязь была устойчивой, но не все машины колонны были ей оборудованы, а над дорогой стояла какофония, в которой отдавать команды голосом было бесполезно. Кроме рева дизелей и рокота бензиновых моторов, тем, кто ехал в головной части, уши рвал постоянный лязг сминаемых и сталкиваемых с дороги автомобилей. Можно было, конечно, послать бульдозер и пробить дорогу заранее, но Демьянов не хотел привлекать внимание.
Пару раз, пока они двигались по территории пригородов, к шумам движения добавились автоматные очереди – у кого-то из сидящих на броне бойцов не выдержали нервы, и пули прошили ни в чем не повинные сугробы. Но все живое и так исчезало при приближении гигантского табора моторизированных «цыган». Собаки, чуя колонну за несколько километров, убегали, поджав хвосты, и провожали ее голодными глазами. Люди делали то же самое.

Они не проехали и пяти километров, когда охранение, выдвинувшееся далеко вперед, засекло помеху по ходу движения. Рация голосом Олега Колесникова сообщила неприятное известие: шоссе впереди перегорожено.
Через пять минут колонна встала.
Им и так постоянно приходилось объезжать заторы из брошенных гнить автомобилей, иногда вместе с телами владельцев внутри. Но если бы это была обычная пробка, командир передового дозора не стал бы его беспокоить. Движение, тут, в субботу днем, было не очень интенсивным, поэтому серьезных тромбов из ржавеющего железа не возникло. Ничего такого, что не столкнула бы с дороги броня МТЛБ или бульдозер.
– Олег, что у вас там? Пробка? – спросил Демьянов, вознося хвалу Попову и Маркони, а также небесным силам, прекратившим магнитные бури.
– Странная пробка. Машины очень плотно стоят. Сами бы они так в кучу не собрались. И вмятины характерные, как будто их сдвигали.
– Какое-нибудь подозрительное движение?
– Нет, тишь да гладь.
– Не нравится мне это, – поделился мнением Демьянов, – Вы там ухо востро. Уж больно на ловушку похоже.
– Обижаете, Сергей Борисович, – без всякой обиды в голосе произнес старший лейтенант, он же командир передового дозора. – Все вокруг прочесали. Никого, кроме пары старых жмуриков. Наверно, была засада, да вся вышла. Сейчас будем разбирать их «берлинскую стену».
Демьянов поморщился, представив, сколько вреда могли нанести эти гады, если б напали, пока колонна переходила по мосту Иню. А теперь все – пусть рискнут здоровьем. Больше на их пути водных преград не будет. Правда, в горах тоже придется быть осторожными.
Богданову майор доверил другую ответственную роль. Тому с его слаженной командой предстояло проверять на снегоходах опасные участки прямо во время движения.
Вряд ли кто угодно в здравом уме рискнул бы напасть на такую силу в лоб. А вот с флангов, пересеченная местность не всегда позволяла снегоходам двигаться с одной скоростью с колонной. Да и тех было недостаточно, чтоб контролировать фланги на всем протяжении – осмотру подвергались только опасные участки. Но каждую яму мобильные группы проверить не могли, а каждый дом, когда они въезжали в населенный пункт, и подавно. Там вполне могла затаиться какая-нибудь погань, готовая поймать в перекрестье прицела любой из грузовиков и автобусов с безоружными людьми.
Естественно, возмездие подоспело бы быстро, и никакой добычи им не досталось бы. Но Демьянов знал, нельзя приписывать нормальную логику этому зверью. Такие смертники вполне могли найтись, поэтому дозорные и не расслаблялись ни на минуту, гоняя вдоль колонны туда и обратно.
Майор знал, какой прием их может ждать наверху. За четыре месяца жители главного научного центра Сибири превратились в диких обитателей Афганистана или Сомали.
Тут он ощутил легкий укол совести. Обвинитель нашелся… Сами-то хороши, закрылись в своем бункере. А они разве виноваты, если им жрать нечего?
«Пусть жрут друг друга.  А нас оставят в покое».
То, что эти существа потеряли человеческий облик не до конца, усложняло задачу: пользоваться огнестрельным оружием и гранатами эти выродки не разучились и даже фугас на дороге могли организовать, Демьянов испытал это на себе. Он понимал, что в глазах любой разбойничьей ватаги такой огромный караван кажется лакомым кусочком, а от этого может и крышу снести. «Кто такие? Куда намылились? Чего везут?»
Как показывал недавний опыт, нападения можно было ожидать с любой стороны и в любой момент. Мародеры могли поджечь пару машин, даже понимая, что их сразу после этого отгонят.
Подумал майор и о возможности минирования – для такого случая впереди шел бульдозер «Кировец». Кабину прикрыли стальными листами. Даже если налетит на мину, то оторвет ковш, не более. Само собой, радиоуправляемые фугасы пока никто не отменял, но трудно было ожидать таких саперных талантов от вышедших на большую дорогу селян. Разве что от дезертиров. Но дезертиры, как люди военные, никогда не нападут при таком раскладе. Это уж скорее у городского гопника, наигравшегося в Counterstrike, и раздобывшего у мертвого милиционера поганый «укорот», ума хватит.
Когда останавливалась и глохла одна машина – а такое случалось несколько раз – тормозили и все остальные.
Во время коротких остановок никому не разрешалось выходить. Для того чтобы покурить или справить естественные потребности, надо было ждать полноценного привала.

В свете прожектора на крыше «Лиса» промелькнул скособоченный дорожный знак, обозначающий конец населенного пункта «Новосибирск». Важная веха на их пути.
Шоссе начало делать плавный поворот, и Демьянов окинул взглядом казавшийся бесконечным поток – вереницу красных огней, похожую на факельное шествие.
«Чувствую себя русским Моисеем, – подумал он. – Веду, значится, своих людей из мрачного плена, через безлюдные пустыни и непроходимые преграды – к земле обетованной. Пророк во главе избранного народа, ха-ха. Как там у Луи Армстронга: «The Lord said: go down, Moses, way down in Egypt's land. Tell old Pharaoh to let my people go…»
Отпусти народ мой. Вряд ли можно было сказать точнее. Город погибели не смог их задержать, только клацнул зубами на прощание.
«Только, надеюсь, сорок лет скитаться не придется. А то одной булкой хлеба и рыбиной я эту ораву не накормлю… – подумал Демьянов. – Ой, пардон, это уже из другой оперы».

*****

Они ехали в новую жизнь, но радости в их сердцах было мало – пейзаж по ту сторону замызганных стекол не располагал к ней. По обеим сторонам дороги тянулась бесконечная череда не домов – руин. Даже те, которые не пострадали от вспышки и ударной волны, за эти месяцы обветшали так, как будто прошли годы. Под тяжестью снега провалились крыши, ветром выбило окна, а кое-где и сорвало двери с петель. В одноэтажной застройке давно повалило заборы. А может, еще до того, как их повалило бы ветром, они пошли на дрова. Но люди им так и не встретились.
Огромный автопоезд напоминал похоронную процессию – вроде той, когда прощаются с человеком, которого многие знали, но никто не любил. Не было слез и причитаний, только угрюмое молчание. Люди переговаривались вполголоса, так, будто шумный разговор был здесь недопустим. Некоторые, успев, несмотря на запрет, разжиться спиртным, уже успели принять, но даже им не было весело. Их смех звучал натянуто, а ухмылки, на мгновение озарявшие покрасневшие лица, стирались моментально – обычно после первого взгляда в окно. Атмосфера вселенского кладбища действовала на всех, даже на сильных духом.

Ехать верхом на броне по ровной дороге на самом деле не трудно. И даже комфортно, когда нет собачьего холода – снизу от работающего двигателя поднимается теплый воздух. Если бы не рев, можно было бы даже заснуть.
Практика последних войн показала, что мотопехоте безопаснее сидеть именно на броне. Потому что в этом случае урон от обстрела будет меньше, чем от подрыва машины, когда все внутри. Тогда она станет для пехоты братской могилой. Но они делали так, прежде всего, чтоб увеличить сектор обзора.
Ближе к середине дня видимость стала гораздо лучше. Это уже была не ночь, а поздний вечер, сумерки. Караваев поймал себя на мысли, насколько привычной стала для него чернильная темнота двадцать четыре часа кряду.
– А вдоль дороги…мертвые с косами стоят, – пробормотал Антон, поворачивая прожектор в направлении большого здания. Это был автосалон “Ford”. До него они проехали мимо центров “Chevrolet” и “Toyota”.
Sic transit gloria mundi… Теперь в модерновых зданиях из бетона и стекла, которого давно уже не было в выбитых окнах, гулял ветер, а некоторые из непроданных машин так и ржавели в выставочных залах и на открытых стоянках, не нужные никому.
Ни души там не было. Караваев зевнул, прикрывая рот. Нет, если бы не боязнь упасть под траки, он бы точно заснул.
В этот момент откинулась крышка люка, и из него показалась голова Мельниченко – без шапки, внутри было жарко. Оказалось, по рации сообщили о маленьком ЧП – один из автобусов умудрился отклониться от расчищенной колеи и застрять в снегу. Вытолкать его сами пассажиры не могли – немудрено, это был большой автобус баварской фирмы «МАН».
Но МТЛБ мог запросто тянуть прицепы массой до шести с половиной тонн.
Вскоре они подъехали к месту происшествия. Пассажиров к тому времени уже ссадили, чтоб облегчить вытягивание бегемота из болота, и они толпились у обочины, опасливо поглядывая на темное поле. Несколько ополченцев нервно прохаживались со старыми автоматами АК-47. Точь-в-точь бараны под охраной сторожевых собак. Чтобы не слепить людей, он отвел прожектор в сторону.
Антон уже накинул буксировочный трос, когда увидел ее. Он и не знал, что она в этом автобусе. Когда всех распределяли по машинам, они потерялись, а отлучиться со своего поста он не мог, отчего на душе у него кошки скребли.
Он помахал ей рукой и прокричал ее имя, но в этот момент одновременно газанули «маталыга» и автобус, и все заглушил звук двух работающих на полных оборотах движков.
Она не услышала. Девушка смотрела вдаль. А потом водитель автобуса зачем-то погасил освещение в салоне.
Антон часто бывал в рейдах, и ему уже случалось такое видеть; Насте, вероятно, нет.
Это было похоже на закат, хотя по часам был полдень. Казалось, на пыльное небо вылили ведро темной венозной крови, и теперь она медленно стекала вниз, скрываясь за линией горизонта. Далеко на западе багровое полотнище перерезали темные силуэты зданий, возвышаясь над стеной когда-то зеленых, а теперь черных и обугленных насаждений по обеим сторонам шоссе.
Он слышал, что все дело в том, что пыль в верхних слоях преломляет солнечный свет. Но даже это зрелище не могло его отвлечь. Хотя у него было стопроцентное зрение, очертания ее лица на таком расстоянии только угадывались. Можно было разглядеть очки, которые он достал по ее просьбе. Они совершенно ее не портили. Вот она сняла их, чтобы протереть платочком – видимо запотели, или попала пыль. Он бы дорого дал, чтоб видеть ее глаза в этот момент.
Она была явно поглощена зрелищем или тем, что скрывалось за ним. Так может выглядеть путешественница, впервые попавшая в Париж или какую-нибудь другую туристическую Мекку.
Как и она, парень попал под притяжение этой картины, но только на пару минут.
 Анастасия его не заметила, но он не обиделся. За эти недели они много времени проводили вместе, и все вокруг были уверены, что она принадлежит ему во всех смыслах. Он их не разубеждал. Вначале ему пришлось даже сломать пару носов и выбить несколько зубов тем, кто провожал ее слишком заинтересованными взглядами.
Естественно, он не ожидал, что сразу после спасения она кинется ему на шею. Это было ему не нужно. Это он и так мог получить от других. А от нее он добивался совсем другого. Он жалел только об одном – что они не могут быть рядом и смотреть из окна вместе.
За три минуты они освободили МАН из снежного плена, попутно вставив шоферу пистон за неумелое вождение. Затем пассажиры быстро набились обратно в теплый салон, автобус снова занял свое место в линии, и движение продолжилось.
МТЛБ вновь оказался там, где бульдозер, не теряя времени, пробивал дорогу сквозь очередной завал. Небо снова стало пепельно-серым, прекрасное видение исчезло.
Автобусный тур по преисподней продолжался.

*****

Кольцово они проехали, даже не тормозя. Фон тут был небольшой, но зато здесь находился центр Вирусологии РАМН, и один бог знал, какая зараза могла вырваться оттуда на свободу в час «Ч». Демьянов был почти, что никакой возбудитель опасных заболеваний не переживет пятидесятиградусных морозов, но только сибирской язвы и чумы им сейчас не хватало для полного счастья. Плюс ко всему где-то здесь обитала банда, так потрепавшая их продотряд. Конечно, хотелось расквитаться, но такая задержка была недопустима.
Была и еще одна причина. Демьянову не хотелось подрывать моральный дух укрываемых. До этого большинство из них – те, что не участвовали в вылазках – никогда не видели мертвого города. Вот и пусть он останется для них смазанным пятном в свете фар и прожекторов. А для привала можно выбрать место попустыннее.
Здесь над каждым домом довлела гнетущая аура.
С непонятной тревогой всматривались люди из автобусов в черные провалы окон. Их провожал только ветер. Он, то шелестел полуистлевшими страницами журналов и газет, бумагами, вынесенными его порывом из офисного стола. То ронял с крыши лист шифера, который тут же с треском разлетался на тысячи осколков. То шуршал разорванными занавесками на безглазом окне – окне, которое выбил все тот же ветер. Медленно, методично, налетая раз за разом. То стукал изо всех сил дверью, словно давая выход бессильной ярости призраков.
Ветер придавал мертвым городам подобие чуждой жизни. Словно полтергейст, он просыпался в тот момент, когда люди меньше всего были к этому готовы, и всегда заставал их врасплох, заставляя поежиться или вздрогнуть от испуга. В его действиях чудилась чья-то затаенная злая воля. Он словно издевался над ними.
Все это заставило Настю вспомнить японские фильмы ужасов. В тех, в отличие от голливудских и европейских, не было рек крови и гор расчлененных трупов. Вместо этого в них была душная атмосфера необъяснимого ужаса, который давил зрителя как петля. Мир без Бога и дьявола, без добра и зла, не подчиняющийся законам логики и непостижимый для разума.
Здесь перед уцелевшими тоже был кошмарный фильм; будто призрак, вселившийся в телевизор. С таким бесполезно щелкать пультом, кнопкой «вкл», тянуться выдернуть шнур из розетки. Даже если сделать это, ужас не исчезнет – он останется по другую сторону экрана, и там будет ждать своего часа, глядя сквозь темное стекло. Рано или поздно с ним придется встретиться.
Она уже встречалась – в метро. Вряд ли хоть кто-то понимал, насколько глубока была эта рана. Она никому про это не рассказывала, даже ему.

Когда они оставили позади город-спутник Новосибирска, научный центр Кольцово, на лицах у всех было написано облегчение.
– Что-то вы скисли, товарищи, – прозвучал голос старшего по автобусу.
Это был один из параноиков. В недавнем бою ему прострелили ногу, и он временно стал небоеспособным.
– Шеф, ты не против? – хлопнул он по плечу водителя.
Тот пожал плечами: давай, мол. Выживатель достал из кармана куртки диск и поставил его в магнитолу. Нажал кнопку, и из динамиков полились песни ушедших лет.  Это была хорошая подборка. Не попса, но и не альтернатива, просто русские песни, задушевные и честные; про поля и березы, про войну и про мирную жизнь, про дружбу нормальные человеческие чувства. И хотя они знали, что те, кто их пел, мертвы, если только им не повезло так же, как им самим, от этой музыки на душе у беглецов стало легче и спокойнее. А скоро они уже засыпали, укачиваемые словами и музыкой из другой эпохи и ровным течением дороги. По обеим сторонам ее, наконец, закончился постурбанистический пейзаж, и потянулась серая и сирая Западносибирская равнина, где ничто не напоминало о том, что произошло четыре месяца назад. Она была такая же, как и год назад, будто стояла обычная зима, а не ядерная.
Но Настя этого не видела, погрузившись в полузабытье. Лишь перед тем как отключиться от реальности, она еще раз увидела его лицо, но это был уже сон.

*****

Привал было решено сделать в поселке Карпысак. С ее жителями заранее провели разъяснительную работу. Майор не хотел доводить дело до геноцида – они выглядели довольно безобидными.
Отчасти припугнули, отчасти умаслили. Топливо, алкоголь и патроны были такой же валютой, как еда, которая ни при каких обстоятельствах не предназначалась для бартера.
Местные не были против, и даже баньку к приезду обещали растопить. И все же Демьянов не доверял этим людям с их заискивающими взглядами. Он слишком хорошо знал поверхность, чтобы иметь определенные подозрения. Поэтому беженцам было строго-настрого наказано не расходиться и с деревенскими не общаться. Ночевать было решено в транспорте, заняв только несколько пустующих домов и разбив несколько модульных палаток для служб и руководства, а на ночь выставить удвоенные караулы.
Община была невелика. Хотя по нынешним временам, не так уж мала. В селе Карпысак обитало около ста пятидесяти коренных селян и пять десятков беженцев из бывших горожан. В основном туристы, застигнутые здесь катастрофой.
Им еще повезло. Неподалеку находился довольно крупный животноводческий комплекс, захваченный кольцом лесных пожаров. Запеченной говядиной из коровника деревня кормилась почти месяц. К несчастью, тогда они не знали, насколько серьезен катаклизм и не озаботились созданием запасов. Уже в первом месяце им пришлось отбивать атаки соседей, которым повезло меньше. К счастью, косить от армии тут было не принято, и вышло так, что пятеро местных пацанов служили рядом, в Юргинской бригаде. После первых залпов Армагеддона они ушли в самоволку, благополучно добравшись до родного села из соседней области. Поэтому теперь у деревни помимо охотничьих ружей было в распоряжении пять автоматов. Правда, патронов к ним, как выудил из разговоров майор, оставалось не больше, чем по магазину на каждый.
Еще им повезло, что основные миграционные потоки не дошли до них. Но как жить дальше, никто не знал: с каждым днем охота приносила все меньше, и будущее виделось в черном свете.
Демьянов ничего конкретного им не пообещал и тем более не мог взять их с собой, поставить на довольство. Единственное, чем майор обнадежил селян, так это предложением вместе обороняться и обмениваться информацией. Ну, и готовностью поделиться излишками после первого урожая. Естественно, не за спасибо.
Но до того времени, а это судя по самым радужным прогнозам – минимум полгода, им предстояло выкручиваться самим. Большего Демьянов не мог им предложить.

Глава 5. Город на холме

Ночь накрыла их своим черным покрывалом внезапно. Большинство из тех, кто все эти месяцы не поднимались наверх, настолько отвыкли от нормальной смены темного и светлого времен суток, что сперва стушевались. Но это была обычная ночь, и все знали, что она пройдет.
К тому же, мало кто в эту ночь был один. Большинство давно разбились по парам. Одиночек теперь было днем с огнем не сыскать – почти все люди детородного возраста в Убежище успели перезнакомиться и сойтись поближе. ЗАГСов больше не было, но Демьянов распорядился регистрировать каждый новообразованный союз, если только отношения были серьезными настолько, что партнеры желали проживать вместе. В Убежище для них переоборудовали целую секцию. Трудно было сказать, чего в этом было больше – инстинкта или психологической потребности в тепле и душевном комфорте среди боли и утрат. К концу их заключения таких набралось человек шестьсот. Демьянов прекрасно понимал значение «ячейки общества» для их будущего; тем более что некоторые из этих людей не просто сожительствовали, а ждали прибавления.
Демьянов догадывался, что взрыв бомб приведет в их коллективе к взрыву демографическому, но такого не ожидал даже он. Хотя, чем еще заниматься людям, мало кто из которых старше тридцати, в темном холодном подвале, где нет ни телевидения, ни Интернета? Ясно, что у многих это было незапланировано, но некоторые, судя по разговорам, пошли на этот шаг сознательно.
Забавно. В лоне цивилизации они жаловались на недостаток времени и денег, не хотели обременять себя грузом, который-де будет мешать карьере. Мы, мол, хотим пожить для себя. Самым частым оправданием было «отсутствие стабильности».
И вот теперь, лишившись всего, они начали размножаться как инфузории. Будто экстремальная ситуация запустила биологическую программу: вместо миллионов погибших родить миллион новых. Наверно, этот компенсаторный механизм заложен в каждой популяции – крысиной, собачьей, человеческой. Последней потребуется чуть больше времени, только и всего.

*****

Даже без чрезвычайных происшествий у Чернышевой, как и других врачей, была масса работы.
Так долго их несбыточной мечтой было увидеть солнце, а теперь оказалось, что его свет может принести с собой новые напасти. И хотя в первый день оно выглянуло от силы на пару час, под вечер начали поступать жалобы на резь в глазах.
Специалиста-офтальмолога в Убежище не было, но, собравшись на консилиум, врачи пришли к выводу, что имеют дело с ожогами роговицы. Споры были только по поводу причин. Возможно, глаза укрываемых даже за этот короткий срок успели отвыкнуть от естественного света. Но еще более правдоподобным казалось, что конфигурация пылевых облаков была такой, что глаз не успевал адаптироваться к солнечному свету, как при наблюдении затмения.
Причина могла быть и в солнечном ультрафиолете. Озоновая дыра вполне могла стать из страшилок реальностью, раз в атмосферу попало столько летучих продуктов сгорания. Если это так, опасность угрожала не только глазам, но и открытым участкам кожи. Все это надо было иметь в виду при устройстве жизни в городе, ведь окончательно рассеяться пепел мог только через многие месяцы. С этого дня солнечные очки были розданы всем, а разведчикам предписывалось носить их в обязательном порядке. К счастью, найти это добро в киосках и торговых павильонах проблемы не составило.
Встречались недуги и попривычнее. Были недомогания, вызванные резким перепадом атмосферного давления. Были расстройства желудка и несколько обморожений. Больше всего проблем было с детьми и пожилыми.
А у четырех человек обнаружились и более тревожные симптомы, похожие на легкую степень лучевой болезни. И это притом, что питьевую воду они везли с собой – в двух из шести автоцистерн, которые были в составе колонны. Остальные предназначались для бензина и дизельного топлива.
В городе, как слышала Маша, они будут полагаться на подземные источники и колодцы, замеры радиоактивности в которых уже сделали разведчики.
Ее смена закончилась в половине двенадцатого ночи. Выходя из жарко натопленной палатки походного медпункта, она накинула теплую куртку. Устала она страшно, но от приятных мыслей усталость снимало как рукой.
Девушка прошла по спящему лагерю вдоль рядов темных грузовиков и автобусов, не встретив никого. Народ уже отправился на боковую, а хождения в темноте не приветствовались. Светились в темноте только костры часовых по периметру и фонарики патрулей. Покой лагеря охраняло человек сорок.

Откуда-то слева донеслось тихое ржание. Чернышева узнала их ковчег на колесах еще до того как разглядела в свете костра его очертания – в воздухе висел слабый запах скотного двора.
Это было едва ли не самое ценное их имущество и вклад выживателей в общую копилку. Это те сберегли у себя в Гнезде лошадей и коз, кур и кроликов, хотя могли просто пустить под нож. Владимир, как он сам признался, тогда почувствовал только смутную догадку. Уже потом до него дошло, какую ценность будет иметь через пару лет саморазмножающееся мясо, молоко, вырабатываемое из травы, шкурки, за которыми не надо бегать по лесу, куриные яйца, тягловая сила, гужевой транспорт… При переезде в Убежище, «параноики» пригнали трейлер с обогревом и принудительной вентиляцией.
Теперь это был их общий задел на будущее. В дороге живой груз берегли не меньше автобусов с людьми, а на привале их стерег караул из четырех человек.
Одному из них, коротавшему время у костра – ее знакомому – Маша коротко кивнула. Через пару минут она была уже в центральной части лагеря, возле командирских палаток.
Он ждал ее в условленном месте, рядом с вездеходом по имени «Полярный лис», видевшим свои машинные сны.
– Опаздываете, Мария батьковна, – укорил он девушку, галантно беря ее под руку. – Разве можно? Мы же с вами договорились сходить посмотреть на замерзший водопад.
– А караул? – для порядка возразила она. – Засекут, нам же от Борисыча влетит.
– Да разве ж я не знаю слабые участки обороны?

*****

Не спали не только они, но и еще двое в палатке на самой границе лагеря и деревни.
Он рассказывал ей про свое детство. Забавные вещи про школу, институт и армию.
Про то, как в семнадцать лет путешествовал автостопом до Владивостока по недавно построенной автотрассе. Про Олимпиаду в Сочи, где был его друг, и про Крым, где побывал он сам накануне кровавых погромов 2018-го года.
Про хитрые аферы в Интернете, позволявшие делать деньги из воздуха.
– Вот представь, Насть, – рассказывал он. – Качаешь ты игру. Бесплатно. В виде архивного файла размером двадцать гигов. А он оказывается под паролем. А чтоб получить пароль, просят отправить СМСску за десять рублей. Догадываешься?
Она кивала.
– Да, ты шлешь, деньги снимают, и… пароль не дают, а просят отправить еще одну. Операцию можно повторять, сколько наглости хватит. Чем больше человек потратил, тем обиднее ему бросать – он же надеется, бедолага, что после следующей ему точно пришлют код. И платит!
Он говорил, не умолкая, а она слушала, и из глаз девушки на время уходила мертвящая пустота и боль, поселившаяся там после метро. Они светились живым интересом.
– Чем больше файлов ты разместил, тем больше навар. У меня доходило до пары тысяч в сутки. Да рублей, рублей. Но все равно неплохо, да?
И высшей наградой был ее ответ, два коротких слова, в которых бездна смысла.
– Конечно, неплохо.
Он говорил еще о тысяче вещей. Не рассказывал только о том, что было с ним в первые дни после атаки. И о своих вылазках. Эти темы были табу.
Но она и не настаивала. Ей самой было гораздо приятнее послушать о мире, который, как и в книге Митчелл, был унесен ветром. Он говорил, а она слушала, только иногда вставляя словечко-другое, которые пробивались через кровавую корку, покрывавшую ее душу, как зеленые ростки через асфальт.
Другие могли себе думать все, что угодно, но они просто разговаривали всю ночь напролет. Для них обоих это был разговор, исцеляющий душу.

*****

Чернышева открыла глаза и привычным движением протянула руку, чтобы включить ночник. Но, ни выключателя, ни прикроватной тумбочки на привычных местах не оказалось – вместо этого ее рука уперлась в гладкую эластичную ткань.
«Где я? Что случилось с моей комнатой? Кто-то сделал перестановку, пока я спала?»
Тут она вспомнила все события последних месяцев. Последних месяцев.
Маша была огорчена, что ее вырвали из такого уютного сна, который был так похож на прежнюю, нормальную жизнь. Жизнь, о которой она так давно не вспоминала.
Сколько же она проспала? Наверное, немного, судя по ее внутренним часам, которые окончательно сбились от этой сумасшедшей подземной жизни. Там было только время сна и время бодрствования, а не день и ночь. К ним, как и ко многим другим вещам, придется привыкать заново.
Маше даже не надо было смотреть на соседнюю подушку – она и так знала, что его нет. Это ее нисколько не удивило. Опять убежал со своими архаровцами. С этим ничего нельзя было поделать, она только вздохнула и взглянула на часы. Половина пятого. Отправление в восемь, можно еще поспать. Можно еще вздремнуть. Она перевернулась на другой бок и завернулась в одеяло, чувствуя на ногах гусиную кожу.
На этот раз она уснула в очень неудобной позе, поджав колени к животу. И наверно, поэтому ей приснилось, то, что она предпочла бы не видеть больше никогда.

– Эй, вы в порядке?..
Мужчина не ответил. Вместо этого он замер и медленно повернулся к ней. Девушка невольно вздрогнула. Его лицо представляло собой один кровоточащий нарыв, сочившийся гноем. Страшная пунцовая маска, распухшая как блин. Кожа висела неровными лоскутами.
Человек издал странный булькающий звук горлом и сделал шаг в ее сторону.
Машеньке стало не по себе. Он шел на нее как киношный зомби, весь в язвах и коросте, с засохшей блевотиной в волосах. Когда их разделяли всего пять метров, ее окатило волной гнилостной вони. Так может пахнуть разлагающийся труп, а не живой человек.
Она колебалась, не зная, что делать. Этому их не учили в академии.
Человек пошатывался, красная пена текла у него изо рта и сбегала по подбородку. Его спортивный костюм был бурым от крови. Сквозь несколько прожженных дыр можно было разглядеть пятна ожогов и язвы.
Он смотрел на нее, и одновременно сквозь нее. Таких глаз она не видела никогда. Воспаленные, со сжавшимися в точку зрачками, они не реагировали на свет ее фонарика, бьющий монстру прямо с лицо. Не сокращались.
Вроде бы, она должна ему помочь. Он больной, она врач. Но он выглядел так, будто ему от нее нужна не помощь. Что-то другое.
Она повторила свой вопрос, но человек продолжал идти, не реагируя на ее слова. Шагал, вперив свой неподвижный взор в нее. Его походка усиливала сходство с восставшим из мертвых: он раскачивался из стороны в сторону, как марионетка.
Их разделяли всего три шага, когда Маша, наконец, вышла из ступора. Ее саму удивило, как же она нашла в себе силы вытащить казавшийся игрушечным пистолет и негнущимися пальцами взвести курок.
«Самовзвода нет».
От первой пули он дернулся, но не остановился. Вторая и третья попали ему в грудь, и только тогда он тяжело повалился на спину и забился в судорогах.
Потом она повернулась к нему спиной и уже собиралась уходить, когда рот ей зажала тяжелая скользкая рука, которая затем опустилась на горло. В этом месте Чернышева проснулась. Ночной кошмар исчез, сменяясь явью, где были свои кошмары.
Чернышева достала из кармана пачку «Pall-mall», дрожащей рукой поднесла огонек зажигалки. Высунулась наружу. Светили яркие и огромные, как в открытом космосе, звезды.
Курила она только тогда, когда действительно нервничала.
Наверно, это не отпустит никогда, подумала она.
В этот момент ей очень хотелось, чтобы разведчики возвращались поскорее.

*****

Чем выше они поднимались, тем чище становилось небо. Когда они находились примерно в полукилометре над уровнем моря, солнце выглянуло из-за облаков, а еще через час пути те растаяли, как дым. Теперь небеса были безупречно синими и бездонными, словно они вернулись на четыре месяца назад.
Но холод не исчез. Наоборот, мороз все крепчал, и вскоре появились первые потери. К счастью, среди техники - сломался один из автобусов, и его пришлось бросить, а пассажиров рассадить. Чуть позже сломался один из тракторов.
Скитальцев встречала земля мертвых. Застывшее в зените солнце освещало серую каменистую пустошь. Несколько раз на их пути попадались мощные снежные заносы, но бульдозер на раз справлялся с ними. Все-таки это был не Кавказ.
Во время одной из таких вынужденных остановок, вызванной очередным заносом, он и пришел к ним. Просто вышел из бурана, будто материализовался из облака колючих снежинок в морозном воздухе.
В меховом полушубке, в лохматой шапке, с всклокоченной бородой, в которой было больше седых волос, чем черных, он был больше похож на старого йети, чем на человека. Он был невысок, но кряжист, на вид ему было лет пятьдесят. Человек чуть прихрамывал и опирался на суковатую палку, которой больше бы подошло название «посох». За спиной у него висела винтовка; рядом сидела, вывалив красный язык, здоровенная кудлатая лайка, очень похожая на волка.
– Отведите меня к начальникам, – сказал пришелец опешившим бойцам из охраны колонны, наставившим на него автоматы. Сказал так, будто имел полное право здесь находиться.

В салоне «Полярного лиса», откуда были убраны лишние сиденья, чтобы превратить его в штабную машину, командный состав колонны решал организационные вопросы дня, когда дверца вдруг распахнулась.
– Какого… черта, я же сказал не беспокоить? – спросил Демьянов начальника караула Павла Ефремова, рассматривая гостя, которого он привел. Майор хотел сказать по-другому, но в последний момент заменил одно слово на другое, которое считал более культурным. В последнее время он стал очень раздражительным. Может, потому, что все считали его долгом решать все, вплоть до распределения туалетной бумаги.
– Я посчитал, что это важно, Сергей Борисович, – ответил Ефремов, и майор только махнул рукой.
– Кто вы такой будете? – обратился Демьянов к вошедшему.
 – Только не надо чертыхаться, – произнес тот чуть хриплым басом. – Лучше б сказали, как хотели. Срамной уд такой же член тела, как рука. А врага рода человеческого звать не надо, особенно сейчас. Отец Михаил. РПЦ, как модно было говорить.
– Святой отец, значит. Интересно.
– Напрасно в школе основы православия не ввели, – с укоризной произнес священник. – Это у католиков «святой отец». А у нас на Руси - «батюшка».
– Где вы живете, батюшка?
– Лыжная база «Сосновый гребень». Три километра отсюда.
– Кто-нибудь еще там есть?
– Только я. Накануне днем… до событий… я умудрился сломать ногу. Так неудачно упал, что получил открытый перелом лодыжки. Сам виноват, форму потерял, давно в отпуске не был. Когда отключилась энергия, перестал работать фуникулер, люди начали волноваться…
– Дайте угадаю, – перебил Демьянов. – Они забрали с собой всю еду и ушли?
– Я им предлагал остаться, говорил, что так безопаснее. Не послушались. Больше я их не видел. Надеюсь, им тоже повезло. Я пытался связаться с большой землей, но телефоны так и не заработали. А потом у меня подскочила температура. Две недели я вылеживался, потом сделал себе шину и спустился вниз по самому пологому склону. Спускался долго. Несколько раз падал. Внизу у самого подножья я наткнулся на вертолет. Он протаранил опору ЛЭП, но, по-моему, упал он от взрыва. Какие-то важные шишки… Все были мертвы, включая пилотов, хотя машина и не загорелась. Там я нашел оружие. Отправьте туда своих людей, может, найдете что-то полезное. Я взял только один рюкзак.
Демьянов к этому моменту разглядел, что за ружье у священника – это была итальянская винтовка с оптическим прицелом, которая хорошо смотрелась бы на сафари.
– Потом ко мне пришла собака, – продолжал отец Михаил. – Обожженная, худая. Хотел было пристрелить, но больно глаза умные. Наверно, тоже потеряла всех. Вместе мы сумели выжить. Вот и вся история.
– Понятно. Где был ваш приход?
– В Омске.
– У вас была семья?.. – начал было Демьянов, но осекся. – Ах да, помню. Белому духовенству по статусу положено. Соболезную.
– И я вам, товарищ майор.
– Давно хотел спросить кого-то из вашей конторы, да все не попадались. Скажите, батюшка, может быть вера после всего, что произошло?
– Не просто может. Должна
– Другого ответа и не ждал, – кивнул Демьянов. – Вот и я так же думаю. Вас нам словно ваш начальник послал. У нас много инженеров, но не пока было инженера человеческих душ.
– А вы сами верите в Отца небесного?
– Не очень, – честно признался майор.
– Это плохо. Значит, религия вам нужна как этакая идеология для неграмотных?
– Называйте как хотите. Я готов ухватиться за все, что поможет сплотить людей. Иначе сдохнем.
– Хоть за культ Вуду? – усмехнулся в бороду священник.
– А где вы видите жреца-вудуиста? Что имеем, то используем. Один вопрос у меня, отче. Уже как от человека, а не начальника, – поднял на него глаза Демьянов. – Если Он такой добрый, то как это допустил? Только не надо про свободу воли. Это все равно, что ребенку вручить пистолет и смотреть, что он с ним сделает.
– Вопрос банальный, Сергей Борисович. Отвечу на него так. Вы, атеисты воспринимаете смерть тела как конец всему, как абсолютное зло. А для верующего это переход в иное состояние, причем высшее. Как лед становится водой, а вода паром.
– Так что, мы зря барахтаемся? Надо сразу застрелиться?
– Вовсе нет. Наоборот, жизнь это великий дар, потому что именно здесь на Земле мы сдаем экзамен на аттестат зрелости, так сказать. Знаете, два американских протестантских проповедника написали книжку про то, как всех праведников забрали на небеса, а неправедных оставили на Земле. Тираж был огромный, реклама шумная. Книжка, конечно, так себе, но идея ее верна.
– Я читал, – кивнул Демьянов, окончательно срывая маску тупого солдафона.
–  Тогда поймете, о чем я говорю. Судьба тех, кто погиб, уже решена. Мы можем молиться за их души, но они уже не сделают ничего. Господь милосерден, но справедлив. Я не думаю, что найдется место у его престола педофилу или чиновнику-вору, ограбившему сирот и вдов, даже если он сгорел в ядерном огне. А наша судьба еще определяется. Нами. Она зависит от того, как мы пройдем через это великое испытание. В нашей власти стать чище, чем мы были. Или, наоборот.
– Хорошо знаю, что за «наоборот» вы имеете в виду, – кивнул майор, вспомнивший людоедов, бандитов и мародеров. – Ладно, отче, я принимаю вашу аргументацию, хотя взглядов и не разделяю. Добро пожаловать на борт. Вы нам очень понадобитесь.
«В крайнем случае, у нас будет лишний охотник», – цинично подумал Демьянов.
 
Чем выше они поднимались, тем труднее становилось дышать.
«Каким же разреженным тут должен быть воздух?» – подумал Демьянов, видя перед глазами черных мушек.
Ничего, организм адаптируется, уверял он себя. А через поколение всем вообще будет незаметно. Человек не животное, привыкнет.
В окулярах бинокля проплывавшие мимо вершины казались Гималаями, хотя Демьянов знал, что тут поблизости нет даже тысячников.
–  Однозначно, наши потомки сложат об этом легенды, – произнес Демьянов, глядя в бинокль на раскинувшийся в долине город.
– И шли они многие дни, и преодолели многие тяготы, и узрели град, и имя тому граду было Подгорный, – произнес Богданов.
– Аминь. А знаешь, нам пора...
Демьянов вдруг замер на полуслове и дернулся, словно его кольнули иглой.
– Сергей Борисович, что с вами?
– Ничего, я в норме, – голос его вдруг стал слабым и ломким, – Не надо…
Что «не надо» он уже не договорил, лицо его стало похожим на восковую маску.
А потом он вдруг начал заваливаться на бок и упал бы, если бы Богданов не подставил плечо. Владимир сразу понял, что с майором творится что-то неладное.
Лицо Демьянова стремительно делалось мертвенно-серым.
– Маша! – крикнул Владимир, осторожно опуская майора на сидение. – Скорее сюда! Командиру плохо.

Через полчаса Чернышева вышла из палатки, на ходу снимая стетоскоп.
– Как он? – сразу накинулся на нее Богданов. Рядом толпились остальные, кто были оповещены о случившемся. Их было всего шестеро.
– Вроде нормально. Дала валокордин и нитроглицерин. И давление сбила – адельфаном. Порывался встать - я говорю, нельзя. Сейчас поспит. После него хорошо спят. Придумайте повод постоять здесь еще часов восемь. Лучше его не телепать.
– Мне он ничего не рассказывал, что у него проблемы с сердцем, – удивленно произнес Колесников.
– Он никому не рассказывал.

*****

Они прибыли. С первого взгляда было ясно, что городок необитаем. Только несколько ворон встречали скитальцев надсадным хриплым карканьем. Да и те скрылись в небе при их приближении.
– Ну, как вам? – вопрос Богданова был адресован всем.
– Клево, – первой ответила Чернышева, выражая общее мнение – Домики уютненькие. Вы как хотите, но я отсюда ни ногой.
Действительно, место было живописным, а сам поселок – ухоженным и благоустроенным. После городских развалин и серых железобетонных коробок, аккуратные двухэтажные домики радовали глаз, выкрашенные в приятные пастельные тона. Казалось, хозяева должны были быть где-то рядом.
Конечно, при ближайшем осмотре обнаружилось, что стекол в окнах нет, и кое-где с крыш совран шифер, но в целом городок выглядел так, словно жители покинули его вчера. А вот людей на первый взгляд не было – ни живых, ни мертвых.

Чернышева быстро пожалела, что напросилась в отряд. Ей казалось, это будет интересно, ей надоело сидеть в душной кабине, к тому же хотелось быть рядом с ним. Но такого она не ожидала.
Они стояли перед двухэтажным коттеджем на окраине городка. Джип на подъездной дорожке, летняя беседка во дворе, гараж на две машины. Жить бы и жить…
– Они там. В подвале, - лицо лейтенанта Павла Ефремова, привыкшего к трупам и смерти, ничего не выражало. - Что это было, я не знаю. Маша, иди сюда, это по твоей части.
– А что сразу Маша? - запротестовала девушка. – Я, блин, не судмедэксперт и не патологоанатом.
– Все тела без видимых повреждений, – поисковик был непреклонен. – А вдруг какая-то инфекция? Биооружие? Черт его знает. Володя, ты согласен?
Богданов кивнул, предложив, правда, вызвать в помощь другого врача.
Чернышева многое бы отдала, чтоб оказаться подальше отсюда, но выглядеть трусихой перед новым парнем не хотелось. Скрепя сердце и собрав нервы в кулак, она спустилась в подвал коттеджа, не забыв надеть маску.
В первые минуты, пока она рассматривала покойников, подсвечивая себе лучом светодиодного фонарика, Маша не могла взять в толк, что тут произошло. Однако, приглядевшись, девушка заметила характерные признаки отравления мышьяком. Кожа на губах и у мужчины, и у женщины, и у двоих детей была угольно-черной и отслаивалась, и глотка тоже почернела настолько, что это было видно снаружи по темному горлу, — они умерли, приняв крысиный яд.
Наверно, они ждали помощи и надеялись на прекращение холодов до последнего, а потом решили закончить с этим затянувшимся кошмаром сами.
Больше она в дома не заходила. Но видела, как ее товарищи выносили из подъездов и частных домов худые, будто высушенные тела людей, похожих на узников Майданека. Здесь ее помощь не требовалась - и так было видно, что они умерли от истощения и голода.
Когда осмотр был закончен, они пришли к страшному заключению, что поисковая группа, исследовавшая поселок городского типа Подгорный еще месяц назад, не ошиблась – он вымерз и вымер от голода. Сколько бы человек из десятитысячного населения ни выжило, они покинули холодное плоскогорье.
Как только разведчики проверили все дома, не найдя ничего, что могло бы представлять опасность, укрываемым было разрешено покинуть автобусы. На лицах людей, разминавших затекшие ноги, были написаны радость и облегчение, и даже полторы сотни трупов, которые ожидали погребения, не могли их уменьшить.
Демьянов распорядился организовать похоронные команды. Тела временно сложили на полупустом складе стройматериалов, чтобы кремировать, как только заработает котельная. После поминальной службы. Не волкам же их было отдавать.

Волки действительно дали о себе знать в первую же неделю новой жизни.
Давно не видевшие людей, они обнаглели настолько, что боялись ни огня, ни голосов, и пару раз порывались напасть даже на гревшихся у костра часовых. Впрочем, поняв, что люди не теряют бдительности, животные, порычав и поскалив зубы, отступали. До поры до времени.
Но на третий день пропала женщина, отправившаяся в одиночку на другой конец поселения после захода солнца. Хватились ее только утром и нашли только обглоданные останки. Кровавый снег вокруг был истоптан десятками лап.
На следующий день новые жители городка взяли безотказные «калаши» и винтовки, завели «Бураны» и сами отправились на охоту. После грандиозной облавы им удалось подстрелить два десятка хищников, обеспечив приятное разнообразие своему столу. После этого у уцелевших животных надолго пропало желание соваться на контролируемую пришельцами территорию.
А еще после этого случая было решено упорядочить расселение людей и организовать периметр.

*****

Часы приема подходили к концу. Глава города принимал от двадцати до пятидесяти посетителей за день. На большее число у него не было времени – весна требовала много работы, а ее надо было организовывать.
У большинства были жалобы и просьбы, и только у немногих предложения. И уж совсем у ничтожного меньшинства – предложения дельные. Демьянов еще не знал, к какой категории относится последний, но лицо его вспомнил – внешность была запоминающаяся.
Тимофею Михневичу было слегка за сорок. Сейчас он был коротко подстрижен, но майор помнил, что, попав в Убежище, он носил прическу «конский хвост» и джинсовую жилетку с карманами, в которых было штук пять блокнотов и столько же ручек. Он был корреспондентом какой-то бульварной газетенки, стрингером для нескольких информационных агентств и еще леший знает кем.
Еще во время жизни под землей он заколебал всех своей видеокамерой и диктофоном. Один раз, устав от его постоянных просьб, поисковики взяли его с собой в вылазку. С собой он привез несколько гигабайт видео, которые раньше не включили бы даже в фильм «Лики смерти». Его он стер, просмотрев всего один раз и так никому и не показав. После того, что Михневич увидел там, он снимал только будни Убежища да душераздирающие истории про разрушенные судьбы и семьи. Ну и лирические – про соединение душ после бури апокалипсиса. Все эти записи он сохранял, как он сам говорил, «для истории» – до тех светлых времен, когда у них будет свое телевидение. Во время исхода он снимал только безлюдные вымершие ландшафты.
Еще в планах Тимофея было выпускать полноценную газету на двенадцать полос, но пока только печатал раз в неделю информационный листок. Листок Демьянов одобрил. Сделал только замечание, что материалы должны проходить предварительное согласование с ним. А так как у него не было времени читать всякую ерунду, он перепоручил это своей секретарше. Да, теперь он был настоящим начальником. Хотя в Убежище прекрасно обходился сам, а дел тогда было не меньше.
– Сергей Борисович, не хотите сделать радиообращение? – с места в карьер полез Михневич, только войдя в кабинет.
– Чего? – не понял Демьянов. – Какое еще обращение? Объяснись.
– Мы тут… – журналист замялся, –  Нашли кое-какое оборудование. Еще не студия, конечно, но уже кое-что. Приемо-передающая антенна хорошая. Ведем вещание на коротких волнах на сопредельные территории, – последнюю фразу он произнес гордо.
От лица майора отлила кровь.
– Кто распорядился?
– Ну… я самостоятельно,  ответил Михневич. - Это же вопрос престижа. Сколько можно сидеть, как в тумбочке. И людям будет приятно, и соседи поймут, что мы не просто так.
– Ой, мать моя… – Демьянов взялся за голову. – Ты физику в школе учил? Мало того, что передачу может поймать оголодавшая воинская часть у нас под боком. Так короткие волны еще и отражаются от ионосферы с малыми потерями. Наше обращение теоретически могут принять хоть в Занзибаре. Да ладно если в Занзибаре, не страшно… А если в штабе второго флота США, в Северном Ледовитом океане?
– Так пусть порадуются за нас, – выдал журналист, – Да не будем себе льстить, Сергей Борисович. Никто из-за нашей деревни авианосную группу не пошлет.
– Сколько дней вы уже вещаете? – будто не слыша, спросил Демьянов.
– Один.
– Значит так. Трансляцию прекратить. Оборудование я опечатаю. Впредь без меня ничего не предпринимать.
Журналист опешил.
– Ясно, – проговорил он. – Как скажете, Сергей Борисович.
– Ладно уж. Будет вам обращение. Но в живую, на площади. Подготовь камеру. Будет вам «для истории». Напросились.
Через полчаса все жители Подгорного от мала до велика, то есть все старше десяти лет, уже были собраны на главной площади городка. Не было только тех, кто стоял на постах, или отправился утром в рейд в Искитим за оборудованием.
Демьянов обошелся без трибуны и без микрофона.
– Вижу, вы расслабились, товарищи, – тихо, но четко проговорил он. – Думаете, все наши проблемы закончились. Так вот… хрен! Все только начинается. Будут эпидемии, природные катаклизмы, разборки с соседями. Мы еще будем вспоминать о днях в Убежище с ностальгией. Поэтому главным для нас должна быть бдительность, бдительность и еще раз бдительность. Еще некоторые думают, что к нам как в песенке «прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете и бесплатно покажет кино…». Никто не прилетит. Если выкарабкаемся из этого дерьма, то только сами. Это понятно?
Молчание было ему ответом. Да, подумал он, устали люди. Хотят тишины и покоя в только что обретенном доме. Но кто их спросит, если придет беда? Он не собирался вызывать в их сердцах панику, но и лгать им он не мог.
И еще одна мысль не давала ему покоя, подстегиваемая участившееся болью в левом подреберье. Она заставляла думать о том, кому передать эту неожиданно свалившуюся на него полгода назад власть.