Вино и гашиш,
Стамбул и Париж.
Моряк, моряк,
По чему ты грустишь…
Sevelim Sevilelim ("Любите и будте любимыми" - традиционное турецкое пожелание в Рамадан)
- Анна-на всегда опаздывает, но на самолеты она успевает! Точно-точно, иначе ее бы с работы давно уже уволили – говорила Яныч маме, прощаясь с ней в зале вылета нового международного терминала.
В это время на другом конце города я сквозь сон подумала: «Ну ведь не по работе же лечу» и переставила будильник на полчаса позже. В третий раз…
…Твою ж налево, где вход у этого дебильного аэропорта?! Понастроили, а табличек не написали… Все, как всегда… Але, Яныч, на какой стойке наша регистрация?...
«Девушка, куда вы летите? – В Стамбул!». Нехороший взгляд из-под фирменной пилотки. Бум – штемпелем в паспорт. Бзыыть: «Ваш посадочный». Ура. Через минуту на табло загорается надпись «Регистрация окончена».
…Где-то на дне сумки надрывается телефон, а над головой – матюкальник, голосящий моей фамилией по всему аэропорту. Раза три объявили. И все три – неправильно. Могли бы уже выучить вообще…
…Че-то как-то неправильно все начинается. Может, это знак, что не стоит лететь?... Нет, надо гнать трусливые мысли вон из головы и становиться фаталисткой. Тем более, с таким графиком перелетов… Яныч, ну не бей меня ногами. Первый раз за год отдыхать лечу, а не работать, вот, расслабилась слегка. Успела же, это главное…
… Борт забит, опоздавшую раздолбайку меня сажают в бизнес-класс. А дисциплинированный Яныч, который приезжает в аэропорт за два часа до регистрации, трясется в хвосте, на своем законном месте. Хе-хе…
… Оказывается, если перед взлетом дать человеку два бокала брюта и плеер с клипами «Аэросмит», то ему будет не страшно лететь… Почти.
… Культурная столица Европы-2010 плавится от жары. А мы отвисаем в бассейне на последнем этаже. Отсюда, сверху, видны круглые крыши, минареты и Босфор. И еще – чайки. Они здесь, как в Москве – голуби. Сидят с важным видом на бортике в сантиметре от тебя и бубнят что-то на местном диалекте птичьего языка. Завидуйте нам, чайки, завидуй нам, деловой расплавленный Стамбул!..
… Идем по Галатскому мосту. Яныч что-то говорит на тему «Стамбул – романтичный город». Я не знаю, что на это сказать. Меня Стамбул не цепляет так, как Каир, в который я влюблена с первого взгляда и навсегда. Но он каждый раз старается привлечь внимание. Завоевать. И каждый раз поражает. Когда я была здесь впервые, поражалась Святой Софии. Внутри этого гигантского здания времени не существует. Хоть службы давно уже не идут, здесь как-то торжественно и тихо, будто в действующем храме. Несмотря на то, что Святую Софию посещает огромное количество людей, здесь нет чувства толпы. А есть чувство чего-то невероятного и божественного. Вот как, скажите мне, как византийцы, не имея подъемных кранов, построили такое громадное здание?.. С божьей помощью, не иначе… Если и современный человек, привычный к скоростям и небоскребам, для которого чудес уже не существует, чувствует себя в Айе Софье маленькой ошарашенной букашкой, то какое же впечатление она должна была производить на современников… В какой-то момент реальность пропадает. Внутри Айи Софьи застыли вековая тень и тишина, а снаружи волны времени гудят и разбиваются о ее стены… Эй, люди, не подскажете, в каком я веке?..
Удивляли меня и странные стамбульские мечети с огромными куполами. В этот раз до меня дошло, что, похоже, они перестроены из Византийских храмов, или скопированы с них. И стало уже не так удивительно и интересно.
И макрель у продавцов-лоточников, в большом куске хлеба, политая лимонным соком, не столь феерична, как когда я ела ее в первый раз, сидя на ступеньках набережной и провожая глазами солнце, медленно тонувшее в Босфоре…
Но Стамбул не сдается. Мы с Янычем, спасаясь от чудовищной жары, сворачиваем под неромантичную вывеску «Цистерны. Открыто для посещения с 9.00 до 20.00». И на целый час лишаемся дара речи... В древние времена здесь были хранилища пресной воды. Сводчатые потолки подперты античными колоннами. Под ногами – вода, которую пересекают каменные дорожки. В воде плавают полупрозрачные рыбы. Кромешную темень то тут, то там разрушают лучи красного света, подсвечивающие колонны снизу. Сверху на дорожки и в бассейны гулко капает вода. Звучит классическая музыка, тихо-тихо. Какой-то зачарованный сумрак, дворец подземного бога. Говорить здесь не хочется. Даже американские туристы, и те заткнулись. Одну из колонн украшает античная голова Медеи. Смотришь на нее и думаешь – живая... Народ кидает в нее монетки – на желание. Они со звоном отскакивают от мраморного лица. Которое складочками возле глаз и цинично-мудрой улыбкой будто говорит сквозь века: «Идиоты…».
Больше всего в Стамбуле мне, пожалуй, нравится квартал возле Галатской башни. Маленькие узкие улочки, уходящие вверх практически под прямым углом. Старые обветренные дома. Между витыми балконами переброшены веревки, на которых сохнут чьи-то штаны. Уличные кофейни на два стола, где колоритные дедушки в двубортных пиджаках курят наргиле и играют в нарды. Продавцы овощей, фруктов и пластмассовых тапок, не знающие ни слова по-английски. Европейская публика в дредах и полосатых индийских штанах с гитарами на кромках тротуаров. Галатская башня, хитро выглядывающая из-за поворота. Мужик с сигаретой в зубах, завернутый в полотенце, долго провожает нас взглядом из темноты дверного проема. Над мужиком - полуоторванная вывеска «Hammam. Old Turkish Bath». Хлопающий на ветру древний ставень над его головой подтверждает – действительно, очень старая, очень турецкая баня… Я готова гулять здесь весь день, разглядывая разноцветное чужое небо в просветах старинных ободранных крыш. Яныч выдерживает минут 40, и еще столько же стоически терпит из вежливости. «А мы дервишей не пропустим?» - с надеждой спрашивает она, отдышавшись после покорения очередной вертикальной улочки. Я гляжу на часы и с сожалением понимаю, что да, нам и вправду пора уходить…
…Поезда из здания старого вокзала отправляются такое чувство, что в прошлый век. Цветные витражи, чугунные люстры, телефонная будка – натуральный антиквариат. Народ с веселым гиканьем влетает в старенький вагон в последний момент перед отправлением. Смотрим на карту на стене – отсюда можно уехать много куда, почти по всей Турции. Измир, Эфес, Невшехир, Гюзельюрт… Мне тоже хочется впрыгнуть в поезд и уехать в какое-нибудь из этих странных названий, в другой век, в другую жизнь. Но мы сюда не за тем пришли. Мы пришли смотреть танец дервишей. Они выступают здесь раз в неделю, в одном из пустующих старых залов ожидания.
По периметру большой комнаты расставлены стулья. Заходящее солнце смешивает отблески цветных стекол на мраморном полу. Кроме нас, народу еще человек восемь, из них трое – турки. Сидим ждем в благоговейной тишине. Про дервишей я мало что знаю. Знаю про поэта Мевляну, который писал красивые сильные стихи о боге и любви. Знаю, что философия суфизма где-то близка к дзэну. И что когда дервиш танцует, одна рука его поднята к небу, чтобы ловить поток энергии, а другая – опущена к земле, чтобы не терять связь с реальностью. По идее, дервиш – это такой генератор любви, проводник ее между Небом и людьми. Мы все еще ждем…
В комнату заходят музыканты. Одеты – черный низ, белый верх, консерватория какая-то. Говорят что-то по-турецки, с достоинством кланяются. Начинают играть. Музыка очень странная. Не похожа на обычную национальную, расплывчатую, от которой быстро устаешь. Эта музыка другая, в ней есть хорошо читаемый рисунок и какой-то особый, притягательный ритм. Ее хочется слушать, не отрываясь, долго-долго, желательно – всегда. В конце концов мысли, тревоги и желания уходят, остается только музыка, которая теперь – я, и я, которая теперь – эта бесконечная мелодия. Кто-то толкает меня в бок. Это Яныч. Клюет носом – заснула! Гляжу по сторонам – еще несколько человек совершенно явно спят. Мысли возвращаются. Но через мгновение поток музыки снова уносит их.
Следом за музыкой в комнату заходят шесть человек в черных плащах и высоких шапках. Меняется рисунок и ритм мелодии. Дервиши долго ходят по кругу, кланяются, выполняют какие-то ритуалы. Затем сбрасывают плащи. В традиционной белой одежде – только двое, остальные в ярких цветных одеяниях. Несмотря на выключенный мозг, фиксирую про себя, что те, которые цветные, значительно моложе тех, кто в белом. Совсем подростки. У них странные узкие лица с точеными чертами, издалека можно принять за девушек. Пятеро дервишей начинают кружиться, а один, который, кстати, остался в черном плаще, ходит между ними. Зачем, интересно?.. Совсем рядом со мной крутится один из подростков, подол его темно-зеленого одеяния создает волну ветра не хуже, чем от вентилятора. Он как-то косолапо переступает, на лице читается явный напряг. Еще бы – крутиться с закрытыми глазами больше часа, наверное, не очень-то легко. Мне кажется, что еще чуть-чуть, и парень оступится и рухнет на зрителей. Вот тут-то и появляется чувак в черном. Он ничего не делает, не открывает рта, и не прикасается к зеленому парню. Просто стоит с ним рядом. И о чудо – парень перестает косолапить, отодвигается от опасного края периметра, лицо его успокаивается и разглаживается, и спустя несколько секунд на нем возникает блаженно-отрешенное выражение. Кошу взглядом на Яныча – Яныч спит. Перед тем, как отойти, чувак в черном быстро взглянул мне в глаза. Больше желания отводить взгляд от дервишей у меня не возникало до конца представления.
Музыка и цветные крутящиеся одеяния сливаются в единое яркое, разноцветное ощущение. Мне как-то странно – вроде и в сознании, а вроде бы и сплю… В конце музыка набирает бешеный ритм и останавливается. Перестают крутиться дервиши. Они будто светятся изнутри. А меня вдруг захлестывает гигантская волна какого-то непонятного, необъяснимого счастья и любви к миру… Яныч, проснись, представление кончилось!
- Фигня какая-то эти дервиши… - говорит Яныч.
- А мне понравились. Ощущение – как в медитации.
- А как там, в медитации?
- Ну… Это просто состояние такое, его надо испытать, а словами описывать – бесполезно. Ты как бы на грани двух миров, и сам толком не знаешь, где находишься…
- Да… - помолчав, говорит Яныч – У меня тоже иногда бывает такое состояние, что я не помню, где нахожусь…
- Яныч, это другое, это – склероз!... – закрываю я философскую дискуссию. Просто мне сейчас очень хочется помолчать.
… Мы спускаемся к порту по узким кривым улочкам. Наша прогулка проходит под девизом «Хорошо бы пообедать!». «Вон, смотри, какой милый ресторан. Давай туда?» - говорит Яныч. Я смотрю в том направлении, куда она показывает. И вправду, на другой стороне улицы – вполне милый кабак с фигурным деревянным балконом, увитым живописными растениями. Мне не нравятся две вещи – то, что там одни туристы, и то, что кабак итальянский. Взгляд падает на край нашего тротуара. Стоп. Вот оно, правильное место. «Ты точно уверена, что здесь лучше?» - с недоверием кривит лицо Яныч, но все же идет за мной. Мы садимся за столик непритязательного уличного кафе. Столик покрыт чистой, но старенькой клеенкой. В открытую дверь видна суета на кухне. Меню только на турецком. Цены копеечные. Столиков немного, и все заняты. Клиенты – исключительно турки. Вот работник ближайшего офиса поглощает ланч, уткнувшись в газету. Вот семья с маленькими детьми. А вот компания молодых ребят студенческого вида, пьет чай и делит одну сырную лепешку на пятерых. На несколько секунд все разговоры смолкают и посетители с удивлением взирают на нас. Но быстро возвращаются к своим тарелкам и беседам. С седовласым официантом в кипельно-белой рубашке изъясняемся жестами. Он изображает какое-то существо с рогами, а затем призывает на помощь красивую черноволосую даму из-за соседнего столика. Дама оказалась грузинкой, женой хозяина заведения. Она рассказала, что лучшее блюдо в меню – это бараний кебаб. Его главный ингредиент еще сегодня утром резво бегал по полям, а потом ему сделали секир-башка, жалко, конечно, молодой был, глупый, но кебаб получился – пальчики оближешь, возьмите с баклажанами, точно не пожалеете! Берем. По настоянию Яныча, которого грызут сомнения, одну порцию на двоих. В ожидании кебаба едим свежеиспеченный в печи-тандуре хлеб с аджикой и запиваем это чаем – алкоголя в кафе не подают. Грузинская тетенька присаживается поболтать. «Турки всем хороши, кроме одного – только деньгами интересуются. Все разговоры о деньгах! Ни о театре, ни об искусстве не поговоришь с ними, ни пофилософствуешь – не то, что с русскими!». Утолив жажду общения, тетенька уходит, пожелав приятного аппетита. Яныч замечает, что сейчас бы пивка холодного. Я слушаю трамваи и разглядываю город, спешащий мимо по делам.
Сказать, что кебаб божественен, в нашем случае это просто как промолчать… В прошлый свой приезд я была в нескольких самых дорогих ресторанах Стамбула. Тамошним поварам следовало бы взять мастер-класс у того, кто приготовил это чудо. Яныч даже про пиво забыла. Жаль, что мы взяли только одну порцию…
…Снова идем по Галатскому мосту. Он характерен рыбаками, которые ловят на удочку макрель и продают ее лоточникам, и парочками, которые любуются щемящим душу видом подернутых дымкой мечетей. Хоть мы с Янычем и не влюбленная парочка, однако тоже стоим и любуемся. От большинства молодых парней за полметра тащит парфюмом «Armani Mania». Этот запах, похоже, переживает здесь второе рождение… Я хорошо знаю его. У меня с ним связаны плохие воспоминания… Глядя на парочки, Яныч задумчиво произносит: «Наверное, они видят совсем другой город. Влюбленность – странное состояние. В нем все ярче, острее… Химическая реакция мозга на вещество-раздражитель. Это так, если вдуматься…». Я смотрю на пейзаж, который Патрис Леконт увековечил в последних кадрах своей «Девушки на мосту», и думаю, что режиссер был прав: Стамбул – город потерянной любви. На этом мосту, на этом пейзаже закончился в прошлом году мой долгий и мучительный роман с человеком, который очень любил Стамбул. Но, к сожалению, не любил меня…. Не думала, что буду об этом вспоминать и жалеть. Однако вот вспоминаю. И жалею…
…У Яныча день рождения, и мы решили отметить его купанием в Мраморном море. Рано утром мы сели на паром и отправились на Принцевы острова. «Guitar-guitar-guitar… Come to my buduarrr!» - почему-то вдруг бормочу эту песню с самого утра. Уже успела замучить ею именинницу, которая творчество Петра Налича не воспринимает, уж тем более в моем корявом исполнении. Наша цель – остров Байюкада, самый большой и самый знаменитый из всех Принцевых островов. От Стамбула плыть – полтора часа. Старинные особняки, церкви, отели, известные рестораны и вилла Троцкого – все это здесь. На островах запрещено движение моторного транспорта, кроме машин полиции и прочих экстренных служб. Так что у нас было три варианта передвижения – на своих двоих, на лошади или на велосипеде. Как оказалось, под «лошадью» здесь подразумевается коляска с двумя зачуханными кониками и пиратского вида возницей. Нет, нафиг эту радость немецкого пенсионера, решили мы. Петербурженка Яныч с энтузиазмом восприняла идею велопрогулки – «как дома». Поначалу мы взяли в прокат «твин» - велосипед о двух сидениях. Но увы, так как Яныч левша, а я правша, скоординировать свои действия нам было не суждено. Мы пересели на традиционные байки с твердым намерением объехать остров по кругу, отыскать виллу Троцкого и обещанные путеводителем «Вокруг Света» дикие пляжи, где «вековые сосны и нетронутый чистейший песок».
Когда-то остров Байюкада, видимо, был диким и прекрасным. Но сейчас по нему бегают табуны туристов, которые гадят, где Бог на душу положит, не запариваясь, что вообще-то эта территория – национальный парк, и закидывать ее бычками и пустыми бутылками – святотатство… Дорога вокруг острова идет одна, и нам постоянно приходилось уворачиваться от дурных коней, с цоканьем вылетавших из-за поворота. В довершении всего, никаких диких пляжей здесь нет и в помине. Вместо них есть пара диких строек с дикими строителями, встреча с которыми была еще неприятнее, чем с кониками… В итоге помаявшись несколько часов и так и не искупавшись, мы решили вернуться к пристани, на обратному пути посетив виллу Троцкого. Здесь нас тоже ждал сюрприз. Несмотря на то, что вилла помянута во всех путеводителях, она закрыта для посещения. Дело в том, что со времен отъезда Троцкого ей никто не занимался. И дом находится в крайне плачевном виде, фактически – стоит в развалинах. Но и к развалинам тоже не подойдешь, ибо они окружены каменным забором…
- Яныч, глянь, в этом месте забор низкий, можно перелезть!
- С ума сошла, я никуда не полезу!
- Тогда стой на стреме и держи мою сумку – я обещала ребятам из редакции снимки виллы…
- Ты же не на работе!
- Я – всегда на работе – говорю уже из-за забора.
Брошен не только дом, но и сад. Он весь зарос бурьяном, который хлещет меня по лицу и хватает за одежду. Из сада вниз к морю идет заржавленная лестница с витыми перилами. Она тоже вся заросла, ступени сгнили. Дом – прибежище чаек. Крыша обвалилась почти везде. Каменные затейливые башенки поддерживают бренные останки балкона. Здесь кругом – тишина, духота и призраки. Не покидает неприятное ощущение, будто за мной все время пристально наблюдают. Любой шорох заставляет вздрагивать. Я начинаю понимать, что это такое – тихий ужас. Он здесь повсюду, его почти можно потрогать руками… Прячу камеру и опрометью несусь обратно к забору – скорее, скорее убраться из этого страшного места!
Мирно болтая и улыбаясь прохожим, идем по улице прочь от виллы. Навстречу едет полицейская машина. Бравые парни в форме озорно улыбаются и машут нам. Мы улыбаемся и машем в ответ… Стоп. А куда это они? Тут же одна улица, и та тупиком кончается…
- Ну да, ко мне какой-то хрыч подваливал, говорил что-то… Откуда я знаю, что? Я ж тебе не турок. Вроде «полиция-полиция»… - говорит Яныч. Секунд через 10 до нее тоже доходит смысл сказанного. Мы переглядываемся и опрометью несемся к пристани, где пулей влетаем на уже отчаливающий паром…
По дороге в Стамбул паром заходит еще на несколько островов. Два из них ничем не отличаются от Байюкады. А вот третий я приметила еще по дороге сюда. Это маленький островок с сотовой вышкой наверху и километровым названием. В путеводителе о нем нет ни слова. Спрашиваю двух девушек-турчанок.
- Это дачный остров, там только виллы, никаких достопримечательностей…
- А пляж есть? – осеняет меня.
- Да, есть, и довольно неплохой. Только паром здесь по требованию останавливается, так что если хотите сойти, поторопитесь…
Яныч воротит нос – «нам сегодня улетать ночью, а я еще не купила сувениров!».
«Яныч, ты вменько вообще – какой нормальный человек сейчас возит сувениры из Турции??? Жара, искупаться охота…».
«Ладно, хрен с тобой, золотая рыбка… Только недолго – искупаемся и плывем в город!» - сдается Яныч. Я счастлива.
На пристани – большой деревянный особняк, на балконе которого по-свойски сушатся ковры. Немногочисленные посетители сонного кафе на набережной лениво оборачиваются нам вслед. Опа, лавка для художников. Интересно…
- Яныч, давай зайдем!
- Слушай, у нас времени в обрез. Ты же еще купаться хочешь…
- Да ладно, успеем мы все. Я хотела тебе подарок купить. Вот, выбирай, а я оплачу.
Мы с Янычем – единственные клиенты, бродим в тишине по магазину. Боже мой, сколько тут всяких мелков, красок и прочих штук, предназначение коих мне совершенно неясно. Зато оно должно быть ясно Янычу – она ведь художник. Мы дружим с детства, и она потрясающе рисовала уже тогда. К сожалению, родители не только не поощряли это увлечение, а напротив, стали активно его давить. В итоге Яныч отучилась, на радость родственникам, в юридическом ВУЗе. А работает сейчас – секретаршей в турагентстве. В знак протеста – «говорили, сделаешь, как мы скажем, и будет шикарная карьера и блестящее будущее? А вот хрен вам!». Тем не менее, она рисовала всю жизнь. Хотя последние пару лет ни одной ее картины я не видела… Я понимаю ее. Мои тоже не запрыгали от радости, когда я объявила, что хочу связать свою жизнь с литературой и журналистикой. Отговаривали, как могли… Но я пишу. Хрен знает, почему. Наверное, просто ничего больше не умею…
- Ну, именинница, определилась?
- Ты знаешь… Я ведь бросила рисовать. Уже несколько лет ничего не делаю.
- ????????!
- Не хочу просто. Слушай, во мне забили художника. Я его сама в себе забила, потому что он мне не нужен, понятно? И пожалуйста, давай закроем эту тему раз и навсегда!..
Я все-таки купила ей стеклянную точилку для карандашей. Неудобно как-то в день рождения – без подарка…
Мы медленно бредем по тенистым улочкам, полным прохладой и цветочными запахами. Ни одного человека вокруг. И ни одного коня… Классно!
- Яныч, гляди, там пляж внизу. Вон, и люди загорают.
- И как туда попасть?
- Вижу лестницу. Наверное, по ней…
Так и есть – лестница ведет мимо красивых белых вилл, расположенных террасами, к пляжу. На его каменных плитах тоже почти никого. Только несколько девчонок в одном конце набережной, и парень с книжкой – в другом. Мы спускаемся и идем мимо парня. Он поднимает взгляд от страницы и смотрит на нас. Я ловлю этот взгляд, глаза в глаза, и улыбаюсь. И прохожу мимо. Попутно соображаю, что парень красивый. И что я зря посмотрела ему в глаза – мне почему-то кажется, что он раз он турок, то предпочитает скромных девушек…
- Красивый чувак там с книжкой загорает… - говорит вдруг Яныч.
- Да, я тоже заметила. Он на нас посмотрел.
- Спокойно, не забывай, что у нас сегодня ночью самолет!
- Да…
Пока Яныч купается, я растягиваюсь на разогретых камнях и, зажмурившись, подставляю себя солнцу. Периодически чувствую взгляд парня с книжкой. Но он только смотрит, не подходит. Ну и ладно, нам все равно уезжать сегодня… Когда Яныч вылезает, я улыбаюсь ему и иду плавать.
Мраморное море – мелкое и мутное от водорослей. И очень соленое. Ничего не видно. Я плаваю с маской, и заплыла уже довольно далеко. Но это не страшно – я умею плавать. Год на море прожила, когда мне в очередной раз все осточертело, и я устроилась администратором на серф-станцию в далекой серфовой деревне… Впереди хорошо видны два небольших зеленых острова. Когда паром шел мимо, я увидела на одном из них потрясающей красоты песчаные пляжи. Совершенно пустые. Но туда нельзя – девчонки с парома сказали, что это частный остров, там везде сидит охрана. Не подберешься.
Ветер доносит с берега крики. Оборачиваюсь – это парень с книжкой, точнее, уже без книжки, скачет по пляжу и машет мне. Что случилось? Акула, что ли?.. Разворачиваюсь и плыву назад. Парень, видимо, решив, что воплей будет недостаточно, спрыгивает в море и плывет мне навстречу. Пловец из него неважный, и встречаемся мы уже почти у берега. Ну и чего орал-то, уважаемый?.. «Ты далеко заплыла, и я испугался, что на тебя наедет катер». Катер?... Я смотрю в абсолютно пустой горизонт.
Парень хлебает воду, и мы вылезаем на большой скользкий валун в паре метров от берега. Отплевавшись, он сообщает мне, что бешеные «новые турки» с частного острова носятся здесь на катерах и аквабайках, не глядя по сторонам. Уже были случаи, когда они задевали пловцов… Спасибо, что поплыл за мной, говорю я, и не удержавшись, заглядываю собеседнику в глаза. Блин, право слово, ну что за дурацкая привычка… Парень расспрашивает, что мы видели в Стамбуле. Я честно перечисляю. И добавляю, что хотела бы увидеть тот Стамбул, про который пишет Орхан Памук, но видимо, его уже не существует…
- Существует. Есть классные места, там атмосфера, как в его рассказах. Туристы без подсказки, конечно, в жизни туда не доберутся…
- Да, жаль, что мы сегодня ночью уезжаем…
- О как… И правда очень жаль… Но вы, надеюсь, не откажитесь выпить со мной кофе?..
О как. Конечно же, мы не откажемся.
- Блин, если мы сейчас попремся пить кофе, то успеем только на последний паром, а там – ловить такси и мчаться сломя голову в аэропорт!
- Ты хотела неспешно погулять до него пешком?..
- Но я же не успею купить сувениры!
- Яныч, блин…
- Ладно-ладно... Да и мальчик вправду красивый… Пошли пить кофе. Только недолго!
Мы поднимаемся по белой лестнице между белыми виллами. И к одной из них сворачиваем. Парень достает ключи. Вот черт, я-то подумала, он нас в кафе зовет!.. Стараюсь не показывать своего недоумения, особенно Янычу, которая и так уже гундит за моей спиной: «Отлично! Сейчас придем, а там еще трое таких…». «Иди в пень…» - шепотом отбрыкиваюсь я…
Обалдеть. Три стены из четырех – огромное панорамное окно с видом на море. Интерьер полностью белый. И почти нет мебели – только диван, два кресла белой кожи и стеклянный кофейный столик. «Дом света» - тихо произношу я. «Дом холостяка» - произносит приземленный Яныч, указывая взглядом поочередно на полную пепельницу, стопку грязных тарелок на телевизоре и кучку носков в углу. «Извините, пожалуйста, у меня тут такой бардак…» - наш хозяин появляется из кухни с тряпкой и начинает истерично сметать крошки с кофейного столика. – «Здесь редко бывают гости…». Он смущенно улыбается. Черт, мне так нравится его улыбка. Но – нам сегодня уезжать…
- Ты снимаешь этот дом?
- Нет, он мой. Хотя живу я большую часть времени в Стамбуле. Здесь я прячусь…
- Прячется… Не от полиции, надеюсь - тихо делюсь я соображениями с Янычем, пока наш хозяин занят перетаскиванием носков из одного угла в другой.
- Уж кто бы говорил! – шипит в ответ подруга.
Замечаю в углу дорогую гитару. «А ты, может, и играть на ней умеешь?» - ехидно спрашиваю я хозяина виллы. Парень смотрит на меня несколько ошарашено. «Ну, это… Да, вообще… Умею…» - и уходит на кухню варить кофе. «А что?! Сейчас модно держать дорогие инструменты для красоты!» - непонятно почему оправдываюсь я перед Янычем. Правда, ну что я такого спросила?..
Кофе он варит почти так же, как плавает. Бедняга…
- У тебя красивый дом. Ты дизайнер?
- Нет, я музыкант…
Опа, удачно я про гитару…
- И что за музыку ты делаешь?
У меня ощущение, что парень еле сдерживается, чтобы не заржать в голос… Но он лишь поднимает бровь и на секунду задумывается.
- Ну, если хотите, свой свежий клип вам покажу…
Что за вопрос, хотим, конечно.
Я краем глаза наблюдаю, как по ходу клипа снисходительное внимание на лице Яныча сменяется полнейшим обалдением.
- Да это же… Это ж ******!
Теперь я его тоже узнала. Да, Аня, ты герой – спросить у звезды поп-музыки, умеет ли он на гитаре играть… Позорище…
- Да ладно, ты посмотри на него – в таком виде его не то, что ты, а мама родная не узнает! – вполголоса утешает меня Яныч. И правда, угадать сходство между холеным мальчиком на экране и заросшим щетиной челом в серфовых штанах можно было с большим трудом.
- Так вот как выглядит ****** на отдыхе… - говорит Яныч.
- Ну да, зарос чуть-чуть, расслабился… - нет, эта по-детски смущенная улыбка меня доконает! – А вообще ****** - это имя для сцены.
- А за сценой ты кто? – прихожу в себя я.
- А за сценой я …………– и дальше следует партитура для горлового пения. ****** со смехом смотрит на мою оторопевшую физиономию.
- Го… Гё… - пытаюсь воспроизвести я.
- Не парься – продолжает улыбаться ******. – Друзья зовут меня ****.
Да уж, понимаю я твоих друзей…
- В этом доме я отдыхаю от людей. Сейчас у меня перерыв перед большим туром в поддержку альбома. К сожалению, скоро он закончится…
- Тебе не нравится то, что ты делаешь?
- Я просто зарабатываю деньги…
Ты – просто обаятельный врун, чувак. И твоя чумовая улыбка выдает тебя с головой. Ты тащишься от этой работы. И прекрасно знаешь, как ложная скромность тебе идет…
- А вы чем по жизни занимаетесь?
Яныч говорит, кто она, а я протягиваю визитку. Пусть тоже помучается, попробует фамилию прочитать!
- Ого, ты – журналист?
- Ну да… Не музыкальный…
- Да я уже понял… - зеленые глаза весело сверкнули в мою сторону. Спокойствие, только спокойствие. Мы все равно сегодня уезжаем…
Мы сидим на диване втроем и смотрим на вечернее море. Наш новый звездный друг разошелся - сел между нами и держит обеих за руки. Смешной. И не душится «Армани». Уже за одно это можно в него влюбиться. Но я так делать не собираюсь. Уж не знаю, как на сей счет намерения у Яныча…
- Ха, прямо «Вики, Кристина, Барселона» - выдаю я в пространство.
- Ты любишь этот фильм? – долетает до меня голос ****.
- Очень. А ты?
- Не поверишь – вчера вечером смотрел его. В пятый раз. Яна, а тебе нравится «Вики, Кристина, Барселона»?
- Я его не видела.
Яныч вообще равнодушно относится к кино.
- Что это у тебя? – **** осторожно дотрагивается до моего уха.
- Чертик.
- Зачем это?
- А вот, смотри, в другом ухе – ангел. Это две мои половины.
- Понятно. - **** улыбается закату за окном. Я убираю волосы с его щеки – у него тоже серьга в ухе. В одном. Пиратская. При близком рассмотрении вижу, что она из двух половинок – золотой и серебряной.
- А это что? Две твои части – солнечная и лунная, да?
Серьезный, немного удивленный взгляд.
- Да, точно угадала…
Янычу кто-то прозвонился с поздравлениями. Она болтает по телефону, а **** говорит мне:
- Пошли, дом покажу.
И мы идем наверх, на второй этаж. Здесь спальня и ванная. Те же стеклянные стены. Кровать с видом на закат.
- Смотри.
Красный солнечный диск отражается на белых ступенях лестницы. Красиво.
- Можно тебя поцеловать? – спрашивает **** все с той же смущенной улыбкой. Невольно вспоминаю фразу Яныча: «Не надейся, он точно гей!».
- Что ж, попробуй…
Для гея он хорошо целуется… Нет. Он хорошо целуется в принципе.
- Останься, хотя бы на пару дней. Сдай билет. Ну пожааалуйста…
Блин, и рада бы, да не могу. В понедельник с утра интервью с австрийским консулом. А с утра во вторник я должна сидеть в самолете, вылетающем в Париж… Сегодня, меж тем, суббота…
- Ниче себе работа – поражается ****.
Да, такая вот работа. Вчера Лондон, завтра Бейрут. А между этим – Набережные Челны. It’s my life.
- Наберез… Набереж… - силится выговорить ****.
- Это город такой. Не парься… - посмеиваюсь я.
- Эй, вы там, наверху! – вопит Яныч с первого этажа.
- Наберезн… Набережзн… Блин, а ведь там же люди живут! – возмущается вполголоса ****, пока мы спускаемся вниз.
- Guitar-guitar-guitar… Come to my buduar! – издевательски напевает Яныч. – Ну и как тебе?
- Что как? Он не гей…
- Это я поняла.
- Ну… Целуется хорошо…
- А дальше?
- Ты издеваешься? Что там могло быть «дальше», за 5 минут-то?
- Вы 40 минут там проторчали. Я, конечно, рада за тебя, но последний паром вот-вот уйдет…
До парома, однако, времени вагон. По крайней мере, по бокалу вина мы выпить успеваем. Я вижу на полке черно-белый снимок симпатичного мальчишки лет пяти. Хм, улыбка все та же…
- Это ты?
- Да….
**** достает из-за него другую фотографию, тоже черно-белую. На ней он же, лет двадцати, смотрит с восхищением на черноволосую девушку. Девушка красивая, и явно старше его.
- Я очень любил ее. Она умерла.
По лицу **** пробегает тень старой боли. Он прячет фотографию на место, собирает бокалы и уходит на кухню. Оттуда раздается звон разбитого стекла. Я встаю. Яныч удерживает меня:
- Не надо. Не трогай его сейчас.
Она права.
Минут через 10 **** возвращается к нам. Снова сияет улыбкой – пришел в себя. Рука заклеена пластырем.
- Сильно поранился?
- Да нет, ерунда…
Целует меня.
- Нам пора… - говорит Яныч. На сей раз и правда – пора.
Мы долго-долго обнимаемся на прощание.
- Я напишу тебе.
Угу, если визитку еще не потерял в своем бардаке…
К пристани бежим бегом.
- Яныч, нам точно направо, а не налево? А то заблудимся ведь!
- Я те заблужусь! – грозно вопит на бегу Яныч.
Мы ждем, пока паром причалит к берегу. Я любуюсь Стамбулом, который отсюда похож на огромное облако, вырастающее из моря. Яныч вытряхивает в мутную воду у пристани чуть не весь кошелек – «чтоб вернуться». Я шарю по карманам. Тщетно – все аттатюрко-ликие деньги я отдала Янычу. В качестве моральной компенсации – может, еще успеет купить на них свои сувениры… Море вопросительно шипит у моих ног. Я снова ищу в карманах. Пусто…
Анна Горяинова