В холодный ноябрьский день 13 числа 1920 года по новому, постреволюционному календарю в семье султан-янгиюртовского крестьянина по имени Паша родился мальчик. Сельская повитуха отрезала младенцу пупок, а бабушка Аминат искупала новорожденного в теплой, освещенной аятами Корана воде и завернула в белую, застиранную шаль, в ту саму, в которую уже заворачивались рожденные в семье Паши дети. Старшая дочь Эмина родилась еще до начала Мировой войны, Атия – в 1914, Меджид – 1916, о чем свидетельствовали записи на полях старого семейного Корана, сделанным сельским муллой.
Эта шаль была калымом, уплаченным Пашой при женитьбе на свою возлюбленную Умужаган. Он купил ее еще при здравствующем Императоре России Николае Первом у армянского купца, торговавшем в военном гарнизоне драгунов, раскинувшемся у подножья горы Гельбах, что значит - «Приди и смотри». Пять серебряных рублей заплатил тогда Паша за эту шаль, что ровнялось корове с теленком – неслыханная роскошь для девушки из бедняцкого сословья. Умужаган выглядела в ней настоящей принцессой, даже зажиточные сельчанки завидовали, столь хороша была белая испанская шаль. Она любила идти в ней поводу, и на праздниках непременно появлялась в этой шали, накинутой особенным образом на голову и плечи. Да и сама Умужаган, гордая и мудрая, была предводительницей женщин своего села. Обездоленные и отчаявшиеся в поисках справедливости девушки и женщины, минуя старосту села, обращались к ней, просили у нее совета и заступничества. И она заступалась, извергала на лиходеев громовые проклятья, подкрепленные именем Аллаха. В месте с тем, Умужаган находила и решения для самых запутанных споров, поражая своим умом убеленных сединами старцев. Даже поговаривали в селе, что Паша уплатил за Умужаган не просто калым, но раздобыл заговоренную каким-то шейхом, ведающим тайное, волшебную шаль. И жена Паши теперь питает свою мудрость из этой шали. Односельчане ее побаивались и уважали.
Потом, в Империи Белого царя, куда по Гюлистанскому трактату, заключенному Россией с Ираном 1813 году, входил и весь Дагестан – равнинный и горный – настали смутные, тяжелые времена. Началась Мировая война, вовлекшая в свое страшное горнило самые могущественные страны. Более тридцати государств прямо и косвенно были вовлечены в театр военных действий, а самые сильные из них вцепились друг в друга в смертоносных сраженьях. И хотя на просторах Прикаспийской низменности войны не было видно, она шла где-то там, далеко за хребтами Большого Кавказа, на северо-западных просторах необъятной Империи, в Центральной Европе и на Балканах, все же черное крыло войны то и дело нависало и над жителями селения Султан-Янгиюрт.
Полдюжины джигитов этого небольшого села легли на полях сражений или пропали без вести. Лишь двое вернулись и то калеками. А лихоимству беков и старшин не было конца. Все больше и больше они накручивали налоги, якобы для войск Империи и царя-благодетеля Никлая II, а сами раздирали казну, словно волки добычу, и грызлись между собой за жирные куски, за право собирать с крестьян налоги.
То и дело дорожали хлеб и одежда, вьючные и верховые лошади, а жизнь человеческая дешевела на глазах. За малейшую провинность бедняка сажали в кандалы и угоняли в Сибирь, а за большую – приговаривали к повешению или расстрелу на площади. Казалось, мир сошел с ума, а Милосердный Аллах равнодушно взирает на бесчинство тиранов. И ни кто не знал, когда все это кончится, когда наступит долгожданный мир, каким он был в пору молодости Паши и Умужаган, когда купцы заезжали на телегах прямо в села и закупали у крестян по хорошей цене пшеницу, кукурузу, скот, шкуры животных.
А тут еще в один год свершились две революции – Февральская и Октябрьская. И если первая была бескровной, почти беззубой, как образно характеризовал ее Сталин, мало кому известный тогда соратник Ленина, то вторая грозила миру пролетарской пастью, ощетинившаяся миллионами штыков.
Да и мудрено ли! Большевики ставили под ружье всех и действовали по евангельскому принципу: «Кто не со Мной, тот против Меня». Ленин, словно чародей-волшебник один за другим бросал в народ магические лозунги социалистов: «Пролетарий всех стран, соединяйтесь!» «Грабьте грабителей!» «Земля – крестьянам, заводы и фабрики – рабочим, а власть – Советам!» И все. Ход истории, словно по команде повернул влево и не переставал леветь, читай перемалывая в своих жерновах судьбы миллионов, до начала работы 10-го съезда РКП(б) в 1921 году. На этом форуме вождь мирового пролетариата Ленин объявил о смене военного коммунизма на Новую экономическую политику. По сути дела Ленин запретил революционным силам, сатанеющим изо дня в день, разрушать мир до основания». Довольно и того, что летом 1918 года большевики без суда и следствия расстреляли царя, царицу, одного царевича и четырех принцесс, а вместе с ними и их слуг. После чего, и без того жестокий мир ожесточился еще больше. И хотя осенью того же года, главная зачинщица Мировой войны – Германия капитулировала в Компьенском лесу во Франции, и признали свое пораженье Турция с Болгарией, мировое зло не спешило уступать место здравому смыслу. Мировая война, обращая союзников во врагов, а врагов в союзников нацелила свои острые штыки на затрещавшую по швам Империю, хоть и называлась она теперь по-другому - РСФСР. Началась Гражданская война и Военная Интервенция.
Но удивительное дело, чем больше проливалась кровь, тем сильнее становились большевики. Их магические идеи, призывающие мир к справедливости методами устрашения, истребления и подчинения нравились огромным массам людей. Большевики буквально на ходу выстраивали многотысячные толпы люмпенов и маргиналов, читай обозленных на мир бедняков и голодранцев, в боевые порядки Красной Армии и крушили на своем пути все, что было им враждебно или казалось таковым.
Только ведь жизнь все равно сильнее войны, ибо не война объемлет жизнь, но жизнь объемлет всякую войну. Именно об этом гласил звонкий плач младенца в этот осенний день 1920 года, совпавший с Чрезвычайным съездом народов Дагестана, на котором соратник Ленина Сталин, занимавший в Правительстве Советов должность народного комиссара по делам национальностей, объявил о создании Дагестанской Автономной Советской Социалистической Республики. И хотя простой народ не имел никакого понятия о таких дефинициях, как «автономия», «социализм» и прочие вытекающие из них предикаты, все же силой своей обыденной мудрости понял, что свершилось нечто великое, доселе неслыханное в мире подлунном.
Весть о создании в Дагестане Республики разлетелась из Темир-Хан-Шуры во все стороны разноязычного Дагестана. Ее подхватывали пешие и конные караваны и несли с собой удивляя, устрашая и восхищая жителей Страны Гор. Докатилась она в тот же день и до крестьянского дома Паши, который, не смотря на бедность, праздновал рожденье второго сына широко, ничего не жалея для гостей. Принимая поздравления, он мысленно благодарил Аллаха и перебирал в уме имена предков, чтобы наречь одним из них, родившегося в этот день сына.
Еще до заката солнца, когда молодые все еще плясали во дворе искрометную лезгинку, среди султан-янгиюртовцев прошел суеверный слух. Кто-то связал воедино два факта - рожденье мальчика и Республики. В этом совпадении, как уверяли набожные люди, был знак Свыше. Ведь Республика это символ справедливой власти...
В самом деле, какому бедняку не захочется поверить в справедливую власть! И в то же время кому, кому как не крестьянину, живущему, орошая землю своим потом, знать, что справедливая власть суть дела призрачное, сродни сказкам со счастливым концом. Стоит лишь умолкнуть сказочнику, как угасают и прелести сказки, которую дети слушают, затаив дыханье. Но потом, когда оглядишься вокруг, смотришь в суровые глаза жизни, как даже самые мудрые мысли не кажутся безупречными, ибо со всякой мудростью соседствует безумие и зло неотступно следует за добром.
И все же, эта была эпоха, в которой господствовали идеи, идеи равенства, братства и справедливости. Вместе с большевиками против эксплуатации человека человеком восстал Махач Дахадаев, внучатый зять имама Шамиля. Но был пойман и предан скорому на расправу шариатскому суду. Кадий войска Гоцынского предложил Махачу отречься от марксизма... Он не отрекся. И в тот же час, 9 сентября 1918 года был расстрелян в Верхнем Дженгутае. А в следующем, 1919 году в руки белогвардейцев и шариатского суда попал отпрыск кумыкских монархов Уллубий Буйнакский вместе со своими товарищами-революционерами, не столь знатного происхождения, но все же преданными делу марксизма. Ему тоже предлагали выйти из тюрьмы, гарантировали сохранность имущества и дорогу в эмиграцию. Но горевшая в его груди идея о светлом будущем Дагестана, России и всего мира оказалась сильнее. Он с презрением отклонил «милость» своих идейных врагов и был расстрелян вместе с товарищами.
Много было в те годы в Дагестане героев, готовых биться за идею социальной справедливости и пролетарского братства. Даже простолюдины из крестьянского и городского сословий с воодушевлением вступали в отряды Красной Армии и, свято веря лозунгам большевиков, погибали на полях сражений за светлое будущее, за свободу человека труда, словно мюриды на пути Аллаха за обещанный им в Коране рай. Потому и говорили старики в этот вечер в доме Паши, что за объявленную этим грузинским джигитом, то бишь Сталиным, справедливость, власть рабочих и крестьян, народам придется заплатить неслыханно высокую цену...
- Ну, подумайте сами, - рассуждал один из гостей Паши. - Разве Нажмудин Гоцынский поделиться своими 20 тысячами голов овец? Нет же! Или деникинцы спесивые признают в крестьянине равного себе человека? Да никогда! А сколько их прочих князей и беков, которым только дай повод – последний кусок хлеба отберут у бедняка.
- А ты думаешь, большевики не будут сдирать налоги, когда укрепятся во власти? Как бы не так! – возражали другие.
- Плевать мне на то, что думают и делают беки и большевики! – воскликнул сильным голосом аульский повеса Хасав-Али. – Наполните-ка мне лучше рог пенистой бузой! В моем сердце родилась песня о близнецах...
- О каких близнецах?! – удивились гости.
- Ты, что Хасав-Али, опьянел? – крикнул кто-то.
- Хороша буза - в глазах двоится...
- Нет, друзья, я не опьянел! - Весело парировал повеса. - И взор мой ясен, как у сокола, а мысль остра, как кинжал храбреца и ею я сражу любого глупца...
Люди оценили его рифмованную речь, но оставалась интрига...
Кто-то громко крикнул:
- Объясни же великодушно, о каких это близнецах ты хочешь нам спеть?
- Сейчас объясню. Сегодня у нашего брата Паши родился сын. Верно? – вопрошая, он высоко поднял рог, наполненный хмелящим питьем.
- Да, верно, - отозвались гости.
- Так же сегодня, как вы все уже слышали, родилась в Дагестане Республика! Верно?
- Ну, верно, - уже несколько тише прозвучали голоса, сбитых с толку односельчан.
- Значит они, рожденные в этот благословенный день, сын Паши и Республика Дагестан – братья-близнецы! Ясно?
- Ай да молодец! Ай да наш повеса Хасав-Али! – разом повеселели гости.
За низенькими крестьянскими столами в кунацкой, накрытыми хинкалом, вареной бараниной и припасенными на зиму фруктами и овощами, сидели взрослые, умудренные жизнью мужи. Кто-то не унимаясь решил еще раз подшутить над повесой и спросил:
- Республика же не человек, как ты догадался связать ее с младенцем?
- Аллах подсказал, - парировал он просто, отмахиваясь от назойливых вопросов.
Хасав-Али был не грамотным, но умудренным жизнью и с божьей искрой в душе поэтом. Он не записывал свои песни, и лишь редкую из них знал наизусть, ибо пел, как истинный ашуг, сочиняя на ходу, экспромтом, как сказал бы кто-нибудь из поэтов просвещенного мира. Зато самые лучшие песни Ирчи Казака, славного певца любви и свободы, знал наизусть, и пел их, не привирая ни единой строчки. Сейчас он, охваченный наитием по своей новой песне, застыл в ожиданье тишины. И когда люди притихли, произнес тост:
- Да будет благословен этот дом, в котором появился на свет новый человек. Я хочу осушить этот рог за то, чтобы он рос крепким и мудрым! Чтобы радовал отца своего и мать, да и нас, односельчан своих благородными поступками. Савлух!
- Савлух, савлух! – шумно отозвались люди.
Он выпил до дна. Следом осушили свои рога и другие.
- Давай теперь песню!
- Спой нам о близнецах, дрогой Хасав-Али!
Хасав-Али взял в руки чунгур и ударил по струнам рукой, извлекая ритмичную мелодию. И запел красивым звонким голосом.
Пусть кичатся ханы ханствами своими,
Даже Николая трон рассыпан в прах!
Лишь Аллах сумеет светлыми лучами
Загасит растущий в наших душах страх.
Пусть нас заверяет воинское племя,
В том, что справедлива только эта... власть.
Лишь Аллах сумеет, мир в руках лелея,
Загасить опасную для народа страсть.
Пусть на свете будет всякого так много,
О чем даже в сказках слышать не дано.
У Аллаха счастья не прошу иного –
Но для близнецов я хочу одно...
Я хочу, что вырос мальчик сей великим,
Как велик и мудр славный Дагестан!
Я прошу Аллаха, чтобы не безликим
Сделал он селенья Янгиюрт-Султан.
Слышит мое сердце, зрит моя душа –
Сквозь года суровые близнецы идут.
И простые люди, сердцем не греша,
Счастливые песни о близнецах поют.
- Клянусь Аллахом и сердцем всех кумыков – Ирчи Казаком, не случайно это совпадение! – горячо воскликнул впечатленный пением ветеран Мировой войны по имени Арслан-Али. Он еще 15-ом году вернулся с фронта без руки, но с орденом Святого Георгия. – Налейте мне еще бузы! Я тоже хочу сказать тост. И хотя я не умею так красиво петь, как наш Хасав-Али, но мысль кое-какую я вам сейчас выскажу...
Один из племянников Паши шагнул к нему с кувшином и наполнил древний сосуд до краев.
- Братья кумыки! – сказал он после красноречивой паузы. - Советская власть, как объясняют большевики, власть бедных и справедливых людей! Верно?
- Верно! – шумно подтвердили пирующие крестьяне.
- А раз сегодня, в день рожденья нового человека - родилась и новая власть, нет ли в этом явное знамение?
- Есть! Есть! – закричали со всех сторон.
- Так вот, мои братья. Раз по воле Всевышнего совпали они, наш младенец и Республика, да хранит и умножит их силу сам Аллах Великий! Пусть он, младенец из безвестного нашего аула растет вровень с Дагестаном! Пусть он станет благородным человеком...
Ветеран войны вдруг прервал себя и обернулся к хозяину дома, спровоцировав тем самым красноречивую паузу. Гости примолкли. Чего это он вдруг захотел от Паши? А он, хитрец славный, почувствовав интригу, торжественно выкрикнул:
- Имя?! Имя?! Какое имя ты, Паша, сын Аскерхана и внук Атава, дашь своему новорожденному сыну?
И все гости разом загалдели, поддерживая ветерана и требуя имя мальчику.
- Рано же еще, - развел руками Паша, счастливо улыбаясь. – Муллу еще мы не успели позвать...
- И-мя-я! И-имя-я! – начали скандировать гости, ничего не желая слышать.
- Ладно. Раз вы так хотите, имя ему будет... – Паша призадумался на несколько мгновений и громко произнес: - Рашид!
- А почему Рашид? – задался кто-то вопросом, но его никто не услышал, ветеран громко прокомментировал:
- Знающий! Идущий верным путем! Отличное имя. За здравие нового султан-янгиюртовца! За Рашида нашего!
- Да будет так! – вскричали гости, осушая рога с пенистой бузой. А потом еще долго беседовали, перемежая свои мысли с реальностью и мистикой, ибо всякая дорога рода человеческого, добрая и трагическая пролегает только между ними.