Без первой части недействительна.
Командировка на Юг закончилась. Я добрался до центра города. Зашел в открытое кафе с видом на местные развалины, заказал себе бокал «Массандры» и бифштекс с яичницей. Продолжая думать о подписанном договоре, некоторое время я пялился в пейзаж, потом отвлекся и оглядел собравшуюся публику.
Темноволосая дама в тонких очках и красном, платье, которая сидела через два столика и, как показалось, уже давно разглядывала меня, сконфуженно спрятала взгляд. Я задержал на ней свое внимание, стараясь вспомнить, где мог видеть это лицо. Она поправила бретельку. Бросила еще один взгляд. Отвела глаза. Они у нее были яркого – почти оранжевого цвета. Передвинула вазочку на столе. Посмотрела в другой раз. Встала и подошла к моему столику.
– Вы не должны так обо мне думать! – я услышал вызов в сказанной фразе и понял, почему не вспомнил ее сразу. Все дело было в очках. Они изменили взгляд, а вместе с ним и лицо моей ночной незнакомки.
– Я и не… Присядьте, если так.
– Да, так! Хоть я и не знаю… – У нее была манера выделять некоторые слова, произносить с нажимом.
«Точно Путин», – ухмыльнулся я про себя. Сказал:
– Стоит. Садитесь!
Она опустилась на стул напротив и еще раз внимательно меня оглядела. Сейчас – с чинной прической и в макияже – она уже не выглядела перепуганной дамочкой из соседнего номера. «Впрочем, голышом она тоже неплохо смотрелась», – подумал я и постарался не улыбнуться собственным мыслям.
Стекла ее очков ехидно блеснули.
Один мой приятель – малоизвестный питерский поэт с рыбьей фамилией – алкаш и умница – сказал мне как-то в период похмельной задумчивости: «Способность творчества остается с нами, пока мы пребываем вожделеющими мужланами». И я склонен этому верить.
Это я вовсе не к тому, что, взглянув на свою соседку по столику, сразу решил написать эпическую поэму. Мне просто вдруг захотелось видеть ее, разговаривать, жить.
«С чего бы это?» – мелькнула мысль.
Мы провели чудесный вечер. Женщину звали Тата. Была она дизайнером и жила в одном со мной городе, чему мне даже в голову не пришло удивиться. У нее был бывший супруг – компьютерщик, и старший брат – лучший друг бывшего супруга.
– Нельзя выходить замуж за старого знакомого, – она улыбнулась.
– Отчего? – спросил я.
– В него невозможно влюбиться! – она сделала паузу. – Человек, которого не любишь, очень скоро начинает раздражать. И однажды утром ты просыпаешься с единственной мыслью: «Ненавижу»!
Я замолчал, прикидывая, так ли это. Ответ не пришел.
Тата тем временем болтала про все подряд. Пикантность нашей первой встречи, похоже, уже не особо ее тревожила. Она перешла к вопросам о моей персоне, и я рассказал, что готовлю кое-что на разные случаи жизни.
– Кулинар! – догадалась Тата. В голосе ее я услышал нотки легкого разочарования, но не стал утруждать себя дополнительными объяснениями. Не то чтобы я боялся огласки или чувствовал западню. Просто хвастаться пока было нечем.
Мы очень быстро перешли на «ты», мило поболтали еще какое-то время. Потанцевали. У нее было гибкое тело и отменное чувство ритма.
Музыка кончилась. Она протянула мне руку. Сказала.
– Хочешь, погадаю?
Я развернул ей ладонь. Слабо сжав мое запястье, она принялась водить указательным пальцем по линиям руки.
– Ты проживешь долго, – заговорила она. – Всего детей будет трое. В сорок лет едва не погибнешь. Разум в тебе пересиливает чувство. И обманывает его. Но так будет не всегда. Жизнь... твоя состоит из сплошных измен. То самому себе. То – тем, кто тебя полюбит.
– И где это видно?
– Так вот же. На твоей ладони.
– У линии жизни нет географии. Только протяженность.
– Что ж. И с этим можно не спорить… Еще не все. Ты скоро разбогатеешь… Остерегайся черных кошек, обильной еды, выпивки и детских привязанностей. У тебя будет много женщин, но полюбишь ты только одну – ту, на которой женишься... и заживешь с ней счастливо.
– Я уже женат.
– Не важно. Вопрос не в том, правду ли я сказала, а в том, веришь ты мне или нет.
– Это всего лишь метафора.
– Но и она может пригодиться.
– Когда я чуть-чуть не погибну?
– Возможно, как раз потому. Вот она, критическая точка. Линия любви после нее углубляется.
Пока тянулись наши разговоры, звезды на небе поредели и стали постепенно расплываться. Какая-то мутная пелена клубилась там, где была граница между морем и небом.
– Будет шторм, – сказала Тата.
– Гроза, – поправил я.
– Шторм мне нравится больше.
Мы начали собираться. Прошлись до отеля, где она теперь поселилась.
– Увидимся! – сказала Тата и посмотрела на небо. Чмокнула меня в губы и, видя, что я молчу, улыбнувшись, продолжила. – Ты – чудесный зверь для моей охоты.
В это время где-то над морем ударил гром.