Идиотке мечтать опасно. Часть 2 Нина

Ила Опалова
                Ила Опалова

                Идиотке мечтать опасно
                продолжение

                28.10.1988 года,  пятница

         Подполковник Зайцев словно невзначай оглядел тонкую фигурку нового следователя, взгляды их встретились, и девушка почувствовала, что ему многое о ней известно, причём, не лучшее, и смутилась, легко устыдившись неизвестных ей самой собственных грехов.
Но Зайцев  не знал девушку, просто ее отец, Алексей Петрович Важенин, был секретарем горкома,  и имя его было известно каждому в их городе. Зайцев помнил слухи, которые ползли по городу, когда была убита секретарша Алексея Петровича.  Тогда Важенину пришлось оставить пост. Он уехал в Москву, где ему удалось устроиться в аппарат ЦК, и это только добавило Алексею Петровичу авторитета. Вызывало  неодобрение Зайцева то, что Важенин, после того, как его дочь поработала немного в школе, устроил ее в угрозыск. «Какая тут будет раскрываемость с такими кадрами! С детишками тяжело, а с преступниками, думает, легко будет. Можно было пристроить ее в управление или воспитателем в детскую колонию, если уж не захотел забирать с собой в Москву». У Зайцева дочь тоже заканчивала пединститут, и он уже обдумывал подобные варианты. Но все-таки дочку Важенина он решил взять под свою опеку.
Вслух он сухо сказал:
            - Ну, как настроение, товарищ Важенина? Прошу вас уточнить насчет ограбления на Северной улице. Был звонок от хозяйки квартиры. Наша машина выехала, но квартира оказалась закрыта. Что это: ложный вызов? Кстати, хозяйку квартиры потеряли на работе. Она учительница. Ершов ездил по вызову и звонил в школу, где она работает. Поговорите с ним.

Выйдя от подполковника Зайцева, Нина Важенина пыталась заглушить неприятное чувство какого-то проступка. Но в чем мог упрекнуть ее подполковник? Нине было очень небезразлично мнение о ней окружающих, и она всегда  болезненно переживала недоброе к себе отношение. Осознание чужой недоброжелательности занозой застревало где-то внутри, беспокоя и сводя на нет всю прелесть жизни.
Нина села за стол и хмуро пробормотала:
         - Кого я боюсь? – Кто меня не знает, но говорит обо мне дурно, - и вздохнула.
         - Что-что? – с веселым удивлением  на нее воззрился сидящий за соседним столом старший лейтенант Ершов.
         - Это просто мысли вслух, - махнула рукой Нина, - Вообще-то это Платон.
         - Для следователя мысли вслух – плохая привычка, - назидательно произнес Ершов.
         - Ты был на Северной, 15? – пропустив мимо ушей замечание Ершова, спросила Нина.   
         Вопрос прозвучал небрежно, но это было напускное: ей очень хотелось заняться серьезным, даже опасным делом. И было боязно: вдруг она не справится? Нина не была уверена, что у нее есть способности для ведения следовательской работы. Правда, дело на Северной  на серьезное не было похоже, точнее, напротив, оно было похоже на какой-то розыгрыш.
         Рассказ Ершова был коротким и нехитрым.
         - Итак, нужно найти хозяйку тридцать третьей квартиры, - подытожила его информацию Нина, - позвоним еще раз в школу.
         Она набрала номер. Вид у нее был сосредоточенный, что немного забавляло старшего лейтенанта. Во-первых, тут все было ясно. Сколько бывает таких пустых вызовов! Во-вторых, он не верил в женские способности. Только в кулинарные.
         - Алло! Это школа? Директор? Вас беспокоят из милиции. Следователь Важенина. Апаликова Дина Захаровна у вас работает? Какой предмет преподает? Ну, что вы, не волнуйтесь. Никаких претензий к вашему учителю у нас нет. Она нужна как свидетель. Значит, работает… Английский язык? На больничном? Как долго? А в течение этой недели она в школу не заходила? Да, вы правы, очень серьезно – конец четверти. Да, и заменить сложно… А четвертные оценки  выставила? Спасибо, - она положила трубку.
          - Ты бы спросила, откуда они знают, что она на больничном: звонила, заходила или решили так, потому что перестала ходить на работу? Хотя я на сто процентов уверен, что это ложный вызов. Скорее всего,  у старушки склероз. Что-то не туда положила, найти не смогла, решила, что обокрали, вызвала милицию, а пропажа обнаружилась. Ей стыдно, вот и не открывает дверь. А может ученики разыграли, вызвали для нее милицию. Она не знала, поэтому нас и не ждала, - Ершов говорил немного рисуясь, чуть свысока.
         - Но вызов был сделан с ее домашнего телефона, - прервала его Нина. - Кстати, почему ты говоришь о старушке? Она с какого года?
         - С пятидесятого. Но учительницы все старушки, за исключением очень молодых. Работа такая, требует возраста: поучать, заставлять, кричать. Любой родитель перед ними как школьник, что ж о детях говорить?
        - А склероз? - прервала Нина неприятные разглагольствования.
         - Так у большинства из них ранний склероз. Работа такая.
         - А если все-таки ограбление? - девушка спросила раздраженно, почти зло.
         Она успела поработать в школе, почувствовать себя частью учительского клана и участвовать в подобных разговорах не собиралась. Нина стала  звонить в поликлинику.
         А Ершов продолжал:
         - Так куда же делась тогда сама заявительница? Вызов сделан в 12 часов дня, за те 20 минут, что ехала машина, она что, сквозь землю провалилась? А… ты думаешь, воры вернулись в уже ограбленную квартиру, тихо убили хозяйку и бесследно растворились? Однако, соседи ничего не видели и не слышали. Ни-че-го! Мы расспросили бабулю, что живет напротив, и школьницу, что живет над учительницей. Бабуля такая нелепая! – Ершов улыбнулся и покачал головой. - Все говорила, что соседка со второго этажа кормит уличных собак колбасой. Я как на школьницу посмотрел, так подумал, что это ее маманя колбасу на улицу выбрасывает, а дочку ананасами кормит. Уж такая красавица! 
         Нина стала надевать  свое модное черное пальто, которое ей привезли родители из   Прибалтики. Девушка поменяла на нем черные пуговицы на зеленые, взяла у мамы длинный шарф, цвета травы, и осенний наряд получился чрезвычайно эффектным, оттеняющим ее зеленые, как виноград, глаза.  В областном городе, где жила девушка, жителей одевала местная фабрика, которая шила свои изделия огромными партиями, и, купив пальто этой фабрики, человек вливался в армию своих двойников. Подростков взаимная похожесть радовала, но модницы старались приобретать одежду в других городах.
         - Важенина, ты куда? – спросил Ершов.
         - Хочу выяснить, возвращались ли воры, и куда пропала хозяйка квартиры, - серьезно ответила Нина. - Понимаешь,  конец четверти, и мне очень интересно, почему Дина Захаровна не хочет сама выставить своим ученикам четвертные оценки.
        - Не будь идиоткой! –  не сдержался Ершов. - Подожди несколько дней. Не объявится, тогда принимайся за дело. А то наскребешь на свой хребет… А вообще лучше подождать, когда родственники заявят о пропаже… Елки-палки, да кто сказал, что она пропала? Она может сидеть в поликлинике: там такие очереди! А может стоять в очереди в магазине, читать книжки в библиотеке, пить чай у подруги, пойти в театр… -  но если бы Ершов говорил с пнем, был бы тот же эффект – безмолвие.
         Нина вышла, не дослушав.
         - Дура! - буркнул Ершов. – Вот к чему ведет то, что все у нас в стране по блату! Но чтобы  по блату в угрозыск! – он недоуменно покачал головой. - Начиталась книжек про Пуаро! «Понимаешь,  конец четверти», - передразнил он Нину. - Интересно, сколько она здесь продержится?

        Нина вошла в кабинет к подполковнику Зайцеву.
       -  Товарищ подполковник, нужно разрешение прокурора на вскрытие  квартиры 33 на улице Северной.
       У подполковника брови полезли вверх.
       - Что случилось?
       - Вы сами поручили мне заняться ограблением на Северной. Так вот, хозяйка квартиры позвонила по 0:2 и сообщила, что ее ограбили. Машина прибыла через двадцать минут, но квартира оказалась закрыта.  Хозяйка квартиры, Апаликова Дина Захаровна, учительница, неделю находится на больничном. Одним словом, это очень странно. Как бы ее ограбили, если она не ходит на работу и целыми днями сидит дома, лечится? Она не пришла даже на прием к врачу!
       - Не понял. И что?
       - Я знаю учителей, - Нина говорила нервно, путаясь, - Если учитель не пришел на работу, да еще и в больницу,  значит ему действительно плохо. Значит, лежит дома. Понимаете: конец четверти, итоговые оценки не выставлены, а ее нет на работе! Нужно вскрывать квартиру.
      - Вы знаете, сколько бывает ложных вызовов! Если мы будем ломать двери граждан из-за того, что кто-то вызвал милицию и не дождался ее, нас выставят с работы.
      - А вдруг  Дина Захаровна Апаликова разволновалась, ей стало плохо, и она сейчас умирает? Неужели вас сможет утешить карьера?
       Лицо Зайцева пошло красными пятнами.
       - Важенина, ты в своем уме? Может, эта самая Дина Захаровна Апаликова сейчас дома чай пьет! Ты сходи к ней, посмотри на месте обстановку… Свободна! - рявкнул он и раздраженно добавил в уже захлопнувшуюся дверь: - Заставь дурака - тьфу, дуру – Богу молиться, весь лоб расшибет.


                Нина

          Нина росла вдумчивой, серьезной девочкой. Она прекрасно училась в школе, и ее всегда хвалили на родительских собраниях. Одноклассники называли ее зубрилкой. Но причиной ее школьных успехов была вовсе не зубрежка, а любовь к тайнам. Каждая задачка, каждое историческое событие становилось для нее загадкой, которую непременно надо решить. Почему Александр Невский заключил союз с Золотой Ордой, но насмерть дрался с западными захватчиками? – задачка со многими неизвестными. И неужели все вокруг, даже все лежащие предметы обладают энергией? – и как же мы это докажем?  Вот это стремление дойти до истины  делало ее блестящей ученицей.
         Ее отец Алексей Петрович Важенин выделялся из толпы. Он был высоким, импозантным, совершенно седым мужчиной и имел вид строгого и правильного человека. И никто бы не поверил, что дома товарищ Важенин несдержан и жесток. Он мог толкнуть и ударить жену просто из-за плохого настроения. И он в страхе держал дочь.
         Как-то, учась в первом классе, Нина забыла дома тетрадку с выполненным домашним заданием и получила двойку. Она долго сидела в школе, потом так захотела есть, что вырвала страничку из дневника и пришла домой, озябшая и испуганная. Девочка мышкой прошмыгнула к себе в комнату, но следом молча вошел отец. Вытряхнул из портфеля дневник и сразу увидел, что страница вырвана. Нина сжалась в комок. Он исполосовал дочь ремнем, повторяя:
        - Не ври! Не ври! Ненавижу, когда врут!
         Так Нина узнала не только страх, но и боль. После того, как дочь перешла в пятый класс товарищ Важенин перестал брать в руки ремень. Отцу льстило, что дочь умна и так успешно учится. Он был убежден, что в этом только его заслуга, его здоровая наследственность.
        Алексей Петрович даже перед дочерью был коммунистом. Однажды Нина принесла домой сатирические стихи Зощенко про Евгения Онегина в советской стране. Он накричал на жену и целый час втолковывал дочери, что это клеветническая литература, хотя обычно был немногословен.
         И все же между отцом и взрослеющей дочерью стали постепенно устанавливаться дружеские отношения. Нина стала забегать к отцу на работу, а он иногда заезжал за ней в школу.

          Однажды, будучи ученицей девятого класса, Нина зашла к отцу в горком. Она забыла ключи от квартиры и не могла попасть домой. У товарища Важенина  шло совещание, и его секретарь Мариночка, молодая элегантная женщина с атласными волосами, любезно предложила девочке подождать отца и дала ей несколько модных журналов, чтобы не было скучно. 
         Наконец, отец, холеный и довольный, вышел вслед за всеми из кабинета и с ранее неизвестной Нине улыбкой обратился к секретарше:
        - Мариночка…
        Но секретарша вдруг испуганно взглянула в сторону Нины, и товарищ Важенин тоже перевел взгляд на дочь. Улыбка съехала с его лица.
        - Давно ждешь? Что случилось? – спросил он, нахмурившись.
        - Ключ забыла, - пробормотала Нина.
        Отец отцепил от общей связки ключи от квартиры:
        – Возьми, растеряша. Я тут задержусь. Мне надо с коммунальщиками встретиться, - он достал из кармана красную десятку. – На, иди, пообедай в нашей столовой.
         И сухо обратился к секретарше:
         - Мариночка, приготовь мне кофе.
         Нина потом сидела в столовой и вспоминала улыбку отца. Мелькнуло определение: «кошачья» улыбка. Именно так мог   улыбаться Чеширский кот. Нине не нравился и испуганный взгляд Мариночки. Девочку беспокоило ощущение, что у отца и у его элегантной секретарши есть общая тайна.
        На следующий день она опять забежала в приемную отца и попросила у Мариночки  один  из просмотренных накануне модных журналов, чтобы перерисовать понравившуюся модель строгого сарафана. И за делом в легком разговоре Нина узнала, не только улицу и дом, где живет элегантная секретарша отца, но и номер квартиры. Оказалось, что Мариночка живет на соседней улице.
        В один из вечеров, когда отец заявил, что задержится на работе, девочка пришла к дому секретарши. Дом был старый, трехэтажный, сталинской постройки, и деревья были высокие с густыми кронами. Нина зашла во второй подъезд. Квартира секретарши была на втором этаже. Окна выходили во двор.
        Девочка вернулась во двор, посмотрела на окна, потом перевела взгляд на тополь, раскинувший ветви перед окнами. На стволе были вырезаны чьи-то имена и сердце, пронзенное стрелой. Нина жалостливо погладила изувеченную кору и прошептала:
       - Бедненькое! Как тебе, наверное, больно было! Я тихо поднимусь наверх, ладно? Постараюсь тебя не поцарапать.
         Как хорошо, что она надела брюки! Цепляясь за сучья, девочка дотянулась до нижней ветви и полезла дальше.
         Мариночкин балкон соприкасался с толстой тополиной веткой.
«А ведь так легко могут обокрасть, - подумала Нина. – Залезть на балкон – элементарно. А вон и форточка открыта». Нина сидела в гуще веток и листьев, и ее совершенно не было видно ни с земли, ни с балкона, но она видела, как по квартире ходил мужчина. В его руках почему-то был фонарик. Видимо, перегорели лампы. А Нина и не знала, что Мариночка замужем. Интересно, известно  это отцу?
          Подъехала машина отца, но минут десять никто из машины не выходил. Первой выпорхнула Мариночка и пошла, покачивая бедрами, не оглядываясь, к подъезду.
         Потом в окнах загорелся свет. И Нина увидела, как муж Мариночки толкнул ее, она упала и не поднималась, а он выскочил на балкон с рюкзаком на спине, ухватился за ветку и, перебирая руками, добрался до ствола. Нина, оцепенев от колючего страха, смотрела на небритого мужчину с жесткими глазами. Почувствовав взгляд, он поднял голову и чудом не увидел Нину. Потом легко спустился, вжался в ствол, осмотрелся, оттолкнулся и легким шагом устремился прочь.
          Из машины не спеша вышел отец, посмотрел на освещенный светом балкон Мариночки и вошел в подъезд. А Нина едва ли не скатилась с дерева и без оглядки ринулась домой.
         Отец появился в полночь. Нина не спала. Она смотрела в чуть приоткрытую дверь и видела, как он бледен и раздавлен. У отца тряслись губы, руки и постарели глаза. Он обнял мать Нины, чего давно не делал,  и прошептал:
         - Извини…  Мариночка убита… Подозревают меня.
          Мама Нины охнула, опустилась на пуф, у нее тоже затряслись губы:
         - Как убита?.. За что?.. Почему тебя?..
         - Я был последним, кто… видел ее.
         И он стал путано объяснять, что он и Мариночка задержались на работе, поэтому он решил ее подвезти. Мариночка вышла из машины и пошла домой. Он только тронулся, чтобы ехать, как увидел, что его секретарь забыла на сиденье  коробку конфет и шампанское. Поэтому он пошел за ней, чтобы отдать эту бутылку. Квартира была открыта, Мариночка лежала на полу, и ему показалось, что к белой, как снег, блузке она прижала красный цветок. И только потом отец понял, что это кровь. Он вызвал милицию, и его же сейчас обвиняют…
          На следующий день отец не пошел на работу, взяв больничный лист. И действительно, его лихорадило. По городу поползли слухи.  Карьеру отец считал важнее семьи, важнее всего, и вот ей конец.  Шик и уверенность слетели с товарища Важенина, как слетает шелуха.
          Презрение Нины к отцу сменилось жалостью. Девочка мучилась тем, что не могла ему помочь. Нина понимала, что она важный свидетель, но как бы она объяснила, почему шпионила за отцом? Что бы сказал отец? Он бы убил ее. А мама? Ей было бы больно, а она этого не заслужила. В милиции Нине могли и не поверить, так как она свидетель заинтересованный.
Нина всячески старалась быть в курсе следствия. Стало известно, что квартира Мариночки была обворована. Пропали ее ювелирные украшения, деньги, серебряные ложки, платья.
          Нина стала ходить по комиссионкам и скупкам, объясняя продавцам и приемщицам, что ищет подарок маме. Мама собирается замуж, и она хочет подарить ей что-нибудь необыкновенное, а с деньгами у нее не очень. Женщины умилялись и удивлялись: большая девочка, явно старшеклассница, не только не против замужества мамы, а готова потратить все свои накопленные деньги на свадебный подарок. И они показывали ей все новое, что к ним поступало.
         Через месяц Нина увидела, как неухоженная женщина сдает на комиссию платье, очень похожее на то, что шили Мариночке на заказ. Она пошла следом за незнакомкой, напустив на себя рассеянный вид и заглядывая то и дело в записную книжку и на номера домов, будто ищет определенный адрес. Сердце тихо сжималось от страха: девочка понимала, что эта игра в сыщики опасна. Но она проследила путь  предполагаемой соучастницы убийцы, а потом что было духу помчалась домой, чтобы сообщить матери о случайно увиденном в комиссионке платье, похожем на наряд Мариночки и о женщине, якобы хозяйке вещи.
         Вора нашли, и с товарища Важенина были сняты подозрения. Но секретарем горкома он оставаться не мог, и ему была предложена вакансия в аппарате ЦК. Отец уехал в Москву, и после поступления Нины в университет, в столицу уехала и ее мама.
         Нину ошеломило, что благодаря ей было раскрыто преступление. Девушка твердила себе, что это был легкий случай, что преступника нашли бы и без нее, но внутри ликовала: это была все-таки ее победа. Ей хотелось опять испытать чувство азарта в поисках разгадки какого-нибудь реального происшествия.

         Учеба в университете началась со сбора картошки. Месяц студенты первого курса жили в колхозном клубе, откуда рано утром шли на поле, где работали до восьми вечера. Потом они тащились с поля, едва не падая от усталости, умывались, ужинали, но, услышав включенную на всю громкость музыку, бежали на дискотеку, будто и не было двенадцати часов работы. В одиннадцать часов музыка замолкала. Рухая в постель и закрывая глаза, Нина видела рассыпанную на борозде картошку  и – проваливалась в сон.
        А к концу сентября Нина, закрывая глаза, видела перед собой своего сокурсника Ивана Ильина.
         На первом курсе студентов всегда тянет друг к другу. Они собираются на вечеринки и посиделки. Студенческие вечеринки – это веселый и заумный треп, дешевое вино и легкомысленный флирт. Позже, взаимно «рассекретившись», когда достоинства и недостатки друг друга становятся видны, как на ладони, начинается обратный процесс: от других – к себе.
           Как-то после такой вечеринки в студенческом общежитии Иван пошел провожать Нину. Было известно, что ему нравится студентка с красивым именем Инна, которая училась на  соседнем факультете, поэтому Нина не тешила себя иллюзиями: им просто было по пути, а вдвоем идти веселей.  Кроме того, он просто порядочный парень  и не мог допустить, чтобы она шла одна по темным улицам. Но Нине было безумно приятно шагать рядом с ним и слушать, как он говорит… О чем? Не важно, лишь бы слышать его голос и знать, что он звучит для нее.
У ее подъезда они остановились.
          - Может тебя чаем напоить? – спросила Нина нерешительно, скорее из вежливости, совсем не надеясь на согласие.
          - А родители? – спросил он чуть удивленно.
          - Их нет. Они в Москве.
          - Ты одна? – совсем удивился Иван.
          - Да.
          - Ну, тогда пойдем  чай пить, - весело согласился он.
          Он с удивлением обошел большую шикарную квартиру. Посмотрел стопку детективов на столе.
          - Да, с тоски это чтиво помогает… - рассудительно  заметил Иван.
          А Нина обиделась: во-первых, не чтиво, а во-вторых, не тоска, но ничего не сказала.
          Как они оказались в одной постели, Нина не помнила, но когда он на нее навалился, стала отчаянно сопротивляться. Ей было достаточно лежать с ним рядышком, прижавшись к его теплу, а к другому она не была готова. Иван тут же сдался, погладил ее по волосам и уснул.
         Утром он соскочил и побежал домой, чтобы успокоить родителей, а под подушкой у Нины осталась его майка.
         Нина дважды тщательно простирала майку. Ей хотелось, чтобы она стала еще белее, и Иван бы понял, какая она, Нина, хорошая хозяйка. А еще она хотела, чтобы майка пахла ее духами. Девушка аккуратно сложила ее, как это делают в магазине, и положила в красивый серебристый пакет.
        На перемене, когда около Ивана никого не было, Нина подошла к нему и, глупо смущаясь, положила перед ним этот пакет.
        - Ты… забыл… - тихо сказала она.
        - А, да, - небрежно сказал он, кидая пакет в сумку. – Спасибо. Извини.
«Можно и не извиняться, - мысленно сказала Нина, - ты вел себя как джентльмен, как рыцарь. А я?..» 
        Додумывать не хотелось.
        Как-то весенним днем Нина вышла из университета и увидела  впереди Ивана и Инну. Они шли, о чем-то весело разговаривая, ничего не замечая вокруг, а Нина, бесконечно несчастная, плелась за ними следом.

         Летом студенты разъехались на археографическую практику. Нина вместе с сокурсниками Ольгой Климовой и Эдиком Шихманом отправилась  в отдаленное село на границе области. Ребят встретил председатель колхоза, он с удовольствием пообщался со студентами, и отрядил им в помощь местного тракториста Захара, который весной вернулся из армии.
         Захар был крепким цыгановатого вида парнем с хищными, угольными глазами. Он охотно согласился сопровождать приезжих по деревне и в первый же день привел их в полуразрушенную деревенскую церковь. Ребята разочарованно оглядывали выцветшие стены, высоко вознесенные грязные узкие окна, пол с кучами мусора.
         - Это казачья церковь, - объяснял им Захар, – как и наше село. Оно тоже казачье. Заметили вокруг церкви высокие белые стены с бойницами? За этими стенами могли прятаться жители села во время осады. На следующий год здесь начнутся реставрационные работы… Да, - Захар таинственно понизил голос, - в церкви есть подземный ход, который  ведет к реке. В детстве мы там находили шашки, сабли, книжки…
        - А посмотреть этот ход можно?
        - Конечно! – согласился Захар.
         Они шли, согнувшись под низкими земляными сводами, освещая путь слабым светом карманных фонариков. Вдруг Нина в полутьме наступила на какой-то камень, ступня подвернулась, и девушка, охнув от острой боли, опустилась на колени. Идти дальше она не могла.
          Захар, шедший впереди, вернулся к Нине, подставил ей спину, взяв ее за руки, которые скрестил у себя на горле, и пополз вперед.
          - Потерпи, потерпи, - твердил он одно и то же.
          Когда они вылезли из подземелья, на них обрушилось солнце и птичий гомон. Захар бережно расцепил руки Нины, усадил ее на нагретую, горько пахнущую траву. Перед ними  простиралась река под покрывалом кувшинок.
         Ольга и Эдик, раньше выбравшиеся на волю, участливо заохали, выспрашивая, как она и что вообще случилось. Они успели выкупаться, и от них пахло илом и речным теплом.
А Захар осторожно снял кроссовок с поврежденной ноги девушки, бережно стянул носок, оглядел вспухшую щиколотку и неожиданно поцеловал опухшее место, а потом прижался горячими губами к пыльной ступне.
         Ребята шокировано замолкли, и стало слышно, как высоко звенят солнечные лучи, и влажно дышит тяжелая река.
         - Все, я отнесу тебя к  Марьванне, она быстро вылечит, - хрипловато сказал Захар, легко вскакивая на ноги.
          И только сейчас ребята увидели, что выгоревшие джинсы на коленях у него разодрались и почернели от земли, как и локти.
          Он нес ее на руках через всю деревню, и каким-то чудесным образом все жители это знали. На всем пути к избе Марьванны у ворот стояли деревенские бабы  и смотрели, как тракторист Захарка несет свою городскую добычу.
         Изба Марьванны была прохладная и темная с тесными окошками, и мозаичными половиками на полу. Угол и полстены занимали иконы в массивных окладах, а на другой стене были развешаны фотографии, с которых смотрели умные мужчины в пенсне и таинственные дамы с мундштуками в отведенных скульптурно прекрасных руках. На кованом сундуке лежала накидка из вологодских кружев. А на натянутых около русской печи веревках сохли пучки травы, от которых в избе стоял горьковато-пряный запах.
         У Нины рот приоткрылся от изумления. Она не могла представить, что темная деревенская изба может внутри оказаться такой лубочно многоцветной и прекрасной. Девушка опешила от того, насколько ее представление о деревенском доме было далеко от увиденной картины. Ольга и Эдик тоже с удивлением разглядывали красивые стены.
          Марьванна оказалась седой крепкой женщиной в темном клетчатом платье и накинутом на плечи платке. Она  внимательно оглядела ногу девушки.
         - Ну-ка, Захар, уходи! – приказала она. – Все уходите! А ты, деточка, не бойся. Сейчас все пройдет.
          Она как-то коряво провела мокрым обмылком по ноге, погладила стопу коричневой,  в пятнах, натруженной рукой.
         - Вон какая ножка у тебя, нежная… Будешь и бегать, и танцевать. Вальс умеешь танцевать?
         - Вальсы сейчас не танцуют, - ответила Нина.
          Марьванна неожиданно и ловко дернула ногу, и боль ушла. Женщина плотно замотала ситцевой лентой  щиколотку.
          - Вот и все. Вот и хорошо. А сейчас  чай попьем на травках. 
          Нина вытянула ногу, осторожно покрутила ступней. Боли словно не бывало.
          - Как вы это делаете? – восхищенно спросила она.
          - Поживешь с мое - всему научишься. Только надо стараться учиться. Ты надолго сюда?
          - На три недели.
          - Вот и поживи у меня.
          - А как вы оказались в этом селе? Ведь вы из Ленинграда? Или правильно сказать – из Петербурга? – спросила Нина, разглядывая фотографии.
          - Да, ты не ошиблась. Мой дед работал вместе с физиологом Павловым у профессора Циона. На этой фотографии и Менделеев, и Павлов, и Цион. А это мой дед.
         - А Вера Холодная тоже ваша родственница?
         -  Кузина моей бабушки. Вот они вдвоем… «Ваши пальцы пахнут ладаном…» Это о Вере.
         - Да, Вертинский, - кивнула головой Нина и спросила: - Вы учительница?
         - И опять ты не ошиблась, - женщина с интересом взглянула на Нину. – Как догадалась?
         - По имени. Так в школе ученики учительниц называют. Скороговорочно.
         - Марьванна? Меня так все село зовет. Тут все мои ученики.
         Она зажгла лампадку в углу, и лики на древних иконах посветлели.
        - Ваш дед физиолог, вы учитель, а в бога верите, - полувопросительно сказала Нина.
        - Верю. И отец верил, - спокойно ответила Марьванна. - Я и в души верю. Ты думаешь, Шекспир из-за средневековой дикости придумал встречу принца Гамлета с призраком отца?
         - Конечно! – удивилась Нина такому вопросу.
        - А я уверена, что такой случай был. Был, - Марьванна уверенно кивнула головой.
         Нина была шокирована, но промолчала. До этого ей в голову не приходило, что здравомыслящий человек может всерьез воспринимать церковные сказки о душе. Ее родители были непоколебимыми атеистами, и в этом Нина была их истинной дочерью.
         Спать она отправилась на сеновал. До этого Нина видела деревни только из окна автомобиля, да в кино. А тут она лежала, раскинув руки, на пахучем сене, как на теплом брюхе свернувшегося  гигантского доброго зверя, и ее медленно уносило в сон.
Внизу залаяла собака. Нина вздрогнула и прислушалась.
         - Ты зачем пришел? – услышала она голос Марьванны.
         - Марьванна, пустите меня к городской, -  ответил странно тягучий голос Захара.
         - Еще чего! Ну–ка, иди со двора, - строго скомандовала бывшая учительница.
         - Марьванна, Марьванна, нельзя к ней -  вызовите ее тогда. Я вам машину дров привезу.
          - Я с матерью твоей поговорю! Ходишь тут по ночам. Иди спать и пьяным больше не приходи, а то я сейчас  собаку спущу!
          Стукнула калитка, собака еще порычала, потом поскулила, и все успокоилось.
          На следующее утро Нина услышала, как Марьванна зовет :
          - Ниночка, детка, просыпайся! Идем чай пить с парным молочком.
          Наливая душистый травяной чай, хозяйка спросила:
          - Ты ведь не одна приехала? В вашей кампании есть еще девушка?
          - Да.
          - Вот и зови ее сюда. Лучше, если вас будет двое.
          Нина вспомнила ночного визитера и спросила;
          - Захар - хороший парень?
          - Кто его знает! – уклончиво ответила Марьванна. – Его душа – темная ночь. Он из цыган. Мальчонкой отбился от табора, его и усыновила наша деревенская семья. Мать он уважает, слушается. А в глазах тоска брошенного пса. У цыган вместо крови воля по жилам течет, потому они такие бесприютные.
         Нина вышла за калитку и увидела, что Захар сидит на траве, прислонившись к забору, и спит.
         «Значит он так и не ушел», - радостно удивилась она.
         - С добрым утром! – дотронулась она до его плеча. – Ты что здесь делаешь?
Он поднял голову, и его черные глаза вспыхнули.
        - Тебя жду, - улыбка у него была белозубой и немного ассиметричной, отчего лицо его становилось мальчишески бесшабашным и притягательным.
         Вечером Нина вернулась к Марьванне с Ольгой. За ними увязался Эдик. Он жадно, словно прицениваясь, оглядывал стены.
         - Вот это богатство – столько икон! – воскликнул он. - Это самая старая, он ткнул пальцем в темный лик богородицы.
         - Да, эта икона мне от моей бабушки досталась, а ей от ее… - сказала Марьванна. -  Я под ней помирать буду. Остальные иконы из церковного иконостаса, их сжечь хотели, а я не дала. Говорят, церковь реставрировать будут. Отреставрируют, я их отнесу туда. Это их дом.
         - Зачем относить? Отдайте нам, - Эдик подмигнул девушкам. – Их же все равно сжечь хотели.
          - Нет. Эти иконы для храма были написаны.
          И как Эдик не уговаривал Марьванну, она не согласилась ни отдать иконы, ни продать.
          Так и прошла практика Нины, которую она назвала «деревенскими каникулами». С практики студенты привезли стопку древних книг, половину из которых отдала Марьванна. Девушки были довольны. Только Эдик бубнил, что Марьванна - дура: такие деньги могла бы заработать на одних лишь старых фотографиях, не говоря про иконы! Вот дождется: кто-нибудь обчистит ее дом, и у нее ни икон, ни денег не будет. А книги нужно оставить себе – ведь такие деньжищи! Он, Эдик, может найти покупателя... Но девушки не согласились.

       А через месяц Нина вышла замуж за тракториста Захара: девушкам все равно надо выходить замуж. Если не получается за любимого, надо выходить за любящего
       В первый же день свадьбы она поняла, что ее муж – пьяница. В постель он плюхнулся чуть живой, отвратительно пахнущий, и вскоре Нина с ужасом почувствовала, что простыня под ней становится мокрой: в пьяном состоянии молодой муж мочился под себя. Нина сползла с кровати и, покрутившись, заснула на ковре.
        Когда на следующий день они остались одни, Нина презрительно, с отвращением на лице стала упрекать новоиспеченного мужа. При повторении в десятый раз слова «стыд» он швырнул ей в голову бутылку пива. Она чудом уклонилась от удара, чуть пригнувшись.  Бутылка ударилась в стену, рассыпавшись опасным фейерверком бутылочных осколков и пивного дождя. У Нины совсем подогнулись ноги и она сползла спиной по стене.
        Захар наклонился над ней и прошипел:
        - Еще попробуешь командовать – убью, - и вышел.
         Он сказал правду. Вот тогда Нина поняла, что у страха есть предел. Она переступила через этот предел, и сейчас, сидя на полу, холодно думала о том, что сделает. Девушка встала. С головы и плеч посыпались бутылочные осколки, с волос капало пиво, образуя на новом платье уродливые пятна.
          Нина открыла шкаф и посмотрелась в зеркало. Большой осколок от горлышка бутылки то ли впился в голову, то ли застрял в волосах. Он возвышался уродливым венцом. Видимо из-за стресса боли девушка не чувствовала. На лбу показалась ниточка крови. Нина осторожно выцепила из волос этот шипастый бутылочный осколок. С его краев капала кровь.
         «Задета кость. А может и мозг? – подумала Нина. - Может поэтому я не боюсь? Интересно, есть ли еще порезы?».
         Она достала из шкафа джинсы, любимую клетчатую рубашку, американского типа, и выцветшую бейсболку. В сумку посбрасывала трусы, лифчики, юбку, две блузки, две футболки, томик Пушкина и Есенина. В ванной скинула с себя все, хорошо обмылась, морщась от боли. Надела джинсы с рубашкой, мокрые волосы спрятала под бейсболку, прихватила зубную щетку и шампунь и тихо выскользнула из дома, молясь Богу, чтобы не встретить Захара.
Она пришла к Ольге.
          Та, озадаченно глядя на подругу, спросила:
          - Ты чего? Я к тебе собралась…
          - Можно я у тебя поживу?
          Удивленная Ольга не сразу ответила.
          - Оставайся, конечно, - пожала она плечами.
          Радость, с которой Ольга открыла дверь, слетела с ее лица, а в глазах появилось жалостливое сочувствие.
         - Спирт есть? – деловито спросила Нина.
         - Что? – встрепенулась подруга.
         - Или йод… Я тут голову поранила. Да осторожнее, в волосах могут быть осколки…
         Захар остался царствовать в большой городской квартире, и съезжать не собирался.
         Через неделю Нина, зайдя в аудиторию, увидела, как вокруг стола Эдика столпились ребята. Она подошла и заметила лежащую на столе икону, но разглядеть не успела. Заметив Нину, Эдик засуетился и тут же стал заворачивать свою драгоценность в бумагу, хотя звонка еще не было и ребята просили не убирать.
        После занятий Нина, взяв под руку Ольгу, подошла к Эдику и сказала:
        - Я не думаю, что тебе хочется сесть в тюрьму за организацию ограбления…
         Эдик растерянно промямлил:
        - Ты, Важенина, свихнулась… Между прочим, твой муж…
        - Так вот, если Захар не уедет из города сегодня же, не спрячется подальше, и если через неделю все ворованное не будет у Марьванны, вас обоих спрячут в камере.
        - При чем тут Марьванна? – пытался что-то возразить Эдик.
        - Тогда мы сейчас же идем в милицию.
        Так Захар навсегда исчез из жизни Нины, прихватив с собой серебряные ложки, большой персидский ковер, ювелирные украшения и деньги.

        К двадцати пяти годам в женском багаже Нины Важениной было двое мужчин, две несостоявшиеся любовные ночи, два штампа в паспорте: о браке и разводе и убеждение в том, что любовь не для нее.
    
                28.10.1988 года,  пятница, вечер

           Нина быстро нашла пятнадцатый дом на Северной улице. Квартира 33 была в четвертом подъезде. Безрадостная, серая пятиэтажка, с кое-как вразнобой застекленными и захламленными балконами. С крыльца видна школа, наверное, та самая, в которой работала учительница.
               Нина зашла в подъезд с зелеными поцарапанными стенами и с надписями, самой заметной из которых была криво выведенная «Жанка – задавака!». В углах – пыльные тенета. Постояла перед квартирой Дины Захаровны, пытаясь уловить за  дверью хоть какой-то звук. Дверь была обита дерматином, на котором затейливые шляпки гвоздиков образовывали строгий геометрический узор. Девушка  осторожно позвонила. Звук оказался неожиданно пронзительным.  И снова тишина.               
              Нина дважды прошлась взад – вперед мимо подъезда и всего дома, а потом устроилась на скамеечке под навесом, стилизованным под резную крышу сказочной избушки.
             «Привет, избушка без курьих ножек, можно побыть твоей бабой ягой?» Навес находился как раз напротив четвертого подъезда. С двух сторон этой смешной беседки стояли стройные стволы рябин с яркими соцветиями ягод. Быстро темнело, но в  окнах Дины Захаровны свет не зажигался. Мимо торопились люди, тихо уходя в глубь своих подъездов, как в темную воду.
            Вот грузная женщина вошла в четвертый подъезд. Но Дина Захаровна очень худощава и невысока - так Нине описала учительницу ее лечащий врач. А еще врач сказала, что больная Апаликова на прием  в понедельник не явилась и врача не вызвала, хотя учителя, особенно немолодые, очень дисциплинированны. Врач подумала, что больная Апаликова вышла на работу (эти учителя никогда не могут толком пролечиться, поэтому и становятся  хроническими больными!) Но она не пришла даже больничный  лист закрыть.
          А вот идет женщина в сине-сером пальто в клетку, зашла в четвертый подъезд. Может, Апаликова? Возраст вроде подходящий. Комплекция – не поймешь: у пальто балахонистый силуэт – трапеция. Но не толстуха, это точно. Нина вцепилась взглядом в окна Апаликовой. Они оставались темными, ни тени света не промелькнуло внутри.
         - Жанка! Рысина!
          Стройная невысокая девушка в тонкой спортивной куртке остановилась у подъезда и быстрым взглядом окинула двор, посмотрев и на беседку, где устроилась Нина.  К девушке подбежал худенький парнишка.
       - Жан, ты что делаешь?
        - Домой иду. Чего тебе?
        - А что так рано? А…У Динозавры уроков нет? А ты не знаешь, где она?
        - Ты что, больной?
        -  В смысле?
        - В смысле, дурак.
       - Почему дурак? Просто, странно это, как-то… Хотел вот с тобой поговорить…
       - Что странно? Тебе вообще что надо?
        - Что ты собираешься делать?
        - В смысле?
        - Ну, сегодня? Может, погуляем?
        - Какое тебе дело, Пушкарев, что я собираюсь делать? - медленно и зло сказала девушка. - Отстань от меня! И не шпионь! - и она вошла в подъезд.
        - Мне надо поговорить! – почти с отчаянием крикнул вслед Пушкарев  и, потоптавшись, тоже вошел в подъезд.
         Нина поднялась со скамьи. На всякий случай опять зашла в подъезд и продолжительно позвонила в дверь учительницы. Тишина. Все. Хватит.
         Нина решительным шагом отправилась домой. И уже не видела, как напротив окон Дины Захаровны остановился то ли парень, то ли девушка с большой спортивной сумкой. Человек внимательно  вглядывался в окна, даже привстал на цыпочки, а потом зашел в подъезд.

                Яна.

            В свои 18 лет Яна Смолина чувствовала себя несчастливой, так как была несостоявшейся студенткой и несостоявшейся чемпионкой. Экзамены в ВУЗ провалила, на чемпионате по легкой атлетике заняла пятое место. Яна жестоко переживала свои неудачи и впала в депрессию.
            Самым обидным было то, что лучшие подруги Яны успешно поступили туда, куда мечтали. В их кругу Яна оказалась самой большой (потому что единственной!) неудачницей. А это пережить было совсем невозможно. Девушка перестала выходить из дома. С подругами не общалась, ей казалось, ее презирают, как самую глупую.
            Ее мама Татьяна Михайловна забила тревогу. Она понимала, что у ее дочери, как и ее подруг, жизнь только начинается и повернуться может самой неожиданной стороной. В институт можно поступить и на следующий год, и через пять лет. Главное, чтобы профессия была по душе. Тем более из-за ее спортивных успехов Яну с радостью возьмет любой ВУЗ. Она не понимала, почему дочка не использовала, такой сильный козырь, как спортивные достижения. Глупая гордость! Кто же просто так, из-за одних знаний сейчас поступает? Только по блату, да за взятку.
            Татьяна Михайловна поделилась этой проблемой со своей лучшей подругой Диной Апаликовой. Их дружба завязалась в студенческие годы, и потом, хотя они оказались в разных городах, они не порывали своих отношений: писали письма, ездили друг к другу в гости.
Дина и предложила прислать Яну к ней. Пусть девочка живет у нее. Будет учиться, работать, все наладится.
            Яна быстро собрала спортивную сумку и отправилась в областной город, в котором уже бывала не раз. Она хорошо знала тетю Дину, не раз останавливалась у нее дома.
Девушка не сразу отправилась на Северную улицу. Тетя Дина могла быть в школе, и Яне не хотелось слоняться около дома. Она походила по городу и только поздно вечером пришла к тете Дине. Ее удивило, что в окнах не горел свет. Неужели тетя Дина спит? Или не пришла из школы? Она позвонила в дверь – тишина.
           Девушка обогнула дом. И в комнате с балконом нет света. Девушка покружила вокруг дома. Она устала, замерзла и решилась забраться в квартиру через балкон. Ей показалось, что он неплотно закрыт.
           Сначала закинула сумку, потом ловко подтянулась – и вот она на балконе. Нет, он закрыт. Яна ловко пролезла в форточку, но зацепила жалюзи. Потом девушка приняла душ, напилась чаю и прилегла на диване в ожидании тети Дины. Сон быстро сморил уставшую девушку.
Яна проснулась от звука открываемой двери и обрадовалась.
          - Тетя Дина, здравствуйте! – крикнула она. – Я приехала!
          - Здравствуй, здравствуй! – услышала она хрипловатый голос маминой подруги, которая замешкалась у двери.
         Яна соскочила с дивана и пошла обнять тетю Дину, которая вышла из темной прихожей на свет. Девушка не поняла, почему вдруг стало так больно. Она упала, как подкошенная, с проломленным виском.

Продолжение следует или на сайте www.opalova.narod.ru