Хозяюшка сыпет просо в продолговатое корыто, стоящее в углу обнесённого металлической сеткой загона, в другом углу которого расположен крытый шифером ящик около полутора метров в длину и ширину, с одним чёрным лазом, в тёплой темноте которого можно разглядеть кур, сидящих на прелом сене и на жёрдочках. Их неустанное квохтанье и шум крыльев, когда они в своей толкотне перелетают-прыгают с шеста на шест, решительно прерываются призывным голосом хозяйки: «Цыпа, цыпа, цыпа». Птичий гомон усиливается и тут же, одна за другой, а то и по две сразу, грязно-белого цвета куры протискиваются через лаз и устремляются к золотистому зерну.
Тут же по вытоптанной, без единой травинки поверхности, по слою пожухлого сена и куриного навоза из-за курятника выбегает крысёнок, такого же, как и куры, жёлто-бело-грязного цвета и тоже направляется к корыту.
Иногда он останавливается, принимает стойку, подогнув переднюю лапку, и поворачивает голову ухом на голос хозяйки.
Выждав, когда хозяйка хлопнет, уходя, дверью загона, он пробирается между кур и карабкается по щербатому борту корыта к зерну.
Когда, взяв очередное зернышко, он привстаёт на задние лапы и начинает его есть, можно заметить, что у него нет глаз. Это можно объяснить известной особенностью кур: они клюют любую точку, выделяющуюся на фоне. Скорее всего, тот, кто ради забавы подсадил его к ним, не знал об этом, или забыл. А потом, обнаружив, что произошло с крысёнком, решил оставить его в курятнике. Всё-таки просо бывает каждый день: авось, как-нибудь и проживёт, бедолага.