ГЛАВА 43
Я чувствовала себя отвратительно. И морально и физически. Радость от того, что вырвались из Пекла невредимыми родилась и тут же умерла. Под глыбой неопределённости: где мы? В какой стороне Оберег? Как далеко?
Все попытки переброситься в Долину Ворожей были тщетными. Мы трижды попробовали с Яриком объединить усилия - результат нулевой.
Не знаю, как у Ярика, но у меня голова была ватной, всё тело ныло и властно требовало: спать!
Молчала Ладанея. В какой-то момент я даже засомневалась, что Пекло и всё случившееся там было наяву: скорее всего давний сон.
Но, увы! Наша одежда ещё хранила запахи Пекла, точнее горевшей ящерицы, а лица и руки наши были точно загоревшие. Перед глазами то возникала, то исчезала сцена ужасной смерти пекленца… Дура даже не спросила, как его звали…
У меня, представьте, не хватило сил возмутиться, когда обнаружила на запястье Спицу всю в запёкшейся крови. Спать, дико хотелось спать!
Ярик, хмурый и серьёзный, обследовал окрестности, пока я сидела в траве, и вяло боролась с подступавшим сном.
Судя по расположению солнца, сейчас позднее утро, часов десять. С трудом верилось, что мы так долго находились в Пекле. Пожалуй, более двух часов. Чёрт, почему же так ужасно хочется спать? Не отравилась ли я, наглотавшись дыма? Или Марена послала вслед заклятье? Или всё же элементарная усталость от нервной встряски? Почему молчит Ладанея? Ведь это её была команда: »Пора!» Неужели она будет проявлять себя лишь в минуты наивысшей опасности? А в остальное время? Обещала, что буду вдвое сильнее и умнее.…Пока ни того, ни другого. Даже память не вернулась. А столько было шуму: соединишься с Ладанеей, станешь супердевчонкой, грозой мороков и кавардаков…Обманули? Пока что в траве сидела прежняя Варька, клевала носом и маялась извечным вопросом: что делать?
-Мам! Живём!- подбежал возбуждённый раскрасневшийся Ярик. Похоже, его ничто не угнетало, и по-детски радовался свежему воздуху, солнцу, и полной безопасности.- Там внизу речка! И кусты с ягодами! Можно помыться и перекусить.
Едва прозвучало слово »помыться», как моё тело сбросило оковы сонливости, истошно заторопило меня: помыться! помыться! Нестерпимо захотелось уже не спать, а окунуться в воду, смыть грязь, вонь и усталость. И переодеться в нечто простенькое лёгкое, нежели эти заскорузлые доспехи. Кому пришла идиотская мысль напялить их на меня? Зачем спрашивается, если от них толку ноль целых ноль десятых? Для престижу? Гляньте: на ней доспехи самой Ладанеи, знать птица важная…Маразм какой-то!
Альпийский луг метров через пятьдесят надломился и полого устремился вниз, на дно небольшого ущелья, где спрятанная в густой полосе кустарника рокотала речка.
-Мам, давай!- вскрикнул Ярик и точно горный козлёнок, подпрыгивая, понёсся вниз.
-Осторожно! Не упади!- сорвалось у меня с губ чисто механически.
Странное дело: так называемые материнские чувства вспыхивают во мне лишь на короткое время. Почему? Амнезия виновата или что-то другое? Это ж рехнуться можно: то я чувствую Ярика своей кровинушкой, и готова на многое ради него, то… спокойное отношение к знакомому мальчишке, с которым ничегошеньки меня не связывает.…Вот и сейчас: вспыхнуло, ожгло до основания сердце и душу…и затихло, оставив непонятный, и потому раздражающий, зуд.
Будет ли этому конец? Ладанея ау! может, потрудишься ответить?
Не дождавшись ответа, вздохнула, и осторожно бочком стала спускаться.
Я уже приближалась к кустам, когда метрах в трёх левее неожиданно выглянул сквозь ветви Ярик:
- Иди сюда. Здесь чудное местечко!
Местечко действительно было превосходное. Кустарник отпрянул от берега, освободив идеально ровную площадку, покрытую зелёным ковриком. Далее скобкой располагалась бухточка размером с две обычные ванны. Речка неширокая чуть более метра, но шумная. Каменистое почти ровное дно шло перекатами и вода, преодолевая их, словно возмущалась рокоча. Порой её возмущения переходили границу и тогда у берегов, точно в уголках губ, скапливались шапки рыжеватой пены.
Бухточка образовалась в запамятные времена, когда столкнулась вода с преградой: огромный лобастый валун разлёгся поперёк русла. Сейчас валун, сплошь покрытый мохом, весьма походил на очень тучного медведя, припавшего к воде. А она с гневным рокотом ныряла под его морду, просачивалась под его распластанным туловищем, и, наконец, вырвавшись, убегала с ещё большим возмущением.
C полчаса мы с великим наслаждением плескались в бухточке, несмотря что вода была прохладной. Но стоило выскочить на берег, как солнце тотчас принималось щедро греть и ласкать задубевшее тело. Так щедро, что уже через пару минут тянуло вновь окунуться.
Краешком сознания отметила, что совершенно не испытываю неудобств от того, что пришлось на глазах Ярика сбросить с себя ненавистные доспехи и хоть не голая совсем,- трусики и подобие лифчика имелись,- по идее должна испытывать стыдность что ли…Мальчишка, мужчина как ни как…Ничего не было, кроме счастья и блаженства омовения. Словно мы были малые дети, знавшие друг друга давным-давно, а те чувства, что включают стыд, спали дремучим сном.
Остановило безумное купание, вспыхнувшее чувство голода: есть хотелось так, что сосало под ложечкой и мутило. Ягоды на кустах, отдалённо напоминавшие чёрную смородину, оказались чрезмерно терпкими и маловкусными, так что не удалось даже притупить чувство голода.
Ярику показалось, что он увидел мелькнувшую рыбу и в нём загорелся азарт рыбака. Выломал палку, заострил о камень один конец и отправился вверх по течению. Глядя ему вслед, я невольно не сдержала улыбку: загорелый с всклокоченными волосами с «копьём» он походил на пигмея. Как-то видела похожего по телику в передаче «Клуб путешественников».
Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о еде, я занялась стиркой. Если можно конечно так назвать мою возню без мыла, без порошка.
Развесив мокрую одежду Ярика ( одно название, а не одежда- у нас бомжи в лучшей ходят) на кустах, обратилась к своим доспехам и поражённая замерла: им не требовалась стирка-чистка, ибо были в таком виде, словно только что поступили от изготовителя. Мягкая новенькая кожа, издающая сладковатый запах, сверкающие золотом бляшки, пластинки, и прочие «фенечки». Машинально обернулась, глянула на лохмотья Ярика, и…лохмотьев не было - на кустах развешена целёхонькая и довольно чистая одежда…
«Ладно,- стряхнула с себя оцепенение,- и на этом спасибо. Не придётся скоблить и драить. Алё, может, и на счёт пошамать постараетесь, а?»
Минута, две, три.…Ни гу-гу.
-Всё ясно-понятно: слабо. Добывайте хлеб в поте лица. Знать бы только где он тот хлеб…
Спица недовольно шелохнулась и нехотя сползла с руки, распрямилась в узкую полоску и застыла. Ощущение полное: раздумывает, как поступить- вернуться на место или..?
-Ты куда-то собралась? Так ступай, не спи на ходу.
Сверкнула малиновым глазком и с лёгким щелчком приняла вид соответствующий своему имени. Самая настоящая вязальная спица, только размером с лом, и c нелепыми стрекозьими крылышками. Взмахнула ими, и вяло полетела туда, откуда долетали огорчённые возгласы Ярика.
Минут через десять они вернулись. Ярик беспредельно довольный и счастливый прижимал к животу лист лопуха, из которого торчали рыбьи хвосты. Рядом с ним меланхолично летела Спица, неся на себе пронзённую насквозь крупную рыбину.
-Вот,- обрушил мне под ноги ношу Ярик.- Форель. Царская рыба. Мам, ты бы видела, как Спица их накалывала!
Спица дёрнулась, и рыбина плюхнулась у моих ног, мазнув хвостом по лодыжке. Я невольно вздрогнула.
-Ты чего, мам?- по-своему понял мою реакцию Ярик.- Не любишь чистить рыбу? Ладно, я сам. Ты тогда собери сухих веточек для костра.
И тут неожиданно оживилась Спица: выстрелив лезвие, шустро юркнула в гущу кустарника. Через секунду из него полетели обрубленные сухие сучья.
-Аа, так не честно: у тебя помощница,- вскрикнул Ярик.
- А рыбу тебе кто помогал добывать?- отпарировала я, словно была ровесницей Ярика, его подружкой. Разве что язык не показала.
Ярик комично вздохнул, взял рыбину и пошёл к воде. А я отправилась собирать сушняк, выстреливающий из кустов.
Даже без соли рыба была такой вкуснятиной, что кажется, ничего более вкусного я не ела в своей жизни и никогда впредь не буду. Мы опомниться не успели, как умяли всю рыбу, не обращая внимания на обжигаемые пальцы и губы.
-Мы как два дикаря с голодного края.
-Ага,- широко улыбнулся Ярик масляными губами. - Божественная пища.
-Боги ели цивилизованно.
-Я про вкус. Что дальше будем делать?
-Пойдём вниз по течению, и дальше… Может, на людей набредём,- Хотела сказать бодро, уверенно, а получилось как у врача: мы делаем всё возможное, у пациента состояние критическое, может, умрёт, а может, нет…
Ярик стал серьёзным, молча отошёл к воде, вымыл руки, лицо. Возвращаясь, сказал:
-Мам, может, ещё попробуешь? Вдруг получится.
Я попробовала, трижды. Одна. Затем трижды вдвоём с Яриком. Результат - пшик. Снова и снова аукала Ладанею, умоляла выполнить лишь одну просьбу - перебросить нас в Долину,- клялась, что больше никогда ничего не попрошу. Увы, увы…
С подобной просьбой Ярик обратился к праху Ладанеи: вдруг через него услышит? Не услышала.
Я машинально глянула в левую ладонь: обычное пятно чуточку темнее загорелой руки. Интересно, а остальные Дары тоже отключились?
Я направила ладонь на «медведя», и не успела ещё сформулировать посыл, как его разнесло в щебёнку, часть которой полетела в нашу сторону, но, наткнувшись на незримую преграду, разбилась в пыль.
Более чем красноречивый ответ на мой вопрос. Что ж, и на этом мерси. По крайней мере, в случае опасности можно дать отпор, находясь под надёжной защитой.
-Мам, ты сердишься?- спросил Ярик, глядя на то место, где от валуна не осталось и следа.
Речка перестала ворчливо роптать и теперь журчала как весенний ручей.
- Нет, не сержусь. Просто проверила, что у нас осталось в арсенале. Пойдём или устроим послеобеденный отдых с дремотой?
-Пойдём.
Как же мне не хотелось снова влезать в доспехи, но пришлось. Одежда Ярика почти просохла и выглядела довольно прилично после безмыльной стирки.
Мы шли вдоль полосы кустарника по высокой и густой траве. Идти было трудно: ноги то и дело цеплялись за стебли, иные хлестали по ногам. Взлетали потревоженные насекомые, назойливо мельтешили перед лицом. Плюс ко всему поднималась в воздух пыльца, забивалась в ноздри, неприятно щекоча и вызывая чихание и слёзы. Идущий за мной Ярик расчихался так, будто был простужен. Во мне проклюнулось раздражение и, набухая, росло, росло, грозя прошить меня насквозь своими острыми «листьями». Не берусь гадать, чтобы тогда случилось, но, я, в очередной раз, запнувшись, упала, примяв гектар травы, и уже слёзы отчаянья были у порога…
Ярик подбежал и молча протянул руку. Я вскинула свою, и тут неожиданно Спица соскользнула, упала на траву, трансформировалась в полном боевом виде. Лезвия зловеще сверкнули и пропали из виду: незримая «коса» устремилась вперёд, оставляя после себя широкую выкошенную полосу, усыпанную мелко порубленной травой.
-Давно бы так, лентяйка, - невольно вырвалось у меня.
-Нет мам, ты не права. Спица молодчина!
Идти стало сплошное удовольствие: будто по мягкому ворсистому ковру ступаешь. Исчезли насекомые, пыльца не лезла в ноздри. Воздух пропитался вкусным запахом свежескошенной травы.
Раздражение во мне, так и не распустившись, завяло и рассосалось. Настроение улучшилось настолько, что я к своему удивлению стала мурлыкать дивный бодрый мотивчик.
Ярик вышагивал рядом. Он подобрал какой-то листочек и внимательно - должно быть глазами художника - рассматривал каждый его зубчик, каждую прожилочку. В его лице появилось незнакомое мне выражение. Кажется, его называют словом «одухотворённое». Впрочем, скорее всего это из другой оперы.
Наблюдая искоса за Яриком, я вдруг на мгновение ощутила острую тоску. Она как ледяной колючий ветерок пронеслась по сердцу. Не сразу, но я осознала, что эта тоска случайно выплеснулась из Ярика и ненароком задела меня. Мальчик, который до мозга костей Художник, для которого долгое время больше жизни было рисование… выбит из колеи, оторван от любимого дела…Мне, бездарной, этого не понять, но вот мельком прикоснулась и уже больно.…А если полностью окунуться? Бедный, бедный, как же тебе тяжко!
Сердце заныло, глаза заполнились слезами. О Боги! За что нам эти пытки?! Какая к чёрту я мать, если не почувствовала боль сына, не отозвалась, не облегчила её?! О своих болячках думала…Чёрствая дура, дрянь!
Ещё немного и я бы, распалившись, запинала себя до потери сознания, но пришлось отвлечься: кустарник и «ковровая дорожка» уперлись в выпуклый бок горы. Речка, сделав изгиб, нырнула в узкую расщелину на стыке двух сросшихся как сиамские близнецы гор. Подъём у левого «близнеца» был менее крут, чем у правого. Cтык извилисто устремлялся вверх к вершинам, и представлял собой череду битого камня. Снизу всё это напоминало нитку разбитых вдребезги бус, а ближе к вершинам…воспалённый шов на теле.
Сверкая лезвиями, Спица стояла в раздумье у основания стыка. Мы тоже замерли, вскинув головы вверх: подъём угнетал.
-Отдохнём,- Я сгребла ногой скошенную траву в холмик, села на него.
Ярик просто опустился на траву, откинувшись на спину, закрыл глаза.
Хотелось спросить, как себя чувствует, но сдержалась, заранее зная ответ: конечно же, отлично, не беспокойся, мама…
На вскидку до вершины чуть более километра. По прямой этот путь занял бы минут десять, ну, пятнадцать. За сколько поднимемся в гору мы дети асфальта? Учитывая, что солнце достигло зенита и нещадно печёт. И что с собой у нас не будет ни глотка воды.…Вот она рядом журчит, а взять её не во что. Одолеем подъём или свалимся, не достигнув высоты?
-Одолеем,- обронил Ярик, не шелохнувшись.
-Подглядываешь?
-Нет. Просто ты думаешь крупно, как рекламные щиты.…Не захочешь, увидишь.
-Какова ситуация, такой величины и думы…