ГЛАВА 44
Первых сто метров мы преодолели без проблем. Мне даже понравилось.
Первым шёл Ярик, торил путь. Я старалась не отставать, ступая, как говорится, шаг в шаг.
Вообще-то Спица первой двигалась, метрах в трёх впереди нас, и вырубала кусты, которые по её разумению могли нам помешать.
Слева тянулась каменная россыпь. На некоторых камнях грелись пёстрые ящерки. Иные пугливо прыскали в щели, другие лишь удивлённо поводили головками, провожая нас настороженными взглядами.
Вторые сто метров дались уже с некоторым трудом. У меня отяжелели ноги, доспехи прибавили в весе, пот струился по всему телу, а во рту наоборот пересохло. Будь я одна, давно бы кинулась в спасительную истерику, но сейчас в глазах Ярика не хотелось выглядеть нюней. Так что, стиснув зубы, карабкалась вверх, мысленно приближая вершину. А она, зараза, точно издеваясь с каждым шагом, напротив росла в небо.
Где-то на полпути к вершине мы ступили на террасу, которая начиналась у насыпи и уходила, извилисто расширяясь вправо.
-Мам, передохни. Я посмотрю что там, - Ярик шустро побежал по террасе и вскоре скрылся за поворотом.
Я опустилась на тёплый камень, расслабила ноги. Спица мёртво застыла рядом точно гвоздь, вбитый в камень.
-Мам, иди сюда!- закричал Ярик, выглянув из-за поворота. - Здесь что-то непонятное.
Дико не хотелось двигаться, но заставила себя подняться. Спица так же нехотя потянулась за мной.
С первого взгляда я ничего непонятного не увидела. Терраса метров через двадцать обрывалась, провалившись во впалый бок горы. Эта впалость углубляясь, уходила вниз, где уже оврагом обтекала низкую покатую гору, за ней вырастали ещё две такие же закруглённые, а далее начинался высокий скалистый хребет.
-Вон видишь,- указал Ярик вниз.- Как будто снег лежит…
Присмотревшись, я тоже увидела: левый конец оврага конусом устремился вверх, но иссяк на треть пути, застряв в кустарнике. Так вот этот кустарник действительно, будто в снегу стоял. И этот снег язычками спускался вниз. Очень даже непонятное: такая теплынь стоит, а «снег» смотрится, как при минусовой погоде.
-Поглядим?- Ярик, словом спрашивал, а глазами утверждал.- Идём, мам, интересно же.
Не дожидаясь ответа, прыгнул во впадину и быстро стал спускаться.
Я глянула вниз, и мне стало нехорошо: потом ведь опять взбираться вверх...
Но ничего не поделаешь, пришлось последовать за Яриком. Спускаться оказалось намного легче, и я немного взбодрилась.
Ярик сидел на корточках у белого «языка», колупал его, подносил к глазам частички.
-Это не снег. И не соль. Смотри.
Я взяла белый слоистый комочек. C виду твёрдый он легко крошился, распадаясь на тонкие пластинки, полоски.
Вы будете смеяться, но первое что пришло на ум: похоже на перхоть, только крупная. Это ж какая голова должна быть?!
А Ярик уже лез вверх, туда, откуда тянулись белые языки. Любопытство подстегнуло и меня, увеличив силы вдвое.
Спица предусмотрительно вырвалась вперёд и вырубила в кустарнике просеку.
Спустя некоторое время мы обалделые замерли перед каменой стеной, которая напомнила срез замороженного мяса. В центре стены на высоте двух метров висел большой белый шар в диаметре метра полтора. Слева и справа от него отходили трещины шириной не более пяти сантиметров. От шара потёками спускались белые языки, внизу они сливались воедино, и широкой полосой уходили в овраг. Что за диковина такая?
Словно желая мне помочь с разгадкой, Спица взлетела и зависла над шаром. Затем острым концом слегка толкнула в бок шара. Послышался лёгкий шорох и в шаре появились две извилистых трещины. Помедлив, Спица вновь, но уже плашмя ударила шар. Макушка и кусок сбоку отвалились, рухнули вниз, рассыпавшись, обнажили… пучки длинных седых волос.
Мы с Яриком вскинули головы и ахнули в унисон: сбоку шара в проломе отчётливо видно человеческое ухо раза в три больше наших. А там, где была макушка шара, проступал фрагмент черепа с куцыми пучками волос. Значит, моё смехотворное предположение о перхоти оправдалось. Да, из каменой стены торчала голова великана и перхоть его не только усыпала десятки метров внизу, но и коконом наросла, спрятав голову от мира. А это означает, что голова была жива очень долгое время. Кто он и за что заслужил такое наказание? Неужели это след, так называемой Последней Битвы? В голове не укладывается: прошли десятки сотен лет.…Хотя чему я удивляюсь: и Ладанея, и Яга ветераны той Битвы. Яга здравствует, полна сил. Ладанея… Стоп! Может, и в этом великане ещё теплится жизнь?!
Спица плюхнулась у моих ног, и я, чисто механически, ступила на широкие лезвия. Спица шелохнулась и медленно, точно перегруженный лифт, стала поднимать меня. Когда голова великана оказалась на уровне моей груди, Спица остановилась.
Невероятно: я стояла на лезвиях твёрдо, как на ровной площадке, и совершенно игнорировала высоту. Руки сами осторожно, будто варёное яйцо от скорлупы, освободили голову от наростов. Это была голова человека истощённого голодом. Таких показывают в кинохронике о ленинградской блокаде или о фашистских концлагерях. Лицо обтянуто тончайшей плёнкой, местами казалось, её вообще нет, и наружу торчит голая кость. Глаза глубоко провалились, от ресниц остались тонкие тёмные полоски, и походили на мелкий портняжный шов. Вид у головы жуткий. Прежняя Варька ни за что бы не приблизилась даже на пять метров, а нынешняя спокойно возложила руки на череп, как раз на темечко, замерла, прикрыв глаза.
-Что, мам? Как?- не выдержав, крикнул снизу Ярик.
Я слышала его, но ответить не могла: тело моё словно одеревенело, и лишь внутри остались живые протоки, по которым струилась ледяная влага, циркулируя от ладоней до пяток, и обратно. Вековой холод, заключённый в теле великана пробил мои ладони и заполнил до этого пустые протоки. Я ничего не видела кроме тьмы и редких пульсирующих размытых бледно-жёлтых пятен. Чувство времени так же отсутствовало…
Спустя вечность ледяные потоки стали теплеть. А во тьме замигали помимо жёлтого все цвета радуги. А ещё через некоторое время пятна приобрели формы-кубики, кружочки, треугольники, овалы - и стали как стекляшки в калейдоскопе. И так же двигались, складывая дивные мозаики.
Вскоре потоки были терпимо горячими, тело постепенно оттаивало. Невидимая рука смахнула стекляшки калейдоскопа, полыхнуло красным, и я ясно увидела скелет и внутренности великана. Повреждений не видно, внутренности выглядят так, будто только что освободились от заморозки. Медленно толчками продвигалась кровь. Великан оживал!
Циркуляция потоков ускорилась, они стали жаркими, часть тепла растекалась по телу, прогоняя могильный хлад. Вспомнилось Пекло, Огненная река, и почудилось, что я вновь на её берегах…
Ладони ожгло, и я инстинктивно отдёрнула их. И тотчас открыла глаза. Ощущение было такое, будто меня выдернули на свежий воздух из жаркой парной.
Спица плавно отлетела на полметра. Я, часто-часто дыша, смотрела, как преображается лицо великана. Землистая кожа светлела, приобретая здоровый цвет. Она была столь тонка, что просвечивала все жилочки и капилярчики, наполнявшиеся кровью. Лицо великана сейчас походило на иллюстрацию из медицинского атласа в разделе »Кровеносная система».
Наконец, дрогнули веки и медленно, как тяжёлые засовы, стали раздвигаться. На меня глянули два больших мутных глаза. Моргнули раз, другой, третий, и мутность смылась слезами. Два влажных небесно-голубых блюдца уставились на меня, и в них ничего не было, кроме отражения внутренней боли.
«Больно значит, окончательно ожил»,- машинально отметила.
Порозовевшие губы дрогнули, пытаясь разлепиться.
-Пить! Он хочет пить! - завопил снизу Ярик.
-Пить? Как же…
В следующее мгновение и Спица, и я действовали так, словно чётко исполняли чей-то приказ извне: Спица опустилась, я кинулась к основанию стены, где возвышался холмик из слежавшейся перхоти. Я лишь руку протянула - перхоть сдуло, точно направили мощную струю воздуха. И глазам предстал конический шлем, потускневший, местами вмятины. Размером он был со среднее ведро.
Едва я перевернула шлем и взялась за согнутый наносник…
…как тотчас оказалась там, где речка ныряла в расщелину. Машинально захватила пучок травы, вымыла шлем. Зачерпнула воды…
…и - охнуть не успела - как уже опять стояла на лезвиях Спицы. Быстрый подъём - и вот я пристраиваю край шлема к губам великана. Часть воды проливается, но и размякшие губы приоткрылись, пропуская живительную влагу.
Наконец глазами дал понять, что хватит. Я отняла шлем - в нём ещё осталось немного воды. Макнула руку, помедлив пару секунд, принялась умывать великана. Зажмурился, напряг кожу лица, от чего нос и подбородок стали ещё острее.
-Всё. Хорошо бы теперь в баньку…- осеклась, ругнув себя последними словами.
Великан приоткрыл глаза, крупные слёзы покатились по впалым щекам.
- Лад…ушка…- сипло выдавил сквозь губы.
Столько было чувств в этом слове – радость, счастье, благодарность…- что мне стало неловко.
-…у…жасен…ликом я…
-Ничего. Были бы кости, а мясо нарастёт. Вернётся былая сила и краса.…
Слышу свой голос и поражаюсь: я или не я всё это говорю? А про себя думаю об одном: как же тебя горемычный вызволить из каменного плена?
И вдруг из глубины сознания эхом донеслось:
«Разрыв-трава надобна. Без неё не освободишь».
«Где ж её взять?»
«В заповедном лесу».
«Легко ска…
…зать,»- закончила, пребольно ударившись о камни. Вскочила, потирая локоть: всё те же горы, но места другие. Лесом и не пахло: лишь жалкие кустики торчали на каменных развалах.
«Где же…
…лес?» - закончила, врезавшись боком в поваленное дерево. Корчась от дикой боли в рёбрах, огляделась. Это был лес! Такие дремучие дебри, что мне и десяти метров не сделать, не то, что искать разрыв-траву.
«Полегче нельзя?»- отдышавшись, спросила.
«Потерпи,» - ответило бесстрастное эхо.
«Я что, казён…
…ная?»- закончила, врезавшись в стог сена.
Оттолкнувшись, вскочила, охнула от резанувшей боли в боку, и вновь упала на сено. Кто-то совсем рядом громко вскрикнул. Резко развернулась, села: шагах в пяти от меня полукругом стояли женщины и девочки в простых холщёвых одёжках. В руках деревянные грабли и вилы.
-Здравствуйте. Где я?
Пересиливая боль, встала, сделала шаг вперёд.
- Ладушка?!- ахнули разом несколько голосов.
Побросав орудия труда, теснее сгрудились вокруг меня, распахнув глаза до предела. Кто-то молча плакал, кто-то напротив громко всхлипывал, кто-то бормотал, по-всему молился. И все как заведённые долдонили:
-Ладушка?! Ладушка!?
-Алё! Кто у вас старший?
Вперёд выступила плотная невысокая девушка лет восемнадцати. Тугая русая коса величественно покоилась на высокой груди. Голову обхватывал кожаный обруч, инкрустированный серебряными бляшками.
-Ты верно Ладанея?- сглотнув, спросила.
-Верно,- не стала я вдаваться в подробности.
- Так сказывали…в Пекле тебя…
- Сбежала,- Зашушукались все разом, странно переглядываясь. Старшая зыркнула на них через плечо, и точно каждой кляп вставила. - Помощь мне от вас нужна. Тороплюсь я: надобна разрыв-трава. Чем скорее, тем лучше.
Будто ветерок в траве прошелестел шепоток и стих.
-В чём проблема? Не знаете где?
- Знамо,- сказала старшая, оглянувшись на своих.- У Алёски. Только места те худые. Водяницы лютуют, нежить безобразничает. Не ходим мы туда.
-Ясно. Ну, хоть кто-нибудь покажет, где эта Алёска?
-Не ходим мы туда,- повторила с нажимом старшая.
-Тебя как зовут?- спросила я, плохо скрывая раздражение.
- Добронрава.
- Ошиблись с имечком. Ты помолчи минутку, пусть другие скажут.
Добронрава изменилась в лице, фыркнула рассерженной кошкой и выпалила:
-Здесь я решаю, кому что делать и что говорить!
-Даже так? Не много взяла на себя?
-Уходи!- внезапно истерично закричала.- Уходи, откуда пришла!
-Ты что совсем ку-ку?
Добронрава метнулась к брошенным вилам, схватив их, выставила вперёд:
-Уходи!
-Она что у вас дурная?
Кто-то коротко прыснул.
-Уходи! - Добронрава сделала лишь пару шагов, как перед ней возникла Спица, сверкая всеми лезвиями. Мгновение - и в руках девушки остался обрубленный черешок с полметра.
-Не дури! Она и тебя располовинит.
Но Добронрава, похоже, обезумела: отбросив черешок, схватила грабли. Замахнулась… Я на дольку секунды опередила Спицу: девушку отбросило как тюк тряпок в середину стога.
Охнув, все шарахнулись в стороны. И лишь девчушка лет двенадцати худенькая востроносенькая с большими бирюзовыми глазами осталась стоять на месте. С удивлением и…нескрываемой радостью смотрела, как в сене, ругаясь, копошится Добронрава.
- Кто будешь? Как зовут тебя?
Глянула восхищёнными глазищами:
- Кличут Пустомелей. Она правду сказала: не ходим мы на Алёску. Гиблое место. Одна Дикуша сможет провести. Она ничего не боится.
-Дикуша? Она здесь?
- Не-а. В изгое.
-Это как? В изгнании?
-В изгое,- повторила девочка, полуобернувшись, махнула рукой в сторону леса:- Там.
- Показать можешь?
-А то!
-Тогда вперёд! Время не терпит: человека спасать надо.
Кивнув, девчонка быстро пошла по ещё не собранному сену, я за ней. Спица на всякий случай прикрывала нас с тылу. Спиной чувствовала, как нас провожают долгими взглядами, и лишь один был враждебный: Добронрава что-то кричала недоброе вслед.
- Что с ней? Больная?
- Боится, что перестанет быть старшей над нами. Дочь воеводы и себя мнит воеводой,- торопливо заговорила девочка, явно соскучившись по слушателю и любимому занятию - поговорить.- Тати пожгли нашу весь. Тех, кто встал на защиту дома своего, посекли. Девиц да мальцов спутали вервью. Мало спаслось - в лес убёгли. Двадцать семь нас набралось чудом спасшихся. Четыре взрослых бабы, восемь мальцов до десяти годов. Пять мальчуков, остальные отроковицы. Дикуша собрала всех воедино, привела сюда. Добронрава воспротивилась: надо переждать и вернуться, начинать новую жизнь, возрождая весь. Я сказала: не надо возвращаться на пепелище, не надо возрождать весь. В соседней веси тати пристанище устроили, не след нам под боком у них селиться. У меня талант такой с малых лет: что приснится, то вскорости и случится. И перед татями так было. Не послушали меня, насмехались: Пустомеля воздух мелет…
Девочка сделала паузу: мы приближались к лесу.
-Твои родные тоже погибли?
-Не. Матушка с батюшкой помёрли от хвори, зимой. Мне тогда седьмой годок наметился. Завершу о Добронраве…
Девочка шпарила как хорошо вызубренный урок, начисто игнорируя правило »с чувством, с толком, с расстановкой». Пожалуй, кличка Пустомеля ей мало подходила, скорее и вернее подошла бы другая - Дрындычиха. Пустого в её словах как раз и не было: глыба информации.