Д А Ч Н И К И (рассказ) – деревенская серия
Давным-давно к моей бабушке приезжали на лето из Ленинграда дачники. Дачники – в самом первоначальном, дореволюционном смысле этого понятия.
Пенсионерка - коренная ленинградка, полная и рыхлая женщина с рябым некрасивым лицом, и её внучок Дима, розовый пухлый поросёночек с весьма своенравным характером. Они снимали комнату в бабкиной избе на всё лето, столовались. И отдельно для себя покупали у деревенских молоко, сметану, творог и другие неприхотливые деревенские радости в виде земляники, огурцов, гороха, орехов лесных, свежей рыбы и, конечно, грибов. Всё это приобреталось у деревенских женщин и мальчишек, что раздражало мою бабку до крайности, но она терпела.
Очень уж любопытно ей было наблюдать за ленинградской бабкой и её внуком, ну и денежный интерес тоже грел душу. Основной чертой характера Димкиной бабки была любовь к орнунгу - порядку, значит, в переводе с немецкого. Почему-то она любила употреблять это слово по-немецки, то ли побывала в плену в Германии, то ли по какой-то еще непонятной мне причине. Немцы своей любовью к орнунгу сильно повлияли на сознание русских женщин, я впоследствии часто сталкивался с этим явлением. Орнунг есть гут, за это немцев уважали, даже через ненависть, через плен и огромные людские потери в войне. Орнунг - это когда каждый имеет заработанный кусок хлеба за честно выполненную работу и уважение со стороны окружающих. Дальше уж совсем нереальные подробности про того стереотипного немца-фрица-ганса, созданного фильмами про войну и литературой. Обе бабки знали войну не понаслышке, но моя сроду не была в немецком плену, а Димкина бабка пережила Ленинградскую блокаду, и в этом сомневаться не приходилось, видя её отношение к хлебу. Но обе бабки предпочитали не развивать опасную тему в разговорах. Просто моя бабушка не одобряла симпатии к немцам у своей квартирантки, даже в виде слов и принадлежавших к ним понятий.
И вот эту-то методу «орнунга» пожилая дачница вовсю реализовывала на своём внуке.
Моя бабушка являлась невольной сторонницей уличного воспитания, так как всегда была занята на работе в колхозе и ухаживала за скотиной, времени на детей всегда оказывалось мало. Поэтому она часто, делая какую-нибудь работу по дому, незаметно усмехалась про себя, слушая отчаянные Димкины визги.
К счастью, Дима обладал могучей энергетикой и просто физически выматывал свою бабку к концу дня. Так что она вечером садилась на лавочку возле избы, обмахивалась веткой и искала носовой платок, в то время как её внук удирал по пыльной деревенской улице на закат с ватагой мальчишек. На заднем плане в окошке возникало торжествующее лицо моей бабки со стопкой белья в руках.
Все продукты сначала пробовала Д. Бабушка, а уж потом они доставались Димке, умирающему от нетерпенья. При этом она не спеша и тщательно жевала, чмокала и всячески дегустировала вкус, и наконец, говорила: «Гут». Но и тут она отравляла Димкину жизнь, заставив его тщательно вымыть руки. Если надо, то и обдаст подозрительный продукт кипятком, сзади моя бабка торжествующе вносит ковшик с кипятком (солидарность великое дело). Также покупались и грибы, строго сверяясь со списком по справочнику, потом они проходили проверку на червивость и отдавались на готовку моей бабке, которая ухмылялась про себя. При этом Д.Бабка расплачивалась, проявляя крайнюю степень щепетильности, чем очень озадачивала деревенских жителей. Некоторые от отчаянья порывались отдать грибы-ягоды даром, такой фокус тоже не проходил, так как товар сразу же возвращался продавцу без комментариев, и они, бедные, терпели. Ну уж отход «Димоцки» ко сну и подъём – это свято, тут слова излишни.
Дружбу водила Д.Б. с Травничихой, обладательницей дурного глаза, деревенские её недолюбливали. Должно быть, у неё она лечила свои больные слоновьи ноги. Такая дружба считалась дурным тоном у местной общественности.
Апофеозом орнунга считался спектакль «Дима идёт купаться» - вернее, он туда ходил под конвоем бабушки. Вся деревенская детвора знала, когда и в какое время его будут купать. Поэтому они, заранее накупавшись в неглубокой деревенской речушке Колодинке, удобно рассаживались на противоположном берегу и ждали начала представления. Даже в кино в этот день не ходили. Сначала из-за косогора показывался белый платок Диминой бабушки, повязанный по-деревенски. Хотя моя бабушка уверяла, что ни одна баба в деревне так платок не носит - неудобно, быстро собьётся на шею. Потом показывалось огромное туловище Д.Б. в ситцевом халате. В одной руке сумка, в другой блеющий от возмущения Димка. Бедняга, он знал, что все смотрят, и ему было ужасно стыдно. Он делал слабые попытки вырваться, но тщетно. «Проклятая бабка!»-визжал Димка и упирался обеими ногами, но только набивал полные сандалии песку и мелких камней. Его бабка еще больше проникалась святостью своего долга. Мальчишки откровенно смеялись, но негромко, а как на уроке. Д.Б. взбиралась на мостки, с которых бабы полощут бельё, если бы можно было, она бы привязала Димку, как козу, к какому-нибудь стволу. Но берёз поблизости не росло, да и неудобно как-то по отношению к внуку. Дальше она обозревала воду в реке на предмет опасности до самого дна. Не обнаружив ничего, способного внушить подозрения, она торжественно доставала градусник и, обнажив его, вставляла кончик в воду. Толпа мальчишек с соседнего берега взрывалась криками восторга, так как по деревенским понятиям мерить воду градусником летом казалось верхом нелепости.
Чаще всего Д.Б. теряла бдительность, и Димка, не выдержав позора, кидался топиться в реку прямо в одежде. Бабка же, спешно убрав градусник и увязая по щиколотку в прибрежной грязи, бегала по берегу, причитая: «Димоцка, вернись!» - и заламывала руки, как актриса. Димочка же благополучно перебирался на другой берег, так и не скрывшись под водой, присоединялся к деревенским, чтобы выкупаться по-настоящему, вволю, до посинения. И тут все зрители с ужасным шумом бросались в воду, так что речка вся покрывалась мутью. А бабка превращалась в соляной столб от горя и отчаянья, но виду не показывала.
Если же Димке не удавалось вырваться и температура воды признавалась удовлетворительной, то начинался длительный процесс раздевания Димочки - уже безучастного ко всему. Затем его осторожно вводили в воду с мостков, сначала по щиколотку, потом по колено, дальше уже бабка не могла контролировать процесс. Он брызгал в неё водой, а ватага мальчишек бросалась в реку на подмогу. Начинался праздник непослушания, орнунг сдавался перед русским беспорядком.
Потом Димка с посиневшими губами, но счастливый сдавался на бабкину милость. И она принималась оттирать его и намазывать, и квохтать – что в последний раз она терпит такое безобразие. И она знала, что этим закончится и была, конечно же, права в своих строгостях. Пленного Димку вели домой, где его ждала ненавистная кружка топленого молока с жирной пенкой, одобренного Минздравом в лице его бабки, и отход ко сну с мытьём ног.
Изредка Д.Б. позволяла себе полакомится земляникой или малиной, но только после того, как Димочка не доест. Она свято выполняла свой бабушкин долг, и даже моя бабушка в конце сезона вынуждена была признать, что она святая или же её таковой признают после смерти Димины родители. А это уже кое-что да значило.
Когда дачники съезжали, моя бабушка испекла пирогов и пролила скупую крестьянскую слезу, провожая с крыльца Диму и его бабушку. Бабушки бывают разные - толстые, больные и важные.
Конец . 1 июля 2010г. (Кировск-Богданов И.В.) рассказ написан 3 марта 1999г.