Ночь, глухая ночь.
Уж и пьяные стихли под ночным магазином… Сырая, глухая, воскресная ночь после ненастного дня. Очень тихо.
Шаги. По пустой улице идет человек, гулко ударяют каблуки об асфальт. Человек совсем один посреди широкой улицы. Тихо настолько, что звук шагов долетает до окон одиннадцатого этажа. Звук шагов одинок. И это история об одиночестве. И о любви.
В те времена росли гигантские каштаны, позже они вымерли. Снег был теплый и состоял из великого множества калейдоскопных снежинок. Летнее солнце не обжигало, а лишь кружило голову… Давно это было.
Им было нужно немного. Друзья их любили. Все складывалось удачно.
Они поженились. Видели б вы невесту на той свадьбе - белая, с глазами синими, огромными… Ах, черт возьми, я завидую сейчас!
Многие лиха миновали их стороной, и умели они, мудрые своей любовью, беречь тепло, и переносили невзгоды легко, и гордились невзгодами. Смотрите, мы совсем взрослые, смотрите, у нас настоящие взрослые невзгоды!
Небо было огромное и синее, но все равно не огромней и не синей ее глаз. Солнце было щедрое и жаркое, но не щедрей и не жарче его любви. И маячил уже в скором будущем сын…
С годами мы бежим все быстрей. Не знаю почему мы бежим все быстрей. Чем старше мы, тем быстрее бежим.
И вот мы все бежали быстрей. И что-то плохое случилось с ними. Знаете, это был удар. Бывает – происходит нечто плохое с близкими людьми, и мы сочувствуем, и нам тяжело, и мы искренне переживаем…. Но это с ними, не с нами. А бывает, что произойдет такое, плохое, и даже не с близкими, но…
Это может быть собака сбитая машиной. И по густой собачьей бороде еще кровь, и рыжие собачьи брови задраны в огромном изумлении, и в стекленеющих глазах еще что-то теплое, и на глупом собачьем ухе сидит глупая желтая бабочка. Сердце пропускает удар, и ты чувствуешь личную потерю. Часть мира разрушена. Почему-то в мире будет нехватать вот этого рыжего глупого пса.
В мире обрушилось нечто большое… Когда я вижу такие вещи, представляется дьявол. Видится, как он, с мертвыми глазами, пишет в книге, мелким старушечьим почерком – «Любовь большая, одна штука, разрушена. День Х ближе на столько-то дней… Ура.»
Раньше я мог идти домой, ночью, с разбитым опять сердцем, курить, иронически улыбаться и говорить себе – все ништо. Однажды и я найду, и буду как они…
Развод был ужасный. Он не запил, нет, но лучше б запил. Она не закатывала истерик, но лучше б закатывала. Ребенок что-то понял, что ему совсем не надо было понимать. Нам всем лучше б этого не понимать…
И мы все бежали быстрей. Они разлюбили, трудно, с кровью, огонь вышел весь. Помню ту вечеринку, где они встретились, несколько лет спустя, случайно. Их глаза были пусты. И видно было как они, с осторожным любопытством ищут то что было… ничего не осталось.
…Где ты, романтическая душа? Воскликни – это была не настоящая любовь, если так!
- Конечно! – отвечу я, - конечно ненастоящая, о романтическая душа!
Это была самая настоящая любовь из всех что я видел.
Время спустя сын подрос. Он был копией отца, позже я сравнивал детские фотографии, сравнивал почерки в школьных тетрадях… Сходство было удивительное.
Когда-то она полюбила его и родила ему сына. Думаю, она очень любила его, раз сын вышел копией отца, думаю, она страстно желала, чтобы было так. Я помню, они твердо знали, что будет сын. Даже когда растяпы-врачи нагадали им дочку.
- первым будет сын – так они и говорили. Глаза их, синие и карие смеялись. Они знали.
Теперь больше всех на свете она любила сына, так похожего…
Она снова полюбила отца. Не спрашивайте меня как. Думаю, только женщины могут понять присущие моменту тонкости, я могу представить себе только грубую схему.
Он остался равнодушен. Жаль, они не успели завести дочку, такую же как мама, белую, с огромными и голубыми глазами.
Максим Иманов 2010.