Идиотке мечтать опасно. Часть 3 Ольга

Ила Опалова
                Ила Опалова
                Идиотке мечтать опасно
                продолжение

                29.10.1988 года, суббота

            Школа, где работала  Дина Захаровна, была типовая:  четырехэтажное здание серого цвета. У входа – разбитая красная табличка. На крыльце подростки смачно выговаривают непотребные слова.
           Нина приостановилась, чтобы, следуя быстро приобретенной педагогической привычке, вызвать у ребят чувства стыда, сказать о красоте русского языка, но только усмехнулась при мысли о тщетности такой попытки, и молча прошла в дверь.
         - Мымра! – прозвучало ей в спину.
          Нина прошла по безрадостным узким коридорам, стены которых украшали строгие планшеты, наверняка сделанные руками родителей. На планшетах размещалась информация о достижениях школьного коллектива и демонстрировались грамоты, полученные учащимися.  В концах коридоров стоял запах туалетов. Она остановилась перед стендом с надписью «История пионерской организации».
         «Добротно сделано», - подумала Нина и прислушалась. Из-за двери ближайшего кабинета послышалось:
         - Ах ты, наглец! Хватит мне нервы мотать! Вон из класса! Чтобы завтра пришел с мамой!
          - Так завтра начинаются каникулы! И завтра воскресенье!
          - И хорошо: у меня будет достаточно времени для обстоятельного разговора с твоей мамой, и она сможет отмыть парту от твоих рисунков! И надписей!
          - А докажите, что это я рисовал!
          - А что ты сейчас делал? На моих глазах!
          - Вам показалось, это я по воздуху ручкой водил. А мама  не придет, она работает.
          - Тогда я приду, могу зайти к ней на работу!
          - А почему вы на меня кричите? И не надо меня пугать. Я могу вообще в школу не приходить.
          Дверь отворилась, и из кабинета лениво вышел худощавый парнишка с большими темными глазами и крашеным чубом и направился к туалету. Следом в дверном проеме появилась молодая учительница: лицо в светлых кудряшках, курносый нос и большущие глаза. Она испуганно, как ребенок, посмотрела на Нину, заглянула за дверь, в сторону туалета, опять остановила взгляд на лице девушки, и вдруг тревога в ее глазах сменилась радостным узнаванием.
          -  Нина?  Важенина!
          - Привет!  – на лице Нины засияла счастливая улыбка: она  узнала Ольгу Климову и вдруг поняла, как давно они не виделись. - Воюешь? А как же с тем, чтобы сеять разумное, доброе, вечное?
         - Пушкареву это доброе, вечное точно не нужно. Лучше бы действительно в школу не приходил, все равно же не учится. Весь кабинет заплевал: из шариковой ручки  делает трубочку, и плюет из нее жеваной бумагой. А как он исписал парту! Около этой парты даже стоять стыдно, не то что сидеть за ней. Я думаю, она сама с радостью бы провалилась сквозь землю от стыда, если б могла! Противный мальчишка! Сам не учится, и  другим мешает…
Знакомая ситуация: школа должна учить всех, даже тех, кто ненавидит учебу. И при этом в школе должна быть стопроцентная успеваемость. Ученики прекрасно знают, что при любом раскладе тройка им обеспечена, поэтому можно плевать жеваной бумагой даже в саму учительницу.
          - Пушкарев – это тот мальчик? – Нина  кивнула головой в сторону, куда ушел парнишка, - и замолчала. К ним шла женщина с желтоватым брезгливым  лицом  и вела за руку изгнанного из класса ученика.
          - Ольга Михайловна, - холодным тоном обратилась она к Оле, -  почему ваш ученик не на уроке, где должен получать знания, а курит в туалете? Он утверждает, что вы сами выпроводили его с урока. Иди, Петя, за парту, - обратилась она ласково к мальчику, -  А вы, Ольга Михайловна, зайдите ко мне после уроков.
         И она величественно поплыла дальше, окатив ледяным взглядом  Нину.
         - Это кто? – шепотом поинтересовалась Нина.
         - Завуч Николина, стерва та еще. Подожди меня, скоро конец урока. Окей? – шепнула Ольга и скрылась за дверью, где во всю уже шумели ученики.
         И почти тут же прозвенел звонок, и школа, как волшебная шкатулка, заполнилась голосами, смехом, стуком дверей и топотом ног. Из кабинета Ольги тоже хлынули учащиеся. Она, растерянная,  появилась последней.
        - Ну, вот, - пожаловалась она Нине, - все убежали. А у раздевалки, конечно, Николина стоит. Мне будет нагоняй, - она вздохнула. - Да ладно, пусть до кучи! Заходи, гостьей будешь. Осторожнее садись, а то в два счета колготки порвешь: тут есть такие занозистые сиденья и столы! Я на колготках просто разоряюсь. Как жизнь-то? Личная? Не наладилась?
         Нина покачала головой.
         - У каждого свои недостатки. Мой недостаток – отсутствие личной жизни.
         - И я замуж не вышла. Бабский коллектив, одно слово.  Я ведь только в школу хожу,  да из школы. Где тут принца встретишь! У нас в школе  трое мужчин: директор, физрук и трудовик – все старые и женатые...  Что не звонила? не заходила?
         Нина растерялась: и, правда, почему?
         - Да, понимаешь, - виновато замямлила она, - раз не удалось позвонить, два... Думала, завтра позвоню, опять завтра... Вот это завтра и затянулось... на три года. А ты почему не звонила?
         - Я была уверена, что ты в Москве, у отца. Где работаешь?
         - В милиции.
         - Где-где? – от крайнего удивления выражение кукольного лица  университетской подруги стало глупым.
         - В угрозыске. Я следователь.
         - Так ты здесь по работе?
         - Да.
         - И по какому вопросу? Наши ученики, конечно, не ангелы, но преступников среди них, я надеюсь, нет.
         - Оля, расскажи мне об Апаликовой.
         - Об Апаликовой, - опять удивилась Ольга. - Что рассказать-то?
         - Что за человек? Может, она забывчива?
         Ольга помолчала, усмехнулась и начала с шуточной патетикой:
         - Апаликова Дина Захаровна – зерцало нашего просвещения. У нее идеальная дисциплина на уроках. А я, - девушка перешла на обыденный тон, - после института была в состоянии войны с учениками. Меня не слушались ни младшие, ни старшие. Я поинтересовалась у Апаликовой, как она добивается тишины на уроках. Она мне дала интересные советы: не давать спуску в первые дни, то есть сразу показать, так сказать, кто в доме хозяин… Да, надо было записать ее на диктофон… Для научной работы по педагогике – бесценно. Например, была такая рекомендация: держи контакт с родителями, обойди квартиры всех наиболее шумных ребят. «Мой 10 «Б» знает, - сказала она, - если я пообещала придти к кому-то домой, значит, я приду в тот же день, чего бы это мне не стоило, хоть к десяти, хоть к двадцати ученикам. А сейчас мне и идти не надо. Я говорю, чтобы родители были в школе, и они приходят, как миленькие. Дети меня и не пытаются обмануть. Знают, если родители не придут ко мне, значит, я приду к ним, и в тот же день, то есть будет только хуже. И родители знают, что я могу на работу им позвонить и опозорить их, сообщив их начальству, что они не занимаются своими детьми». О таком человеке можно сказать «забывчив»?
          - Нет, конечно,-  уважительно сказала Нина. Она поработала в школе, но так и не научилась держать дисциплину на уроках.
        - Ее кто-нибудь ненавидит в школе? – скорее для проформы спросила Нина.
        - Конечно! – ни секунды не задумавшись, ответила Ольга.
        - Кто? – удивилась Нина.
        - О, таких сколько угодно! Наше будущее – ученики. И не ее одну.
        - Ну, у тебя и шутки! – покачала головой Нина. – Да, юмор ты не растеряла.
        - Какой тут юмор! – махнула рукой Ольга. – Это жизнь. Они ненавидят нас, мы их. Дине Захаровне они дали совсем не ласковое прозвище «Динозавра». Конечно, здесь не в чистом виде ненависть, - я имею в виду учеников и учителей - тут многое намешано. И даже любовь имеется.
        - А если серьезно?
        - Я и так серьезно. Конечно, есть ненависть и между коллегами-учителями, только в ней тебе никто не признается, кроме меня. Понимаешь, как среди учеников, так и среди учителей идет соперничество: за пятерку, похвалу, благодарность. И есть зависть. Дине Захаровне ко дню учителя ученики подарили настольные часы на малахитовой подставке. Так сколько было злых завистливых разговоров!
        - Я не поняла: ты тоже ненавидишь?
        - Это сильно сказано. С трудом переношу – это точнее, - она помолчала и заговорила снова: - Мне надо к Николиной идти, ты же слышала. «А вы, Ольга Михайловна, зайдите ко мне после уроков» - скопировала она завуча, - Ты уж извини. Вообще-то я не такая злая, ты же знаешь... А что с Диной Захаровной могло случиться…что-то серьезное?
- Пока не знаю.
- Я попробую помочь тебе. Пораспрашиваю учителей, учеников, кто что видел, слышал…Конечно, осторожно. Хорошо? А может, подождешь меня? Детальнее поговорим? Я тебя с другими учителями познакомлю, может, что-нибудь важное узнаешь,  – голос у Ольги был виноватый и какой-то неискренний.
Но Нина дружески улыбнулась:
-  Договорились. Подожду, а пока похожу по школе.
        – Ага! И имей в виду, что с завтрашнего дня каникулы.…То есть у меня появляется уйма свободного времени! Кстати, номер телефона у меня прежний. Ну-ка, постой, - неожиданно Оля остановила Нину.
        Мимо них шла красивая старшеклассница с густой светлой косой ниже  пояса, перекинутой через плечо. Узкая синяя юбка чуть выше колен, синий жилет и белая блузка  с романтическим кружевным воротничком. На жилете – комсомольский значок. Хотя она не была высокой, в ней было то, что раньше называли статью:  тяжелые волосы не давали сутулиться.
        - Жанна, - обратилась к школьнице Ольга, - подойди, пожалуйста.
         Девушка остановилась,  чуть улыбнулась и подошла, мельком взглянув на Нину и с коротким одобрением оглядев ее пальто.
        - Жанна Рысина – ученица Дины Захаровны и ее соседка, - представила Ольга старшеклассницу, -  А это Нина Алексеевна,  у нее есть к вам вопросы.  Заходите  в кабинет, здесь и побеседуйте, пока я схожу к завучу.

         Девочка вошла в кабинет и машинально встала около учительского стола, опустив глаза, но прямая, как струнка.
         «Ну, их и муштруют! А девочка-то, как с плаката! Неужели такие правильные, чистенькие, скромные еще встречаются?» - удивилась Нина, с удовольствием глядя на девочку, и, не удержавшись, воскликнула:
         - Ах, какая у вас коса! Сколько же, должно быть,  с ней хлопот!
         Девочка растеряно вскинула на Нину синие глаза и ответила:
         - Это приятные хлопоты. Я люблю свои волосы, и мне нравится с ними возиться.
         - Обычно, те, кому повезло с волосами, жалуются на сложный уход, - покачала головой Нина.
         - Я, как в давние времена, верю, что в волосах сила. Помните Самсона?
         -  Вы хотите быть по-мужски сильной?
         - Нет, - покачала головой Жанна, - по–женски.
         «Да, девочка правильно соображает. Действительно, в таких волосах гипнотическая сила; глаз не отвести».
          - И у вас никогда не было желания остричь волосы,  заиметь модную стрижку?
          - Нет-нет! Я никогда не остригу свои волосы! А стрижки, даже модные, делают людей похожими друг на друга.
          - Вы точно ни на кого не похожи, – опять не удержалась Нина.-  Такую красоту сейчас редко встретишь!
          Жанна чуть улыбнулась и с каким-то снисхождением (взрослый человек – и такая восторженная!) вопросительно посмотрела на Нину.
          - Вас что-то интересует?
          - Точнее, кто-то. Ваша учительница Дина Захаровна Апаликова, – и Нина стала импровизировать, ведь нельзя, чтобы до выяснения всех обстоятельств по школе поползли слухи. - Я журналист, историк, и сейчас готовлю книгу о лучших учителях нашего города. Точнее, о педагогах-новаторах. Мне сказали, что в вашей школе, таким специалистом является Дина Захаровна. Мне важно знать ваше мнение как ее ученицы.
Нина внимательно наблюдала за  реакцией девочки, а та стала ровно, без эмоций, говорить:
          - Дина Захаровна – мой классный руководитель. Она строгая, но очень справедливая. Ее все уважают. И ученики, и родители.
          - Вы живете в одном доме?
          - И в одном подъезде. Она на первом этаже, я на втором. Наша квартира находится прямо над ее квартирой.
          - Ага, это с вами вчера разговаривали работники милиции? – Нина вспомнила разговор с Ершовым.
          - Да. Точно, - девочка прямо посмотрела на Нину.
          - Это все, что вы можете сказать о своей учительнице?
          - А что еще нужно?
          Нина немного растерялась.
          - Дина Захаровна заболела. Вы в курсе?
          - Догадывалась. Просто так уроки не отменяются.
          - А вы к ней не заходили?
          - Зачем? – голос девочки звучал все также ровно.
          - Ну, все-таки любимая учительница болеет.
          - А я сказала, что Дина Захаровна – любимая учительница?
          - А что? Нелюбимая?
          - Ну, зачем вы так? – в голосе Жанны прозвучал упрек.-  Дина Захаровна просто уважаемая мною  учительница.  Она же не моя мама, чтобы ее любить. И не мальчик. И не Родина. И даже не комсомол.
          Нина смешалась: «Издевается?». Но лицо девочки было непроницаемым.
          - Если вы уважаете учителя, а он болеет… Долг ученика…ученицы…Ведь тут и ходить далеко не надо.
           Жанна прервала поиск слов:
           - Конечно, долг ученицы – навестить больного учителя. Но Дина Захаровна не лежит прикованная к постели.
           - А откуда вы это знаете?
           - Я ее каждый день вижу.
           - То есть как? – Нина не могла скрыть удивления. – В каком смысле?
           - В обычном.
           В глазах Жанны появилась какая-то чертовщинка. Явно читаемый вызов.  У девочки настал возраст, когда взрослые теряют авторитет и становятся в глазах детей смешными, наивными занудами. Нина поняла, что выдала себя с головой. Для книги о новаторах такие вопросы не задают.
          - Где видите? Вы к ней все-таки заходите?
          - Вижу на улице. Во дворе.
          - И когда в последний раз?
          - Вчера вечером.
          Вечером, вечером.…Какая-то неувязочка. Ведь вечером Нина сидела напротив подъезда учительницы. Жанну она видела. Ясно, что девушка, которую окликнул Пушкарев, была  эта Жанна. Значит, девочка обманывает?
         - Во сколько?
         - Что во сколько?
         - Во сколько часов вы видели Дину Захаровну? И где?
         - На улице.
         - Во сколько часов вы были на улице?
         - Я видела ее  в окно. Поздно. На часы не посмотрела.
         - А ты уверена, что это была она? – Нина не заметила, что стала обращаться к девочке на «ты».
         - Конечно. Она была в своем клетчатом пальто.
         - Каком пальто?
         - Ну, таком… Пальто нашей фабрики «Одежда». Сине-серая клетка.
         Значит, Нина все-таки видела Апаликову!
         - А  ничего странного ты в своей  учительнице не заметила?
         - А что на ваш взгляд странное?
         - Ну, мало ли что… То, что не типично для нее. Например,  например…учительница стала хромать. Или поправилась…
         - Нет, она не хромала… Но… У Дины Захаровны в руках была большая спортивная сумка.
         - Так, значит вчера, поздно вечером, Дина Захаровна вошла в подъезд с большой спортивной сумкой в руках…
         - Нет, она вышла из подъезда поздно вечером.
         - Куда? – тупо спросила ошеломленная Нина.
         - А вот это она мне не прокричала, - ровно ответила девочка и добавила: - Извините, мне надо идти.

         «Да, какая язвочка, эта Жанна! А красавица редкая. С такой внешностью надо в кино сниматься».
         Нина спускалась по лестнице, мысленно прокручивая разговор с Жанной Рысиной, когда ее догнала завуч Николина.
        - А вы, собственно говоря, по какому вопросу в школе? - спросила она скорее строго, чем любезно.
        Девушка с интересом посмотрела на холодное, с чуть брезгливо изогнутым ртом, лицо-маску, и у нее появилось ребячье желание позлить эту самовлюбленную даму, благо в отличие от учеников и учителей, Нина была независима от нее. Но она сдержалась, и только в ответ холодно же ответила:
        - По служебному вопросу.
        Шоковый эффект. Маска дрогнула.  В глазах скользнуло недоумение и интерес. И после тягучей паузы завуч спросила:
        - Вы из РОНО? Нет, из милиции? Наводите справки об Апаликовой?
        - Да, - сухо уронила Нина.
         В сравнении с недавней застылостью, лицо Николиной стало удивительно подвижным, и голос приобрел душевные оттенки:
        - Что же вы не обратились к нам, завучам? Вы уже были у директора?
Николина подхватила Нину под руку и увлекла ее в свой кабинет.

         - Садитесь, прошу вас. Дина Захаровна – отличный учитель, прекрасный педагог. У нее довольно сложный класс, 10 «Б», выпускной, но она, знаете ли, держит их железной рукой. Обязательный, ответственный человек! Жаль, что у нас не все учителя такие, как Дина Захаровна. Насколько было бы легче всем работать! Вы не представляете…простите, как ваше имя, отчество?
         - Нина Алексеевна Важенина.
         - Очень приятно. Вы не представляете, Нина Алексеевна, как сложно работать с учителями! Некоторые из них, особенно молодые, не желают выполнять самые простые требования. Нам, завучам, приходится постоянно их контролировать, можно сказать, караулить, ловить за руку… Согласитесь, ведь не трудно проводить детей в столовую или после уроков к выходу. Однако,  делают это единицы. Остальные оправдываются тем, что дети разбегаются. Но у Дины Захаровна дети никогда не разбегаются! Она умеет требовать, и ее все уважают. Уверяю вас, Нина Алексеевна, к ней прекрасно относятся и коллеги, и учащиеся. Мы очень встревожены случившимся… Кстати, вы не могли бы прояснить, что же произошло?
          Нина сначала с удивлением, а потом с удовольствием, какое получают от хорошей актерской игры, наблюдала за завучем. Неужели эта искренне любезная женщина – та чванливая дама, отчитывающая Ольгу? Театр рыдает! Нет, такому человеку верить нельзя.
Нина уклонилась от ответа:
         - Если вы встревожены, да еще очень, значит,  достаточно осведомлены. В таком случае, не ответите ли мне на несколько вопросов? Когда в последний раз вы видели Апаликову?
        Завуч замялась:
        - В школе…Минутку, я посмотрю расписание… В прошлый четверг. У нее был классный час.
        - Вы о чем – нибудь с ней говорили?
        - Конечно. Я со всеми говорю. Она подошла ко мне и сказала, что больна и пойдет к врачу. Это всегда такие сложности, когда учителя болеют! Надо искать замену, уговаривать учителей, а то и отменять уроки. Дети разбалтываются. Но Дина Захаровна болеет редко. Хотя все мы люди. Нет, болезнь учителя Апаликовой  не стала для нас ЧП.
        Нина с удивлением отметила про себя, что завуч, несмотря на внешнюю холодность, растеряна.
        - Конечно, не ЧП, - поддакнула девушка. - Главное, чтобы учительница оценки выставила, ведь конец четверти.
        Завуч недовольно сжала губы, и Нина поняла, что попала в точку: дети остались без четвертных оценок по английскому языку.  И ей стала ясна школьная ситуация. Она уверенно спросила:
        - Вы много раз звонили Дине Захаровне?
        Завуч немного помолчала и устало ответила:
        -  Да, но,  к сожалению, не смогла до нее дозвониться.
        - Но вы, наверняка, отправляли кого-нибудь к ней домой?
        - Конечно, конец четверти, надо, чтобы все дети были аттестованы и аттестованы правильно. Видите ли, Нина Алексеевна, поставить объективную оценку ученику может только тот учитель, который ведет у него предмет, в данном случае, предмет - английский язык. Текущие оценки не всегда дают верную картину. Ведь кому-то учитель может занизить баллы, чтобы заставить больше заниматься, кого-то, напротив, может выше оценить, чтобы вселить уверенность. А итоговая оценка – другое дело, она должна быть без погрешностей.
        - Вы отправляли к ней домой учеников? Или  учителей?
        - Да. Дина Захаровна живет рядом со школой, многие ходят мимо ее дома. Двое из ее учеников живут в одном с ней подъезде. Я их отправляла к ней с запиской.
        - Вы отправляли к ней Жанну Рысину и Пушкарева?
        - Да, - удивилась Нининой осведомленности Николина.
        - И что Жанна?
        - Сказала, что Дина Захаровна ей не открыла, и она записку сунула в щель двери.
        - А Пушкарев?
        - Ему тоже дверь не открыли.
        - Вы в дружеских отношениях с Апаликовой?
        - Дружеские отношения на работе мешают делу. Я должна быть ко всем одинаково требовательной.
        - То есть сами вы не заходили к Дине Захаровне домой?
        - Нет.
        - А случайно вы ее не встречали в эти дни? По дороге домой, например.  Ведь вы же проходите мимо ее дома?
        - Да мимо, – Николина помолчала и нехотя продолжила: - Вообще-то я видела ее во дворе. Но Дина Захаровна не откликнулась, зашла в подъезд. Я тут же за ней – она как растворилась. Позвонила в дверь, подумала, она не услышала меня на улице. Но мне дверь не открыли.
        - Больше вы ее не встречали?
        - Видела еще раза два, но уже не окликала и за ней не бегала. Что взять с человека, больного…человека!
        По лицу Николиной было ясно, что она оскорблена и в недоумении. Нина помолчала, а затем поинтересовалась:
        - Кстати, как же вы вышли из положения с оценками?
        - Поставили баллы за четверть по текущим оценкам. Не все ученики довольны. Кто-то надеялся исправить.
        - А какое прозвище дали учащиеся Апаликовой?
        - У нее нет прозвища.
        При прощании Николина была сама любезность, но Нина уже не обращала  на это внимания. Она  ей не верила.

        Нина вернулась в кабинет Ольги, которая углубилась в изучение методичек. Подняв глаза, она улыбнулась:
        - Век живи – век учись – это я о себе. Узнала что-нибудь интересное от Жанны?
        - Ничего определенного, - рассеянно сказала Нина. – Кстати, о Жанне. Редкая девочка. В ее возрасте подростки стремятся быть как все: одежда, прически, поведение… А она открыто показывает, что не такая, как все. И не хочет быть такой. Сложная девочка.
        - Очень, - кивнула Ольга. – Знаешь, как тяжело с ней работать! Чуть ошибешься, например, не так построишь фразу ( знаешь ведь,  к шестому уроку иногда язык начинает заплетаться), она сразу заметит оговорку, улыбнется так тонко, иронично, чуть-чуть, а иногда наклонится к соседке по парте, пошепчет, та захихикает… Сразу чувствуешь себя глупым клоуном, и урок летит к чертям… С кем-нибудь еще разговаривала?
        - А что ты можешь рассказать о взаимоотношениях Николиной и Апаликовой? – вопросом на вопрос ответила Нина. - Николина что-то не договаривает.
        - А кто из учителей говорит все? Николина же вообще говорит одно,  думает другое, а делает третье. Она ведь не просто учитель, она старый советский учитель.
        - Но она сказала о Дине Захаровне столько хорошего!
        - Еще бы она сказала плохое! Репутация учителя является одной из составляющих репутации школы, а в этой школе она занимает должность завуча. Все очевидно. Кстати, позавчера я зашла в приемную следом за Николиной, она прошла к директору, а дверь не до конца закрыла. Так вот она раздраженно говорила: «Твоя Дина похоже свихнулась: я иду за ней, окликнула, она от меня чуть ли не бегом,  даже не оглянулась. Я за ней – в подъезд, звоню – тишина! О чем она думает: конец четверти! Хотя что взять с человека, больного на голову!» Как тебе этот разговорчик?
        - А почему она сказала «твоя»?
        - Так наш директор Чернышев Дмитрий Антонович – бывший муж Апаликовой. Ты не знала?
        - Н-нет…
        - Ну вот, основного не знаешь, - разочарованно протянула Ольга.
        - А почему Николина на «ты» с директором? У них такие дружеские отношения?
        - Еще бы! Можно сказать, нежные: они муж и жена.
        - Ничего себе! – только и произнесла ошарашенная Нина. – И давно?
        - Лет десять. Нет, тринадцать.
        - Так…- протянула Нина, думая что дает ей эта информация. «Тринадцать лет назад Николина увела у Апаликовой мужа и … ничего тогда не случилось. Нет, ничего это не проясняет».
       С любопытством смотрящая на нее Ольга кивнула головой.
       - Конечно, если бы пропала Николина, да еще тринадцать лет назад, тогда можно было бы  говорить о мести брошенной женщины. Ты ведь об этом подумала?
       - Слушай, а почему  Дина Захаровна не уволилась из этой школы? Каждый день встречаться с бывшим мужем и с его новой женой - это ж какие нервы надо иметь! Ходить и чувствовать, как все: и коллеги, и ученики – рассматривают тебя, как подопытную букашку в микроскоп: как там у тебя с инстинктами? дернешься - не дернешься, психанешь - не психанешь? Зачем так мучиться?
        - Не знаю. Это ж все было до моего прихода в школу. Но Дина Захаровна – сильная женщина. Зато Николина  хитрее, вот она и победила. Я так думаю. Кстати, Николина старше и Дины, и Чернышева. Лет на десять.
        - Да, ты что! – опять удивилась Нина. - Слушай, а имущественный спор у них был? Знаешь, когда разводятся, начинают делить квартиру, мебель, книги…
        - Я об этом ничего не слышала. Знаю, что Чернышев прописан по улице  Северной, 15.
        - Вот как?  Значит он имеет право на половину квартиры, а в случае смерти бывшей супруги, на всю жилплощадь?
        - Получается так.
        - А дети у них есть?
        - У кого?
        - Кого-кого! У директора и завуча!
        - Есть один общий ребенок, сын, ему двенадцать лет. У Николиной  еще дочь от первого брака имеется. Предыдущего мужа она, говорят, оставила из-за Чернышева.
        - И сколько лет ее дочери? Ты ее видела?
        - Лет двадцать. Говорят, симпатичная девочка, Мне ее не представляли, как ты понимаешь.
        - Она в школу к родителям не заходит?
        - Может и заходит, но на лбу  не пишут «дочь такой-то». А так в школу много людей заходит, и не поймешь: то ли бывшая ученица пришла к учителю, то ли кто еще. По крайней мере, наверняка сказать, что я видела ее или нет, не могу.
        - М-да… А это повод. По крайней мере, есть три человека, кому выгодно исчезновение Дины Захаровны: бывшему мужу, его нынешней жене и их дочери. Схожу-ка я к вашему директору. Подождешь?
        - Конечно. Для меня в школе всегда найдется работа.

         Дмитрий Антонович Чернышев оказался высоким худощавым мужчиной с седеющими волосами и усталым взглядом. Он не удивился приходу Нины.
Жестом  пригласив  присесть, без выражения в голосе спросил:
        - Чем могу быть полезен?
        -  Меня интересует учительница вашей школы Апаликова Дина Захаровна.
        -  Апаликова Дина Захаровна -  замечательный специалист, педагог, умеет научить.  На таких людях держится школа, весь коллектив. Не случайно, Дина Захаровна выбрана у нас  парторгом.
        - А ваши личные с ней отношения? - прервала поток знакомых фраз Нина.
        Директор помолчал, в уголках глаз четче проявились лучики морщинок.
        - Прекрасные.
        - Прекрасные? – недоверчиво переспросила Нина.
        - Да. Просто чудесные, учитывая нашу ситуацию.
        Зазвонил телефон, и директор взял трубку, кивнув Нине:
        - Извините… Алло! Да, директор школы. Обратитесь в ваш ЖЭК, это он отвечает за крыши, подвалы…. Конечно, это не просто плохо, это очень опасно, когда дети бегают по крыше девятиэтажного дома, но у меня нет ключей, чтобы закрыть  выход на крышу вашего дома. Этим занимаются коммунальные службы. Хорошо, я в свою очередь поговорю с начальником  ЖЭКа. Всего доброго!
        Он положил трубку и поднял на Нину серьезные глаза:
        - Чем только не приходится заниматься директору школы! Не только учениками и учителями, но и всем микрорайоном. В девятиэтажном доме напротив школы постоянно открыт выход на крышу, дети знают это, и играют наверху. Жильцы звонят нам, мы звоним в ЖЭК, там божатся, что все заколочено… Так на чем мы остановились?
        - На ваших личных отношениях с Апаликовой Диной Захаровной, - подсказала Нина, подчеркнув слово «личные».
        - М-да…На отношениях... – Чернышев помолчал. - Вы уже, конечно,  в курсе, что я и Дина были в браке? Вы ведь это имеете в виду? И что? Да, мы были супругами. Сейчас нет. С Диной и у меня, и у моей нынешней жены сохранились нормальные отношения. Дина Захаровна, в самом деле, прекрасный работник, и я ей очень благодарен, что она не уходит из школы. Понимаете, в учительском коллективе очень важен костяк, люди, на которых можно опереться, только тогда можно работать без больших проблем. Школа – это ведь вулкан, и лучше, когда он спит…
        - Когда вы в последний раз видели свою бывшую жену?
        - На прошлой неделе. Она зашла ко мне в кабинет и сказала, что плохо себя чувствует, что болит горло, а это значило, что три-четыре дня ей надо отлежаться дома.
        -  Вас не тревожит  то, что она даже не позвонила?
        - Беспокоит, конечно. Я ведь был уверен, что Дина Захаровна появится через четыре дня, тем более, что живет она рядом со школой.
        - А почему вы не выписались из ее квартиры?
        - Зачем? У нас даже разговора об этом не было. Да и времени как-то не нашлось… Если бы Дина стала настаивать, я, конечно бы, выписался.
        - А почему у вас не было детей?
        - Ну, это знаете ли, вопрос слишком личный,  – ответил директор сухо.
        - А как  Дина Захаровна относится к вашей дочери? Неродной дочери?
       - Никак, - пожал плечами Чернышев. - Нормально. Даша, дочка,  чаще бывает у бабушки, чем дома, так что даже мы ее днями не видим, Дина тем более.
       - А замуж Даша не собирается? Может, ей квартира нужна?
У Чернышева вытянулось лицо:
       - Вы хотите сказать, что мы что-то сделали с Диной Захаровной, чтобы у Даши была квартира? Во-первых, Даша прописана в большой квартире у бабушки. Во-вторых, с чего вы взяли, что с Диной Захаровной что-то случилось? Ну, заболела... С кем не бывает? Вы сначала найдите ее, а потом  стройте свои... – директор с трудом удержался от грубого определения, -  предположения... И тогда и высказывайте свои подозрения. Не смею больше задерживать! - жестко закончил он разговор.

        Нина выходила из кабинета директора, точно решив, что будет делать. Она знала, что завтра, скорее всего, останется без работы. Нина сделала ставку на Ольгу, и только будущее должно показать,  не ошиблась ли она.
         А сейчас надо было пойти домой и чуть передохнуть.

         Нина недалеко жила от Северной улицы. Погруженная в мысли, она шла пешком, ничего не замечая вокруг. Но и будь она более внимательной, все равно не обратила бы внимания на вишневую «семерку», следовавшую за ней.
         Неожиданно кто-то стукнул ее по плечу, и раздался возглас:
         - Нина, привет!
         Она обернулась. Ей радостно улыбался совершенно незнакомый мужчина. Куртка, кепка, клетчатый шарф, Нина посмотрела даже на  ботинки – все было на нем дорого и стильно. Сейчас, когда дефицитом стали  даже хорошие тапочки, такой модно одетый человек казался скорее ожившим киношным персонажем, чем реальным лицом. Она опять, чуть нахмурившись, вгляделась в лицо незнакомца. Нет, она его не знает.
        - Ну, ты, мать, даешь! – все также радостно удивился мужчина. – Не узнаешь что ли?
        - Не могу точно вспомнить…- нерешительно промямлила обескураженная девушка. – А где собственно?..
        - В ВУЗе. Соседний факультет. Я был самым старым на курсе. Когда поступал, мне было 26. Ну, вспомнила? Костин Рома, – уже без улыбки жалобно подсказал мужчина и вопрошающе воззрился на Нину. Его лицо стало растерянно комичным, словно говорило: «Ну вот, а я-то думал, что заметен, что запоминаюсь, а меня напрочь забыли».
       - Да, да… - неуверенно произнесла Нина, не желая обидеть и что-то припоминая, - Исторический факультет?..
       - В точку! - оживился мужчина, - я хоть по возрасту и был старше, но учился на два курса младше. А старшие никогда не замечают младших по курсу… Как живешь-то?
       - Нормально. Просто проблемы навалились… А ты как?
       - Отлично! Работаю на телевидении,  ваяю документальные фильмочки. Фильмашечки  о героях-земляках. Впрочем, сейчас гласность, и работать стало интереснее, хотя гласность скорее для Москвы, а мы все так же, все по разрешению живем, то есть, творим, и с оглядкой. А ты стала прямо-таки красавицей! Нет, в самом деле! Мне кажется, ты стала даже выше, и прическу изменила. И вроде цвет волос другой…
       - Ага, расту. И вообще это другая, не я, - улыбнулась Нина.
       - Но-но! – рассмеялся мужчина. - Я и тогда, точнее, всегда, тобой любовался! Часто вспоминал, думал, как ты живешь. Мне очень хотелось, чтобы у тебя все было хорошо. Мне казалось, ты должна быть очень счастлива
       Нина вконец растерялась и покраснела от таких нежданных слов. Ходила, училась, и не подозревала, что кто-то с обожанием смотрит вслед. И почему бы не сказать? И ей стало чуть теплее: все-таки жизнь – хорошая штука, когда неожиданно узнаешь, что ты кому-то интересна и может даже дорога. И она подумала: даже если завтра ее выгонят с работы, она не будет отчаиваться. Нина чувствовала трогательную симпатию к этому прежде не замечаемому ею человеку. Хотя как можно было его не заметить!?
        Они обменялись телефонами и расстались на крыльце ее подъезда.

        Ольга появилась одетая, как подросток, в джинсы, куртку, спортивную шапочку: не то парень, не то девушка. На ногах - белые кроссовки.
        - Ну, что, идем?
        - Идем, - ответила Нина.
Они подошли к дому с противоположной от подъездов стороны. Здесь росли высокие кусты, деревья. Подальше шла ограда, отделяющая территорию детского сада.
       - Слушай, а сколько здесь всего подъездов? Восемь? Десять? – безрадостно глядя вдоль брежневской пятиэтажки с множеством окон и балконов, растеряно спросила Нина, – Как мы найдем окно Дины Алексеевны?
       - Найдем, - успокоила Ольга.- У нее здесь балкон. На балконном окне зеленые жалюзи. Их ей отец нашего ученика установил. У него кооператив по изготовлению и монтажу жалюзи. Вся школа это знает: и она хвалилась, и он себя рекламировал. Пойдем к середине дома.
         И они стали пробираться через кусты.
         - Ну, вот, примерно здесь, - пробормотала Ольга. -  Ну-ка, отойдем, а то ничего не видно.
         И действительно, балкон был расположен чуть выше их глаз.  Девушки  попятились к ограде детского сада.
         - Смотри, - прошептала она Нине,- форточка открыта, жалюзи справа оторваны.
         - В самом деле, зеленые.
         - А то! Я же говорила. Сейчас даже белые жалюзи – диковинка. А цветных точно не найдешь. Ждем темноты?- у Ольги в глазах был азарт
         - А в темноте мы этот балкон не найдем. Давай, посчитаем.
         - Восьмой, я посчитала. А ведь сюда кто-то лазил, - прошептала Ольга.
         - Да, - Нина тоже отметила и свежесломанные кусты, и грязный след в елочку на балконной плите, - словно медведь, обутый в кроссовки, в кустах  бродил, - и невольно посмотрела на ноги подруги.
 
          Девушки сидели на скамеечке под навесом, откуда накануне Нина наблюдала за подъездом учительницы.
        - Ладно, пойдем. Уже одиннадцать вечера.
        Девушки обогнули пятиэтажку и пошли бесшумно вдоль стены, то наклоняясь под балконами, то опять выпрямляясь. Восьмой балкон. Темно. Остановились. Оля ухватилась за прутья балконной ограды и подтянулась. Перемахнула через перила. И вот она внутри балкона. Перегнулась, чтобы помочь вскарабкаться Нине. Прижала палец к губам и несильно надавила на балконную дверь, которая оказалась закрыта только на верхний шпингалет. Ольга посветила фонариком, пытаясь увидеть через стекло, как повернут язык шпингалета. Дернула дверь на себя, опять от себя. После нескольких таких манипуляций шпингалет упал, и дверь открылась.
Сердце у Нины так бешено колотилось, что в ушах и голове стоял шум от толчков бегущей крови. Хотелось с визгом броситься назад, в спасительную темноту улицы. Она поняла, что никогда нельзя считать себя свободной от страхов.
         Оля тихо вступила в комнату, а у Нины подогнулись ноги, и она присела на балконный порожек.
        - Дина Захаровна, вы дома? – обратилась в темноту квартиры Ольга. – Я Климова Ольга Михайловна. Вы больны? Отзовитесь! Я сейчас включу фонарик, не пугайтесь. Мы вызовем вам скорую помощь.
         Ольга включила фонарь, и от ужаса Нина потеряла сознание: из пятна света, упавшего на пол, смотрело на них искаженное смертью окровавленное лицо молодой девушки.

         Нина очнулась от шлепков по щекам. Над ней склонилась Ольга. В комнате горел свет.
         - Ну вот, и, слава Богу, пришла в себя… не поворачивай голову, не смотри туда, хотя я закрыла тело, то есть лицо мертвой девушки газетой. Я специально усадила тебя боком. Дины Захаровны в квартире нет. Вызываем милицию и скорую?
         - Нет, не милицию, милицию потом, - испуганно остановила ее Нина, - а что мы скажем? Почему мы здесь? Ведь прокурор не дал санкции.
        - Что скажем, что скажем… Мы подруги, бывшие однокурсницы, пришли навестить мою коллегу, учительницу, которая болеет уже больше недели.  Позвонили в дверь и услышали слабый крик…
        - Крик?- тупо спросила Нина.
        - Ну да, крик. Как мы иначе объясним, почему мы влезли в чужую квартиру? Кстати, крик мог доноситься из любой квартиры, даже из телевизора, нам могло просто померещиться. Мы же подумали, что крик донесся из этой квартиры, и решили, что это Дина Захаровна, наша учительница, что она открыть нам не может, а помощи ждет. Попасть в квартиру смогли только через балкон. Тут такое вот увидели, а ее не нашли… Не дрейфь! Милиция нам должна спасибо сказать. Давай, пока ждем милицейскую машину, все обследуем.
         - Оля, это дочка Николиной? - Нина мотнула головой в сторону трупа.
         - Откуда я знаю? По возрасту, вроде, подходит.
         Ольга достала из кармана кожаные перчатки, натянула их на руки, согнула, разогнула пальцы и пробормотала:
        - Неудобно.
         Посмотрела на Нину, которая сидела на полу, привалившись спиной к креслу,  и наблюдала за ней  широкими глазами. Ольга пояснила:
         - Хотела взять медицинские перчатки, но чтобы я сейчас с ними делала? Как бы объяснила, почему у меня такие перчатки? Сказать, что они не мои, нельзя: на них остались бы отпечатки моих пальцев.  Или я что-то не так понимаю? У тебя ж опыт. Ты профи.
         - Какой там опыт! – слабо махнула рукой Нина. – Это мое первое дело. И то мне его дали, потому что оно казалось несерьезным. Ложный вызов, шутка. Я ничего не знаю и не умею, - голос Нины слезливо дрогнул, а нос покраснел...
         - Видишь, какая ты молодец! - сказала Ольга, словно не поняв переживаний подруги. - Все думали, шутка, а ты поняла, что серьезно. Теории можно научиться, а у тебя есть чутье.
         - Я просто знаю, что учитель, даже полуживой, придет на работу, чтобы выставить оценки за четверть, - возразила Нина.
         - Все равно, ты молодец. Чтобы докопаться до истины, ты готова рисковать. Говорю же, что ты профи,- сказала Ольга, снимая перчатки.
         Она взяла со стола телефонный аппарат и поставила его на пол около Нины, - Будет странно, если на трубке телефона не будет наших отпечатков, ведь так?  Как мы тогда до милиции дозвонились?
         И стала говорить в трубку:
        - Алло! Это милиция? Я час не могу до вас дозвониться! Приезжайте, пожалуйста,  на Северную, 15. Квартира 33. Здесь мертвая девушка. Я-то трезвая, а вы … - Ольга повернулась к Нине и сказала: - Странно, бросили трубку… Ладно, ты дозванивайся, а я осмотрю квартиру. Ого! А вот и часы, о которых я говорила, валяются на полу… Часы, которые подарил Апаликовой 10 «Б»… Трогать не буду, на них какая-то грязь… или кровь? А где же Дина  Захаровна?
         Ольга включила свет во всех комнатах, и Нина слышала ее легкие шаги. Больше всего Нина боялась опять увидеть мертвое лицо незнакомой девушки.  Но похвала  Ольги ее ободрила. И паника отступила. Нина стала звонить Ершову.

         А потом она наблюдала, как эксперт фотографировал труп, и слушала, как врач говорил:
         - По состоянию окоченения и трупным пятнам можно сказать, что смерть наступила примерно сутки назад, возможно, от кровопотери. Более точное время покажет вскрытие. Рана  в височной области головы от удара тяжелым предметом, я думаю, вот этими часами. Кстати, часы не остановились... Интересно... Во рту кляп, руки и ноги связаны. Вообще, девочка крепкая, похоже, спортсменка.
        Зазвонил телефон. Ершов кивнул Нине:
       - Ответь. Может быть интересная информация. Отпечатки пальцев уже сняты.
       - Алло, - осевшим голосом сказала в трубку Нина.
       - Алло! Диночка? Слава Богу! – обрадовалась трубка женским голосом. - Извини, что поздно. Весь день не могла до тебя дозвониться. Моя Яночка не спит? Хорошо доехала? Знаешь, я вся изволновалась…Алло-алло! Не слышу… Яна у тебя?
       - Извините. У аппарата не Дина Захаровна. Откуда вы звоните? Было бы лучше, если бы вы подъехали…
       - Как не Дина?.. А где Дина? – запаниковала трубка. - Я из Озерска. Кто говорит? Где моя Яна? Там должна быть моя дочь, моя Яна.
       - Ваша фамилия?
       - Смолина. Татьяна Михайловна…- растерянно ответила трубка, а затем с агрессией закричала: - А вы кто? Что вы у меня выпытываете? Отдайте мне Яну!
       - У Дины Захаровны – несчастье. Очень просим вас приехать. Я следователь Нина Важенина.

       Из квартиры Апаликовой они вышли вместе: Нина, Оля и Ершов.
       - Что я скажу? – сказал Ершов, обращаясь к Нине. - Вот ты и добилась, чего хотела: учительша объявлена в розыск. Хотя такой оборот не ожидала? Девушка убита сутки назад. Если бы вы не залезли в квартиру, труп лежал бы еще суток трое, а то и больше, пока не пошел бы запах. Так что молодцы.

        Нина сидела, как в студенческие годы, на кухне в Ольгиной квартире. Ольгина мама спала, и девушки старались говорить потише.
        - Итак, что мы имеем?  20 октября Дина Захаровна, учительница,  заболела и получила больничный лист. На прием к врачу 24 октября она не явилась, но и врача не вызвала. Однако из дома выходила, но попытки поговорить игнорировала и никому не открывала дверь.
         - Обо всех говорить наверное преждевременно. Надо поговорить со всеми учителями, учениками, соседями. Или нет? – спросила Ольга.
         Нина пропустила замечание подруги мимо ушей и продолжила:
        - Обязательная, исполнительная  Дина Захаровна  не зашла в школу, чтобы выставить оценки за четверть, хотя школа находится в пяти минутах ходьбы от ее дома. 26 октября, по словам соседки, с ней говорил какой-то мальчик, скорее ученик. 27 октября Дина Захаровна вызвала милицию по поводу ограбления, но дверь не открыла.  Вечером этого же дня в ее квартире убита девушка, скорее всего, дочь подруги или родственницы. Сама Дина Захаровна  поздно вечером уходит из дома с большой спортивной сумкой. Я ничего не понимаю…На поверхности версия: Дина Захаровна убила и скрылась…
        - А может это Дину Захаровну хотели убить, поэтому она от всех скрывалась, а  девушку убили вместо нее? – предположила Ольга.
        - Ты права, ей хотели отомстить за двойку, - с иронией поддакнула Нина и добавила: - Не обижайся, может, и месть, но за что?
        - Вдруг она кого-то шантажировала, ей стали угрожать, потому она и стала скрываться…
        - Ладно, потом погадаем. Ершов сказал, что Дина Захаровна  сейчас в розыске. Возможно, мы скоро узнаем, где она.
         Нина хотела спать, она устала. Нет, эта работа не для нее: ей страшно. Страшно работать над этим делом и страшно потерять работу. Она думала, что навсегда избавилась от страха в тот первый день после свадьбы, когда Захар ей холодно сказал «убью». А сейчас Нина поняла, что страхи не уничтожимы: их слишком много, и они всегда живут в человеческом сердце, то засыпая, то поднимаясь во весь рост. Только безумный человек их не ведает. А обычному человеку надо постоянно укреплять свой дух и разбираться с каждым страхом по отдельности. Вот сейчас она боится неудачи: ведь дело на Северной оказалось не шуточным. И еще она боится убийцы: девушка инстинктивно чувствовала, что это очень хитрый и безжалостный человек. Но ведь она, Нина, не одна работает, ее поддержит Ершов. И у нее есть Ольга. Интересно, почему подруга рассказала ей про часы?
        А вслух Нина  продолжила:
       - Завтра надо поговорить с Жанной Рысиной. Она видела вчера, как учительница выходила поздно вечером из подъезда. Как я же не расспросила ее? – Нина удрученно покачала головой, она даже себе не призналась, что спасовала перед школьницей. - И непременно надо встретиться с Пушкаревым. Может, это он разговаривал с Диной Захаровной. Ты права, надо обойти весь дом, опросить жильцов,  учителей, учеников, - и неожиданно закончила. - Если сейчас не засну - умру. Как я по тебе соскучилась!
        - Я тоже. Пойдем, - потянула ее за рукав Ольга, - ляжешь спать на диванчике.
        - Нет, нет, - замотала головой Нина. – Я домой.


                Ольга

         Оля Климова была единственным ребенком в дружной семье. Отец работал токарем, мать была бухгалтером. Во время тотального дефицита их дом был полной чашей. Семью спасал маленький сад и леса, росшие за городом. Едва начинался сезон, родители ехали в лес. Ягоды собирали ведрами, грибы – мешками. Грибы: белые, грузди, опята, лисички, сыроежки - солили, сушили, жарили, мариновали. Из свежих грибов делали пироги и пельмени, грибную икру и грибные тефтели. С ягодами тоже творили разные чудеса. Если не хватало сахара для варенья, их сушили. Сушили и всевозможную траву, прежде всего, листочки земляники, душицу, листья смородины и липовые почки. Родители Оли работали на одном и том же заводе и имели множество друзей, которые знали, что у Климовых для них всегда найдутся пышные пирожки и душистый чай. Мама Ольги была поваром от Бога, на кухне она творила шедевры, и с удовольствием потом наблюдала, как родные ей люди за обе щеки их уничтожают.
        Поэтому Оля росла смешной косолапой толстушкой. У нее были солнечные кудряшки и заразительная улыбка. Олины ямочки на круглых щечках неизменно умиляли взрослых.
Оле было двенадцать лет, когда мальчик, который был старше ее на четыре года, побежав за мячом во дворе ее дома, вдруг обхватил ее руками и заелозил ладонями по телу, шепча на ухо: «Это ты спрятала мяч? Ну-ка, где он у тебя?»
       Девочка растерялась и заплакала. Она чувствовала себя необычайно униженной. И решила, что это произошло от того, что она полная. Оля перестала есть. Родители хватились, когда девочка упала в голодный обморок, и запаниковали. Стали уговаривать ее отказаться от голодания, но дочь упрямо отказывалась что-либо есть, кроме морковки. И только угрозы отправить ее в больницу возымели действие. Родители вздохнули с облегчением, когда  на округлившиеся щеки дочери  вернулись милые ямочки. Но как ни старалась мама, Оля так и осталась худенькой, как подросток.
       В четырнадцать лет девочку стал мучить совсем нелепый комплекс: светлые кудри, голубые глаза, вздернутый нос и ямочки делали ее живой иллюстрацией к пушкинскому роману. Если б ее хоть звали по-другому! Ей казалось, что к ней все относятся, как к хорошенькой пустышке Ольге Лариной.
       Но в этой легкомысленной оболочке обитала добрая и преданная душа, готовая опекать всех слабых и убогих. Девочка не могла пройти мимо брошенного котенка или побитой собаки, всех она тащила домой, но больше трех кошек  в доме мать Ольги вынести не могла и всех найденышей разворачивала обратно на улицу. И Ольга самоотверженно искала животным добрых хозяев. 
        Ей всем хотелось поделиться с окружающими ее людьми: от конфетки до впечатлений. Учась ровно, хоть без особой усидчивости,  она хотела научить и других тому, что знала и умела сама. Учителя заметив готовность девочки помогать товарищам, просили ее «взять на буксир» то одного, то другого отстающего одноклассника. Ольга бралась за дело с энтузиазмом, но «буксируемым» это было ни к чему, и они начинали на девочку шипеть «отвали!» и даже драться. Оля приходила в отчаяние и плакала.
        Несмотря на свою доброту и видимую покладистость, Ольга была не только искренним, но и откровенным до резкости человеком. Лентяю, она в глаза говорила, что он лодырь, лжецу, что он врун, и поэтому друзей у нее было не так уж много. Но ради них она ничего не жалела.
        Когда Нина Важенина ушла из дома, Ольге не пришло в голову отказать подруге в приюте, хотя комнатка у нее была маленькая, да и вся квартирка состояла из двух комнаток и крошечной кухоньки. Однако, и Климовы старшие не стали возражать против того, чтобы Нина пожила у них, а мама Оли взялась откормить «бедную девочку». 
        Став учителем, Ольга с увлечением взялась за работу. Ей казалось,  что ее ученики должны получать такое же удовольствие. Но реальность не оправдывала ее ожидания, и это расстраивало девушку. Она снова стала плакать.
        Когда Ольга впервые почувствовала себя женщиной, она бы и не сказала. Может тогда, когда стояла в автобусе, и какой-то парень сзади прижался к ее спине, и ей стало приятно. И потом часто в транспорте ее спина хотела мужского прикосновения. А может весенним утром, когда ей захотелось кому-то сказать «люблю». Нежность, как вода озеро, заполнила ее сердце, и вместе с нежностью проснулся материнский инстинкт. Ольге нестерпимо захотелось иметь ребенка. Она представляла, как идет, держа в руке детскую маленькую ручку, и рассказывает малышу о прекрасном мире. Она научит его читать и писать, прочитает ему много книг. И будет с ним заново открывать мир. Ей нужна была семья.
        Но ни одному из знакомых мужчин не пришло бы в голову взять Ольгу в жены, хотя почти каждый из них готов был с ней пофлиртовать: такой ненадежной и непостоянной она выглядела со своими светлыми кудряшками  и жизнерадостной улыбкой.


                30 октября 1988 года, воскресенье.

        Нина проснулась от трезвона телефона. Как сомнамбула, полусонная, Нина потянулась за трубкой и чуть не свалилась на пол, не рассчитав расстояние до телефона. Неловко взятая трубка  выпала и что-то верещала, Нина подняла ее и прижалась к ней ухом.
        - Алло! Алло! Алло! – словно заезженная пластинка звучал там голос Ершова.
        - Да. Я слушаю, - промямлила Нина.
Ершов заговорил возбужденно, заикаясь от волнения:
        -  Ап-паликова Дина Захаровна позавчера выехала на поезде в Москву!
        - Зачем?
        - Ты все-таки непроходимая дура, - скорбным голосом констатировал Ершов. – Быстро дуй на работу, получай командировочные документы. Через два часа  ты должна лететь в Москву. Распорядился подполковник Зайцев. Билет заказан, тебя в Москве встретят. Только вот деньги получить сегодня не сможешь, сама понимаешь: воскресенье. Получишь потом, а сегодня езжай на свои. Если своих нет, найдем.
        Нина вскочила, потерла глаза, торопливо  потянулась.
        И вновь затрещал телефон.
        - Алло! – услышала Нина незнакомый голос. – Могу ли я услышать Нину?
        - Я вас слушаю, -  досадуя на задержку (ведь надо собираться!), ответила девушка.
        - Ниночка, - оживилась трубка. - Это беспокоит Роман. Как отдохнула? Поспала?
        - Роман, я сожалею, но  я спешу. Улетаю в Москву через два часа.
         Трубка в ответ помолчала, а потом заговорила:
         – Нет, какое совпадение, а? Просто, судьба. Я ведь затем и звоню, чтобы сказать то же самое. Я уже  на выходе из дома. Через два часа лечу в столицу. Вот и встретимся, - и трубка загудела.
         Нина удивленно потрясла головой. Чудеса! А ведь она в судьбу не верила.

         Роман был внимателен и церемонен. Всю дорогу он рассказывал Нине о своей работе. Нина поняла, что мечта Романа – купить японскую кинокамеру, которая стоит немыслимых денег – 5 000 долларов! Но зато с ней проще работать, она просто сама снимает! А качество!
        - Это сказка! – говорил он мягким воркующим голосом. - Просто слюнки текут! Понимаешь, то, что снято  японской камерой на японской пленке – это глаз не оторвать. Японское качество и советское – день и ночь. Тем более, знаешь, в каких условиях приходится работать? В студии чаще по ночам, иногда на дому, на квартирах, где нет нормального освещения, в цехах. Одним словом, где попало...
         Нина сочувственно поддакивала.
         Роман спохватился:
         - Ниночка, я все о себе, да о себе. Творческие люди, знаешь ли,  эгоистичны. Поэт Федоров заметил: «Когда ему ликуется, поэт похож на курицу: снесет словцо, как яйцо, и целый день кудахчет». Так и я кудахчу о своем... – он виновато улыбнулся. - А как твоя работа? Вообще ты чем занимаешься? Что-то ты так и не рассказала.
         - Я? – не удивившись вопросу, отозвалась Нина. – Я работаю в инспекции по делам несовершеннолетних. Сотрудничаю в газете как журналист. Одним словом, ничего интересного. В Москву лечу на семинар.
        - И все? Неужели-таки ничего интересного в твоей работе нет? – разочарованно продолжал допытываться Роман.
        - Нет, - покачала головой Нина. - У нас больше бумажной работы. Никакого творчества! – она сожалеюще развела руками.
        - Нина, ты не из рода Космодемьянских? – немного помолчав, пошутил Роман.
        - Нет, правда, ничего интересного! – засмеялась в ответ Нина и посмотрела на Романа: голос у него мягкий, а глаза холодные.
        Под ее прямым взглядом он опустил глаза.
        - А зачем ты летишь в столицу?
        - Нужно решить кое-какие вопросы по отснятым фильмам, - расстроено ответил он и уточнил: – Для центрального телевидения.

        Оля, дожидаясь вестей от Нины из Москвы, решила не терять даром времени и сходить к Пушкареву домой. Помимо разговора с родителями своего разболтанного ученика, она надеялась узнать что-нибудь о Дине Захаровне. Ведь они жили в одном подъезде.
        Девушка в который раз удивилась сходству матери и сына, хотя все сходство заключалось в одинаковости  глаз. Большие и темные, как переспелые вишни, глаза мамы Пушкарева на этот раз показались Ольге влажными и воспаленными, словно она не выспалась и вот-вот начнет плакать.
        Марина Ивановна – так звали родительницу Пушкарева – с порога агрессивно заговорила:
       - Что я могу с ним  сделать? Не бить же его! Я и так каждый день на него кричу. Все из-за школы, из-за оценок. Вот он школу буквально и ненавидит. А чего ему школу любить? Как какого учителя не послушаешь, Петя там хуже всех.  Да не поверю я в это! Ведь дома Петя золотой. Спросите хоть соседей, все скажут: «Сын Пушкаревых – хороший мальчик! Всегда поздоровается, поможет донести что-нибудь тяжелое». Мне все его хвалят, а в школе наоборот: Петя – хуже всех!
       - Вы считаете, что я обманываю? – растерялась Ольга под таким напором.
       - Нет, что вы! Конечно, сложно с ним. Переходный возраст, любовь. Влюбился в соседскую девчонку из квартиры напротив. Я вижу, как Петя всякий раз, едва хлопнет дверь напротив, бежит посмотреть в глазок, не она ли это. Эта девочка постарше, и на него не смотрит. А он готов на все, чтобы обратить на себя ее внимание. Мне кажется, он способен даже на убийство…- и она закрыла рот ладонью.
         - Марина Ивановна, что вы говорите такое! – всплеснула руками Ольга.
         - А что? Говорят, в нашем доме убийство,  – и у нее затряслись губы. – Я так боюсь, так боюсь, - перешла она на шепот.- Вот где он? Что он делает? Боже, я даже молиться стала.
        Оля, ошарашенная, смотрела на маму Пушкарева и тоже шепотом спросила:
        - А чего вы боитесь?
        Женщина вздрогнула:
        - Всего. И всех. И вас тоже, - и громко заговорила: - Все, до свидания, Ольга Михайловна! Спасибо, что пришли, что внимательны к нашему Пете. Я с ним поговорю. С сыном. Не могу больше вас задерживать. Да и чувствую себя плохо. Сейчас врача буду вызывать.
         И она решительно стала надвигаться на Ольгу, выталкивая ее из квартиры. Той ничего не оставалось, кроме как выскочить за дверь, бормоча:
         - До свидания, Марина Ивановна. Заходите в школу почаще. Думаю, вместе мы поможем Пете.
         Она едва ступила за порог,  как дверь захлопнулась.
         - Да, так могут дверью и убить! Или изуродовать, – пробормотала девушка вслух, чудом успев отклониться.
         Она была в злой растерянности: этот противный мальчишка не только учителей доводит до белого кипения, он и родителей своих скоро с ума сведет. А может наоборот: ненормальные родители делают из своего сына урода?
         Взгляд Оли уперся в табличку с цифрами «36». Что ж, она поинтересуется у соседей поведением Пушкарева-младшего, скажет, что сейчас в школах составляют на учеников характеристики, максимально объективные, с учетом мнения соседей.
         Девушка глубоко вздохнула, чтобы вернуть себе решительный настрой, и нажала на кнопку звонка, не обратив внимания, что на месте кнопочки торчал маленький пластмассовый пенечек, и ощутила противную судорогу от удара электротоком. Рефлекторно отдернула руку, и сумка слетела с плеча. Оля в недоумении уставилась на звонок. Ну, да, звонок не исправен. Она подняла сумку и постучала.
         Дверь открыла холеная блондинка, которая даже в халате выглядела элегантной.
        - Здравствуйте, здравствуйте, проходите, - встретила  она Ольгу, пряча недоумение за дежурной улыбкой.
         Лицо женщины было знакомо.  Ну, да, здесь же Жанна Рысина живет! А это мама Жанны, тоже, однако, красавица.
        - Здравствуйте. Что ж у вас такое со звонком?- спросила Ольга, ее рука все еще хранила ощущение судороги.
        -Ударило током? Простите! У нас уже полмесяца звонок неисправен. Все некогда сделать. Я ночами работаю, – и в ответ на Олино удивление пояснила: - Я администратор в ресторане, а сейчас наше заведение работает как ночной клуб. Так что иногда приходится работать до утра… Вот и вы, я смотрю, в выходной день заняты работой. Так что у нас там в школе? Да вы проходите, проходите… – она явно не помнила имя Ольги, но  узнала в ней учительницу дочери.
         Оля в ответ улыбнулась:
         - Спасибо. Я на минуточку. У вас все хорошо, но могло бы быть и лучше:  Жанна очень умная девочка, и я хочу сказать, что Жанне под силу и золотая медаль, только надо поработать, поднапрячься. Последний, так сказать, рывок.
Стоя в прихожей, Ольга видела часть комнаты с большим бархатным диваном, на котором было разбросано женское кружевное белье. На полу лежал шелковистый розовый ковер с восточным узором. «Где ж люди вещи такие берут?» - подумала девушка, вспомнив пустоту в магазинах. Ее мама каждый понедельник шла в соседний мебельный салон, чтобы отметиться в очереди на книжный шкаф. По ее подсчетам, через полгода очередь должна подойти.
- Медаль, конечно, хорошо, - тонко улыбнулась мама Жанны, перехватив взгляд Ольги, - но так ли уж она нужна? Сейчас дети расчетливые и понимают, что медаль не гарантия успеха в жизни и тем более достатка. Вот, например, вы, учителя. Пусть у вас и прекрасное образование, и «красные» дипломы, но государство вам как не доплачивало, так и не доплачивает. Ведь если называть вещи своими именами, то зарплата учителя просто нищенская: сто рублей – за ставку! Или сто двадцать? Приличные сапоги стоят дороже! – ее взгляд скользнул к ногам Ольги. - Вот вам и образование! - она сочувствующе смотрела на девушку, как смотрят на безнадежно больного человека. - Моя девочка уже что-то зарабатывает себе на колготки и трусики: подтанцовывает у нас в клубе, снимается на телевидении в рекламных роликах, - в голосе холеной красавицы зазвучали гордые ноты. - И вообще она собирается поступать во ВГИК, а там, как вы понимаете, прежде всего, талант нужен. Так что, извините за выражение, отсиживать попу за учебниками ради медали она не будет…
Оля услышала, как в квартире напротив щелкнул замок, и в свою очередь, чуть приоткрыла  дверь, бесцеремонно отвернувшись от мамы Жанны. Из квартиры Пушкаревых вышла Марина Ивановна со свертком газет в руках, испуганно глянула в сторону приоткрывшейся двери и резво стала спускаться.
- Что ж, жаль, что вы не на моей стороне. Получается, что я напрасно вас побеспокоила, -  торопливо сказала Ольга Рысиной – старшей; настроение ее было окончательно испорчено. – Я должна идти. Мне нужно заскочить к вашим соседям. Там проблемы поважнее, - и она выскочила на лестничную площадку.
- Что вы, что вы, спасибо, что зашли. Всегда рады вас видеть. Всего доброго! – уже в спину учительницы проговорила мама Жанны.

«Еще бы она спросила: «Может вам помочь деньгами?» Что я ей плохого сделала? - старалась подавить в себе чувство досады и какого-то унижения Ольга, хотя мама Жанны была права в том, что учителя слишком мало получают. Но указывать на недостаток денег небогатому человеку – это оскорбление. В Оле взбунтовалась гордость бедного человека, и сейчас она презирала всех, кто жил, как говорили, не по доходам.
Она выскочила из подъезда и лицом к лицу столкнулась с Пушкаревой. У Марины Ивановны при виде учительницы лицо стало растерянным и вопрошающим.
- Вот делаю обход всех своих учеников, - чтобы немного успокоить ее, сказала Ольга,  возвращаясь  в реальность
- Хлопотная работа, - без улыбки ответила Пушкарева. – Удачи вам.
- Спасибо. Будьте здоровы, - раскланялась Ольга, коротко взглянув на руки Марины Ивановны.
        В руках ничего не было. Значит, она выходила, чтобы выбросить или передать тот сверток. Что в  свертке? И куда? Кому? Оля оглядела двор. Мусорные баки находились в конце двора. Ольга почти бегом направилась туда, баки были полные, но свертка из старых газет не было. Но он должен быть где-то недалеко. Увидев двух мальчиков, она обратилась к ним:
       - Вы учитесь в этой школе? – Ольга кивнула в сторону серого здания.
       - Да. Здравствуйте, - значит, узнали ее.
       - Замечательно. К вам у меня просьба, как к разведчикам, или следопытам. Потерялся пакет из старых газет, в одной из газет важная статья. Если найдете, куплю вам в кооперативном киоске батончики «Сникерс».
       - Честно-честно?
       - Железно.
- «Сникерс»?
- Точно.
- Ладно, ждите! – и мальчишки побежали, заглядывая под скамейки, в урны.
        Через полчаса они прибежали. Один мальчик держал охапку пожелтевших листов, второй - пакет из газет, похожий на тот, что вынесла Пушкарева.
- Где нашли? – Ольга бережно взяла пакет, внимательно его оглядывая.
- В мусорном баке за домом. Ну, в детском саду. Тот?
- Посмотрим…
- Что, «Сникерса» не будет? – лица у ребят были разочарованы.
         Ольга пошарила в сумке, достала деньги и дала ребятам:
- Хватит?
- Ага! –  и они убежали.
        А Оля дошла до ближайшей лавочки и, не спеша, осторожно стала разворачивать. В газеты была завернута сумка Апаликовой Дины Захаровны. Оля трясущимися от волнения руками стала вновь заворачивать сумку, потом, засомневавшись, опять развернула. Да, это ее сумка, вот и ручка потрескавшаяся. Нужно нести эту улику в милицию, чтобы там открыли, сняли отпечатки пальцев. То ли от сумки, то ли от газет шел неприятный запах. И Оля, морща нос, стала вторично упаковывать свою находку, но газеты порвались, и закрыть сумку не удавалось. Что ж делать-то? Сегодня выходной. Придется до завтрашнего дня эту важную улику поберечь дома.

Растерянная проводница проводила Нину и двух сопровождающих ее в милицейской форме к  полке 25, с полки поднялась неопрятная рыхлая женщина, накинувшая на себя клетчатое пальто, которое было ей явно узко, взяла спортивную сумку. Она спокойно готовилась к выходу.
- Ваш билет? – обратилась к ней Нина. – И документы.
- Билет у проводников, а документы… Вот, - и она достала из кармана пальто паспорт.
Нина с удивлением убедилась, что это был паспорт Апаликовой Дины Захаровны.
- Но это не ваш паспорт, - воскликнула она.
- Почему  не мой? - с агрессией спросила женщина.
- Не ваша фотография.
- Моя. Я поправилась, - нахально заявила пассажирка.
- Хорошо, - согласилась Нина. - Пройдемте с нами. Возьмите ваш багаж. Вот ордер на ваш арест. Вы обвиняетесь в убийстве.
- Что!? – вскинулась женщина и, несмотря  на свой вес, резво бросилась бежать, оставив сумку. Но на выходе из вагона ее ждали милиционеры.

В отделении дорожной милиции женщина представилась Щукиной Алевтиной Степановной и показала уже другой паспорт.
- В кассе не было билетов, да и денег у меня немного, а ехать надо. Я договорилась с проводником из другого вагона, чтобы он меня пустил, посидела в туалете. Какой проводник? Не помню. Ой, и вагон забыла. Сначала, сидела в туалете, потом уж нашла это место. Соседи по купе мне сказали, что пассажирка ушла в другой вагон, у нее там знакомые, родственники что ли. А я пожаловалась, что не могу забраться на свою верхнюю полку, которая в конце вагона, и дверь там постоянно хлопает. Вот и осталась до появления хозяйки места и вещей. А хозяйка все не появлялась. Ну, думаю, мне лучше. А бабуля, которая мне все рассказала, вышла в Саратове. Да и другие пассажиры поменялись. Так я и осталась. Но я все ждала ее, хозяйку, Апаликову. Паспорт нашла в кармане, тут больничный лист еще. Сумка не моя. Там спортивная одежда, молодежная. Я слегка посмотрела, на всякий случай. Почему сразу не призналась, что Щукина, а не Апаликова? Так ведь я ехала без билета, боялась штрафа. А вещи вовсе не хотела забирать. Напротив, я хотела их отдать. Мне чужого не надо. Вот ведь, кто бы мог подумать, ведь вид в паспорте приличный, а убийца!
Следователь дал подписать Щукиной протокол, опись изъятого имущества. Когда задержанную вывели, стал объяснять Нине:
- Это обычное дело: проводники зарабатывают на провозе зайцев. Билеты сложно купить: очереди, дефицит. А человеку надо ехать, он идет к проводнику и с ним договаривается за определенную сумму, меньшую, чем стоимость билета. Прячется где-нибудь на третьей полке, в купе проводников, в туалете. По вагонам ходят и настоящие воры, но они стараются на глаза проводникам не попадаться.

                31 октября 1988 года, понедельник

        Ольга влетела в кабинет Ершова.
        - Вот! – выпалила она, кладя на стол свою находку: газеты и сумку.
        - Что это? – брови Ершова полезли вверх.
        - Сумка Апаликовой!
        - Да, ну! Уверена? – с недоверием спросил он.
        - Еще бы! Она с ней в школу ходила каждый день. Чертик на уголке, - Оля ткнула в сумку, там было маленькое изображение черта, сделанное шариковой ручкой, на сером фоне его почти не было видно.
       - Таким творчеством занимаются учителя? – пошутил Ершов.
       – Таким творчеством занимаются любящие нас ученики. Дина Захаровна переживала, что кто-то ей такую вещь(!) испортил. Сумка неяркая, под пальто, вместительная: и тетрадки, и даже кое-какие продукты могут войти. А потом она успокоилась: для того, кто не знает, не видно, да и все равно ручка стала трескаться.
       - А пахнет почему такой тухлятиной? Где нашла?
        И Оля подробно рассказала, как пришла к Пушкаревым, как заподозрила что-то неладное.
       - Ясно. Минутку.
       Он вышел из кабинета и почти тут же вернулся. С ним было двое мужчин.
       - Это понятые, - бросил он Ольге.
        Надев перчатки, Сначала внимательно оглядел газетные листы, затем открыл сумку учительницы и стал по очереди извлекать и складывать в пакет то, что находилось внутри: шариковую ручку, помаду, талоны на масло за октябрь, зеркальце, читательский билет на Апаликову Д. З., карточки с вопросами, ключ…
       - Интересный ключик, - проговорил он, - а это что за наклейка с номером 27?
       - Это школьный ключ, - объяснила Ольга. – На нем наклеена бумажечка с номером кабинета.
       - А где же ключи от входной двери? – спросил Ершов, ни к кому не обращаясь.
Опустевшую сумку он тоже отправил в пакет.
       - Все. Это на экспертизу, бумаги подписываем, - он терпеливо подождал, пока понятые расписались, - и едем с обыском!

        У Пушкаревых, видимо,  никого не было дома, дверь никто не открывал.
- Что делать будем? Вскрывать? Ордер на обыск имеется, – спросил Ершова рыжий милиционер.
- Подождем еще… Ну-ка, сними пальчики с дверной ручки, - обратился Ершов к криминалисту, оглядывая внимательно лестничную площадку.
       Из двери напротив вышла Жанна. На ней была бежевая курточка в обтяжку, отличные джинсы, узорчатый шарф, как пуховая паутинка, и лайковые бежевые перчатки. Светлая коса, обвитая вокруг головы, придавала ей царственный вид. Ольга даже вздохнула: настолько великолепно выглядела ее ученица.
- Здравствуйте! – сказала Жанна негромко, обращаясь ко всем.
- Эй, красотка, - обратился к ней рыжий участковый, - где соседи, не знаешь?
- Не знаю, - ответила она и обратилась к Ольге. – Ольга Михайловна, а что случилось?
Оля вопросительно посмотрела на Ершова. Тот слегка кивнул.
- Жанна, - спросила Ольга, - где может быть Петя Пушкарев?
- На крыше, - не задумываясь, ответила девочка и пояснила: - На крыше пятьдесят пятой девятиэтажки. Там часто компания собирается. Они там курят, в карты играют, летом загорают.
       Ершов посмотрел на рыжего:
- Так это ж опасно – дети на крыше. Серый, на твоем участке может быть ЧП. Упадет какой-нибудь пацан с крыши – расшибется насмерть.
- Да, я сам лично проверял все люки! Как они попадают на крышу, понятия не имею, - возмущенно отозвался рыжий Сергей.
- У них ключи есть от замка или отмычка…- объяснила Жанна. – Слесарь из ЖЭКа люк закрывает, а они открывают. А может Петька сейчас в подвале. После того, как  клуб «Факел» отдали под кооператив, ребята стали собираться в подвале. Они натаскали туда старой мебели… А что?
       - Жанна, ты рассказывала Нине Алексеевне, что встречала во дворе Дину Захаровну. Она была с сумкой?
        -  Какой сумкой? – переспросила девочка.  – Да, последний раз она была с большой спортивной сумкой.
        - Я имею в виду ее обычную серую сумку, с которой она ходила на работу.
        - Н-нет…Сумки у нее не было, - девочка говорила медленно, напряженно, видимо, припоминая. –  А что? Там было что-то ценное?
         - Просто женщина, когда выходит из дома, всегда берет с собой сумку, - сказала Ольга. – А Дина Захаровна была без сумки?
       - Во-первых, я точно не помню, - сказала Жанна. – А во-вторых, если Дина Захаровна вышла из дома без сумки, значит, она шла недалеко: в соседний подъезд или соседний дом… А что? Пропала сумка Дины Захаровны? Так она могла потерять. Или ее украли, - Жанна повернулась к Ершову. – Могли украсть в тот день, когда вы приезжали и спрашивали о грабителях.
       - Я прямо-таки спрашивал о грабителях? – удивился Ершов.
- Но я именно так поняла ваши вопросы. Извините, мне надо идти.
- Эй, красавица, - Ершов  попытался ей сказать что-то еще, но она спустилась с лестницы, явно его не слыша.
        - Честно признаю: я ошибался относительно школы. Школа – очень даже интересное для работы место: такие школьницы! Шучу, шучу! – улыбнулся Ершов, взглянув на Ольгу. – Но ведь с тобой, Оля, она говорила, а со мной нет. Вот что значит, учитель! Авторитет! – и удивленно добавил: - А ведь у девчонки-то хорошие мозги. И смелая. Такая не дрогнет.
        Хлопнула подъездная дверь. Оля представила, как она окажется лицом к лицу с Мариной Ивановной Пушкаревой, и ей стало не по себе. Ведь она догадается, что Ольга здесь не случайно. И девушка решила ретироваться.
        - Я пойду, - заторопилась она.
        - Как хочешь. Пока! – лицо Ершова стало разочарованным.

         Ольга устроилась на лавочке в деревянной беседке. Достала зеркальце и внимательно посмотрела на себя. Дурацкие кудряшки, пухлые губы, лицо обиженное. Да, не повезло ей с внешностью! Потом она подумала, что повела себя, как трусиха, и вновь отправилась к Пушкаревым.
        Марина Ивановна была дома. И как только Ольга проглядела ее приход! Она тихо поздоровалась с хозяйкой квартиры, чувствуя чудовищную неловкость. Та со злостью посмотрела на учительницу и промолчала.
        Ершов положил перед Пушкаревой несколько номеров «Литературной газеты».
- Ваши газеты?
- Вроде, да…
- Вы получаете их по подписке?
- А что?
- Сверху на газетах надписан номер вашей квартиры – 34.
- И что?
- Значит вам их доставляет почта.
- Ну, доставляет… И что?
- А где у вас последний номер газеты? Предыдущий есть, а последнего нет?
- Не знаю. Может, выбросила… Или просто нам в ящик этот номер не положили.
       - А как вы объясните, что сумка пропавшей гражданки Апаликовой, кстати, не только вашей соседки, но и учительницы вашего сына, найдена завернутой в этот самый последний номер газеты? Каким образом чужая сумка оказалась завернута в вашу газету?
      - А я знаю? – с вызовом вопросом на вопрос ответила Пушкарева и кивнула на Ольгу. – Вон учительницу спросите. Она вчера к нам заходила, могла и взять у нас газету, чтобы завернуть украденную сумку.
       Оля аж задохнулась от такой бессовестной лжи.
       - Интересный поворот! – сказал Ершов. – Только вот на сумке гражданки Апаликовой найдены ваши отпечатки пальцев.  Как вы это объясните?
       Оля поняла, что он блефует, результаты экспертизы не могли быть готовы.
- А никак! – отрезала Пушкарева и замолчала.
- И самое интересное, - продолжал Ершов, - внутри сумочки тоже побывали ваши пальчики… Что скажете?
       Пушкарева каменно молчала.
- А где ваш сын? Петя, кажется? – бесстрастно спросил Ершов.
Упрямо закаменевшее лицо женщины дрогнуло, и она нехотя выдавила:
- Нашла я эту сумку.
- Верю! – сразу согласился Ершов. – Где?
- В подъезде, - и женщина неожиданно зарыдала.
- Где в подъезде? На каком этаже?
         - На … на первом, конечно… Она же на первом живет. Что ей делать на втором? – сквозь слезы промямлила Пушкарева.
         - Конечно, нечего делать на втором, - согласился Ершов и добавил: - если только к своему ученику не идти.
- Зачем вы так говорите! Вы подозреваете меня в воровстве? – жалобно всхлипывала Пушкарева.
- Никто вас не подозревает. Пока, - возразил Ершов. – Где именно вы нашли?
- Там, - неопределенно махнула рукой женщина.
- Где там?
- Я покажу…
- Хорошо. Когда вы нашли сумку гражданки Апаликовой?
- В среду.
- Там что-нибудь еще было?
- Колбаса была, протухшая. Я  ее собаке во дворе отдала.
- Ключи от входной двери были?
- Нет, только один ключ с наклеенным номерочком.
- Деньги?
- Н-нет, - Пушкарева давилась рыданиями.
- Сумку нашли, а хозяйке не отдали. Что ж так?
       - Да, я несколько раз к ней спускалась, звонила, стучала – все бесполезно. Вроде увижу ее во дворе, а дома ее нет. Не караулить же мне у квартиры! А вчера решила выбросить сумку. Думаю, если Дина Захаровна ее не ищет, и дверь не открывает, значит ей сумка не нужна, значит она ее сама бросила.
        - Но ведь вещи просто так в подъезде не бросают!
- А кто ее знает! Чужая душа - потемки.
- Что ж, тогда покажите, где вы сумку нашли.
         Все спустились этажом ниже. Глаза Марины Ивановны бегали по подъезду, словно отыскивая что-то.
- Вот, - показала она вторую подъездную дверь, которая в отличие от, входной была открыта. – За дверью.
- Да? И что вас заставило заглянуть за дверь?
- А… У меня монетка упала и закатилась туда. Под дверь…
       Ершов закрыл дверь, открыл.
- Эта дверь у вас всегда открыта?
      - Да, только зимой, чтобы в доме теплее было, работники ЖЭКа цепляют пружину, чтобы эта дверь тоже закрывалась.
-Ага, - Ершов открыл входную дверь.
      - Это кто ж у вас так хорошо петли смазывает? Везде двери скрипят, а здесь ни звука. Интересно…
- И правда! - воскликнула Пушкарева. – А я и внимания не обратила, что двери перестали скрипеть. У нас на втором этаже было слышно.
- Да? И как давно не скрипят?
- Недавно. Точно и не скажу, - Пушкарева перестала всхлипывать и осмелела.
       Ершов опять закрыл вторую дверь.
- И где же лежала сумка вашей пропавшей соседки?
- Вот здесь, - показала на угол Пушкарева.
Ершов провел платком по стене, посмотрел на углы.
- Интересный поворот, - сказал он чуть удивленно. - Ну-ка посмотрите следочки. и на двери тоже…- обратился он к криминалисту. – А мы с вами, Марина Ивановна постоим на крыльце, а то что-то тесно.
Через некоторое время криминалист вышел и тихо прошептал что-то Ершову.
- Ну, что, Марина Ивановна, пойдемте назад. Теперь покажите, как вы доставали сумку из-за двери. Кстати, а монетку-то вы нашли?
- Какую монетку? – удивилась Пушкарева.
- Которая закатилась.
- А... Нашла…
- Подняли?
- Да.
- Вот заодно покажете и это, то есть, как монетку поднимали.
Ершов достал из кармана металлический рубль и спросил Пушкареву:
- Куда положить?
        В угол положил свою папку, которая должна была заменить сумку, поближе положил монету.
       Пушкарева открыла дверь, оперлась рукой о стену и не сразу ухватила рубль. Только хорошо припечатавшись ладонью к стене, она с третьей попытки подняла монету. Так же, опираясь о стену, подняла папку.
- Ясно. Сейчас протокол подпишем… Спасибо за помощь, Марина Ивановна.
- Я могу идти? – спросила та неуверенно.
- Да, конечно.
        Пушкарева стала тяжело подниматься к себе на этаж. Ершов проводил ее взглядом, повернулся к коллегам и сказал:
- Ну, что,  ребята, езжайте без меня. Я тут провожу девушку, - и, обратившись к Ольге, церемонно спросил: - Вы не против?
Ольга вдруг покраснела и замотала головой:
- Нет, совсем нет. Я только «за».
- Вот и отлично! В какую сторону идем?

          Стал накрапывать дождь. Ершов молча поднял воротник. Он шел, совершенно углубленный в свои мысли, и Ольга решила, что  предложение проводить ее было просто поводом улизнуть от своих приятелей, чтобы спокойно поразмышлять. Такое демонстративное игнорирование ее присутствия ей совсем не понравилось.
- Как же сумка Дины Захаровны оказалась за дверью? – решительно нарушила молчание Ольга.
- Она навряд ли оказалась за дверью, - возразил Ершов.
- То есть? Пушкарева нашла ее в другом месте? – удивилась Ольга.
- Пушкарева нашла ее в своей квартире. Возможно… Может быть по запаху портящейся колбасы.  За дверью она ее, точно, не находила.
        Ольга подумала и согласилась:
- Да, она не сразу назвала место находки…
- Ага, это тоже свидетельствует, что она на ходу все придумывала. Тут вот что удивительно: за дверью и на стене нет никаких следов. Ни-ка-ких!
- И что? – растерялась Ольга.
- А то, что за дверью оказалось чисто, даже пыли нет. И никаких отпечатков. И петли тщательно смазаны. При желании можно совершенно бесшумно открыть и закрыть дверь.
- Зачем? – спросила Ольга.
- Вот и я думаю: «Зачем?». Марина Ивановна, сама того не ведая, очень нам помогла.
- Помогла в том, что у нас появилась еще одна загадка?
- Да. Сейчас очень важно найти Пушкарева - младшего. Я не стал больше расспрашивать о нем его мать, чтобы хуже не стало. Она бы побежала его прятать. Да, и не знает она, где он. Ведь и лжет ради него. Ради кого еще может врать мать, как не ради ребенка?



                1 ноября 2008 года, вторник

          Ольга с утра прилетела в милицию в надежде встретиться с Ниной, которая должна была приехать утром. Еще одним желанием, в котором она не хотела признаться даже самой себе, было желание встретиться с Ершовым. Она о нем думала весь вечер и решила, что он на редкость умен, красив и по-рыцарски благороден.
Нины еще не было на месте, а у Ершова вид был строгий.
       - Привет, привет! – сухим тоном ответил он на трепетное Ольгино «с добрым утром». - А ведь в районе ЧП и, скорее всего, у вас, Ольга Михайловна. Около вашей школы найден мальчик без сознания от передозировки наркотика.
      - От чего без сознания? – не поняла Ольга.
-  Наркотики. Мальчик в реанимации. Врачи ничего не обещают. Могут и не откачать. Кто он, неизвестно. Будем ждать, когда спохватятся родители.
Да, если это, действительно, ученик их школы, будет шум. О наркотиках пишут газеты, вышел фильм «Игла»,  но в их школе это первый случай. Интересно, кто этот мальчик?
     - А я могу съездить в больницу? Если это ученик нашей школы, я его могу узнать или…как это?.. опознать…
      - Хорошо, Ольга.  Езжай, я позвоню, чтобы тебя встретили.
       Зазвонил телефон. Ершов вдруг подмигнул Ольге:
       - Извиняюсь, минуточку. Алло! Нина? Привет, а я думал, ты по московским магазинам бегаешь. Где? Уже на вокзале? Сейчас на работу? Ну, давай, - наблюдая, как подпрыгивает Ольга на месте от желания поговорить с Ниной, он сказал в трубку: - Тут тебе гражданка Климова желает что-то сообщить… - и, довольно ухмыльнувшись,  подал трубку Ольге.
- Нина, Нина,  ты приехала? Может сразу ко мне? Или мне к тебе зайти?  Окей. У меня хоть ты поешь. До встречи, - и положила трубку.
- А вот эти американские «океи» зачем? – спросил Ершов. -Есть же русские слова: порядок, хорошо… ну и прочие…
         Ольга с восхищенным удивлением посмотрела на Ершова. Увидеть в нем поборника русского языка она никак не ожидала.
        - Вот-вот, - глядя на ее изумленное лицо, сказал он. – Терпеть не могу американцев! Ну, вот и хорошо, - положил он в папочку документ, -  Езжай в больницу, а я узнаю, что там с Пушкаревым. Серый должен был и крышу проверить, и подвал.
       Он широко улыбнулся, и Ольга удивилась, насколько Ершов скрытен. Вот когда он настоящий: сейчас, когда улыбается, или десять минут назад, с ледяным обращением «Ольга Михайловна».

Медсестра в приемном покое выдала Ольге белую накидку и бахилы и проводила до палаты реанимации. У палаты Ольгу встретил врач:
- Вы учитель из школы? Меня предупредили, что вы придете. Пациент без сознания, положение крайне тяжелое. Наркотическое отравление. Инъекция была сделана внутривенно.
        - Это не первый раз? – спросила Ольга тихо.
- Думаю, первый, ведь других следов нет. Что ж вы так учеников плохо воспитываете? – спросил он без улыбки.
- Вы  тоже не всех излечиваете, - парировала Ольга. – У нас, как и у вас, бывают безнадежные случаи.
          Она робко вошла в палату, уперлась взглядом в белый ящичек с индикаторами и экранчиком, перевела взгляд на капельницу, и только потом посмотрела на кровать и увидела на подушке белое, похожее на  маску, искаженное лицо с провалившимися глазами. Ольга не сразу узнала Пушкарева.
         Она разбито вышла из палаты.
        - Ну, что? – спросил врач.
         - Мне нужен телефон, - и тихо сказала в гладкую трубку. – Алексей, не надо искать Петю Пушкарева. Он в реанимации.
         Присвистнув, трубка ответила:
         - Что ж, спасибо.  Сейчас его мамаша скажет правду.

      Нина скинула с плеча сумку, расстегнула пальто и рухнула на Ольгин диванчик.
      - Как я устала! Трудно представить, что  два дня назад я была в Москве! Как сон!
      - Ну, рассказывай, что там? – Ольга с нетерпением и любопытством воззрилась на подругу, хотя самой не терпелось поделиться новостями.
         - Ты  мне чаю дай напиться. Хоть не до сказочного сервиса: напоить, накормить, баню истопить, спать уложить…
        - Бани нет, а чаем напою,  - засуетилась Ольга. – Мама на работе, сама знаешь, она у нас шеф-повар... Но у меня тут салат есть из грибов, новый рецепт, ты такой не ела: мама в него добавляет по-особому приготовленный лук с кабачками... Объедение! И картошка под грибным соусом... Ты кушай и рассказывай.
        - Легко сказать! – жуя, пробормотала Нина. – Тут такая вкуснота!
На кухне тепло пахло печеными пирожками, пряными травами, тихо похрюкивал чайник, у ног ласково терлись кошки.
        - Нечего рассказывать, - приступив, наконец, к чаю, сказала Нина, - исчезла наша Дина Захаровна. Не оказалось ее в поезде. След оборвался. Вместо нее толстая тетка. Еще хорошо, что вещи раньше не пропали, не «ушли» с кем-нибудь из пассажиров.
Нина внимательно посмотрела на  подругу: та едва ли не подпрыгивала на месте.
        - Что-то случилось? - с подозрением спросила Нина. - Ну, рассказывай, только поподробнее, шаг за шагом, что видела, что слышала, что узнала.
- Я нашла сумку Апаликовой! Ее выбросила мама Пушкарева. А сам Петя Пушкарев – наркоман! Он сейчас в реанимации…
        У Нины лицо вытянулось от изумления. А Ольга, довольная произведенным эффектом, важно сказала:
       - Приступаю к подробностям.
       Нина, все так же округлив глаза, прослушала весь рассказ Ольги.
       - И что ты об этом думаешь? – спросила она. -  Ты же наверняка что-то для себя выстроила.
       - Я не знаю, что думать. У Пушкаревой – сумка Дины Захаровны, у Дины Захаровны – сумка со спортивными молодежными вещами, - сказала Ольга. – Ничего не понимаю! Может этот Пушкарев – вор? Но это ничего не объясняет, даже если он наркоман.
        - Ага, а учительница – воровка, да еще убийца. Но зачем ей спортивное барахло? Тем более она его бросила. И зачем убивать? Должна же быть логика в поступках, если человек нормальный…
        - Но Апаликова нормальная! – Ольга немного подумала и добавила: - Была…
        - Именно: была. Мне вот что не нравится: какая-то неуловимая эта Дина Захаровна. От коллег убегает, из поезда исчезает. Почему? Что-то я упускаю… Ответ где-то здесь: в школе или доме.
       Ольга сидела, нахмурившись.
       - А может, у Дины Захаровны началось раздвоение личности? – предположила она. - Знаешь, такое бывает. Словно два разных человека живут в одном теле. Имеют разных знакомых, разные увлечения, даже разные воспоминания. Вдруг и здесь тот же случай? Она перестала узнавать коллег, не откликалась на свое имя…
        - Да, любопытное объяснение, - усмехнулась Нина. – Сложно, но возможно. До болезни ее видела вся школа. А вот после…Хотя тоже видели. Даже я вроде видела... Но мы не нашли никого, кто бы разговаривал с Диной Захаровной. А может это призрак? Душа?..
У Ольги вытянулось лицо.
        - А что? Марьванна говорила, что Гамлет действительно разговаривал со своим умершим отцом... И мне эта мысль после долгого размышления перестала казаться абсурдной. Ведь сколько веков люди рассказывают о призраках! Короче, у меня появилась мысль, может, глупая...
       - Да, уж... Моя версия все-таки более убедительная, - иронично сказала Ольга.
Не обращая на подругу внимания, Нина продолжала:
       - Надо снова опросить тех, кто точно встречал Дину Захаровну с того дня,  когда она заболела. Вот Петю Пушкарева уже не спросишь… Случайность? А если нет? Если не случайность, значит он что-то знал, видел. Тем более у него каким-то образом оказалась сумка пропавшей учительницы. Убирают свидетеля… И ведь как! Просто так наркотик не найдешь, и надо хорошо знать, как он действует…У нас не столица, и  наркотики пока довольно экзотическая штука, хотя прогнозируют другое …
      - Да, и еще! – вспомнила Ольга. - Понимаешь, что-то странное: дверные петли в подъезде Дины Захаровны очень хорошо смазаны, открываются бесшумно, если ими не хлопать…
      - Это мог сделать любой из соседей, кого достал скрип дверей, - возразила Нина. – Поищите человека, который работает в ночь и днем хочет отоспаться. Ты сама рассказала, что мама Жанны Рысиной работает ночью.
      - Ну, хорошо, с первой дверью понятно, а зачем смазывать вторую? Она все равно открыта…
       - Ее смазали заодно, на будущее, ведь зимой она тоже будет закрываться.
Обескураженная таким быстрым и простым объяснением, Ольга задиристо спросила:
       - А как ты объяснишь то, что за этой дверью чисто: ни пыли, ни отпечатков… А именно там якобы Пушкарева нашла сумку Апаликовой. И ты бы видела, как она ее поднимала! Полстены захватала своими руками!
      - Это означает, что она нашла сумку в другом месте. Ну, это надо посмотреть на месте, - сказала Нина. – ты, вот что, про Пушкарева все разузнай. Это же ЧП! Поэтому все расспросы позволительны и не подозрительны.
       Девушки замолчали. Нина допивала чай.
       - Слушай, у тебя такое вкусное варенье! Вообще, знаешь, какой вопрос меня мучает больше всего?
       - О Пушкареве?
       - Нет, - Нина лукаво посмотрела на подругу. – Скажи, как ты ухитряешься оставаться стройной при таком обилии вкусностей?
        Ольга промолчала, а Нина продолжала:
        - Да, а почему ты чай не пьешь? За компанию? Ладно, завтра изучим твое таинственное место за дверью в четвертом подъезде по улице Северной, 15, - с улыбкой сказала она, но Ольга продолжала молчать.
Нина внимательно посмотрела на девушку. Та сидела, глядя  отсутствующим взглядом в окно.
       – А-у!  О чем это ты там мечтаешь?
        Ольга вздрогнула и покраснела, неуверенно посмотрела на подругу и с запинкой спросила:
        - У меня, правда, фигура ничего?..
        - А ты, что, сомневаешься? – удивленно посмотрела на нее Нина. - И фигура, и лицо, и волосы... Не просто «ничего» - классные. Правда, на мой взгляд, ты немного худовата, но ведь это модно. А твоим кудрям я просто завидую.
       - А я всегда считала, что у меня безнадежно банальная внешность, - призналась Ольга. -  Лицо кудрявой куклы.
       «Олю все еще мучают подростковые комплексы! Что-то во время учебы я их не замечала... Или этот страх непривлекательности может преследовать женщину всю жизнь?»
       - Ну, что ты, глупости какие, - поспешила возразить она. – Это у меня внешность никакая, но я и не думаю переживать.
        - Ну, да! – возмутилась Ольга. – У тебя глаза красивые, зеленые... А волосы какие: прямые, темные, просто, мечта! И тебе исключительно идет твоя новая стрижка каре. Я все хотела тебе об этом сказать, но забывала. И еще: Нина, ты очень стильная. Очень! Тебя невозможно не заметить: в тебе есть шик!
        Нина ласково улыбнулась:
        - Ну, вот, басня Крылова в лицах: кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку, - и с напускной важностью продолжила, - За те двадцать пять лет, что я прожила на свете, я поняла, что красота не главное условие для женского счастья.
         - Да? – недоверчиво протянула Ольга. – А я так уверена, что самое главное.
         - Ну, тогда тебе счастье гарантировано.
          Ольга, улыбнувшись комплименту, покраснела и нерешительно спросила:
         - А ты… не знаешь, Ершов…  женат?
         От неожиданности Нина не донесла до рта очередную ложку с вареньем и положила ее на блюдце.
         - Ты… - показала она пальцем в Ольгу, - в Ершова?
         - Ну, не совсем… - застеснялась Ольга. – Почти… Немножечко. Вообще-то, да…
         И она жалобно посмотрела на Нину.
         - Поздравляю, - вздохнула Нина, удивленно качая головой. – Не успеешь уехать из города, как твоя подруга влюбляется в твоего единственного… неженатого коллегу! – и рассмеялась.
         - Нет, это правда? – зарадовалась Ольга.
        - Правда, правда, - уверенно сказала Нина. – Только что ты в нем нашла?
        - Ой, знаешь, он такой… такой!
        - Какой? – подтрунивающе спросила Нина,  но  в ее глазах было доброе снисхождение.
       - Какой? Замечательный! Он очень тонкий…
       - Что!? – с веселым удивлением воскликнула Нина.
       - Душевно тонкий, то есть чуткий. Умный. Красивый. Внимательный.
       - Все ясно! – подытожила Нина. – Ты заболела! Заболела любовью… Ладно, спасибо за гостеприимство, я бегу на работу. Мне надо отчитаться за командировку.

Продолжение следует или смотрите на сайте www.opalova.narod.ru