Рассказ опубликован в сборнике стихов и прозы "Острый угол". -
Ханты-Мансийск: «Информационно-издательский центр», 2010. – 108 с., илл.
* * *
Ловко защёлкнув пряжку ремня безопасности, Люська откинулась на неудобную поскрипывающую спинку кресла в самолёте ЯК-40. Зацепившись взглядом за металлическую табличку с надписью «Запасной выход» она, наконец, попыталась расслабиться, мысленно вообразив, что её тело – это желеобразная масса, которая, медленно расползется по креслу.
Ничего не выходило. Не отпускал вчерашний разговор в андринской больнице.
– Что вы, дамочка, от меня хотите? – проговаривала каждое слово пухлыми, неровно накрашенными губами врачица, не переставая подтачивать ногти маникюрной пилочкой. – Я ещё раз вам объясняю: я не принимала роды 14 сентября 1994 года у вашей сестры. И не понимаю, о какой такой родовой травме, о каком внутричерепном давлении идёт речь.
– Как, о каком? – дрогнувшими губами прошептала Люська.
Ещё каких-то два месяца назад Люська была абсолютно уверена в том, что весь мир создан исключительно для радости и открытий – распахни шире глаза и удивляйся брызгающему золотом озорнику – рассвету, красногрудому закату, вспыхнувшей и взбушевавшейся яблоневым цветом любви…
Сейчас же весь мир казался ей чередой нескончаемый ожиданий у кабинетных дверей адвокатов, больниц, с въедливым запахом лекарств и спирта. Она вот-вот готова была расплакаться от собственного бессилия. От того, что всё прекрасно понимают суетливые глаза врачицы. Всё понимают! – И не хотят понимать!
Как щитом – криком отгородилась врачица от Люськиного шёпота: «Мне абсолютно не интересно, что там установили в вашей Свердловской клинике! У нас в регистрационной карте детей с вашим диагнозом не указано! – и уже более спокойно продолжила – И не могу я вам сказать, где найти ту акушерку. Не могу, потому что она ещё в девяносто четвёртом году поменяла место жительства, – наклонив голову, и указав на Люську острым концом пилочки, она процедила сквозь зубы. – И ва-а-аще, мне больше не о чем с вами говорить. Меня больные ждут. – Она повернула голову к дверям, прокричала – Следующий!»
Больше всего на свете Люське хотелось сейчас разом сгрести в кучу все небрежно раскиданные по столу карты больных и с силой обрушить их на голову врачицы. Побледневшая, поднялась она с деревянного обшарпанного стула. Что есть мочи, прижав ладони к столу, как приклеив – замерла. Словно застыла, опустив голову. Посмотрела в упор в глаза медработницы. Та, выронив пилочку на пол, вдавилась в кресло. Рывком развернувшись, Люська вышла из кабинета, не оглядываясь на оторопевшую, не проронившую больше ни слова врачицу.
Обивая каблуки о больничный кафель, направляясь к выходу Люська, сжав губы, молча плакала. Без слёз. Плакалось где-то глубоко. Внутри. В сердце. А рядом шёл мамин голос, словно замолчавший вдруг в телефонной трубке.
– Не знаю, доченька что и делать. Полюшка ведь после того, как её в баньке помыли, девять дней в состоянии комы пробыла. А кто знал-то, что у неё от рождения внутричерепное давление. В карте-то оно не указано. А с ним, не то, что в баньке мыться – на тёплом воздухе даже находиться нельзя было. Сейчас из комы-то вышла. Но до сих пор, ни на что не реагирует. Лежит, как неживая, – голос мамы то и дело обрывался.
– А что врачи говорят?
– А что врачи… – она замолчала.
Но прежде, чем скрипучий приговор телефонистки «ваше время истекло», как холодные ножницы перерезал нить, соединяющую две родных души молчанием – голос матери успел, как невидимое существо выскользнуть из телефонной трубки, и теперь повсюду волочился за Люськой. То всхлипывая, то срываясь, то иглой вонзаясь молчаливым плачем материнского отчаянья в Люськино сердце.
* * *
Самолёт коснулся посадочной полосы. Бортпроводница осведомила пассажиров, что температура за бортом 28 градусов выше ноля. «Это хорошо» – подумала Люська. Остановившись в узком проходе багажного отделения, она зажмурила глаза от удовольствия, когда, проскользнув сквозь суетливо толкающихся к трапу пассажиров, солнечный свердловский луч, как весёлый щенок лизнул нос и ресницы.
Солнце жарило в полную силу. Спустившись с трапа на жарко дышащий, мягкий асфальт, ожидая неуклюжего, как бегемот, автобуса, который повезёт к городу, Люська набиралась духу, чтобы отправится в больничный стационар.
* * *
Сигаретный дым ожёг горло. Рука вздрагивала. Никак не могла Люська найти в себе силы сделать несколько шагов и открыть дверь, за которой уже два месяца «живут» племяшка и сестра. От мысли, что сейчас надо лбом столкнуться с действительностью, её охватил страх. Все её попытки хоть как-то изменить ситуацию, оказались лишь бесполезной тратой времени. Районный врач, который как выяснилось, ввел Поле не то лекарство, точно взбесившийся лев рывками двигался по кабинету, рыча: «У нас такое случается – в суматохе потеряли карту ребёнка. Ну, ничего же – завели новую». Адвокат запросил таких денег, которых у Люськи естественно не было. А без денег в нашем «самом гуманном» государстве в туалет-то на вокзале не сходишь, не говоря уже о том, чтобы отсудить у врачей, «случайно» подведших ребёнка к генерализированной атрофии головного мозга, необходимую на лечение сумму. Случайное ли это стечение обстоятельств? Цепочка ли отдельных врачебных преступлений? – углубляться в этот вопрос у Люськи уже не было сил. После вчерашнего разговора с врачицей андринской больницы, она отчётливо понимала: «Надежды на улучшение нет. И взять её неоткуда».
Страх подкравшийся внезапно, как паук, вдруг пополз по телу. Люска содрогнулась от его присутствия. Страх возрастал с каждой секундой, превращаясь в огромную чёрную пятно-дыру, которая поглощает в себя всё: пространство с его зеленеющими деревьями, больницу с её запахом, надежду…
Люська ощущала себя такой хилой и мелкой – не способной к какому-либо действию. Это гнетущее чувство парализовало не только волю, но и любую попытку мыслить. Словно замерло всё вокруг, потемнело. Ни листва не шелестит, ни комар не летает, ни люди не движутся – нет их… И только частое биение Люськиного сердца – единственный признак жизни…
Вдруг Люська как наяву почувствовала, что сидит на коленях у своего отца, ещё живого, около русской печки и смотрит на огонь. А в доме так тихо-тихо, только дрова потрескивают. Языки пламени отражаются на печном кафеле перьями огненной птицы, поблёскивая… Отец берёт Люськину руку в свою, с огрубевшими мозолями, и тихонечко говорит: «Доча, смотри, поленья и те не боятся в печку лезть, хоть и понимают, что сейчас сгорят. И всё равно, ишь ты, радуются ещё, трещат, смолой плюются… А ты у меня какого-то экзамена по физике испугалась. А ты не бойся. Ты делай. Страх, он ведь действия боится…»
«Ну, же, девочка моя, вставай! Всё будет хорошо! Главное – олимпийское спокойствие. Что бы ни происходило, надо всегда стараться быть выше обстоятельств» – стал мысленно уговаривать Люську голос отца.
Оторвавшись от лавочки, на которой сидела, округлив спину, докуривая очередную сигарету подряд – Люська заставила себя выпрямиться. И шаг за шагом направилась она в сторону больничного корпуса.
* * *
Сквозь стекло коридорной двери Люська увидела, как медленно и тяжело двигалась по коридору ссутулившаяся женщина, с ребёнком на руках. Только когда женщина подошла ближе Люська узнала в ней сестру.
Холод пробежал на спине. Стекло двери покрылось мелкими чёрными точками. Казалось, ещё шаг сестры и Люська осядет на каменный больничный пол, прилипнув спиной к дверному косяку…
Но собрав всю свою силу, Люська распахнула дверь и подалась вперёд. Протягивая сестре пакет с фруктами, попыталась спокойно, даже радостно проговорить:
– У-у-у! Леночка, родная моя, здравствуй!
Сестра подошла, тихо прикоснулась ухом к её плечу и прошептала:
– Вот.
Меж воспалённых от слёз и бессонницы век, в потухших глазах сестры темнело бесконечно тягучее чувство отчаянья, близкое безумству.
Как-то резко толкнулось сердце, словно ударившись о что-то острое. Сжалось. И откуда-то прямо из его раны вырвались слёзы, комом застревая в горле… Люське показалось, что всё вокруг стало расплывчатым. Она чувствовала, что от бессилия теряет и равновесие, и контроль над собой. «Что-то нужно делать» – проблеснуло в голове. И сдавленным голосом Люська произнесла, глядя на племяшку: «Маленький мой, иди ко мне».
Поля, которая до этого полулежала на руках сестры, свесив свои ручонки, словно маленькие плёточки, положив свою кучерявую головку на материнские ладони, продолжая смотреть прямо перед собой, хлопая огромными чёрными ресницами – улыбнулась…
– Ты моя хорошая! – Люська осторожно взяла на руки, прижала к себе, похожую на неё как две капли воды, дочь сестры. – Лен, ты чего плачешь-то? Смотри, она улыбается! – тихо обратилась к сестре, вглядываясь в подавшие признак жизни детские глаза.
– Люська, ты не понимаешь. Ведь это первая её реакция после… – и Лена осеклась, не договорив. Задыхаясь от слёз, она уткнулась лицом в ладони, и отойдя к окну, отвернулась.
Глаза Полюшки открыто смотрели на Люську. Что могла Люська сказать этим глазам?.. Они просились жить – впитывать в себя мир.
– Лен, пойдём, прогуляемся. Смотри, на улице прелесть какая! – вдруг проговорила Люська, и, не дождавшись ответа, продолжила. На рынок надо сходить – купить кое- чего. В парикмахерскую…
– В парикмахерскую?! – утирая слёзы воротом халата, удивилась сестра.
– Волосы красить.
– Да ты что?! Какая мне сейчас парикмахерская? Разве мне сейчас до этого.
– До этого, Лен… Жить надо, понимаешь… – тихим, но очень твёрдым голосом отрезала Люська. Немного помолчав, добавила – я вас с Полюшкой на улице подожду, – и, не дав сестре даже возразить, она выскользнула за дверь.
Душно было Люське. Воздуху не хватало. Как чужими, отяжелевшими медленными шагами шла она, не замечая уже ни солнца, ни зеленеющей листвы, ни вальяжно прогуливающихся прохожих по асфальтовым дорожкам…
Сделав ещё несколько шагов, она, словно от острой грудной боли вдруг стала сворачиваться, крепко скрестив руки. Обессилев, медлено опускаясь на корточки. И, сев, покачиваясь словно маятник – не то застонала, не то заскулила.
Словно тяжёлый крест, взвалился на плечи, придавив.
Казалось, минула уже целая вечность. Год, другой, третий…
А она всё словно маятник…
* * *
Ну, же, девочка моя, вставай! – будет уговаривать Люську голос Отца. – Ещё один шаг… Сейчас откроется дверь…