Витька Рыжиков, мой хороший приятель и хреновый поэт, притащивший меня на эту литературную тусовку, раскрасневшийся от обильного возлияния алкоголя, нервно хихикая, шептал мне на ухо, так что слышала половина присутствующих:
- Сейчас, сейчас. Я тебя с ней познакомлю.
Познакомить он меня хотел с Натальей Н-ской, на произведение которой я написал пародию. Пародия так задела нежную душу поэтессы, что она решила высказать мне, в лицо всё, что она обо мне думает.
- Вот, вот она идёт! – Витька приподнялся на цыпочки, поднял обе руки вверх и замахал ими над головой, напоминая матроса-сигнальщика.
Девушка увидела сигналы Рыжикова и стала пробиваться сквозь толпу поэтов к нам.
Она была невысокого роста, худенькая, с тонкими, нервными четами лица, обрамлённые темными, неопрятными волосами, невнятно одетая.
«Понятно, почему она пишет «откровенную любовную лирику»».
Рыжиков отвесил глубокий поклон:
- Моё почтение, Наталья Алексеевна! Позвольте представить, мой друг, поэт-парадист…
Я перебил Витьку и представился сам.
Наталья Алексеевна поправила на плечах мешковатую, вязанную кофточку, пристально посмотрела на меня:
-Именно таким я Вас себе и представляла.
-Именно каким?
-Небрежным, недобрым, …
-Вы же меня совсем не знаете, - удивлённо произнёс я.
-Я Вас очень хорошо знаю, - она, с нескрываемым презрением, смотрела на меня, - по тем гадким, как Вы их называете, пародиям, которыми Вы оскорбляете поэтов.
-А, собственно, что Вы имеете против литературных пародий?
-Как Вы не понимаете, что это гнусно, насмехаться над чувствами автора, да ещё в такой непотребной форме, коей пользуетесь Вы, - её бледное лицо покрылось красными пятнами, - вы паразиты на теле поэзии.
Сказано это было достаточно громко, настолько, что окружающие нас люди повернулись в нашу сторону и с интересом смотрели на происходящее. Поэты одобрительно загудели, поддерживая гневную отповедь литературным паразитам.
Я с сожалением посмотрел на Н-скую, как смотрят на безнадёжно больных людей:
- Судя о поэзии по вашим произведениям, на одно из которых я написал пародию, частью тела несчастной поэзии, на котором я паразитирую, является лобок, - я сказал это достаточно громко, так что бы застывшие в напряжённом ожидании поэты, получили максимум информации, - следовательно я – лобковая вошь?
Окружающие прекратили «одобрительный гул» и в зале повисла напряжённая тишина.
Витька Рыжиков нервно хихикнув предположил:
- Мандавошка?
Я обернулся к приятелю, похлопал его по плечу:
-Нет, Рыжиков, не мандавошка, а мондавох!
И направился, сквозь расступающуюся толпу к выходу с "парнаса".