Сегодня это выражение уж больно стало расхожим. Особенно у президентов и президентиков, рассыпавшихся, будто бильярдные шары, от Борисовых барабанов, братских княжеств Могучего и Нерушимого. Ну да Бог нам судья. И это пройдёт.
А вот в отношении малых народов и народностей, национальную политику молодое рабоче- крестьянское государство начало строить вскоре после образования, назвав её Ленинской. В чём лично я очень сомневаюсь. Ещё и Черномырдина не было, а получилось, как всегда.
Чукчей, к примеру, наверное, просто забыли спросить – какая им нравится национальная политика. Хотят ли они, что бы их таким образом цивилизовали – раз и в Европу. Переодеть из кухлянок в синтетику, обуть в резину вместо лёгких торбасов.
Построили в чукотских посёлках оленеводам рубленые дома, завезли кровати с сетками, мебель дачную. Внутри штукатурка-побелка – любо дорого глядеть. Только ведь оленевод, он весь год в тундре, при оленях. А в село – так, на побывку, или на забой оленей, если от посёлка близко.
Вот и наезжают чукчи целыми семьями в новую красивую рубленную ярангу. Печку, однако, топить надо – давай председатель дрова. Подвёз председатель сырой лиственницы – её ж поколоть надо, да сушнячка б на растопку. Не горят дрова, коптит печь. Не беда – наскребли жильцы сухих веточек, поверх вьюшек комелёк разожгли, чаёк заварили. Кровати шкурами застелили, не дует – хорошо, однако. Чукотторг водки завёз, весело, однако. Забой отпраздновали и назад, в родную тундру, в родную ярангу. Осталось жильё закопчённым, с полами грязными, заваленными мусором и старыми шкурами. И в баньке не попарились, больно уж дело не привычное и хлопотное.
В правах аборигенов укрепили – в магазине пропусти без очереди, коли он за водкой зашёл, окажи уважение. В тундре или в тайге, если уж угораздило тебя геологом получиться, оленный бригадир не забудет напомнить о его правах, со всей строгостью в щелках глаз:« Обязан помогать оленеводам.»
О демографии говорить нечего – тридцать четыре года, вот и вся жизнь чукчи. Туберкулёз, дизентерия, кожные болезни – такой букет. Для детей чукотских интернаты – вроде дело благое, ан нет. Любыми путями умыкали детей в тундру – отвыкнут, дескать, от родителей, вековых устоев. Кто оленей пасти будет?
Вот уж по осени стали детей вертолётом собирать – в интернаты. Вот уж и авиасанрейсы в тундру стали делом привычным, радиостанции у оленеводов вошли в обиход. Вроде есть продвижение в Европу. Только, что же затянулся так процесс?
Про одно, видно, забыли. Гольфстрим туда завернуть не получилось. И полюс холода перемещаться не торопится. Чукотка осталась Чукоткой. Абориген, испокон веку, умудрённый опытом поколений, обживал эту суровую землю, был её хозяином и благодарным пользователем. Совсем недавно, до прихода америкосов, по свидетельству Богораза Тана,.здесь жили Восемь Племён – сильный и мудрый народ, называвший себя «Чаучу», что переводится, как «настоящие люди». Это были физически сильные люди. Они пасли оленей, добывали морского зверя, пушнину, промышляли китов, рыбачили – жили в достатке.
Советская власть, в двадцатые годы, столкнулась со страшной картиной. Вымирающие племена, развращённые огненной водой, бездельем и подачками американских дельцов, которые пришли сюда, опустошив Аляску, уничтожив там поголовье карибу – северо-американских оленей. Виной всему было мягкое золото – пушнина.
Какой же осторожной и деликатной должна была быть здесь национальная политика. Как продумана, и в каких разумных руках. И ведь хотели, как лучше.
Попробуй-ка расторопный ярославский мужик, со своим топором и долотом соорудить тёплую уютную ярангу посреди бесконечной промёрзшей тундры. Да обогреть семью с малыми детками да стариками, без привычной печи и поленницы берёзовых дровец. Сомневаюсь я. Долго учиться надо, однако.
Так вот и чукча. Поймать оленя за любую ногу на выбор, своим плетёным чаатом, арканом,значит – с большим удовольствием и умением. Белку в глаз – ноу проблем. Моржа, или там, кита загарпунить – можно, однако. Шкуру оленя, песца, лисицы, пыжик выделать – за милую душу. Уметь надо, однако. И это он умеет. А вот избу в лапу срубить или кашу из топора – тут уж прости-подвинься, не его это, много учиться надо, однако.
Здесь вот ошибка и вышла. Большие права быстро балуют. А соцобязательства, это ещё не обязанность. Получится, не получится – главное ведь очень захотеть, а с этим проблема. Зачем? Всё дадут. Чукоттторг водку завезёт, дом срубят, детей привезут. Ну а баня? Отродясь не мылись, где дров взять, однако.
Подкатила однажды оленья упряжка к старому посёлку геологов Алярмаут. Сохранилось здесь лишь несколько домиков, остальные полуразрушены. В оставшихся коротали время геологи, ожидая выброски не базу. С нарт слез коренастый чукча, подошёл, поздоровался – Еттык. Труб, говорит, жестяных надо. Печку железную решил поставить – тепло будет, а труб нет. Вот и приехал, от геологов вон сколько осталось, пропадают без дела. Бери, говорю, вон сколько домов разрушенных. Нет, говорит, эти трубы очень большие. Вон такие нужны – и показывает на домик, в котором женщины устроились, поменьше диаметром. Я ему, мол, как же, живут там женщины. Прищурился абориген, улыбнулся хитро – А ты их выгони в другой дом.
Это его предложение не прошло, конечно. Говорю ему – Возьми большие, из них потоньше сделаешь, дело не хитрое. Задумался чукча, голову нечесаную поскрёб, потом говорит – У меня руки не золотые. Подумал, подбирая слово, потом добавил – гамняные, однако.
Пошёл он к нартам своим, расстроенный. Провожаю его, предлагаю – Давай, я тебе через пару дней сделаю, а ты нам олешка привезёшь. Посмотрел он на меня хитренько, пальцем погрозил и произнёс оскорбительное – А ты коммерс-а-ант, однако. Так и уехал без труб, видно, и без печки обошёлся.
Лет сорок тому, президент Чукотки Анна Нутэтэгрынэ мечтала о миллионе оленей. Она была чукчанкой, дочерью этой суровой земли. Она знала, что нужно её народу. Она хотела вернуть братьям гордое имя «Чаучу». Унеё не получилось.
Прошло время, сменилась власть, сменились приоритеты, сменилось поколение. Рушатся и уходят в небытие посёлки геологов, тёплые когда-то, дома зияют пустыми глазницами окон. Только жестяные трубы над развороченными крышами тревожат память, заблудившись в пурге.
Приходят на Чукотку новые президенты. Новые. Рокочут праздничные бубны в честь благодетелей. Расцвёл европейской архитектурой далёкий Анадырь, построена европейская больница. Великий чукча Абрамович, меценат и грек, вывернув карманы, с трудом наскребает на очередную яхту. Не тянет его в ярангу, почаёвничать со старым Нутэвье. И тот никогда не встретит его радостным «Чай пауркэн», добрым чукотским приветствием. А ведь и он хотел, чтоб как лучше брату чукче.