(..Ъ.. – выражение нецензурной брани)
– ..ъ ..Ъ ..Ъ – ТРёхэтажным эхом звенело в коридоре флагманского Большого десантного корабля. Рёв вылетал из каюты Командира соединения Морских Десантных Сил, Контр-адмирала Кононихина Игоря Афанасьевича. Ор и эхо ударялись о перегородку и разносились по коридорам. Люминесцентные светильники в коридорах задрожали, и свет стал мерцать.
– Очкастый Уе..нЬ! вы чего со своими дизелями добиваетесь??!!! Вы с Гвоздевым меня уже ..Ъ! ..Ъ!! ..Ъ!!!
Ваня Гвоздев был механиком такого же, как и мой, боевого, но постоянно терпящего бедствие десантного корабля, только большого, и он тоже носил, и постоянно протирал промасленной ветошью очки, но только большие.
Я сорвал с переносицы оправу и замахнулся, что бы разбить об палубу. Анатолий Фёдорович Фёдоров, Капитан третьего ранга и мой непосредственный начальник схватил меня за запястье и вернул мне прежний интеллигентный вид, только усы мои стояли дыбом, но это, уж, я сам выправил.
Игорь Афанасьевич был и остаётся Адмиралом. Наверное, он любил подчинённых, не знаю. Помню только, что он постоянно выражался идиомами, ну, например “…а некоторые пни древнее их самих”. Некоторые “пни”, во время совещаний, записывали за ним эти фразеологические обороты в специальные блокнотики, но крылатыми выражения не становились и, как-то, не уходили в народ, а были лишь поводом поржать. Матерился он тоже как-то нескладно и обидно, и мог при рядовом матросе унизить старшего офицера. Однако, при всём при этом, по словам очевидцев, Адмирал прекрасно исполнял на фортепиано «Полонез Агинского» и сочинял стихи.
Я ушёл обиженный. Пришёл на корабль и написал рапорт Командующему флотом: так, мол, и так, … неоднократно в выражениях нецензурной брани, … что унижает моё человеческое достоинство … и оскорбляет офицерскую честь. Прошу разобраться. – До коле? – вот. Написал и отдал своему командиру корабля, Капитану третьего ранга Кузнецову Виктору Ивановичу.
– Товарищ командир, а кому рапорт-то подавать?
Командир прочитал рапорт и не задумываясь достал Устав ВМФ СССР.
– Что тут думать там всё написано, – прочитал какую-то статью, и всё таки задумался.
– Так, механик, ну что, ты подаёшь свой рапорт мне, а я должен передать его Командиру соединения, на которого ты, собственно, и жалуешься, а уже Он несёт его Командующему.
– Я не жалуюсь. Просто зЪ..ло. Но это же бред.
– Нет, это Устав, – сказал командир, положил рапорт в папку и убыл на вечерний доклад к Адмиралу.
Прошло десять суток, но ответа на мой Рапорт не было. Коллеги стали подтрунивать надо мной и подначивать записаться на приём к Командующему, чтобы довести дело до конца.
– Какого конца?! Вы что, белены объелись?!
– Макс, если ты не пойдёшь на приём, ты не мужчина, – больше всех разорялся мой товарищ Володя Ованесов.
– Володь, если я пойду, то точно вернусь без мужского достоинства. Оставь хоть, ты его мне.
Рассказ Володи Ованесова.
Из словаря воровского лексикона:
Восьмирить – вводить в заблуждение.
Ванёк – человек, не знающий, что имеет дело с ворами.
Вайдонить – кричать.
Десант – сходка воров в законе. Десантники – заключённые, исполняющие решения воровской сходки, или воры, сбрасывающие груза с морских транспортных судов.
Дом – тюрьма.
Маслята – патроны.
Чалиться, чалить – совершать карманные кражи.
Однажды, когда его боевой корабль стоял на заводе в посёлке Росляково, где проходил текущий ремонт, механик корабля капитан-лейтенант Владимир Ованесов с помощником командира корабля капитан-лейтенантом Александром Демченко остались обеспечивать боеготовность. Проведя вечернюю поверку личного состава, они проинструктировали дежурного по кораблю мичмана Валерия Дорошенко и приняли решение сойти на берег, где провести остаток вечера в уютной атмосфере мурманского ресторана Панорама. Что бы исключить непредвиденные обстоятельства, которые могли испортить их лирический настрой и разыгравшийся после вечернего пустого чая аппетит, они решили подкрепить свои намерения табельным оружием, для чего вскрыли командирский сейф и взяли ПМ со снаряжённой обоймой.
Ресторан встретил их “Ласковым маем”, белыми кожаными диванами и мясным меню. Отужинав, разложившись на диванах и попивая «Белую гвардию», они чудесно провели ещё один часик в воспоминаниях и обсуждении планов на будущее. После, посетили узел междугородней связи, поболтали с родными, ещё с кем-то, успели на последний автобус и отправились обратно на корабль. Автобус шёл практически пустым, и только какой-то подвыпивший горбатый старичок разорялся матом на весь салон. Водитель через микрофон пытался урезонить его, но тщетно. Вова подошёл и резко одёрнул нарушителя спокойствия. Старик продолжил, было высказываться, теперь уже в адрес Вовы, но внезапно замолк и также неожиданно предложил распить мировую. Двери автобуса раскрылись.
– Конечная, Росляково, на выход, все пожалуйста.
Три запоздалых путника исчезли в переулке.
По дороге познакомились. Тапочки офицерам никто не предложил, и они, не разуваясь, прошли в гостиную, куда их проводил хозяин. Огромный стол был накрыт на дюжину персон соленьями, маринованными закусками и водкой «Дипломат».
"Горбатый" пригласил к столу и уселся на хозяйское место. В комнату молча вошли два "Промокашки" и сели рядом с гостями. Переговоры начались: “Чьих вы, хлопцы, будете, да кто вас в бой ведёт”.
– Сторожев нас в бой ведёт, Олег Петрович, слыхал, наверное. – Домочадцы переглянулись. – Хозяин, где у тебя тут руки помыть можно, - нагло и уверено спросил помощник командира десантного корабля, – и вышел из-за стола. Первый Промокашка проводил гостя в коридор.
Вова слегка напрягся и осмотрелся по сторонам – малина?! Точно! Разговор шёл ровно и, собственно, на равных:
– Ну, что, сами мы из Питера, тут в Североморске чалимся. Три десятка бойцов имеем, калаши, пээмы, пару гранатомётов. Тут щас дырки латаем. Старшой дома, мы гуляем, – отрапортовал Вова, весело опрокинул стопочку и насадил на вилочку груздь. – Папаша, а маслята у тебя есть?
– Какие маслята?! – привстал со своего места горбатый. – Чо-то ты попутал, ванёк: зачем щипачам стволы? Пахан на киче, а вы гуляете? Вы кто?
– Да десантники мы, десант возим – пытался успокоить, видимо, местного пахана механик Вова.
– Жорик, сынок, тут у нас сходняк собирается, а я не при делах – в чём дело, Жорик?
– Да не, старый, мы бы с Сявым про то знали. Восьмирит он, – сказал Жорик-Промокашка, встал и полез в карман.
Вова увидел в зеркало коридор и прижатого Сявым к стене помощника старшого. В груди налилась свинцом какая-то тяжесть. – …Ъ…твою дивизию. Пистолет. – Он спокойно вынул ПМ, снял с предохранителя, передёрнул затвор и взвёл курок. – Слышь, ты, Сявый, отпусти моего братана и иди-ка сюда.
– Братишка, не вайдонь, извини, рамсы попутали – ретировался Жорик. Хозяин помрачнел.
– Да-а! Бывает. Боже святый! – запричитал старик, – Чо деется? Щипачи вооружаются, волна новая накатила из Питера, разъезжают по Мурману – ничегошеньки не бояться, город войсковой трясут, поди ж, по-чёрному. Чо дале будя? Старый я стал, наверное, действительно уж не при делах, раз весточку не скинули. Ты, Володенька, не серчай, да замолви там за меня при случае. Хозяин я гостеприимный, всегда приму, чем смогу – помогу. Я, уж тому лет десять будет, как тут осел, ну, да, и подъедаюсь, ребята вот помогают, а я их учу, значит, жизни.
– Отбой! – рявкнул на провинившихся “матросов” помощник командира корабля, взял Вову под руку, и они сошли на пустынный берег.
– Володя, ты кофе как - с сахаром Любишь? – подразнил я, когда он закончил рассказ.
– Я Люблю жену и дочку, – и так он отвечал всегда.
В 92-м году на проспекте Ленина в Мурманске был бродячий рынок: толпы “коммерсантов” стояли с товаром или бродили, развешенные товаром, между Аметистом и пивным рестораном «Семь берегов». Среди них можно было наблюдать и Вову. Дела шли, наверное, хорошо, и в 93-м он решил уволиться: распродал в Полярном весь свой скарб, от души проставился и убыл в неизвестном направлении.
Примерно через месяц, финансист дивизиона старший мичман Морозов Михаил Николаевич шёл по Полярному со службы домой. Навстречу ему шли две женщины: жена и тёща Володи.
– Михаил Николаевич, а где же Владимир, когда он с боевого дежурства, с морей вернётся? – защебетали в один голос мама с дочкой.
Николаичу было пятьдесят три года. И пятьдесят три года выслуги. Сердце пошаливало. – Дамы, так он уволился, – он взял себя в руки и положил под язык валидолину.
Дамы рухнули в обморок. Николаич успел их подхватить.
Был будний день и поэтому прохожие оглядывались: по улице Ларина, с трудом передвигая ноги, шли две видимо изрядно подвыпившие женщины, повиснув на руках у “ползшего на карачках” Старшего мичмана.
– ..Ъ , какой праздник то сегодня? - спросил возмущённый прохожий оглядываясь у приятеля...
Историю про пистолет и малину рассказал мне Володя. В нулевые он руководил одним из лучших ресторанов в Севастополе, "Рыбацкий стан". Как сложилась его судьба с 2014 года не знаю.
Михаил Николаевич Морозов уже умер. Хороший мужик был. Меня спрашивали как в 53 года можно иметь стаж 53 года - очень просто: он с 17 лет учился на мичмана и потом служил мичманом на Севере, где стаж идёт год за полтора - вот и считайте.