Братик

Дормидонт Подоприхин
        Мама  ушла  на  работу.  Сквозь  сон  Витя  услышал:
        -  На  столе  манная  каша  и  кипяченая  вода.  Покормишь  братика  в  обед. Следи  за  ним. И  мама  ушла  на  целые  сутки.  Это  был  сорок  седьмой  год.  Солнечное  и  голодное  лето.
        Витя  проснулся.  Братик  смирно  сидел  на  табуретке.  Витя  вывел  братика  на  улицу и  полдня  слонялся  по  двору.  Братик  был  слабенький.  В  основном,  сидел  на  земле  и льстиво  заглядывал  в  лицо  проходящим  мимо.
        Сразу  за  сараями  начиналось  холмистое  поле.  По  полю  ходили  сильные  кони,  гнедые  и  блестящие  от  пота.  Есть  было  нечего.  Ребята  звали  Витю  в  горы.  Ловить  сусликов. Жареные  суслики  -  это  очень  вкусно,  но  Витя  знал,  что  сусликов  уже  переловили  и  съели.
        Витя  вернулся  в  дом.  Раз  двенадцать  он  подходил  к  алюминиевой  чашке.  Это  была очень  вкусная  каша  почти  на  чистом  молоке.  Каша  и  варилась  в  этой  закопченной  чашке.  И Витя  съел  кашу.  Точнее,  он  съел  только  пенку.  Он  хотел  съесть  только  пенку,  но  потом съел  все  и  выскреб  ложкой  дно.
        Потом  Витя  привел  братика  домой,  и  тот  стал  просить  покормить  его  и  заглядывал  в  чашку.
- Каши  сегодня  нет.  Ложись  спать.
- Хочу  есть.  Ты  съел  мою  кашу.  Я  знаю,  это  ты  съел  мою  кашу,  - хныкал  братик.  -
Скажу  маме.
         Витя  стал  злиться.  На  братика,  на  себя,  на  сусликов.  Злился  оттого,  что  хотел  есть 
пуще  прежнего,  и  оттого,  что  очень  боялся.  Витю  пороли  и  за  более  мелкие  проступки.  И  еще. 
Вите  было  стыдно. 
         А  братик  вспе  хныкал,  все  приставал  к  Вите  и  подошел  совсем  близко,  и  Витя  ударил  братика  по  лицу.  Тот  заревел,  Витя  размахнулся  еще…
- Витя,  не  бей  меня.  Пожалуйста,  не  бей.  Мне  очень  больно.  Витя,  я  всегда  буду 
отдавать  тебе  кашу. 
         Витя  убежал  в  сарай,  лег  на  сырые  дрова  и  тоже  заплакал.
Вечером пришел  отец.  Братик  ничего  не  сказал  ему  и  только  просил  есть.  Отец  все 
понял.
 Взгляд  отца  упал  на  электрический  провод  от  спиральной  плитки…
 Витя  почувствовал  только  первый  удар.  Но  за  время  между  первым  и  вторым 
ударом  Витя  много  чего  успел  передумать.  Он  успел  понять,  что  так  больно  не  бывает,  так  больно  его  ещё  никогда  не  били  и  что               
второго  удара  он  наверняка  не  вынесет.
 Очнулся  он   на  своей  кроватке,  которая  давно  была  ему  тесна.  Он  лежал  на 
животе,  спина  горела,  но  он  мог  думать  только  об  одном:  сейчас  придет  отец  и  будет 
продолжать  наказание.
- Надо  встать, -  стал  собирать  свои  мысли  Витя.
- Подойти  к  окну  и  прыгнуть,  как  в  воду.  Третий  этаж.  И  эта  страшная  боль  пройдет,  и 
отец  не  успеет  ударить  его  проводом.
 Витя  попытался  встать,  но  боль  парализовала  его  спину.  Он  почувствовал,  что  если
  заплачет,  то  боль  усилится.
           -  Шлеп, шлеп, шлеп, - услышал  Витя,  и  хотя  не  мог  поднять  головы,  понял,  что  это
братик.
- Тебе  чего? – спросил  Витя.
- Я  все  время  прихожу  к  тебе.  Витя,  ты  же  не  умрешь?
- Что  там  на  спине?
- Кровь.  Полосы   кровяные.
Витя  отключился.  Потом  снова  очнулся  и  снова  слышал:”Шлеп, шлеп, шлеп”, - своего 
братика.
          Окончательно  Витя  проснулся  от  громких  голосов  в  соседней  комнате.
- У  него  страшный  жар,  - говорила  мать.  -  Что  случилось?
- Убил  я  его,  -  отвечал  отец.  Обостренным  детским  ухом  Витя  услышал  в  голосе  отца 
плачущие  нотки  и  радостно  засмеялся: “Больше  бить  его  не  будут.  Сейчас бить  не  будут. ”  Что  будет 
потом,  дети  обычно  не  думают.
  А  через  две  недели  братик  умер.  Умер  от  голода.  Ослабел  и  умер.  Так  сказали 
врачи  отцу  и  матери.  А  Витя  и  без  врачей  знал,  отчего  умер  братик.
  Долгое  время  почти  каждую  ночь  братик  приходил  к  Вите.
- Шлеп,  шлеп,  шлеп,  -  слышал  Витя,  вставал  с  кровати  и  целовал  братика  в 
холодный  и  твердый,  как  камень,  лоб.  Твердый  и  холодный,  как  когда-то  на  кладбище.
  Прошло  много  лет.  Витя  стал  совсем  взрослым. В  любой  столовой  на  его  просьбу
улыбчивые  женщины  отвалили  бы  ему  хоть  полкотла  манной  каши,  но  Витя  никогда   
не  ел  ее.
   Однажды  Витя  сосчитал  все  свои  плохие  и  счастливые  дни.  Счастливых  оказалось  на  один  день  больше. 
Витя  стал  делать  по  утрам  зарядку  и  ходить  в  бассейн.
   Прошло  еще  много  лет,  и  отец  умер.  У  него  был  инсульт.  Перед  смертью  он 
ничего  не  ел,  лежал  в  кругу  своей  семьи  и  через  силу  разговаривал.   Витя  наклонился 
к  отцу.
         -   Батя,  ты  обязательно  выздоровеешь,  -  сказал  Витя.
    Отец  забеспокоился.  Прося  поддержки,  стал  переводить  глаза  с  одного  родственника 
на   другого,  а  потом  спросил:
         -   Кто  это?
- Сын  твой,  Витя.
             Отец  завертел  головой  и,  как  желающий  спрятаться  ребенок, зажмурил  глаза.
             Прошло  еще  много  лет. 
              Однажды  в  душную  летнюю  ночь  Витя,  пенсионер  Виктор  Павлович,  услышал  родное :”Шлеп, шлеп,
шлеп”.  Он  открыл  глаза  и  увидел  братика.  Братик  совсем  не  изменился,  вот  только  улыбался  во  весь
 рот  и  выглядел  совершенно  счастливым.
- Ты  зачем  пришел?
- Ты  звал  меня.  И  еще.  Здесь  так  хорошо.
- Тебе-то  откуда  знать,  что  здесь  хорошо?
- Откуда  знать?  Ха-ха-ха!
- Ты  такой  краснощекий,  толстый.  Там  вас  хорошо  кормят?  Манной  кашей?
- Манной  кашей?  Ха-ха-ха.  Помнишь,  тебя  любила  одна  девочка.  Любила  и  в  школе , и  после.  Она
  была  краснощекой  и  толстой.  Ты  совсем  не  замечал  ее,  и  она  таяла,  таяла.  Каждый  день  понемножку.
 Довольно  скоро  пришло  ее  время.   Она  стала  совсем  прозрачной.
         -    Я  не  знаю,  о  ком  ты  говоришь.
- А  обо  мне  ты  вспоминал.  Вспоминал.  Кормил  меня  манной  кашей.  И  вот  я  такой …   справный. 
- Ты  выглядишь  счастливым.
- Здесь  так  хорошо!
- Ты  пришел  за  мной?
- Ага.  За  тобой.  Ты  не  заметил,  что  воздуха  совсем  нет.  Ты  не  дышишь.
- Воздуха  нет.  Воздуха  нет.  А  там,  куда  мы…  перемещаемся,  как  там?
- Там  плохо.