Как-то мне пришлось несколько дней к ряду часов шесть просидеть в
пустыне в виду бедуинского хозяйства по среди которого стоял осел. Я
уж не припомню как то все было там устроено, но тот осел запал мне в
душу своим истошным криком. Орал он при этом с таким видом, будто сам
был несказанно удивлен происходящим с ним. И от того крик его казалось
звучал и обреченно и неотвратимо. Ну а я по нему сверял часы. Ни часы
ни осел не ошиблись ни разу. И я проникся глубоким уважением к той скотине.
Так уж устроена моя душа, что сколько помню себя — верю печатному
слову. Всегда. И обычно мне требуется серьезное усилие, чтоб усомниться
в прочитанном. В обычном случае на это уходит не менее суток, прежде
чем появляются сомнения. И только после трех дневного раздумья я могу
окончательно и доказательно определиться с недоверием к прочитанному.
По окончании я обычно отношу и автора и его произведение либо к разряду
подлых лгунов, или же в разряд неосознанных глупцов и лгунов честных.
Есть у меня еще разряд лгунов-профанов. Но эти градации вещь сугубо
приватная. И не о них я хотел рассказать. Но даже при такой разнообразной
категорийности и категоричности, я, обычно, никогда не сомневался в
профессионализме автора и праве его на свое собственное видение того
или иного вопроса.
Когда-то я учился не то логике, не то математике и из этих достаточно
сухих наук в моей голове прочно засел образ осла. Осла стоящего между
двумя абсолютно одинаковыми копнами сена. Осла не могущего принять решения.
Осла застывшего в нерешительности и чахнущего от голода, но продолжавшего
стоять и оценивать две абсолютно равнозначные величины. И мне всегда бывало
жалко того осла и стыдно, от того, что, частично, и по моей вине попал он
в такую безнадежную переделку. И злился я на него за нерешительность, и
возмущался. И в то же время прекрасно понимал как труден для него этот
выбор. «Да я бы и сам на его месте не выбрал. Я бы и сам зачах» - думалось
мне. И, вероятно, именно от этих мыслей завел я себе в кошельке монетку,
к которой и прибегал при первых же признаках Буриданизма, ибо звали того
осла Буридановым, по имени того кто эту шутку с ним и учинил. И виделся
тот Буридан мне этаким злорадно веселым старикашкой в окружении целого
табуна ослов. Потому как иначе не стал бы он вот так запросто, за здорово
живешь, морить одного из них между двумя одинаковыми стогами сена ради
доказательства своей гипотезы ставшей после того незыблемым законом логики
или математики. И не имело даже значения законом чего. Ибо в любом случае
тот закон был доказан жертвоприношением осла на благо науки и от того
виделся незыблемым как само мироздание.
И так прочно засел в моей голове этот образ, что при кормлении различных
зверей я старательно следил за тем чтобы куски даваемой им еды никогда не
были одинаковыми и никогда не ложились на одинаковом расстоянии друг от
друга. А это, при моей профессии требующей точности и движения и размеров,
бывало не очень то просто.
Случилось так что в доме стала жить золотая рыбка. Звали ее по разному
так как никак не могли решить Он это или Она? Рыб или Рыба?.. Так и звали
ее. Как ни попадя. То на женский то на мужской манер. В зависимости от
настроения.
Однажды я, будучи весь в раздражении от неисповедимости путей по
которым перемещаются мысли программистов пытаясь разобраться в мотивациях
автора одной уж очень странной программы, весь в задумчивости подошел к
аквариуму и как-то совершенно рефлекторно оторвал от кубика корма один
кусок и бросил его в аквариум, потом тем же движением и с тем же усилием
оторвал точно такой же второй кусок и тоже бросил его в аквариум как на
весы. И тут только я к ужасу своему осознал, что не только оторвал два
совершенно одинаковых по размеру кусочка, но еще и бросил их так, что
вместе с рыбьим ртом они образовали правильный равнобедренный треугольник.
Все это произошло как-то мгновенно и не заняло того времени, которое мне
понадобилось чтоб о том рассказать. И первым моим порывом было желание
выхватить один кусок из аквариума. Но я еще раньше заметил что Рыб-Рыба
человек особенный и абсолютно не жадный, и разного размера куски собирает
по каким-то особым его личным правилам, согласно какой-то своей внутренней
логике, причем размерности кусков типа: - чем больше — тем первее, на его
решения о последовательности поедания не влияют. И из какого-то озорства
я все же решил посмотреть чем же то дело закончиться. Но я только то и
успел что подумать о тактике проведения эксперимента, в смысле спасения
его главного участника, как Рыб-Рыба вдруг перевернулся через тот бок,
через который по моим наблюдениям ему удобнее было переворачиваться, ушел
на размерную глубину, там развернулся так, что когда он вновь поднялся к
поверхности куски оказались у него на одной прямой и с восторгом захватив
их по очереди в рот уплыл под водоросли, и устроился там пережевывая свою
добычу, радостно помахивая мне плавниками.
Тут застыл уже я, позабыв про все извилины в мозгах всех программистов
которые были есть или будут. Перед моим внутренним взором как наяву
предстало видение крохотного седовласо-патлатого мужичонки с блуждающим
взором за толстенными линзами почему-то перекошенных очков, сидящего за
заваленным книгами письменным столом с потрепанным гусиным пером в руках
над кипою исписанной каракулями бумаги...
- Проклятый Буридан! - Пронеслось у меня в голове.
- Да у него же никогда не было Осла!!
Да у него, вообще, никогда никого не было!!!....
Иллюстрация из:
http://vlrosanov.wordpress.com/